Дождемся
Говорят о кризисе национальных государств. Винят, согласно распространенной манере, «глобализм», «транснациональные корпорации», которые на самом деле близоруки и ограниченны как типичные бизнес-структуры и всегда лишь используют возможности: действуют в открывшемся пространстве, но сами его не создают. Единственное, на что они способны и к чему они стремятся - монетизировать эти возможности. Заодно, в качестве побочного эффекта, и скомпрометировать их. А когда наблюдаются обратные процессы - дифференциация, нарастание разрыва в уровнях жизни между странами, национальные конфликты - та же самая фантазия не придумывает ничего лучше, как пригласить привычный мировой капитал, угодные душе ТНК, чтобы «объяснить» и эти явления. Тем самым наглядно демонстрируется не столько стремление понять причинно-следственные связи, сколько готовность отдать дань своему суеверию и секуляризированная потребность выдумать за происходящими событиями вместо причины субъект, разумеется, внешний, чуждый, враждебный.
Причины наблюдающихся перемен следует искать в первую очередь в головах, а не в кошельках. Факторы, вызвавшие к жизни «нации», продолжают действовать, изнутри формируя человека и его сознание. На какой-то стадии была необходима национальная мифология, чтобы социализировать индивида, извлеченного из глубинки и привить ему стандарты цивилизованного поведения. На мужика из бретонской деревни обрушивали поток культурно-исторических смыслов и фактов, объясняя ему, почему предметом гордости должно являться не прибить-турнуть, облапошить или совсем зарезать такого же мужика из гасконской деревни, а обратиться к нему на «вы», отнестись уважительно, как и к себе, по мере сил помочь и попробовать совместно сделать что-то хорошее («стоящее»). Не будем недооценивать и тех усилий, которые положили на тот же алтарь структуры королевской власти и церкви, добиваясь сходных результатов в переформатировании и обобщении локализованной личности. Одно связано с другим.
На определенном этапе без этого было нельзя. Но потом настали другие времена. Человек, сфабрикованный в результате этих воздействий, уже не нуждается в постоянной национальной направляющей подпитке. Некоторым личностям, конечно, свойственно дичать, оказавшись в другой стране, где у них нет общего с местными жителями карманного достояния в виде Суворова, Пушкина, Расина, Бонапарта или Бисмарка с Гёте, а посему нет и повода для солидарности и можно дерзать по мере сил. Но уже немало и тех, кому не требуется внушение великих воспоминаний, чтобы сдержать желание отписать в подъезде, выбрав более респектабельные средства пометить чуждую территорию как свою.
Таких людей становится больше. Грубо говоря, именно это обстоятельство снижает значение национального государства, влияет на изменение его роли и места. Но это не отменяет государства как такового. Выбивая из-под него одну основу, история освобождает место для других.
Эволюционные процессы не останавливаются на предписанном рубеже: «Нации и современные государства - продукты эпох, сформировавших развитую склонность к абстрактному мышлению, способность к эйдетическому и рефлексивному обобщению. Но эта способность агрессивна: она содержит в себе импульс своего дальнейшего развития. Империи возникают при выполнении тех же самых условий, при которых становится осуществимым национальное государство. Силы синтеза, объединяющие национальное целое, переходят границы. Вспомним классическое: афинский, а затем и эллинистический империализм. Установление «нацдемовского» режима в Афинах с достижением внутреннего полисного единства, объединение греческого мира под властью царя Филиппа и его сына продолжались выплесками энергии далеко за рамки первоначально охваченных территорий. Вспомним английскую, французскую и германскую колониальные империи и борьбу за мировое господство, начатую соответствующими нациями, едва лишь они появились на мировой авансцене».
Но речь сейчас не только о новой актуальности наднациональных, имперских форм, но и о других, не территориальных, а «духовных» принципах интеграции и дифференциации. Можно предположить, что, как уже и намечалось в XX веке, дальше будет расти влияние принципов отбора, базирующихся на более высоких структурах самосознания - к примеру, на идентификациях себя в абстрактной властной системе. Вероятно, в будущем они будут освобождаться от внешних идеологических оболочек, как прежде от национальных, концентрируясь на внутренней сути. Каждый должен будет определиться внутри себя, кто он по отношению к власти вообще: носитель идеи - носитель - верный - исполнитель - потребитель - тормоз - сопротивление - отпавший - мятежник (примерная классификация рангов и антирангов). Время, которое наступит, должно быть чем-то идентичным рубежному периоду конца европейских «тёмных веков» - IX - X столетиям, когда результаты подобных самоопределений увековечивались и выстраивались в сословный каркас социального порядка надолго вперёд. Ранговая система, описанная выше, присутствует в обществе уже сейчас, но неявно. Она возникает в любом коллективном действии. Действие перезагрузки-апгрейда западного мира, к которому всё ощутимо приближается, будет призвано максимально обнажить и осветить её. Аналогичным образом, архаичная трехуровневая сословная дифференциация «по Дюмезилю» актуализировалась в упоминавшийся роковой момент европейской истории, когда щедро раздавались ответы на вопрос «кто есть кто», пересмотреть которые потомки тех, кто их себе давал, сумели лишь относительно недавно.
