Тирания и справедливость
«Две истории не оставляют меня практически всю взрослую жизнь, начиная с института. Стенфордский тюремный эксперимент - раз, и эксперимент Милгрэма из Йельского университета по подчинению авторитету - два».
Всё, что доказывают эти эксперименты, это то, что человек - хороший актер: он способен выбирать роли и сущности, откликаясь на интересные предложения. В частности, он любит делать добро, но точно так же любит делать и зло. Как гласило полное глубокого удовлетворения признание Суллы, гордящегося своим счастьем: «Никто не сделал больше добра своим друзьям, и зла своим врагам, чем я». Это и есть счастье в восприятии знатного римлянина - полнота жизни - полнота осуществления возможностей.
Если бы те же профессора взяли тех же испытуемых и предложили им игру в благотворительность, они с удовольствием развлекались бы, творя добро. Какую из ролей считать «естественной», какую нет - исключительно вопрос произвола интерпретации и произвола экспериментатора. Древние хорошо понимали, что «естественны» обе. Но, что интересно, экспериментировали, выводя людей на чистую воду, чаще в направлении, обратном стэнфордско-йельскому.
Какими были настроения уважаемых афинских граждан времен расцвета демократии, которых платоновский Сократ успешно провоцирует на разговоры о благе и справедливости?
Феаг Сократу: Думаю, я мог бы пожелать стать тираном, и лучше всего над всеми людьми, а если это невозможно, то над их большинством. Да ведь, пожалуй, и ты, и все остальные хотели бы этого, а еще более - стать богами... Но я сказал, что стремлюсь не к этому («Феаг»)
Сократ Алкивиаду: Полагаю, что ты первый, если бы тебе явился бог, к которому ты сейчас направляешься, и раньше, чем ты успел бы попросить его о чем-нибудь сам, спросил тебя, довольно тебе было бы стать тираном города афинян, да притом - если бы тебе это показалось не великим делом, но ничтожным - предложил тебе стать тираном всей Эллады, увидев же, что и этого тебе недостаточно, но ты стремишься управлять всей Европой, обещал бы тебе и это, причем не только обещал, но в тот же день по твоему желанию довел бы до всеобщего сведения, что Алкивиад, сын Клиния, стал тираном, - полагаю, ты ушел бы от него, преисполненный радости, считая, что бог возвестил тебе величайшие блага.
Алкивиад. Я думаю, Сократ, что и с любым другим, кому выпало бы это на долю, было бы то же самое.
Сократ Алкивиаду. Очевидно, и у богов, и у людей, имеющих ум, должны особенно почитаться справедливость и разумение: разумные же и справедливые - это именно те, кто знает, что должно делать и говорить, обращаясь как к богам, так и к людям. Я хотел бы услышать и от тебя, что ты можешь на это сказать.
Алкивиад. Но я, мой Сократ, полностью согласен с тобою и с богом. Негоже мне было бы разойтись с ним во мнении. («Алкивиад II»)
Сократ Алкивиаду. Думаю также, что у тех, кто пал при Танагре, - у афинян, лакедемонян и беотийцев, а также и у тех, кто позже погиб при Коронее (среди них был и твой отец Клиний), спор шел не о чем ином, как о справедливом и несправедливом, и именно этот спор был причиной смертей и сражений. Не так ли?
Алкивиад. Ты прав.
Сократ. Я спрашиваю тебя, видел ли ты когда-нибудь человека, совершающего безобразные, но справедливые поступки?
Алкивиад. Нет, не видел.
Сократ. Наоборот, все справедливое было одновременно прекрасным?
Алкивиад. Да. («Алкивиад I»)
И т. д.
Всё, что доказывают эти эксперименты, это то, что человек - хороший актер: он способен выбирать роли и сущности, откликаясь на интересные предложения. В частности, он любит делать добро, но точно так же любит делать и зло. Как гласило полное глубокого удовлетворения признание Суллы, гордящегося своим счастьем: «Никто не сделал больше добра своим друзьям, и зла своим врагам, чем я». Это и есть счастье в восприятии знатного римлянина - полнота жизни - полнота осуществления возможностей.
Если бы те же профессора взяли тех же испытуемых и предложили им игру в благотворительность, они с удовольствием развлекались бы, творя добро. Какую из ролей считать «естественной», какую нет - исключительно вопрос произвола интерпретации и произвола экспериментатора. Древние хорошо понимали, что «естественны» обе. Но, что интересно, экспериментировали, выводя людей на чистую воду, чаще в направлении, обратном стэнфордско-йельскому.
Какими были настроения уважаемых афинских граждан времен расцвета демократии, которых платоновский Сократ успешно провоцирует на разговоры о благе и справедливости?
Феаг Сократу: Думаю, я мог бы пожелать стать тираном, и лучше всего над всеми людьми, а если это невозможно, то над их большинством. Да ведь, пожалуй, и ты, и все остальные хотели бы этого, а еще более - стать богами... Но я сказал, что стремлюсь не к этому («Феаг»)
Сократ Алкивиаду: Полагаю, что ты первый, если бы тебе явился бог, к которому ты сейчас направляешься, и раньше, чем ты успел бы попросить его о чем-нибудь сам, спросил тебя, довольно тебе было бы стать тираном города афинян, да притом - если бы тебе это показалось не великим делом, но ничтожным - предложил тебе стать тираном всей Эллады, увидев же, что и этого тебе недостаточно, но ты стремишься управлять всей Европой, обещал бы тебе и это, причем не только обещал, но в тот же день по твоему желанию довел бы до всеобщего сведения, что Алкивиад, сын Клиния, стал тираном, - полагаю, ты ушел бы от него, преисполненный радости, считая, что бог возвестил тебе величайшие блага.
Алкивиад. Я думаю, Сократ, что и с любым другим, кому выпало бы это на долю, было бы то же самое.
Сократ Алкивиаду. Очевидно, и у богов, и у людей, имеющих ум, должны особенно почитаться справедливость и разумение: разумные же и справедливые - это именно те, кто знает, что должно делать и говорить, обращаясь как к богам, так и к людям. Я хотел бы услышать и от тебя, что ты можешь на это сказать.
Алкивиад. Но я, мой Сократ, полностью согласен с тобою и с богом. Негоже мне было бы разойтись с ним во мнении. («Алкивиад II»)
Сократ Алкивиаду. Думаю также, что у тех, кто пал при Танагре, - у афинян, лакедемонян и беотийцев, а также и у тех, кто позже погиб при Коронее (среди них был и твой отец Клиний), спор шел не о чем ином, как о справедливом и несправедливом, и именно этот спор был причиной смертей и сражений. Не так ли?
Алкивиад. Ты прав.
Сократ. Я спрашиваю тебя, видел ли ты когда-нибудь человека, совершающего безобразные, но справедливые поступки?
Алкивиад. Нет, не видел.
Сократ. Наоборот, все справедливое было одновременно прекрасным?
Алкивиад. Да. («Алкивиад I»)
И т. д.