Раз государство стало нашим
Прибавление к посту Полуживотные.
Театр и кино. Н.Л. Новый театр общественной сатиры. Из беседы с членами руководящей коллегии Л.П. Межиричером и В.Я. Типот. // Вечерняя Москва. М., 1924. №133, 12.06, с. 3. (...)
Сцена должна отражать современность. Поэтому театр включает в свой репертуар: сатиру политическую, бытовую, социальную; кроме того вещи, в которых элементы революционной сатиры не выпирают, но которые вместе с тем созвучны нашей эпохе и революционному мировоззрению. (...)
Во главе - руководящая четверка: т. Гиринис (председатель), тов. Межеричер, Холмский и Типот, которые в то же время являются заведующими художественной частью. В состав художественного совета театра, кроме перечисленных, входят режиссеры: Д.Г. Гутман, Рудин, Фореггер (он же заведующий хореографической частью), художник Елисеев и заведующий музыкальной частью Юргенсон. (...) Открытие 1 октября коллективно написанным обозрением. (...)
Садко (Блюм В.И.). К вопросу о советской сатире. («Инструктор красного молодежа» в театре Сатиры). // Вечерняя Москва. М., 1924. №255, 05.11, с. 3.
Конечно, только общее явление, крупный кусок общественности или государственности является объектом сатиры, как художественного жанра. «Малеькие недостатки механизма» починяются в порядке внехудожественном: с ними надо идти или по линии газетной информации или прямо по начальству...
Правда, до-революционная сатира не брезгала «мелочами». Но любая мелочь в ее руках становилась орудием удара по крупному зверю. Будочник Мымрецов подан [Г.И. Успенским] не как «маленький недостаток» царской государственности, а как ее ежедневная и органическая функция. Мымрецовым закатывалась оплеушина самодержавному государству и его бюрократии.
После Октября метод и содержание сатиры, естественно, должны были измениться. Приемы, навыки и сюжеты сатиры, направляемые против «чужого», против «их» государства, более не годятся, раз государство стало «нашим».
Мы никогда не утверждали, что все в нашей государственности и общественности уже распрекрасно - но мы преодолеваем наши язвы иначе: путем планомерного и организованного воздействия в порядке диктатуры пролетариата. Сатире тут делать нечего,- потому что нам совсем не смешно, а больно.
С этой точки зрения несомненной ошибкой нашего театра сатиры является (...) инсценировка известного рассказа Сейфуллиной.
В деревню, населенную какими-то анекдотическими олухами, приезжает для агитации присланный от партии «инструктор». Невежественный дурак сыпет направо и налево исковерканной революционной фразеологией, которая постепенно натаскивает его на злобу,- и последняя всей тяжестью обрушивается на скромных деревенских шкрабов, которым расходившийся инструктор уже грозит «стенкой». Счастливо подоспевший местный «хороший» коммунист полагает предел безобразию.
Таково содержание этой весьма сомнительной пьески. Благополучный финал, пришитый слишком белыми нитками, никого в сущности не устраивает. Брюзжащий обыватель все-таки скажет:
- Не замазывайте глаз. На 100 таких случаев с «инструктором» много ли у вас вот таких - с благополучным исходом?
И в злобно-веселом хохоте он отводит душу... за многое: за печки-буржуйки, за пайковый режим, за совзнак, за уплотнение, за сокращение, за чистки и т.п.
Но счастливый исход не удовлетворяет и нас. Если это, как хочет установить финал, только исключительный случай, то зачем занимать нас такой патологической вермишелью? (...)
Будем совершенно откровенны. Нам такой финал вовсе не нужен,- потому что мы знаем, что такие «инструкторы» существуют. Но это наше больное место - и нам совсем не смешно.
Как смеяться над тем, что партия выбивается из сил (а это так!), чтобы найти людей для работы в деревне?! С другой стороны - конечно, вранье, будто деревня отдана на поток и разграбление вот таким дураломам-«инструкторам»! (...)
