На полях мемуаров - 35. Братья Ламеты (продолжение)
Швейцарский дилижанс и фальшивый паспорт
В прошлый раз мы оставили Теодора де Ламета на дороге из Шаратона в Мелён, где он, наконец, дождался дилижанса. В дилижансе для него должно быть оставлено место, и там же должен ехать незнакомый ему человек, который везет с собой его паспорт.
***
Я забрался в экипаж, где было четыре места внутри и еще пятое снаружи, рядом с кучером. Заднее сиденье занимал капитан в мундире, который не замедлил похвастаться, что едет в департамент Монблан за мэром какого-то города, которого должны были гильотинировать в Париже. Справа от него сидела его любовница, довольно хорошо одетая, по виду лет под тридцать. Наконец, на переднем сиденье, слева от меня, завернувшись в грубый редингот, какие были в ходу в то время, находился предположительно тот, кого я искал. Но как мне было в этом убедиться в такой компании? И при этом мне нельзя было терять ни минуты. Несколько раз я бросал недовольные взгляды на своего соседа. Несильно, но вполне отчетливо наступив ему на ногу, товарищеским тоном я ему сказал: «Хорошо же ты придумал погнать меня в Сен-Дени с нашим сыром; я там даже фунта не смог пристроить.» Помолчав, я добавил: «Давай-ка мне расчет, что мне причитается.» Швейцарец, с несколько смущенным видом, достает из своего большого старого портфеля бумагу; я, конечно, остерегаюсь ее разворачивать в присутствии капитана, несмотря на необходимость узнать без промедления ее содержание.
Дилижанс выглядел примерно так. Это модель 1802 года, там как раз 4 места внутри и одно рядом с кучером. Были дилижансы и побольше, на 16-20 мест. В этом ракурсе не видно, но в корпусе экипажа рядом с местом кучера должно быть закрывающееся окошечко.
Действительно, мы уже подъезжали к дверям революционного комитета в Вильнёв-Сен-Жорж. Нам велят выйти из экипажа; я наскоро украдкой заглядываю в бумагу, которую мне дали. Я вижу, что меня зовут Жиллабер, и с огорчением замечаю, что моя предполагаемая подпись сделана тем же скверным почерком, что и текст паспорта. Однако же этот паспорт сочтен более годным, чем другие, может быть, из-за того, что Робеспьер, как известно, покровительствует Швейцарии - может быть, полагая, что однажды ему потребуется убежище.
И вот мы уже завтракаем в Мелёне. Подпись, сделанная той же рукой, что и паспорт, не переставала меня беспокоить. Я знал, что часто от путешественников требуют расписаться, чтобы сравнить с подписью в паспорте. Что делать? Лежащий рядом со мной нож навел меня на мысль: я глубоко порезал себе большой палец правой руки. Окровавленная тряпка послужит мне извинением. Не прошло и получаса, как Лэнэ (так звали кучера) громким голосом сообщает нам: «Я сейчас заеду на откос, а вы ко мне присоединитесь наверху; бегите быстро в муниципалитет ставить визы.» Ну вот мы и там. Мало того, что паспорта со всех сторон тщательно рассматривают, их еще потом должны переписать в реестр. Несколько служащих делят их между собой. Начальник держит паспорт дамы капитана, смотрит на нее так и сяк с сомневающимся видом и произносит: «Брови черные?» Она рассерженно восклицает: «Вы что думаете, я их нарисовала?» Схватив свой носовой платок, она на него плюет, трет эти самые брови и показывает, что они не нуждаются в подкраске. Мне было безразлично ее успешное доказательство; я подошел к молодому человеку, который переписывал мой паспорт, и сказал ему: «Цвет бровей этой дамы мне без разницы, но дилижанс-то едет, нас ждут.» Придвинувшись ко мне совсем близко, он ответил: «Я тороплюсь, как могу. Что я, не вижу, в каком вы положении? Храни вас небо!». Сколько тогда было людей, которые, чтобы спастись, делали вид, что принадлежат к ужасной власти, а сами питали к ней отвращение!
