Иэн Бэнкс. Карьер. Перевод. 4 (1)
4
В машине Гай засыпает. В сущности, он продолжает спать, когда я помогаю ему подняться по лестнице. Я оставляю его на постели в нижней рубашке и брюках, накинув поверх покрывало. Он не принял некоторые лекарства, но, возможно, сейчас для него будет лучше выспаться. За окнами и так темно, хотя я сомневаюсь, что он проспит до утра.
- Ага, - произносит на кухне Хейз. На столе заваривается большой чайник. Все роются в поисках печенья. - Думаю, и мне не мешало бы отправиться на боковую, просто вздремнуть маленько.
- Может, это не такая уж плохая идея, - вторит ему Пол. - У меня с собой несколько рулетиков с инжиром, - говорит он копающейся по шкафчикам Прис.
- Рулетики с инжиром, - поморщившись, говорит Элисон. - Никогда не понимала этого твоего пунктика насчет них.
- А вот и Кит, - говорит, завидев меня, Прис. - У вас еще осталось печенье?
- Хм, возможно, что нет, - задумавшись, отвечаю я. Ни в одном из магазинов, которые мы с Хол объехали поутру, не было подходящих акций.
- Ну, - произносит Пол, - если честно, мне тоже особо никогда не заходили рулетики с инжиром. Но я любил их больше, чем кто угодно - другие вроде как их ненавидели и ели только в самом крайнем случае, обычно, когда не было ничего другого. Эти рулетики заканчивались последними. Так что покупать их просто вошло у меня в привычку. - Пол с недовольным видом пожимает плечами. - Но я до сих пор по-настоящему их не полюбил.
- Боже, - произносит Хол, входя в кухню и вытирая руки. До меня доносится звук смываемой воды в бачке на первом этаже. - Ты говоришь, что купил что-то, что тебе не нравится, только потому, что нам это не нравится еще меньше, и тебе бы не пришлось с нами делиться?
Пол сумрачно смотрит на нее.
- Я только что это сказал.
Хол пожимает плечами:
- Я пропустила начало.
- Мог бы просто держать у себя в комнате любимое печенье, - замечает Элисон. - Как я.
Пол согласно кивает:
- Знаю. Но со стороны это всегда смахивало на симптом пищевого расстройства.
- Вот как, - понимающе кивает Элисон. - Ну спасибо.
- Эти дижестивы смотрятся вполне перспективно, - произносит Прис, заглядывая в помятую банку печенья. Она принюхивается к содержимому.
- Возможно, их срок годности уже вышел, - говорю я ей. Их срок годности определенно вышел, а держал я их тут, чтобы сделать начинку для будущего чизкейка. Впрочем, неважно.
Прис обнюхивает их.
- Они подойдут.
- Вот и отлично, - произносит Хейз. - Пойду-ка я вздремну. Увидимся позже.
- Да. Я тоже обойдусь без чая с печеньем, - говорит Пол.
- Но парочку печений-то я возьму... - добавляет Хейз, хватая два, и лишь затем направляясь к двери.
- Ребят, вы чего? - восклицает Прис. - Я ж тут гребаный галлон чая поставила.
- Я думаю поискать кассету, - громко обращаюсь я к собравшимся. Хейз к тому моменту уже находится на пороге в прихожую. - Не помешаю? Я постараюсь действовать тише, но...
- Ага, - произносит Хейз. - Да без проблем. Давай.
- Нет проблем, - говорит Пол. Он берет телефон и отправляется вслед за Хейзом к двери. - «Челси» ведет, - уставившись в экран, громко отмечает он, и выходит. До нас доносится его недовольный возглас «Дерьмо!», пока он следует к подножию лестницы.
- Он о гребаной «Челси»? - спрашивает Хол.
- Это не «Манчестер»? - с зевком произносит Роб. - Кто бы мог подумать.
- Чаю, Кит? - спрашивает Прис.
- Да, пожалуйста. Я возьму большую синюю кружку; вон там, на сушилке.
У меня имеется несколько особых кружек; синяя из них самая крупная. Кроме того, у меня есть свои особые тарелка и ложка для хлопьев, и еще специальная обеденная тарелка. Знаю, что выглядит это немного по-детски, но не вижу ничего дурного, мне просто так удобнее. После постановки диагноза Гаю, его посуду и приборы я также держу отдельно. До этого я охотно делился с ним своими. Мне кажется, когда ты живешь с кем-то, кто серьезно болен, начинает проявляться что-то глубоко подсознательное; ты желаешь поддерживать определенные границы между ним и тобой. Вот почему этим утром я так и не доел яичную стряпню из кружки Гая, несмотря на то, что я ее обожаю (еще один привет из детства).
Мне известно, что рак Гая не заразен; эту болезнь нельзя подцепить, сколь близко ты бы ни стоял к нему, сколь бы вы ни были генетически схожи, вплоть до кровного родства. В этом суть рака; он весь твой, он целиком и полностью персонализирован. Он зарождается извне - из канцерогенов в табачном дыму или каких-то других вещей, - однако его рождение - лишь спусковой крючок для цепной реакции в твоих клетках, и в этом отношении смертельный рак - своего рода невольное самоубийство, когда, по меньшей мере изначально, одна маленькая часть тела выносит смертельный приговор всему организму. Рак похож на предательство.
Я набираю чай в свою большую синюю кружку и направляюсь в комнаты для прислуги. Небо покидают последние лучи заката. Источниками света наверху выступают в основном свисающие из центра потолка голые лампочки; старые лампы накаливания, которые включаются поразительно быстро, но и перегорают чаще. Большинство не работает. У меня с собой самая яркая - стоваттная - лампочка, которую я вкручиваю в каждой комнате, дабы разглядеть, что там творится. Чтобы не обжечь пальцы, мне приходится обматывать ладонь старой футболкой.