А пьеса и театр смеются,- увы - безтактным, неумелым смехом. Потому что это покушение на удар по нашей же государственности и общественности. Пусть такие «инструкторы» даже - общее явление; но они, в изменившейся социально-политической обстановке, более не сюжет для сатиры.
Предлагаю эту пьеску проверить. Посадите в первый ряд Милюкова или мадам Гиппиус,- ведь большего удовольствия вы им не доставите. «Ну что-ж,- скажут они,- в одном на сто случаев возможен и такой финал, но зато в 99 случаях»...
Лучшее свидетельство, что пьеса эта, написанная и представленная с самыми лучшими намерениями обернулась антисоветской сатирой. Потому что задумана и осуществлена она по методам, в плане, со всеми приемами и навыками даже в сюжетном отношении (идиоты-«мужички», полусвятой сельский учитель, «наряженный» коммунистом прежний исправник) - старой, дореволюционной сатиры.
Дневник театра. Общественный просмотр пьесы. // Вечерняя Москва. М., 1924. №258, 11.11, с. 3.
Вчера в театре Сатиры «проверена» была снятая с репертуара театра пьеса «Инструктор красного молодежа». Зрительный зал заполнен был представителями рабочих и партийных организаций. После доклада предглавреперткома т. Трайнина и завлитчастью театра т. Межеричера развернулись оживленные прения. Большая часть выступавших, при полном сочувствии к такого рода сатире и особенно к самому рассказу Сейфуллиной, находили все же ряд недостатков как в переделке, так и в постановке пьесы, делающих представление «Инструктора» для обычной обывательской публики театра нецелесообразным. Теплый прием у аудитории встретила выступавшая т. Сейфуллина.
Холмский Г.К. По поводу заметки Садко в «Вечерней Москве» от 5/XI-24 г. №255). // Вечерняя Москва. М., 1924. №261, 14.11, с. 2.
Тов. Садко в обширной заметке об инсценировке известного рассказа Л. Сейфуллиной «Инструктор Красного Молодежа» всерьез испугался за прочность советской власти, которой-де угрожает опасность от «покушения» и «удара по государственности и общественности» (буквальные выражения т. Садко). Испугавшись, человек сеет панику, ничем не вызванную и ничем не оправданную.
В самом деле:
«Предлагаю, говорит т. Садко, эту пьеску проверить. Посадите в первый ряд Милюкова или мадам Гиппиус» и т.д. Ну, знаете, тов. Садко, если таким манером будете проверять любую сатиру из тех, которые вызвали Ваше полное и искреннее одобрение, судя по прежним Вашим отзывам в «Новом Зрителе» и той же «Вечерней Москве», если таким образом проверить не только любое сценическое произведение, но и любой сатирический журнал, любой дружеский шарж в нашей партийной прессе, что бы Вы ни взяли - «Крокодил» ли, «Занозу» или «Перец» - результаты всегда будут одинаковы. Какой угодно шарж на вычищенного или примазавшегося коммуниста, на советского бюрократа или зарвавшегося совработника вызовет восторг Милюкова или Гиппиус: они попытаются использовать этот материал для инсинуаций и отдельные штришки бюрократического извращения раздуют как систему, на которой якобы построена советская власть и коммунистический строй...
Но когда этим занимаются Милюковы и Гиппиус, то им и карты в руки... На то они и белые эмигранты.
Мне было бы понятно негодование т. Садко, если бы мысль автора была искажена инсценировкой, исполнением артистов или трактованием режиссера, ибо самый рассказ Сейфуллиной не нуждается в защите - он проверен на сотнях комсомольских кружков, рабочих клубов и пр. просветительных организациях, где этим рассказом зачитывались и где ему вынесено единодушное одобрение.
Но этого нет. Сам автор рассказа, тов. Сейфуллина, в кругу видных партийных и общественных деятелей сказала, что в инсценировке Московского театра сатиры ее произведение не только не искажено, но нашло правильное, яркое и отвечающее ее замыслу сценическое воплощение.
