Консервная банка для лидера
В разгаре процесс утилизации консервативной идеи с целью обосновать возможное решение «дать задний ход» и воздержаться от продолжения агрессии на Украине. Трудна современная российская судьба термина «консерватизм». Можно было бы злобно заметить: уж точно не патриотизм, но вот разве что «консерватизм» - последнее прибежище негодяя, подразумевая готовность приплести якобы консервативную установку, дабы оправдать всё, чего изволится. Впервые адаптация понятия «под нужды» состоялась в интеллектуальном кружке Грызлова - Ю. Шувалова - Исаева (упоминается тут). Кружок закрылся, но креатив пошел в оборот. Сначала им дали в морду «болотной оппозиции». Затем «консерватизм морального большинства» послали на европейско-украинское направление. Умысел состоял в том, чтобы изобразить прямую связь между Кремлем и ширнармассами на Западе. Они там угнетены евроолигархами и подвергаются сексуальному насилию. Но русский государь со знанием дела выражает их чаяния, и только он на такое и способен. Потом консерватизм требовал восстановить древнее единство русского народа, «собрать земли». И вот несколько дней назад он по мнению авторов, идущих на шаг впереди «народноконсервативного» тренда, начал состоять в том, чтобы пока этого не делать. То есть не спешить. И дистанцироваться от «этих радикалов», которым вечно нужно всё и сразу.
С моей точки зрения консерватизм, растождествленный с определением правой традиции, вообще не имеет смысла. Если в голове путаница, а все определения принципиально редуцированы к политиканству, в разновидность самого унылого политиканства закономерно вырождается и «консерватизм». Упрощенное целеполагание влечет за собой примитивизацию средств. «Курица в супе», теоретически декларируемая как цель, к которой «всё сводится», в конце концов сама начинает вещать устами теоретика, значительно снижая практическую ценность его рекомендаций. В результате читаем судьбоносное: «Путь консерватора и антиреволюционера в России сегодня состоит из двух частей - сменить медийную повестку раз, и сделать так, чтобы донбасские революционеры никогда не пересекли как реальную российскую границу, так и границу российской политики. Вот и все».
Мысль горячо подхвачена Дмитрием Орловым: «НЕ ДОПУСТИТЬ РАСПРОСТРАНЕНИЯ УКРАИНСКОГО ПОЖАРА НА РОССИЮ. Путин заявил: Россия не участвовала и не участвует в конфликте на Юго-Востоке Украины. Путин ясно сказал ранее: надо оградить граждан России от людей с крайними взглядами. Путин четко распорядился совсем недавно: усилить контроль над пересечением Государственной границы РФ. Что, речь идет о беженцах? Нет, конечно. Я думаю, речь идет о вооруженных людях, участвующих в конфликте на Юго-Востоке Украины. Какие цели они будут преследовать, находясь в России? Этого мы не знаем. Но "пассионарии", "люди быстрых ожиданий", тем более вооруженные, - опасная группа, способная негативно повлиять как минимум на общественные настроения внутри страны. Как максимум - на политическую стабильность и общественную безопасность».
Борис Межуев подвергает эту позицию весьма сдержанной критике: «Консерватизм станет естественной оборонительной идеологией Россией, но также и прибежищем разного рода испуганного элемента. И есть опасность, что слово «консерватизм» станет ассоциироваться именно вот с этим самым испугом, что, конечно, едва ли будет служить пользе консервативного дела, как бы это дело не трактовать».
Местами же складывается впечатление, что и Межуев озабочен не чем иным, как «подготовкой почвы» для отхода: «Главное состоит в необходимости для русских консерваторов сохранять трезвость в эпоху всяческих «революционных натисков» при понимании того, что любой радикальный наскок на Европу обречен и потому попросту вреден. И вот в эту «зиму» неплохо бы нам вспомнить заветы русских консерваторов-изоляционистов, в первую очередь того же Александра Солженицына, кто советовал нам не увлекаться внешними задачами, а заниматься обустройством собственного дома. <…> «Консервативное возрождение» России оказалось отложено на долгое время, и сегодня оно, наконец, пытается обрести свой собственный голос, отличный и от радикализма всех мастей, и от либерального пораженчества. И уроки геополитической трезвости, которые пытался преподать русскому обществу Солженицын, в этом деле будут весьма не бесполезны».
На этом фоне резкий ответ Холмогорова «испуганным элементам» заслуживает внимания.