Такова одна из гипотез, как всё изменится, когда придётся меняться. Она состоит, ещё раз, в том, что на фоне утративших значение национальных и идеологизированных мифологий, зарывающихся в поверхностные частности, приобретёт больше значения солидарность, основанная на единстве осознанных типов мышления, типов самосознания. Сегодня на каждом шагу мы имеем людей, не способных сосредоточиться на главном и принципиальном, на том, что именно составляет предмет их сверхидеологического воления. Сторонники разных точек зрения препираются друг с другом в мелочах до бесконечности, не находя общего знаменателя там, где достаточно было бы соотнести то, что предшествовало их идеологическому выбору - презумпции и волевые приоритеты, которые, как им кажется, оптимально передаются частным набором идеологем и мнений, принятым в качестве «убеждений». Тем важнее взгляд, для которого актуальнее не идеологии, а сами умонастроения, выраженные в них - первичные «хочу, чтобы» и «пусть будет», обрастающие далее тканью технических суждений, выдвинутых на передний план.
Надидеологический язык для описания этих первоосновных идентификаций является не менее того и наднациональным языком. Однако он может и должен быть языком политическим. Принятое по умолчанию тождество «правого» и «националистического» маркирует тупик. Всё самое интересное и ориентированное на будущее связано с проектом правого движения, которое снимает это отождествление и характеризует себя посредством не «националистического», но ценностного и метаполитического дискурса. Национализм при этом не отвергается, наоборот, он наполняется и получает положительное содержание, часто отсутствующее в знакомых нам версиях, сводящих русскость к русскости или к метафизической настроенности вечно мучиться и страдать.
Программа надэтнического правого целеуказания отталкивается от ранее проговоренных истин. Этничность извлекается властью из арсенала, когда надо организовать массы. Но не власть извлекается из этничности! Сейчас же глобально как раз та ситуация, когда власть сходит на нет и требуется её обновление - регенерация элиты и ценностей, которые обеспечивают её жизненность. Те, кто организует «массы», прежде должны организоваться сами - временно их пока просто нет. И что точно не способно их организовать, как показывает практика, так это этническая идея (как выясняется, становящаяся для националистической верхушки руководством к действию в первую очередь во внутренних дрязгах).
Другие идеи должны предшествовать этническим. Другие типы размежевания и солидарности должны утвердиться прежде, чем на их основе появятся новые народы.
Причины наблюдающихся перемен следует искать в первую очередь в головах, а не в кошельках. Факторы, вызвавшие к жизни «нации», продолжают действовать, изнутри формируя человека и его сознание. На какой-то стадии была необходима национальная мифология, чтобы социализировать индивида, извлеченного из глубинки и привить ему стандарты цивилизованного поведения. На мужика из бретонской деревни обрушивали поток культурно-исторических смыслов и фактов, объясняя ему, почему предметом гордости должно являться не прибить-турнуть, облапошить или совсем зарезать такого же мужика из гасконской деревни, а обратиться к нему на «вы», отнестись уважительно, как и к себе, по мере сил помочь и попробовать совместно сделать что-то хорошее («стоящее»). Не будем недооценивать и тех усилий, которые положили на тот же алтарь структуры королевской власти и церкви, добиваясь сходных результатов в переформатировании и обобщении локализованной личности. Одно связано с другим.
На определенном этапе без этого было нельзя. Но потом настали другие времена. Человек, сфабрикованный в результате этих воздействий, уже не нуждается в постоянной национальной направляющей подпитке. Некоторым личностям, конечно, свойственно дичать, оказавшись в другой стране, где у них нет общего с местными жителями карманного достояния в виде Суворова, Пушкина, Расина, Бонапарта или Бисмарка с Гёте, а посему нет и повода для солидарности и можно дерзать по мере сил. Но уже немало и тех, кому не требуется внушение великих воспоминаний, чтобы сдержать желание отписать в подъезде, выбрав более респектабельные средства пометить чуждую территорию как свою.
Таких людей становится больше. Грубо говоря, именно это обстоятельство снижает значение национального государства, влияет на изменение его роли и места. Но это не отменяет государства как такового. Выбивая из-под него одну основу, история освобождает место для других.