Подходя критически к персонажам, выведенным в «Инструкторе» тов. Садко утверждает, что крестьяне, выведенные в пьесе - олухи, Ершов - негодяй, хам и проч. А между тем и мысль автора и исполнением Полем роли Ершова говорят о человеке неопытном, горячем, искренне преданном делу коммунизма, но не умеющем его делать и поэтому делающем глупости. И «хороший коммунист», о котором говорит т. Садко, это не искусственный финал, а тот естественный, логически последовательный конец, который имела в виду Сейфуллина (следовательно не придуманное театром «по нарочному»).
Отсюда - вывод Садко о деревне, отданной на разграбление таким дуракам, ни на чем не основан. Ершов не «кретин», как думает Садко, а всего только «дурала», по меткому выражению кузнеца-коммуниста, который тащит провинившегося в губком не по злости, а из желания помочь ему, направить на правильный путь.
Театр и кино. Типот (Гинзбург) В.Я. Письмо в редакцию. // Вечерняя Москва. М., 1924. №261, 14.11, с. 3.
Не откажите, гражданин редактор в опубликовании нижеследующего.
Напечатанное 11 ноября в «Вечерней Москве» сообщение о результатах общественного просмотра пьесы «Инструктор Красного Молодежа» в театре Сатиры не точно. Большинство выступавших (в особенности рабкоры) действительно указывали на отдельные дефекты в обработке текста и в постановке, но признали возможность и желательность этой инсценировки не только в районах и рабочих клубах, но и в театре Сатиры. В таком же смысле высказался и присутствовавший на просмотре тов. Ярославский.
«Инструктор Красного Молодежа» с соответствующими переделками включен театром в подготовляемую программу «Текущие дела».
Зав. Худ. частью МТС В. Типот.
От редакции. По имеющимся у нас сведениям вопрос о постановке «Инструктора» еще не вполне разрешен соответствующими инстанциями.
Садко (Блюм В.И.). Не сатира, а анекдот. (Тов. Холмскому - об «Инструкторе»). // Вечерняя Москва. М., 1924. №263, 17.11, с. 2.
Конечно, я такой чепухи не писал, будто советской власти угрожает опасность от «покушения» и «удара по государственности и общественности» со стороны инсценировки рассказа Сейфуллиной. Хотя либерализм директора Театра Сатиры т. Холмского, с точки зрения хозрасчета и поддается объяснению, но все-таки надо всегда точно передавать мысль своего оппонента. (...) И жаль, что директор Театра Сатиры не полнял самого главного в моей заметке.
Всем известно, что «советская сатира» - страшно трудное дело. Я сделал попытку вскрыть причину этой трудности, при помощи марксистского анализа, сделал вывод («объект сатиры сейчас иной - и соответственно иные методы, приемы и... сюжеты») и лишь иллюстрировал его «Инструктором». Тов. Холмский изумительно упростил свое возражение: мои общие рассуждения он просто обошел,- а в них-то вся суть.
Защита «Инстуктора» должна была бы строиться по такой схеме: да, старая сатира умерла,- но как раз методы, приемы и сюжет «Инструктора» иные, чем в старой сатире.
Вместо этого т. Холмский говорит о своем «Инструкторе» так, как будто никаких трудностей около вопроса о советской сатире и не бывало. Все очень просто: не свалится же советская власть от этой пьесы,- да и, наконец, на всякое белогвардейское чиханье не нездравствуешься...
Это правильно - и власть устоит, и на белогвардейцев наплевать... Но только все же остается самым главным и решающим: вот такие «инструкторы» у нас общее явление или забавная случайность?
Если «общее явление» - так это наша боль, зубоскалить над которой может только посторонний,- т.е. никакой «совсатиры» тут получиться не может.
Если же это сравнительно редкая случайность, то это может быть и смешным; но это будет уже специфический «советский анекдот», а не сатира. (...)
Прочности советской власти этот анекдот ни мало не угрожает. Но с какой же стати нам самим сочинять подобные анекдоты?
А данная инсценировка (не рассказ Сейфуллиной - там совсем другая перспектива) «Инструктора» в лучшем случае и есть сочинение подобного анекдота.