Переходя к обсуждению украинской ситуации по существу, утверждаю, что вопреки мнению Кузнецова, именно «не ввести» значит «реэкспортировать революцию», выпустить процесс из-под контроля - вместо того, чтобы его возглавить. Это не призыв к Путину стать революционным лидером, это призыв к нему не утрачивать лидерства. Дефицит последнего производит исторические провалы, ликвидация которых рекрутирует новых людей и новые идеи. Революция - это тело, оставшееся без головы, но в короне. Однако в рассматриваемой перспективе оно и останется безголовым, живущим своей жизнью, утекающей из-под контроля. Причем это не только и не столько тело украинской республики. Это тело большой России, пущенное на самотек. Запущенное, можно было бы уточнить, имея в виду вдохновляющую роль реакции Путина на киевские события в феврале-марте.
Когда нам говорят, что любые революционеры «контрэлитны», с этим можно и согласиться, а можно спорить, но как бы то ни было, самотек, о котором речь, пока еще не восстание против Кремля. Доброжелатели же советуют Путину превратить восстание против Порошенки в восстание против самого себя. Подставиться. Концентрируясь на том, что «недоэлита» там и здесь одна и та же, можно не останавливаясь на достигнутом вспомнить, что и народ там и здесь по сути един, и на этом основании вменить Стрелкову и другим не просто подрывную, но и антирусскую деятельность (русский, украинский, какая разница). Так еще красивше и «исчо консервативнее» будет.
Последовательная (право)консервативная позиция выражается в проведении максимально активной политики на Украине и только этот максимум настоящего консерватизма спасителен для путинской команды. Консерватизм не в том, чтобы потакать преступным слабостям российской недоэлиты или бояться задеть её коллег на Украине. Консерватизм в том, чтобы возглавить формирование в стране правящего слоя, ответственного за ее прошлое и будущее. Консервативная позиция предписывает не тупо тормозить на каждом шагу, славословя обманчивую инертность полумертвого большинства и полуживого меньшинства, но форсировать организацию общественной жизни и институтов с целью «регенерации устоев». Аналогично, консерватизм в Испании в 1936 г. состоял не в сохранении популистских надстроек левого политического режима, но в их выкорчевывании. Недееспособность псевдоэлиты, унаследованную от советских времен, необходимо преодолеть. Как уже неоднократно говорилось, идеология такого самопреодоления - по сути, проект элиты как таковой - неизбежно приобретает имперские контуры.
Войска будут введены. Не сейчас, так позже. Путин ведь и к этому подошел далеко не сразу. Ему потребовался не один год, чтобы начать говорить слова, близкие к верному направлению, и тем более ожидаемо, что они не сразу подкрепляются делами. (По классификации Холомогорова и он тоже «консервативный романтик».) Время уходит, но оно еще есть. Взаимная конфронтация с хохлами может продлиться долго. В общем-то, ни одна из сторон с проблемной социально-экономической обстановкой не заинтересована в прекращении конфликта и в дальнейшем переключении внимания населения на другие проблемы. Воевать - достаточно разумное политтехнологическое решение в имеющихся условиях.
Но: «не спешить» - это не значит торопиться менять приоритеты, отрекаться от своих программных целей и интересов. Одно дело - откладывать вторжение, потому что мы еще не готовы, другое - объяснять промедление в стиле Орлова-Кузнецова.
Верно лишь то, что событие интервенции и аннексии, когда оно случится, переведет «национальную революцию» в другое русло, по отношению к кому-то из тех, кто сейчас понукает Путина пойти на этот шаг. Логика развития не националистического движения, а правящего класса, который пытается родиться, придумать и создать себя, то есть пребывает в поиске легитимирующих форм сознания и существования, - единственное, что способно привести Россию на восток Украины. Если приведет, то национальная революция на этой площадке совершит поворот, идентичный событиям 30 июня 1934 в Германии, хотя и без эксцессов немецкого сюжета. Кто об этом должен сожалеть? Возможно, Просвирнин, но никак не Путин, который после этого решения вообще станет внутриполитически неуязвимым. Введя войска и приняв Новороссию под свою державную руку, Путин морально и физически выполнит в адрес своих традиционных лево-националистических оппонентов функции пограничников ненавистной официальной эрэфии из вот этой хрестоматийной истории: т. е. обогреет, накормит, немного всыпет, вытрет сопли и поздравит с прибытием на родину.
