Лариса Ампилова. Портрет Шаламова кисти Ильи Хегая, 1989
"Илья Хегай. Живопись: альбом", г. Старый Оскол: Металлоинвест ОЭМК, 2015. Из статьи Ампиловой "Траектории творчества Ильи Хегая".
________
<...> Особое место в творческом наследии художника занимает портрет «Варлам Шаламов» (1989). Обращение к теме сталинских репрессий было для Хегая далеко не случайным. Всё началось осенью 1937 года, когда в соответствии с Постановлением СНК СССР и ЦК ВКПб «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края» в целях «пресечения проникновения японского шпионажа» семья художника была депортирована в Казахстан. Семилетним мальчиком в теплушке, под охраной красноармейцев маленький Илья и его родные были доставлены на окраину Караганды, где в землянке, в горести и нищете им, «японским шпионам», довелось прожить двенадцать долгих лет. Здесь, в Караганде, Илья Николаевич Хегай встретился со своим главным наставником - Владимиром Александровичем Эйфертом, уже не японским, а потенциальным «немецким шпионом». И, наконец, третье пересечение. В середине 1980-х годов состоялось знакомство художника с московским скульптором Ф. Ф. Сучковым, другом А. П. Платонова, А. И. Солженицына, Ю. И. Домбровского. Федот Федотович Сучков тринадцать лет был узником сталинских лагерей. Именно в его мастерской оказалась в руках Ильи Хегая фотография Шаламова, которая и положила начало работы над портретом писателя.
Написать портрет Шаламова - непростая задача. Его лицо поражает, приводит в состояние замешательства, оторопи, глядя на него, понимаешь: это лицо человека, вернувшегося из ада. Особый трагизм его облику придают глубокие морщины, словно прорезанные, высеченные резцом по камню. В отечественной поэзии страшных сталинских лет эти следы человеческого страдания, отложившиеся на лице, традиционно сравниваются с клинописью. В «Реквиеме» А. Ахматовой читаем:
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жёсткие страницы
Страдание выводит на щеках.
Варлам Шаламов, 1989. Фрагмент
В «Колымских тетрадях» В. Шаламова встречаем тот же образ:
Та клинопись накрепко врезана в кожу,
Те буквы - морщины лица.
И с каждой минутой все чётче и строже
Черты на лице мертвеца.
«КЛИНОПИСЬ» шаламовского лица не осталась незамеченной художником. Воссоздавая внешний облик писателя, Хегай тяготеет к пластичности изображения. Высокий рельеф живописи способствует передаче трагичности образа Шаламова, придаёт портрету особую психологическую глубину и напряжённость.
Но «Варлам Шаламов» - не просто портрет в традиционном смысле слова, это тематическая картина, в которой художник апеллирует ко всему творчеству писателя. В верхней части холста художник изобразил бесконечную заснеженную равнину. С одной стороны, это образ Колымы, которая навсегда «осталась за спиной» у Шаламова, стала частью его биографии; но с другой стороны, это и тот художественный образ «страны Колымы», который оставил нам в наследство сам писатель. Будучи хорошо знакомым с творчеством В. Шаламова, Илья Хегай использует в построении своей картины сквозные образы-символы его стихотворного наследия (прежде всего, «Колымских тетрадей»). Это и образ дороги, по которой движется вереница заключённых - вперёд и ввысь («со дна библейского колодца на небеса»); это и образ безмолвного, безымянного погоста:
Ведь только длинный ряд могил -
Моё воспоминанье,
Куда и я бы лёг нагим,
Когда б не обещанье
Допеть, доплакать до конца
Во что бы то ни стало,
Как будто в жизни мертвеца
Бывало и начало.
Смысловой доминантой портрета «Варлам Шаламов» стала тема крестных страданий - одна из ключевых в «Колымских тетрадях». Крест с распятым на нём сердцем становится одним из центральных образов картины. А главным образом-символом, объединяющим всё пространство холста, является образ колючей проволоки - неизменного атрибута любого концлагеря. Из колючей проволоки свито распятое на кресте сердце; судорожно стиснутая в руках Шаламова, она слагает венец, возложенный на голову писателя. Образ тернового венца, свитого из колючей проволоки, - прямое воплощение стихотворных строк В. Шаламова:
Приподнятый мильоном рук,
Трепещущих сердец
Колючей проволоки круг,
Терновый твой венец...
Использование лейтмотивных образов «Колымских тетрадей» придаёт портрету «Варлам Шаламов» особую многосмысленность. Можно выделить как минимум три уровня восприятия этой картины: это и портрет писателя, и скорбное раздумье о судьбах узников сталинских лагерей, и пример художественного осмысления стихотворного наследия силами другого искусства.