И вдобавок фальшивого анекдота. Потому что в массе - именно вот такие «инструкторы» сделали в 19-м году великое дело. А если среди них попадались «дуралы», так они действительно таких шкрабов ставили сдуру к стенке; ровно столько же случаев бывало, когда крестьяне даже и не таких «дуралов»... убивали. (...)
И еще - насчет методов «проверки». Лев Толстой страстно ополчался против революции и революционеров, но ухитрялся писать так, что царская цензура не могла пропускать его писаний. Научитесь и вы писать сатиру так, чтоб Милюковы ей не аплодировали.
Холмский Г.К. Письмо в редакцию. // Вечерняя Москва. М., 1924. №266, 20.11, с. 3.
Уважаемый тов. редактор!
Настоящим письмом в редакцию я прекращаю газетную полемику с тов. Садко, (...) по двум причинам:
1) Когда дискуссия принимает характер полемики, (...) то наиболее существенное и принципиальное отодвигается на второй план, заслоняясь техникой меткого «шпилькометания».
2) По существу спор об «Инструкторе» утратил теперь актуальное значение, поскольку этот спор разрешен более авторитетным способом на общественом просмотре рабкоров и представителей рабочих районных организаций и разрешен в пользу сторонников этой постановки. «Инструктор» с некоторыми чисто художественными и постановочными коррективами включается в репертуар театра Сатиры и пойдет следующей программой среди «Текущих дел». (...)
Садко (Блюм В.И.). Новая программа в театре Сатиры. // Вечерняя Москва. М., 1924. №286, 13.12, с. 3.
(...) сначала два слова о (...) пресловутом «Инструкторе красного молодежа» по Сейфуллиной, о котором на этих столбцах столько спорили. Чуть меньше «свирепства» для самого инструктора, чуть больше храбрости для деревенских шкрабов,- но это мало меняет дело: финал на сцене по-прежнему остается искусственным и «нарочным» - и, стало быть, вся сатира льет воду отнюдь не на нашу, советскую мельницу. (...)
Театр и кино. Н.Л. Новый театр общественной сатиры. Из беседы с членами руководящей коллегии Л.П. Межиричером и В.Я. Типот. // Вечерняя Москва. М., 1924. №133, 12.06, с. 3. (...)
Сцена должна отражать современность. Поэтому театр включает в свой репертуар: сатиру политическую, бытовую, социальную; кроме того вещи, в которых элементы революционной сатиры не выпирают, но которые вместе с тем созвучны нашей эпохе и революционному мировоззрению. (...)
Во главе - руководящая четверка: т. Гиринис (председатель), тов. Межеричер, Холмский и Типот, которые в то же время являются заведующими художественной частью. В состав художественного совета театра, кроме перечисленных, входят режиссеры: Д.Г. Гутман, Рудин, Фореггер (он же заведующий хореографической частью), художник Елисеев и заведующий музыкальной частью Юргенсон. (...) Открытие 1 октября коллективно написанным обозрением. (...)
Садко (Блюм В.И.). К вопросу о советской сатире. («Инструктор красного молодежа» в театре Сатиры). // Вечерняя Москва. М., 1924. №255, 05.11, с. 3.
Конечно, только общее явление, крупный кусок общественности или государственности является объектом сатиры, как художественного жанра. «Малеькие недостатки механизма» починяются в порядке внехудожественном: с ними надо идти или по линии газетной информации или прямо по начальству...
Правда, до-революционная сатира не брезгала «мелочами». Но любая мелочь в ее руках становилась орудием удара по крупному зверю. Будочник Мымрецов подан [Г.И. Успенским] не как «маленький недостаток» царской государственности, а как ее ежедневная и органическая функция. Мымрецовым закатывалась оплеушина самодержавному государству и его бюрократии.
После Октября метод и содержание сатиры, естественно, должны были измениться. Приемы, навыки и сюжеты сатиры, направляемые против «чужого», против «их» государства, более не годятся, раз государство стало «нашим».