По ходу развертывания агрессивного сценария Путин не только по просьбе Просвирнина возглавит, условно, тело Просвирнина, неподъемно масштабное, от которого тот явно сам слегка устал, но тем самым еще и невольно помирит русских «империалистов» и «националистов», разделенных и ослабленных преувеличенными разногласиями, то есть приблизит стороны национально-патриотического движения к давно искомому оптимальному идеологическому синтезу. В довершение всего - бескровно очистит результат (не так, как в 1934-м) от избытка левизны, который традиционно ограничивал применимость идеологических построений этого направления. (Глядишь, и Борис Титов подтянется на банкет по такому случаю.)
Ну, не совсем бескровно, конечно. Коллегиальная архетипическая роль националистических бунтарей, уклонившихся от магистрального маршрута, отводится штурмовикам с майдана и их многочисленным друзьям и партнерам.
Если Путин долго и наощупь движется к консервативным решениям, то потому что ценностный вакуум, о котором Павловский в начале июня 2014 г. беседует с Морозовым, для него не новость, а идеи, призванные каким-то образом заполнить пробел, неудовлетворительны. Сам же отметая предложения Дугина и Кургиняна как негодные и бесполезные потенциальному заказчику, Павловский не детализирует, что именно персонально он клал в пустоту святого места, где планировалось собрать коллекцию ответов «что делать?» Его собственный совет Путину по фамилии «Медведев» не вызывал у первого большого восторга хотя бы потому, что тот, вероятно, знал предмет лучше, нежели кто-либо иной, и вообще та реплика прозвучала в разговоре Путина вполголоса с самим собой, отнюдь не со стороны. Что же было еще? Миражи «новой опричнины» от Фурсова-Калашникова, гениальный проект распустить РФ от сторонников «русской свободы», сановный либерализм Кудрина или православное лицемерие Якунина: это всё элементы вакуума, каждый из которых нереален без собственной противоположности.
Вакуум, согласно тому, что о нем известно в квантовой физике, их и генерирует: виртуальные частицы и античастицы, виртуальные противоположности - и продолжается взаимными исключениями, сначала стихийной аннигиляцией систем взглядов и политик, а затем и попытками сознательной игры на энергии противоречий. Но эта энергия вакуума, которую Путин с 2012 г. стремится запрячь, превращая недостаток в преимущество и нарастив его масштаб, в итоге и выносит его в украинские степи.
Всё верно: креаклами больше никого не напугаешь и, как следствие, не мобилизуешь, «мальчик для битья» во главе правительства стал рутиной, борьба с коррупцией чревата неприятностями и предполагает более высокую степень твердости власти, которую еще надо где-то как-то обосновать. Ну вот и. Вакуум заполняется методом большого взрыва. Путин пошел искать, чем конкретно обернется инфляция. Кто хочет спрятаться (в какую-нибудь консервную банку), тот и виноват.
С моей точки зрения консерватизм, растождествленный с определением правой традиции, вообще не имеет смысла. Если в голове путаница, а все определения принципиально редуцированы к политиканству, в разновидность самого унылого политиканства закономерно вырождается и «консерватизм». Упрощенное целеполагание влечет за собой примитивизацию средств. «Курица в супе», теоретически декларируемая как цель, к которой «всё сводится», в конце концов сама начинает вещать устами теоретика, значительно снижая практическую ценность его рекомендаций. В результате читаем судьбоносное: «Путь консерватора и антиреволюционера в России сегодня состоит из двух частей - сменить медийную повестку раз, и сделать так, чтобы донбасские революционеры никогда не пересекли как реальную российскую границу, так и границу российской политики. Вот и все».
Мысль горячо подхвачена Дмитрием Орловым: «НЕ ДОПУСТИТЬ РАСПРОСТРАНЕНИЯ УКРАИНСКОГО ПОЖАРА НА РОССИЮ. Путин заявил: Россия не участвовала и не участвует в конфликте на Юго-Востоке Украины. Путин ясно сказал ранее: надо оградить граждан России от людей с крайними взглядами. Путин четко распорядился совсем недавно: усилить контроль над пересечением Государственной границы РФ. Что, речь идет о беженцах? Нет, конечно. Я думаю, речь идет о вооруженных людях, участвующих в конфликте на Юго-Востоке Украины. Какие цели они будут преследовать, находясь в России? Этого мы не знаем. Но "пассионарии", "люди быстрых ожиданий", тем более вооруженные, - опасная группа, способная негативно повлиять как минимум на общественные настроения внутри страны. Как максимум - на политическую стабильность и общественную безопасность».