Паспорт, выписанный в Лилле в 1794 году. В стандартном бланке от руки вписаны данные путешественника: имя, фамилия, род занятий, место жительства, возраст, рост в футах, дюймах и линиях, цвет волос, бровей и глаз, описание лица (лоб, нос, рот, форма лица), дата выдачи. На этом паспорте есть подписи служащих, которые выдали паспорт, но нет подписи самого владельца - зато есть пометка «заявил, что не умеет писать».
Крутой откос был преодолен; мы готовились занять свои места. Я попросил женевца, поклонника Комитета общественного спасения (как и слишком многие из французов), который во время завтрака с энтузиазмом говорил: «Я не буду удовлетворен, пока не привяжу к своему седлу гриву последнего аристократа», на время уступить мне его место снаружи. Он с радостью согласился, поскольку холод был изрядный. Кучер, рядом с которым я сидел, время от времени задавал мне с виду беспредметные вопросы. В свою очередь, обращаясь к нему на ты, как тогда полагалось, я ему сказал:
- Тебя зовут Лэнэ. Я знавал одного человека, который был на тебя похож, и фамилия у него была та же.
- Где же это?
- В полку.
- В каком?
- В кавалерийском Мэтр-де-кан Женераль, я там служил.
- Как-то ты не вышел ростом для кавалерии.
- А я там был трубачом.
- Ну да, - сказал Лэнэ, у меня брат был в этом полку, он потом вышел в отставку. Полковой командир у него был такой хороший! Брат за его лошадьми смотрел, тот с ним по-доброму обращался. Знаете, однажды брат получил отпуск, так полковник его взял в свой экипаж и довез на почтовых от Шинона до Парижа.
Я эту историю помнил; я молчал, и тут вдруг Лэнэ притворил створку окошка, через которое нас могли слышать внутри, и с невыразимым волнением, обливаясь слезами, сказал:
- Это же вы, вы, полковой командир моего брата! Как же я вас не узнал? Я же вас столько раз видел! - Не в силах сдержаться, он продолжил:
- Мой красный колпак и то, что вы от меня слышали сегодня утром - это все должно вам внушать отвращение. Но я, как и вы, мсье, стараюсь спасти свою жизнь. Кому будет хорошо от моей смерти? А у меня семья. Почему мне больше приходится бояться, чем другим? Вот поэтому. Но, Боже мой, как же я вас сразу не узнал? Я вас так часто видел в Версале, на балах, на ужинах у бедной королевы! Я был лакеем у Мадам Елизаветы, этого ангела!
Слезы его так и текли, и лицо было искажено рыданиями. Тем временем женевец мне крикнул: «Ну что, вернешься на свое место?». Я помедлил с ответом, чтобы дать время бедному Лэнэ успокоиться.
Мы ехали день и ночь, что не способствовало избавлению от лихорадки, которая меня не покидала уже месяц.
…
Дижона можно уже не опасаться, но мы рядом с Долем, где я командовал полком Руяль-Этранже; я окажусь в одном лье от Меноте, где у меня есть владение. Да и разве не находимся мы уже в департаменте Юра, в котором я был председателем администрации и был избран депутатом Законодательного собрания? Возможно ли, чтобы меня тут не знали?
Лэнэ был более меня озабочен множеством опасностей, серьезность которых, впрочем, с печалью осознавал и я, особенно при свете дня. Предупредив меня о своем намерении, он остановил дилижанс до въезда в пригород Доля. Под каким-то предлогом я вышел. Все эти места мне были хорошо знакомы, но я не мог полностью обогнуть город - мешала река Ду. Дважды столкнувшись с опасностью быть узнанным, я добрался до моста, который перешел без затруднений.