Мы никогда не утверждали, что все в нашей государственности и общественности уже распрекрасно - но мы преодолеваем наши язвы иначе: путем планомерного и организованного воздействия в порядке диктатуры пролетариата. Сатире тут делать нечего,- потому что нам совсем не смешно, а больно.
С этой точки зрения несомненной ошибкой нашего театра сатиры является (...) инсценировка известного рассказа Сейфуллиной.
В деревню, населенную какими-то анекдотическими олухами, приезжает для агитации присланный от партии «инструктор». Невежественный дурак сыпет направо и налево исковерканной революционной фразеологией, которая постепенно натаскивает его на злобу,- и последняя всей тяжестью обрушивается на скромных деревенских шкрабов, которым расходившийся инструктор уже грозит «стенкой». Счастливо подоспевший местный «хороший» коммунист полагает предел безобразию.
Таково содержание этой весьма сомнительной пьески. Благополучный финал, пришитый слишком белыми нитками, никого в сущности не устраивает. Брюзжащий обыватель все-таки скажет:
- Не замазывайте глаз. На 100 таких случаев с «инструктором» много ли у вас вот таких - с благополучным исходом?
И в злобно-веселом хохоте он отводит душу... за многое: за печки-буржуйки, за пайковый режим, за совзнак, за уплотнение, за сокращение, за чистки и т.п.
Но счастливый исход не удовлетворяет и нас. Если это, как хочет установить финал, только исключительный случай, то зачем занимать нас такой патологической вермишелью? (...)
Будем совершенно откровенны. Нам такой финал вовсе не нужен,- потому что мы знаем, что такие «инструкторы» существуют. Но это наше больное место - и нам совсем не смешно.
Как смеяться над тем, что партия выбивается из сил (а это так!), чтобы найти людей для работы в деревне?! С другой стороны - конечно, вранье, будто деревня отдана на поток и разграбление вот таким дураломам-«инструкторам»! (...)
А пьеса и театр смеются,- увы - безтактным, неумелым смехом. Потому что это покушение на удар по нашей же государственности и общественности. Пусть такие «инструкторы» даже - общее явление; но они, в изменившейся социально-политической обстановке, более не сюжет для сатиры.
Предлагаю эту пьеску проверить. Посадите в первый ряд Милюкова или мадам Гиппиус,- ведь большего удовольствия вы им не доставите. «Ну что-ж,- скажут они,- в одном на сто случаев возможен и такой финал, но зато в 99 случаях»...
Лучшее свидетельство, что пьеса эта, написанная и представленная с самыми лучшими намерениями обернулась антисоветской сатирой. Потому что задумана и осуществлена она по методам, в плане, со всеми приемами и навыками даже в сюжетном отношении (идиоты-«мужички», полусвятой сельский учитель, «наряженный» коммунистом прежний исправник) - старой, дореволюционной сатиры.
Дневник театра. Общественный просмотр пьесы. // Вечерняя Москва. М., 1924. №258, 11.11, с. 3.
Вчера в театре Сатиры «проверена» была снятая с репертуара театра пьеса «Инструктор красного молодежа». Зрительный зал заполнен был представителями рабочих и партийных организаций. После доклада предглавреперткома т. Трайнина и завлитчастью театра т. Межеричера развернулись оживленные прения. Большая часть выступавших, при полном сочувствии к такого рода сатире и особенно к самому рассказу Сейфуллиной, находили все же ряд недостатков как в переделке, так и в постановке пьесы, делающих представление «Инструктора» для обычной обывательской публики театра нецелесообразным. Теплый прием у аудитории встретила выступавшая т. Сейфуллина.
Холмский Г.К. По поводу заметки Садко в «Вечерней Москве» от 5/XI-24 г. №255). // Вечерняя Москва. М., 1924. №261, 14.11, с. 2.
Тов. Садко в обширной заметке об инсценировке известного рассказа Л. Сейфуллиной «Инструктор Красного Молодежа» всерьез испугался за прочность советской власти, которой-де угрожает опасность от «покушения» и «удара по государственности и общественности» (буквальные выражения т. Садко). Испугавшись, человек сеет панику, ничем не вызванную и ничем не оправданную.