Борис Межуев подвергает эту позицию весьма сдержанной критике: «Консерватизм станет естественной оборонительной идеологией Россией, но также и прибежищем разного рода испуганного элемента. И есть опасность, что слово «консерватизм» станет ассоциироваться именно вот с этим самым испугом, что, конечно, едва ли будет служить пользе консервативного дела, как бы это дело не трактовать».
Местами же складывается впечатление, что и Межуев озабочен не чем иным, как «подготовкой почвы» для отхода: «Главное состоит в необходимости для русских консерваторов сохранять трезвость в эпоху всяческих «революционных натисков» при понимании того, что любой радикальный наскок на Европу обречен и потому попросту вреден. И вот в эту «зиму» неплохо бы нам вспомнить заветы русских консерваторов-изоляционистов, в первую очередь того же Александра Солженицына, кто советовал нам не увлекаться внешними задачами, а заниматься обустройством собственного дома. <…> «Консервативное возрождение» России оказалось отложено на долгое время, и сегодня оно, наконец, пытается обрести свой собственный голос, отличный и от радикализма всех мастей, и от либерального пораженчества. И уроки геополитической трезвости, которые пытался преподать русскому обществу Солженицын, в этом деле будут весьма не бесполезны».
На этом фоне резкий ответ Холмогорова «испуганным элементам» заслуживает внимания.
Переходя к обсуждению украинской ситуации по существу, утверждаю, что вопреки мнению Кузнецова, именно «не ввести» значит «реэкспортировать революцию», выпустить процесс из-под контроля - вместо того, чтобы его возглавить. Это не призыв к Путину стать революционным лидером, это призыв к нему не утрачивать лидерства. Дефицит последнего производит исторические провалы, ликвидация которых рекрутирует новых людей и новые идеи. Революция - это тело, оставшееся без головы, но в короне. Однако в рассматриваемой перспективе оно и останется безголовым, живущим своей жизнью, утекающей из-под контроля. Причем это не только и не столько тело украинской республики. Это тело большой России, пущенное на самотек. Запущенное, можно было бы уточнить, имея в виду вдохновляющую роль реакции Путина на киевские события в феврале-марте.
Когда нам говорят, что любые революционеры «контрэлитны», с этим можно и согласиться, а можно спорить, но как бы то ни было, самотек, о котором речь, пока еще не восстание против Кремля. Доброжелатели же советуют Путину превратить восстание против Порошенки в восстание против самого себя. Подставиться. Концентрируясь на том, что «недоэлита» там и здесь одна и та же, можно не останавливаясь на достигнутом вспомнить, что и народ там и здесь по сути един, и на этом основании вменить Стрелкову и другим не просто подрывную, но и антирусскую деятельность (русский, украинский, какая разница). Так еще красивше и «исчо консервативнее» будет.
Последовательная (право)консервативная позиция выражается в проведении максимально активной политики на Украине и только этот максимум настоящего консерватизма спасителен для путинской команды. Консерватизм не в том, чтобы потакать преступным слабостям российской недоэлиты или бояться задеть её коллег на Украине. Консерватизм в том, чтобы возглавить формирование в стране правящего слоя, ответственного за ее прошлое и будущее. Консервативная позиция предписывает не тупо тормозить на каждом шагу, славословя обманчивую инертность полумертвого большинства и полуживого меньшинства, но форсировать организацию общественной жизни и институтов с целью «регенерации устоев». Аналогично, консерватизм в Испании в 1936 г. состоял не в сохранении популистских надстроек левого политического режима, но в их выкорчевывании. Недееспособность псевдоэлиты, унаследованную от советских времен, необходимо преодолеть. Как уже неоднократно говорилось, идеология такого самопреодоления - по сути, проект элиты как таковой - неизбежно приобретает имперские контуры.
Войска будут введены. Не сейчас, так позже. Путин ведь и к этому подошел далеко не сразу. Ему потребовался не один год, чтобы начать говорить слова, близкие к верному направлению, и тем более ожидаемо, что они не сразу подкрепляются делами. (По классификации Холомогорова и он тоже «консервативный романтик».) Время уходит, но оно еще есть. Взаимная конфронтация с хохлами может продлиться долго. В общем-то, ни одна из сторон с проблемной социально-экономической обстановкой не заинтересована в прекращении конфликта и в дальнейшем переключении внимания населения на другие проблемы. Воевать - достаточно разумное политтехнологическое решение в имеющихся условиях.