Большой мост через реку Ду в Доле
Мои спутники завтракали в Доле. С куском хлеба, который дал мне Лэнэ, я шел дальше через знакомые мне леса и проделал около двух лье, когда меня нагнал дилижанс. Нам предстояло подняться на гору к Полиньи, благородному городку, который не позволил арестовать ни одного из своих жителей. Еще недавно туда можно было добраться только в повозке, называемой «планш»; мы въезжали туда по дороге, постройки которой я добился три года назад и сам ее прокладывал. После Полиньи до самой Швейцарии больше не было трудных для проезда мест или крутых гор. По очереди мы покидали экипаж и шли пешком.
Полиньи в департаменте Юра
У дамы я вызвал любопытство, и когда мы с ней оставались вдвоем, она мне задавала множество вопросов. Чтобы заинтересовать ее - вполне целомудренно, но, возможно, с пользой в отношении моего тяжелого положения (так оно и получилось) - я ей поведал длинную трогательную историю, целиком выдуманную, про искреннюю и страстную любовь, которую предала неблагодарная парижанка. Я растратил на нее безумные средства, и мои родители, занимающие высокое положение, были очень недовольны. Теперь я возвращался в Швейцарию, чтобы попытаться с ними помириться.
От Доля до Полиньи примерно 8-10 лье, от Полиньи до Мореса еще примерно 12-14, от Мореса до швейцарской границы около 2 лье.
Но как раз в этот момент мне предстояло столкнуться если не с самым последним, то с самым сложным и ужасным испытанием. В Моресе находится большая пограничная таможня. Там нас окружат служащие муниципалитета и жандармы, а жандармских офицеров назначала администрация, председателем которой я был - если среди них хоть один, который не сможет меня опознать? Но они, на самом деле, никогда не видели меня в такой одежде и таким изможденным после всех страданий. Оказавшись в этой толпе, где были другие путешественники и множество любопытных, я сказал себе: ну вот, теперь жизнь или смерть! Я не думал, что мне следует опасаться недоброжелательства. И вот я вижу, как мэр устраивается на своем месте; перед ним на столе паспорта, сколько-то из них он просматривает и ставит свою визу. Дойдя до моего, прочитав его и посмотрев на меня (как и двое старых знакомых, которые тихо переговаривались между собой), он кладет его перед собой, строго говорит: «Посмотрим» и продолжает свое ужасающее дело. Когда со всеми паспортами закончено, я подхожу к нему и прошу того же, что получили все остальные. Он что-то бормочет; похоже, что он действует не по своей воле, а по чьим-то указаниям. Действительно, я заметил, что к нему подходил один из младших таможенных служащих, который несколько раз до того пристально смотрел на меня. Внезапно мне в моем столь критическом положении подоспела помощь. Дама с несомненно черными бровями, которой я должен быть всегда благодарен, сбегала за капитаном и рассказала ему, что со мной происходит. Тот с начальственным видом и тоном произнес: «Почему такие сложности? С самого Парижа паспорт этого гражданина все считали в полном порядке, его повсюду визировали. И я вас, кстати, предупреждаю: Робеспьер не потерпит, чтобы притесняли швейцарцев.» Мэр, возможно, опасаясь надзора, не стал решать сразу, а сказал только: «Дилижанс ночует здесь. Скоро ужин, а потом посмотрим.» Меня эти слова не слишком успокоили.
Таможня в Моресе - как положено, у моста
Мой швейцарец, от которого я получил незавизированный паспорт, знал Морес, поскольку сам был из деревни поблизости. Мы договорились с ним, что он попытается раздобыть у знакомых небольшой шарабан. Его не пришлось дожидаться долго, и мы скрылись под покровом темноты, пока путешественники сидели за столом.
Шарабан (буквально «повозка со скамейкой») выглядел примерно вот так. Этот как раз из альпийского региона.
Однако, несмотря на уверения моего спутника, который говорил, что за все отвечает, я не мог быть полностью спокоен - мне еще предстояло без паспорта преодолеть заставу в Ле Рус.
