А. Анкудинова, А. Базилио да Сильва Лима. Бразильская пресса о Варламе Шаламове (1970-2015)
Статья опубликована в сборнике "Русская литература за рубежом. Сборник научных статей по итогам Международной научно-практической конференции 27-28 октября 2022 г.", ред. кол.: Т. К. Савченко, А. В. Пашков, И. С. Леонов. - Москва : Государственный институт русского языка им. А. С. Пушкина, 2023. Электронная версия - на сайте Института русского языка им. А.С. Пушкина.
В передаче фактов авторы придерживаются установок советского шаламоведения и вообще плохо осведомлены о предмете разговора, отсюда нелепые заявления вроде того, что лондонский том "Колымских рассказов" оставил Шаламова равнодушным и т.д.
Сообщений о смерти Шаламова в бразильских газетах было куда больше перечисленных. Особенно странно, что авторы не упоминают (по-видимому, не знают) о публикации рассказа "Последний бой майора Пугачева" в газете "O Estado de S. Paulo" еще в 1972 году.
Статья Николя Милетича, о которой идет речь, месяцем раньше была опубликована в переводе на испанский в мексиканской газете "El Informador", 12 февраля 1982 года. Кто такой Николя Милетич, они, по-видимому, тоже не знают.
Кстати, в шестидесятых-восьмидесятых годах в Бразилии был человек, в совершенстве владевший и русским, и португальским - поэт Валерий Перелешин, но Шаламов его не интересовал, в рецензии на сборник "Точка кипения" (1977) он подверг автора уничтожающей критике.
Статью Милетича в номере "Diario de Pernambuco" от 11 марта 1982 года можно прочесть на сайте Бразильской национальной библиотеки : Nicolas Milititch, "Varlam Chalamov, testemunha do horror do Gulag", "Diario de Pernambuco", 11 de março 1982
Бразильская пресса о Варламе Шаламове: анализ публикаций (1970-2015)
Интерес к русской литературе в Бразилии возник с начала XX в. Особо значимыми текстами для бразильцев являлись переводы Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, М. Горького, И. Бабеля. Большинство из этих переводов были сделаны не с русского, а с языка-посредника (чаще всего с французского, но также и с английского, испанского и итальянского). При этом нередко искажался образ автора, что зависело от мнений, представленных в европейских и американских публикациях, нередко не столь объективных в своих оценках (напомним: это были годы холодной войны). Подобное положение вещей складывалось из-за отсутствия в Бразилии переводчиков, хорошо знающих русский язык, корреспондентов, имеющих возможность посещать съезды (ввиду антикоммунистических движений многим не давали визы), а также журналистов, не ограниченных в выборе источников. Единственный выход - обращение к иностранным коллегам, которые бывали в СССР и владели русским языком. Соответственно, их публикации покупались, а затем переводились на португальский. Так они попадали в руки к читателю на южном континенте. При этом отметим тот факт, что интерес к русской культуре там уже был сформирован.
Главную информацию о мире искусства бразильский читатель получал из газет и журналов. Отдельное приложение, посвященное литературе, публиковалось по выходным. В нем содержались довольно глубокие статьи, рецензии, а также произведения писателей или же их переводы. Такова была бразильская литературная традиция. В связи с этим считаем нужным обратить внимание на историю появления имени В. Шаламова в этих публикациях.
В настоящее время распространено мнение, будто бы до 2015 г. (то есть до первого издания впервые переведенных в Бразилии «Колымских рассказов») о Варламе Шаламове читатель на южном континенте ничего не знал: до указанного времени «...широкой публике ничего не было известно ни об этом авторе, ни о его "Колымских рассказах"» [1]. Нам же удалось обнаружить упоминания о писателе, датируемые еще 1970 г. Среди них особого внимания заслуживает некролог, вышедший 11 марта 1982 г. под названием Varlam Chalamov, testemunha do horror do Gulag («Варлам Шаламов, свидетель ужасов ГУЛАГа») в газете Diario de Pernambuco. До него были опубликованы еще два: 19 января 1982 Nota de morte de Chalamov («Тетрадь смерти Шаламова») и 21 января 1982 Nota de morte («Посмертная записка») - оба размещены в некрупных газетах штата Сан-Пауло; оба небольшие по своему объему и довольно поверхностные по содержанию, содержащие ряд фактических ошибок (в приведенных биографических сведениях).