Но: «не спешить» - это не значит торопиться менять приоритеты, отрекаться от своих программных целей и интересов. Одно дело - откладывать вторжение, потому что мы еще не готовы, другое - объяснять промедление в стиле Орлова-Кузнецова.
Верно лишь то, что событие интервенции и аннексии, когда оно случится, переведет «национальную революцию» в другое русло, по отношению к кому-то из тех, кто сейчас понукает Путина пойти на этот шаг. Логика развития не националистического движения, а правящего класса, который пытается родиться, придумать и создать себя, то есть пребывает в поиске легитимирующих форм сознания и существования, - единственное, что способно привести Россию на восток Украины. Если приведет, то национальная революция на этой площадке совершит поворот, идентичный событиям 30 июня 1934 в Германии, хотя и без эксцессов немецкого сюжета. Кто об этом должен сожалеть? Возможно, Просвирнин, но никак не Путин, который после этого решения вообще станет внутриполитически неуязвимым. Введя войска и приняв Новороссию под свою державную руку, Путин морально и физически выполнит в адрес своих традиционных лево-националистических оппонентов функции пограничников ненавистной официальной эрэфии из вот этой хрестоматийной истории: т. е. обогреет, накормит, немного всыпет, вытрет сопли и поздравит с прибытием на родину.
По ходу развертывания агрессивного сценария Путин не только по просьбе Просвирнина возглавит, условно, тело Просвирнина, неподъемно масштабное, от которого тот явно сам слегка устал, но тем самым еще и невольно помирит русских «империалистов» и «националистов», разделенных и ослабленных преувеличенными разногласиями, то есть приблизит стороны национально-патриотического движения к давно искомому оптимальному идеологическому синтезу. В довершение всего - бескровно очистит результат (не так, как в 1934-м) от избытка левизны, который традиционно ограничивал применимость идеологических построений этого направления. (Глядишь, и Борис Титов подтянется на банкет по такому случаю.)
Ну, не совсем бескровно, конечно. Коллегиальная архетипическая роль националистических бунтарей, уклонившихся от магистрального маршрута, отводится штурмовикам с майдана и их многочисленным друзьям и партнерам.
Если Путин долго и наощупь движется к консервативным решениям, то потому что ценностный вакуум, о котором Павловский в начале июня 2014 г. беседует с Морозовым, для него не новость, а идеи, призванные каким-то образом заполнить пробел, неудовлетворительны. Сам же отметая предложения Дугина и Кургиняна как негодные и бесполезные потенциальному заказчику, Павловский не детализирует, что именно персонально он клал в пустоту святого места, где планировалось собрать коллекцию ответов «что делать?» Его собственный совет Путину по фамилии «Медведев» не вызывал у первого большого восторга хотя бы потому, что тот, вероятно, знал предмет лучше, нежели кто-либо иной, и вообще та реплика прозвучала в разговоре Путина вполголоса с самим собой, отнюдь не со стороны. Что же было еще? Миражи «новой опричнины» от Фурсова-Калашникова, гениальный проект распустить РФ от сторонников «русской свободы», сановный либерализм Кудрина или православное лицемерие Якунина: это всё элементы вакуума, каждый из которых нереален без собственной противоположности.
Вакуум, согласно тому, что о нем известно в квантовой физике, их и генерирует: виртуальные частицы и античастицы, виртуальные противоположности - и продолжается взаимными исключениями, сначала стихийной аннигиляцией систем взглядов и политик, а затем и попытками сознательной игры на энергии противоречий. Но эта энергия вакуума, которую Путин с 2012 г. стремится запрячь, превращая недостаток в преимущество и нарастив его масштаб, в итоге и выносит его в украинские степи.
Всё верно: креаклами больше никого не напугаешь и, как следствие, не мобилизуешь, «мальчик для битья» во главе правительства стал рутиной, борьба с коррупцией чревата неприятностями и предполагает более высокую степень твердости власти, которую еще надо где-то как-то обосновать. Ну вот и. Вакуум заполняется методом большого взрыва. Путин пошел искать, чем конкретно обернется инфляция. Кто хочет спрятаться (в какую-нибудь консервную банку), тот и виноват.