Этой таможни в Ле Рус в 1794 еще не было; ее построили позже, и она работает до сих пор. Перед зданием таможни, кажется, как раз дилижанс.
Впрочем, за вывоз из Франции наличных денег неминуемо полагалась смертная казнь, а я знал, что у моего спутника с собой деньги, уплаченные за мой паспорт, так что у него, вероятно, были основания в общих интересах позаботиться о безопасности. Действительно, когда мы оказались перед этим чуть ли не последним французским владением, он лишь едва приостановился. Он крикнул:
- Доброго вечера!
- Это ты? - раздалось в ответ.
- Да.
- Ну ладно, доброй ночи!
Преодолев небольшое расстояние и оказавшись вне пределов Франции, на своей родной земле, житель кантона Во, радуясь, что избавится от меня и останется обладателем полученных денег, воскликнул: «Ну, теперь ты можешь … эту Республику.»
Даже сегодня, мне кажется, я еще испытываю то чувство, которое испытал тогда, увидев, что мне больше нечего бояться, что я ускользнул от стольких опасностей, от всевозможных страданий - и этим чувством была глубокая печаль. Я видел только свою родину, залитую кровью, кровью короля, и покрытую стыдом. Все, чем я дорожил, что почитал, было в оковах, под властью негодяев; мой брат Александр томился в подземных казематах Пруссии. Я провел остаток ночи в Сен-Серге в ожидании дилижанса-шарабана, который на следующий день доставил меня в Ньон. Там мне предстояло прожить три года, оказывая услуги своим соотечественникам и вырывая из лап смерти, прежде преследовавшей меня, многих из тех, кому она угрожала; туда же мне предстояло вернуться, когда меня травила Директория, как прежде травил Конвент.
Сен-Серг. Это уже Швейцария, кантон Во.
Дорога осталась та же, что и два с половиной века назад
Ньон. Замок и вид на Монблан
Mémoires ([Reprod.]) / Théodore de Lameth ; publ. avec introd. et notes par Eugène Welvert
Mémoires ([Reprod.]) / Théodore de Lameth ; publ. avec introd. et notes par Eugène Welvert -- 1913 -- livre
gallica.bnf.fr
1794 French Passport from Lille - The World Passport Museum
passportmuseum.org
Char à banc
Char à banc en bois qui était attelé à des chevaux et utilisé pour la promenade. Il est à Saint-Jean-de-Tholome.
www.memoire-alpine.com
Images d'un siècle de carrosserie;1756-1855 (Tome 1) - attelage-patrimoine
Images d'un siècle de carrosserie française 1 Photos, dessins, plans, intégrés dans des catalogues de constructeurs ou des revues techniques, nous donnent une idée assez précise des évolutions techniques et esthétiques de la carrosserie dans la dernière...
www.attelage-patrimoine.com
***
Напоследок еще немного дилижансов
Луи-Леопольд Буальи (1761-1845). Прибытие дилижанса на почтовый двор на улице Нотр-Дам-де-Виктуар в Париже (1803).
Морис Лелуар (1853-1940). Отправление дилижанса.
Здесь как раз четырехместный экипаж; хорошо виден задний открытый отсек для багажа. Это XVIII век, еще до Революции. Лелуар был не только художником, но и специалистом по истории костюма, так что его иллюстрациям можно доверять. Он, кстати, автор одной из самых известных серий иллюстраций к «Трем мушкетерам».
Почтовая станция в Веве, 1845
Швейцария, конец XIX века
Швейцария, конец XIX века
Дилижанс в Шамони. Можно разглядеть два пассажирских отсека
Швейцария, конец XIX века
La Suisse au temps des diligences - Attelages-magazine.com
En 1735, les postes bernoises, alors en main de la famille Von Fischer, instaurent entre Berne et Zurich, le premier service régulier de (...)
attelages-magazine.com