Анализируемый нами некролог напечатан в крупном издании спустя два месяца со дня смерти писателя. Текст заимствован у французского издательства, сопоставимого с российским ТАСС. В некрологе в полной мере отражены все представления о писателе, привычные для западного мира того времени. Рассмотрим основные тенденции этих представлений.
1. Утверждается, что В. Шаламов - «um dos pioneiros da literatura dissidente» (пионер диссидентской литературы) [2: 25] или же одна из ключевых ее фигур, вслед за Н. Мандельштам и А. Солженицыным. Некоторые и вовсе предполагают довольно активное участие писателя в политических событиях страны, сообщают о его неоднократных «криках» в сторону запада, о его ярко выраженных протестах. Безусловно, все это заблуждение. Автора «Колымских рассказов» нельзя назвать таковым.
2. Следующая устойчивая мысль: «A maioria dos seus compatriotas ignora até seu nome. Na União Soviética, a publicação de suas obras continua sendo até agora proibida» (Большинство его соотечественников игнорируют даже его имя. В Советском Союзе публикация его произведений остается до сих пор запрещенной) [2: 25]. Это также спорное утверждение. Да, цензура в СССР существовала, однако при жизни писателя было издано пять поэтических сборников: «Огниво» (1961), «Шелест листьев» (1964), «Дорога и судьба» (1967), «Московские облака» (1973), «Точка кипения» (1977). Был опубликован один колымский рассказ - «Стланик» (журнал «Сельская молодежь», 1965), а также рецензии и рекомендации современным писателям. Более того, В. Шаламов принимал участие в съемках телепрограммы «Новые книги» (запись не сохранилась), что являлось бы невозможным для писателя, фактически преследуемого режимом.
3. В. Шаламов - друг, соратник, продолжатель традиций А. Солженицына. В некоторых изданиях Солженицын и вовсе представляется «вдохновителем» Шаламова: «O aparecimento em 1962 numa revista autorizada "Uma jornada de Ivan Denissovich", de Alexandre Soljenitsin, animou Chalamov a propor seus "Relatos de Kolima"» (Появление в 1962 году в авторитетном журнале произведения Александра Солженицына «Один день из жизни Ивана Денисовича» побудило Шаламова предложить свои «Репортажи с Колымы») [2: 25]. Согласно сложившимся представлениям бразильцев, Солженицын был всегда рядом с автором «Колымских рассказов». Так, приведем пример комментария по поводу выхода поэтических сборников Шаламова (здесь необходимо обратить также внимание на противоречие: сборники писателя запрещены в СССР и в то же время публикуются): «Lendo-os, um homem soube pressentir o peso das lágrimas e de sofrimentos que os versos escondiam. Este homem era Soljenitsin» [2: 25] (Читая их, человек умел ощутить тяжесть слез и страданий, которые скрывали стихи. Этим человеком был Солженицын). Неоднократное цитирование слов последнего («Em Chalamov reconheci um irmão» - В Шаламове я узнал брата) [2: 25] еще более подчеркивает образ Солженицына как «вдохновителя» Шаламова. На самом деле известна реальная история отношений двух писателей.