________
<...> Особое место в творческом наследии художника занимает портрет «Варлам Шаламов» (1989). Обращение к теме сталинских репрессий было для Хегая далеко не случайным. Всё началось осенью 1937 года, когда в соответствии с Постановлением СНК СССР и ЦК ВКПб «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края» в целях «пресечения проникновения японского шпионажа» семья художника была депортирована в Казахстан. Семилетним мальчиком в теплушке, под охраной красноармейцев маленький Илья и его родные были доставлены на окраину Караганды, где в землянке, в горести и нищете им, «японским шпионам», довелось прожить двенадцать долгих лет. Здесь, в Караганде, Илья Николаевич Хегай встретился со своим главным наставником - Владимиром Александровичем Эйфертом, уже не японским, а потенциальным «немецким шпионом». И, наконец, третье пересечение. В середине 1980-х годов состоялось знакомство художника с московским скульптором Ф. Ф. Сучковым, другом А. П. Платонова, А. И. Солженицына, Ю. И. Домбровского. Федот Федотович Сучков тринадцать лет был узником сталинских лагерей. Именно в его мастерской оказалась в руках Ильи Хегая фотография Шаламова, которая и положила начало работы над портретом писателя.
Написать портрет Шаламова - непростая задача. Его лицо поражает, приводит в состояние замешательства, оторопи, глядя на него, понимаешь: это лицо человека, вернувшегося из ада. Особый трагизм его облику придают глубокие морщины, словно прорезанные, высеченные резцом по камню. В отечественной поэзии страшных сталинских лет эти следы человеческого страдания, отложившиеся на лице, традиционно сравниваются с клинописью. В «Реквиеме» А. Ахматовой читаем:
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жёсткие страницы
Страдание выводит на щеках.
Варлам Шаламов, 1989. Фрагмент
В «Колымских тетрадях» В. Шаламова встречаем тот же образ:
Та клинопись накрепко врезана в кожу,
Те буквы - морщины лица.
И с каждой минутой все чётче и строже
Черты на лице мертвеца.
«КЛИНОПИСЬ» шаламовского лица не осталась незамеченной художником. Воссоздавая внешний облик писателя, Хегай тяготеет к пластичности изображения. Высокий рельеф живописи способствует передаче трагичности образа Шаламова, придаёт портрету особую психологическую глубину и напряжённость.
Но «Варлам Шаламов» - не просто портрет в традиционном смысле слова, это тематическая картина, в которой художник апеллирует ко всему творчеству писателя. В верхней части холста художник изобразил бесконечную заснеженную равнину. С одной стороны, это образ Колымы, которая навсегда «осталась за спиной» у Шаламова, стала частью его биографии; но с другой стороны, это и тот художественный образ «страны Колымы», который оставил нам в наследство сам писатель. Будучи хорошо знакомым с творчеством В. Шаламова, Илья Хегай использует в построении своей картины сквозные образы-символы его стихотворного наследия (прежде всего, «Колымских тетрадей»). Это и образ дороги, по которой движется вереница заключённых - вперёд и ввысь («со дна библейского колодца на небеса»); это и образ безмолвного, безымянного погоста:
Ведь только длинный ряд могил -
Моё воспоминанье,
Куда и я бы лёг нагим,
Когда б не обещанье
Допеть, доплакать до конца
Во что бы то ни стало,
Как будто в жизни мертвеца
Бывало и начало.
Смысловой доминантой портрета «Варлам Шаламов» стала тема крестных страданий - одна из ключевых в «Колымских тетрадях». Крест с распятым на нём сердцем становится одним из центральных образов картины. А главным образом-символом, объединяющим всё пространство холста, является образ колючей проволоки - неизменного атрибута любого концлагеря. Из колючей проволоки свито распятое на кресте сердце; судорожно стиснутая в руках Шаламова, она слагает венец, возложенный на голову писателя. Образ тернового венца, свитого из колючей проволоки, - прямое воплощение стихотворных строк В. Шаламова:
Приподнятый мильоном рук,
Трепещущих сердец
Колючей проволоки круг,
Терновый твой венец...
Использование лейтмотивных образов «Колымских тетрадей» придаёт портрету «Варлам Шаламов» особую многосмысленность. Можно выделить как минимум три уровня восприятия этой картины: это и портрет писателя, и скорбное раздумье о судьбах узников сталинских лагерей, и пример художественного осмысления стихотворного наследия силами другого искусства.