Эволюционные процессы не останавливаются на предписанном рубеже: «Нации и современные государства - продукты эпох, сформировавших развитую склонность к абстрактному мышлению, способность к эйдетическому и рефлексивному обобщению. Но эта способность агрессивна: она содержит в себе импульс своего дальнейшего развития. Империи возникают при выполнении тех же самых условий, при которых становится осуществимым национальное государство. Силы синтеза, объединяющие национальное целое, переходят границы. Вспомним классическое: афинский, а затем и эллинистический империализм. Установление «нацдемовского» режима в Афинах с достижением внутреннего полисного единства, объединение греческого мира под властью царя Филиппа и его сына продолжались выплесками энергии далеко за рамки первоначально охваченных территорий. Вспомним английскую, французскую и германскую колониальные империи и борьбу за мировое господство, начатую соответствующими нациями, едва лишь они появились на мировой авансцене».
Но речь сейчас не только о новой актуальности наднациональных, имперских форм, но и о других, не территориальных, а «духовных» принципах интеграции и дифференциации. Можно предположить, что, как уже и намечалось в XX веке, дальше будет расти влияние принципов отбора, базирующихся на более высоких структурах самосознания - к примеру, на идентификациях себя в абстрактной властной системе. Вероятно, в будущем они будут освобождаться от внешних идеологических оболочек, как прежде от национальных, концентрируясь на внутренней сути. Каждый должен будет определиться внутри себя, кто он по отношению к власти вообще: носитель идеи - носитель - верный - исполнитель - потребитель - тормоз - сопротивление - отпавший - мятежник (примерная классификация рангов и антирангов). Время, которое наступит, должно быть чем-то идентичным рубежному периоду конца европейских «тёмных веков» - IX - X столетиям, когда результаты подобных самоопределений увековечивались и выстраивались в сословный каркас социального порядка надолго вперёд. Ранговая система, описанная выше, присутствует в обществе уже сейчас, но неявно. Она возникает в любом коллективном действии. Действие перезагрузки-апгрейда западного мира, к которому всё ощутимо приближается, будет призвано максимально обнажить и осветить её. Аналогичным образом, архаичная трехуровневая сословная дифференциация «по Дюмезилю» актуализировалась в упоминавшийся роковой момент европейской истории, когда щедро раздавались ответы на вопрос «кто есть кто», пересмотреть которые потомки тех, кто их себе давал, сумели лишь относительно недавно.
Такова одна из гипотез, как всё изменится, когда придётся меняться. Она состоит, ещё раз, в том, что на фоне утративших значение национальных и идеологизированных мифологий, зарывающихся в поверхностные частности, приобретёт больше значения солидарность, основанная на единстве осознанных типов мышления, типов самосознания. Сегодня на каждом шагу мы имеем людей, не способных сосредоточиться на главном и принципиальном, на том, что именно составляет предмет их сверхидеологического воления. Сторонники разных точек зрения препираются друг с другом в мелочах до бесконечности, не находя общего знаменателя там, где достаточно было бы соотнести то, что предшествовало их идеологическому выбору - презумпции и волевые приоритеты, которые, как им кажется, оптимально передаются частным набором идеологем и мнений, принятым в качестве «убеждений». Тем важнее взгляд, для которого актуальнее не идеологии, а сами умонастроения, выраженные в них - первичные «хочу, чтобы» и «пусть будет», обрастающие далее тканью технических суждений, выдвинутых на передний план.
Надидеологический язык для описания этих первоосновных идентификаций является не менее того и наднациональным языком. Однако он может и должен быть языком политическим. Принятое по умолчанию тождество «правого» и «националистического» маркирует тупик. Всё самое интересное и ориентированное на будущее связано с проектом правого движения, которое снимает это отождествление и характеризует себя посредством не «националистического», но ценностного и метаполитического дискурса. Национализм при этом не отвергается, наоборот, он наполняется и получает положительное содержание, часто отсутствующее в знакомых нам версиях, сводящих русскость к русскости или к метафизической настроенности вечно мучиться и страдать.
Программа надэтнического правого целеуказания отталкивается от ранее проговоренных истин. Этничность извлекается властью из арсенала, когда надо организовать массы. Но не власть извлекается из этничности! Сейчас же глобально как раз та ситуация, когда власть сходит на нет и требуется её обновление - регенерация элиты и ценностей, которые обеспечивают её жизненность. Те, кто организует «массы», прежде должны организоваться сами - временно их пока просто нет. И что точно не способно их организовать, как показывает практика, так это этническая идея (как выясняется, становящаяся для националистической верхушки руководством к действию в первую очередь во внутренних дрязгах).
Другие идеи должны предшествовать этническим. Другие типы размежевания и солидарности должны утвердиться прежде, чем на их основе появятся новые народы.