4. Проблема возникает и в осмыслении прозы двух писателей. Бразильский читатель не разграничивает жизнь авторов и их лирических героев. Тексты скорее воспринимаются как документальные, чем как художественные. Так, например, само название «Колымские рассказы» переводится по-разному в одно и то же время, иногда даже в одном и том же журнале (Récits de Kolyma, Narrativas de Kolyma, Relatos de Kolyma, As narrativas de Kolyma), и сопровождается терминами «сводки», «репортажи», «свидетельства», реже - «мемуары». Сам топоним «Колыма» из-за частого перевода с других языков не имел фиксированной формы, а отсутствие ударения (принятого в португальском) вызывало сомнения в его прочтении: то ли «Колыма», то ли «Колыма».
5. Последняя из выделенных нами на сегодняшний день тенденций этих лет - акцентирование трагической стороны жизни писателя. «Estrangeiro em sua própria casa» (Иностранец в собственном доме) [2: 25] - именно так называют Шаламова. При этом многие факты подвергаются искажению, что делается сознательно, с целью показать, насколько тяжелой была жизнь в Советском Союзе и насколько жестоким было его правительство. Так, например, при описании сроков заключения нередко говорится, что писатель был освобожден только тогда, когда умер И. В. Сталин (т. е. в 1953 г., а на самом деле, за год до этого). Подчеркивается неблагополучие личной жизни писателя: мол, у Шаламова была дочь, но ее он никогда не видел, потому что «porque tinha nascido depois de sua prisão» (она родилась после <его> ареста) [2: 25], хотя на самом деле они встречались. Слова, адресованные западным изданиям о запрете публикации произведений без разрешения автора, воспринимаются как слова, сказанные под давлением властей. Есть немало других примеров подобных ситуаций.
Выбранный нами для анализа некролог заканчивается фразой: «Uma das últimas satisfações do escritor foi a de contemplar um exemplar de sua célebre obra, escrita em russo e publicada pelas Edições da Emigração soviética no Ocidente. Por este livro, seu autor havia ganho o Prêmio da Liberdade, atribuído em 1981 por um grupo de escritores franceses entre os quais figurava Pierre Emmanuel e Eugène Lonesco (AFP)» (Одним из последних удовольствий (имеются в виду последние годы жизни автора) было созерцание экземпляра его знаменитого произведения, написанного на русском языке и изданного на Западе эмигрантскими издательствами. За эту книгу ее автор получил Премию Свободы, присужденную в 1981 году группой французских писателей, включая Пьера Эммануэля и Эжена Лонеско (AFP)) [2: 25]. Между тем мы знаем реальную реакцию Шаламова на это издание - равнодушие. Таким образом, приведенная неточность фактов говорит о том, что имя писателя действительно нередко использовалось для спекуляций и манипуляций во времена холодной войны, и подавалось в том контексте, который более подходил для того или иного временного периода.
Только в 1993 г., когда уже не было ни Советского Союза, ни напряженной международной политической обстановки, бразильская общественность получила возможность узнать больше о творчестве писателя. Произошло это благодаря усилиям крупнейшего популяризатора русской литературы в Бразилии Б. Шнайдермана. Впервые в стране появляется автор, знающий русский язык и способный рассказать о традициях русской культуры. Под его пером уточняется и образ Шаламова. Рассмотрим основные положения ключевой публикации Шнайдермана «Между художественной литературой и историей» (1993).
1. Прекращается путаница в фактах биографии, приводятся точные сведения из жизни писателя. Акцентируется внимание на его положении в русском обществе: «Durante muitos anos, era conhecido na União Soviética pelos seus versos neoclássicos, de acentuado tom filosófico» (В течение многих лет он был известен в Советском Союзе своими неоклассическими стихами с сильным философским оттенком...) [4: 46]. Отмечается категорическое несогласие писателя с зарубежными публикациями его произведений.
2. Подчеркивается значимость лагерной темы, однако впервые Шаламов рассматривается как самостоятельный писатель, который ни в коем случае не появился «после» Солженицына и не находился под его влиянием, а лишь вел с ним диалог. Шнайдерман также проницательно отмечает разницу творчества двух писателей, подчеркивая точность повествования Шаламова и «идеологичность» Солженицына.