В самом деле:
«Предлагаю, говорит т. Садко, эту пьеску проверить. Посадите в первый ряд Милюкова или мадам Гиппиус» и т.д. Ну, знаете, тов. Садко, если таким манером будете проверять любую сатиру из тех, которые вызвали Ваше полное и искреннее одобрение, судя по прежним Вашим отзывам в «Новом Зрителе» и той же «Вечерней Москве», если таким образом проверить не только любое сценическое произведение, но и любой сатирический журнал, любой дружеский шарж в нашей партийной прессе, что бы Вы ни взяли - «Крокодил» ли, «Занозу» или «Перец» - результаты всегда будут одинаковы. Какой угодно шарж на вычищенного или примазавшегося коммуниста, на советского бюрократа или зарвавшегося совработника вызовет восторг Милюкова или Гиппиус: они попытаются использовать этот материал для инсинуаций и отдельные штришки бюрократического извращения раздуют как систему, на которой якобы построена советская власть и коммунистический строй...
Но когда этим занимаются Милюковы и Гиппиус, то им и карты в руки... На то они и белые эмигранты.
Мне было бы понятно негодование т. Садко, если бы мысль автора была искажена инсценировкой, исполнением артистов или трактованием режиссера, ибо самый рассказ Сейфуллиной не нуждается в защите - он проверен на сотнях комсомольских кружков, рабочих клубов и пр. просветительных организациях, где этим рассказом зачитывались и где ему вынесено единодушное одобрение.
Но этого нет. Сам автор рассказа, тов. Сейфуллина, в кругу видных партийных и общественных деятелей сказала, что в инсценировке Московского театра сатиры ее произведение не только не искажено, но нашло правильное, яркое и отвечающее ее замыслу сценическое воплощение.
Подходя критически к персонажам, выведенным в «Инструкторе» тов. Садко утверждает, что крестьяне, выведенные в пьесе - олухи, Ершов - негодяй, хам и проч. А между тем и мысль автора и исполнением Полем роли Ершова говорят о человеке неопытном, горячем, искренне преданном делу коммунизма, но не умеющем его делать и поэтому делающем глупости. И «хороший коммунист», о котором говорит т. Садко, это не искусственный финал, а тот естественный, логически последовательный конец, который имела в виду Сейфуллина (следовательно не придуманное театром «по нарочному»).
Отсюда - вывод Садко о деревне, отданной на разграбление таким дуракам, ни на чем не основан. Ершов не «кретин», как думает Садко, а всего только «дурала», по меткому выражению кузнеца-коммуниста, который тащит провинившегося в губком не по злости, а из желания помочь ему, направить на правильный путь.
Театр и кино. Типот (Гинзбург) В.Я. Письмо в редакцию. // Вечерняя Москва. М., 1924. №261, 14.11, с. 3.
Не откажите, гражданин редактор в опубликовании нижеследующего.
Напечатанное 11 ноября в «Вечерней Москве» сообщение о результатах общественного просмотра пьесы «Инструктор Красного Молодежа» в театре Сатиры не точно. Большинство выступавших (в особенности рабкоры) действительно указывали на отдельные дефекты в обработке текста и в постановке, но признали возможность и желательность этой инсценировки не только в районах и рабочих клубах, но и в театре Сатиры. В таком же смысле высказался и присутствовавший на просмотре тов. Ярославский.
«Инструктор Красного Молодежа» с соответствующими переделками включен театром в подготовляемую программу «Текущие дела».
Зав. Худ. частью МТС В. Типот.
От редакции. По имеющимся у нас сведениям вопрос о постановке «Инструктора» еще не вполне разрешен соответствующими инстанциями.
Садко (Блюм В.И.). Не сатира, а анекдот. (Тов. Холмскому - об «Инструкторе»). // Вечерняя Москва. М., 1924. №263, 17.11, с. 2.