3. Впервые правильно дается название «Колымских рассказов» - Contos de Kolimá. Именно под таким названием книга Шаламова отныне будет публиковаться в Бразилии.
Часть размышлений о Варламе Шаламове вошли в небольшую «Энциклопедию русской культуры XX века», составленную Шнайдерманом, - Os escombros e o mito (1997). Можно сказать, это была своего рода презентация бразильской читающей публике имени В. Шаламова, главным образом потому, что исследователь переводил отрывки из его дневников, которые давали большее представление о творческой манере писателя.
Из многочисленных упоминаний В. Шаламова в последующих публикациях (начиная с 2000 гг.) видим, что интерес к нему значительно возрастает. В 2004 г. выходит антология A Paixão Pelos Livros («Страсть к книгам»), посвященная теме любви к литературе, где вслед за Г. Флобером, Ф. Петраркой, М. Монтенем и многими бразильскими авторами идет В. Шаламов и его произведение «Мои библиотеки» (перевод с русского - Т. Ларкина). Также считаем нужным упомянуть одно из интервью Б. Шнайдермана журналисту Тьяго Линсому (газете Correio Braziliense, 26.09.2009), в котором он, рассуждая о том, каким образом в русской литературе отражается исторический контекст, приводит в качестве примера творчество В. В. Маяковского, И. Э. Бабеля, В. Т. Шаламова. Таким образом, имя Шаламова дается в одном ряду с известными в Бразилии писателями, книги которых неоднократно там были изданы. И хотя «Колымские рассказы» в то время еще не были опубликованы, но читатель уже слышал о них. В другом интервью на вопрос: «Какая хорошая книга произвела на Вас наиболее сильное впечатление?» - Б. Шнайдерман отвечает: «Contos de Kolimá, Varlam Chalamov, sobre o gulag. Que eu saiba só existe em nossa língua numa edição portuguesa» ("Колымские рассказы" Варлама Шаламова о ГУЛАГе. Насколько я знаю, на нашем языке есть только одно португальское издание) [2: 15]. Отметим, что португальское издание не равно бразильскому: несмотря на единый язык, между странами был коммерческий договор - не торговать книгами между собой, поэтому и покупка книг была весьма затруднительной.
Наконец, в 2015 г. издательство «34» опубликовало полное собрание «Колымских рассказов», впервые переведенное с русского на португальский (над его переводом работало девять человек), с точным названием - Contos de Kolimá. Именно с этого момента начинается история шаламоведения в Бразилии, о котором сегодня немало информации в свободном доступе.
Таким образом, проведенный анализ позволяет сделать некоторые выводы. Во-первых, с учетом новых данных, обнаруженных нами, следует считать, что первые упоминания о писателе в Бразилии относятся к 1970 г. Во-вторых, важно подчеркнуть, что отношение к В. Шаламову, сложившееся на южном континенте, существенно трансформировалось: если первоначально его имя использовалось как инструмент в холодной войне, то впоследствии к нему пробудился интерес как к художнику, писателю.
Литература
1. Жуков А., Бэса Феррейра Р. «Колымские рассказы» Варлама Шаламова: критическая рецепция в Бразилии
2. Militich N. "Varlam Chalamov, testemunha do horror do Gulag", Diario de Pernambuco, № 67 март 1982, 40 p.
3. Os contos de Chekov me dão profunda lição humana // O Estado de São Paulo. 2008. 35 p.
4. Schnaiderman B. Entre a ficção e a história // Jornal do Brasil. 1993. Ano CII. № 290. 120 p.
А. А. Анкудинова, выпускник магистратуры Государственного института русского языка им. А. С. Пушкина, Москва, Россия arinaankudinova@gmail.com
А. Базилио да Сильва Лима, аспирант Литературного института им. А. М. Горького, Москва, Россия; Бразилия astierbasilio@gmail.com