Конечно, я такой чепухи не писал, будто советской власти угрожает опасность от «покушения» и «удара по государственности и общественности» со стороны инсценировки рассказа Сейфуллиной. Хотя либерализм директора Театра Сатиры т. Холмского, с точки зрения хозрасчета и поддается объяснению, но все-таки надо всегда точно передавать мысль своего оппонента. (...) И жаль, что директор Театра Сатиры не полнял самого главного в моей заметке.
Всем известно, что «советская сатира» - страшно трудное дело. Я сделал попытку вскрыть причину этой трудности, при помощи марксистского анализа, сделал вывод («объект сатиры сейчас иной - и соответственно иные методы, приемы и... сюжеты») и лишь иллюстрировал его «Инструктором». Тов. Холмский изумительно упростил свое возражение: мои общие рассуждения он просто обошел,- а в них-то вся суть.
Защита «Инстуктора» должна была бы строиться по такой схеме: да, старая сатира умерла,- но как раз методы, приемы и сюжет «Инструктора» иные, чем в старой сатире.
Вместо этого т. Холмский говорит о своем «Инструкторе» так, как будто никаких трудностей около вопроса о советской сатире и не бывало. Все очень просто: не свалится же советская власть от этой пьесы,- да и, наконец, на всякое белогвардейское чиханье не нездравствуешься...
Это правильно - и власть устоит, и на белогвардейцев наплевать... Но только все же остается самым главным и решающим: вот такие «инструкторы» у нас общее явление или забавная случайность?
Если «общее явление» - так это наша боль, зубоскалить над которой может только посторонний,- т.е. никакой «совсатиры» тут получиться не может.
Если же это сравнительно редкая случайность, то это может быть и смешным; но это будет уже специфический «советский анекдот», а не сатира. (...)
Прочности советской власти этот анекдот ни мало не угрожает. Но с какой же стати нам самим сочинять подобные анекдоты?
А данная инсценировка (не рассказ Сейфуллиной - там совсем другая перспектива) «Инструктора» в лучшем случае и есть сочинение подобного анекдота.
И вдобавок фальшивого анекдота. Потому что в массе - именно вот такие «инструкторы» сделали в 19-м году великое дело. А если среди них попадались «дуралы», так они действительно таких шкрабов ставили сдуру к стенке; ровно столько же случаев бывало, когда крестьяне даже и не таких «дуралов»... убивали. (...)
И еще - насчет методов «проверки». Лев Толстой страстно ополчался против революции и революционеров, но ухитрялся писать так, что царская цензура не могла пропускать его писаний. Научитесь и вы писать сатиру так, чтоб Милюковы ей не аплодировали.
Холмский Г.К. Письмо в редакцию. // Вечерняя Москва. М., 1924. №266, 20.11, с. 3.
Уважаемый тов. редактор!
Настоящим письмом в редакцию я прекращаю газетную полемику с тов. Садко, (...) по двум причинам:
1) Когда дискуссия принимает характер полемики, (...) то наиболее существенное и принципиальное отодвигается на второй план, заслоняясь техникой меткого «шпилькометания».
2) По существу спор об «Инструкторе» утратил теперь актуальное значение, поскольку этот спор разрешен более авторитетным способом на общественом просмотре рабкоров и представителей рабочих районных организаций и разрешен в пользу сторонников этой постановки. «Инструктор» с некоторыми чисто художественными и постановочными коррективами включается в репертуар театра Сатиры и пойдет следующей программой среди «Текущих дел». (...)
Садко (Блюм В.И.). Новая программа в театре Сатиры. // Вечерняя Москва. М., 1924. №286, 13.12, с. 3.
(...) сначала два слова о (...) пресловутом «Инструкторе красного молодежа» по Сейфуллиной, о котором на этих столбцах столько спорили. Чуть меньше «свирепства» для самого инструктора, чуть больше храбрости для деревенских шкрабов,- но это мало меняет дело: финал на сцене по-прежнему остается искусственным и «нарочным» - и, стало быть, вся сатира льет воду отнюдь не на нашу, советскую мельницу. (...)