Как же много тут барахла.
Я продолжаю находить пожелтелые стопки старых газет, насквозь отсыревшие картонные коробки, набитые древними рекламными материалами конца девяностых и начала нулевых, оставшиеся от работы Гая на «Норт 99», старые чемоданы с пропахшей плесенью одеждой и захудалой обувью, в основном, мужской, и чайные коробки, доверху набитые пустыми пластиковыми пакетами.
Многое из этого хлама можно с пользой переработать, однако Гай не разрешает мне этого делать; для человека с репутацией транжиры легендарных масштабов, в некоторых вещах он может быть поразительно ограниченным и консервативным. «Никогда, блядь, не знаешь, что может пригодиться». Так что он такой же скопидом, как и другие, просто постоянно ругается на этот счет. Когда я вижу мусор, которым завален дом, то испытываю непреодолимое желание рассортировать его и переработать, но мне не дают этого сделать.
Мне нравится заниматься переработкой. В каком-то смысле это скучное занятие, и я испытываю своего рода наследственную ностальгию по временам, когда - если верить Гаю - люди просто бросали все в большой блестящий цилиндрический металлический мусорный бак и оставляли на откуп мусорщикам (как было просто тогда), однако у переработки есть свои преимущества.
Сегодня от нас ждут, что мы будем очищать и сортировать практически все; жестянки, бутылки, пластик, бумагу и картон, кухонные и садовые отходы, дерево, металл и остаточный мусор для захоронения на свалке. Да, чуть не забыл: еще батарейки, электролампочки, моторное масло, матрасы, мелкие и крупные электроприборы, покрышки и так далее. Формально это рутина, но как только проникнешься ею, начнешь получать от нее какое-то приятное удовлетворение.
Прежде всего, ты осознаешь, что делаешь вклад в сохранение планеты. Пускай он мал, пускай говорят, что ты с ним запоздал. На фоне углеродного следа он может казаться совсем незначительным («Все продолжаешь сдирать клейкую ленту с той же гребаной коробки? Пока ты будешь копошиться на своем квадратном миллиметре, китайцы построят еще пару гребаных угольных электростанций» - угадайте, кто), но по крайней мере, ты чувствуешь, что вносишь свою лепту. И даже если ты находишься вместе со всеми в одной большой растущей яме, то хотя бы пытаешься копать как можно медленнее.
- Это что у тебя, такая долбаная религия? - спросил однажды Гай, наблюдая за тем, как я срезал особым ножом, который держу для подобных задач, этикетку с консервной банки с бобами, положил ее в стопку других этикеток и ополоснул пустую банку. Мы находились в основном флигеле. В то время папа лишь опирался на палку, а в остальном был довольно подвижен. Пожалуй, было это порядка двух лет тому назад. Я задумался над его вопросом.
- Вряд ли это религия, - ответил я. - Однако у меня, кажется, присутствует некая потребность в порядке и ритуале, и этот процесс помогает ее удовлетворить. - Услышав это, Гай страшно разъярился - Потребность в порядке и... упорядочивании, - добавил я.
- Лишь предлог покопаться в моем чертовом мусорном ведре, - буркнул он и удалился.
Вот и еще одна награда: в процессе сортировки ты ощущаешь себя более связанным со своей жизнью, ты занимаешься осознанным потреблением и осознаешь потребление других людей, проживающих в этом доме. Ты начинаешь думать о своей жизни. Ты ее калибруешь. Люблю калибровку.
В довершение ко всему, ты осознаешь, что, приводя в порядок использованную, ненужную, выброшенную вещь, ты вновь делаешь ее полезной. Это тоже радует.
Я могу продать в Интернете какие-нибудь из музыкальных промо-материалов, которыми забиты отсыревшие коробки. Я обнаруживаю тут несколько подарочных пакетов «Норт 99», «Набор выживания для Конца света при Миллениуме», в каждом из которых лежит по свече, футболке, купону на скидку при покупке заводного радио с фирменной символикой (отправить по почте на адрес абонентского почтового ящика «Норт 99» в Бьюфорде, приложив чек или почтовый перевод, «P&P inc.»), сигаретной зажигалке и эклсской слойке чуть более, чем десятилетней выдержки. На каждом предмете, за исключением свечи, красуется старый крикливый логотип «Норт 99».
Интересно, сколько дадут хотя бы за один из них на eBay? Я заключил пари сам с собой: чуть меньше фунта. Учитывая, что всего этих пакетов две дюжины, я смогу выручить двадцатку, если продам все. В основном, наборами должны заинтересоваться местные жители, поэтому почтовые расходы не будут велики. Проверяю несколько зажигалок - ни одна не работает; все топливо либо вытекло, либо осмотировалось.
В спальне над Хейзом, - до меня доносятся звуки его храпа, - обнаруживается треснутая пластиковая коробка, полная старых видеокассет, что дает мне проблеск надежды, вот только это обычные кассеты, а не те, в которых используется пленка маленького формата.
В голову мне кое-что приходит, и я возвращаюсь в комнату, куда заглядывал поутру, туда, где собраны старые газеты; наша подборка «Бью Вэлли, Ормисдейл Кроникл и Пост». Я вытаскиваю большие тяжелые пачки сырой, вонючей бумаги из разваливающихся коробок и принимаюсь их перебирать в поисках выпусков, датированных примерно годом моего рождения или годом ранее.
Когда я до них добираюсь, то перелистываю несколько; страницы тяжело перебирать, а от сырости их запросто можно порвать. Уже практически потеряв надежду, я все-таки нахожу упоминание о себе в рубрике о рождениях, смертях и браках. Этот номер был выпущен спустя практически пять недель после моего рождения. «Мистеру Гаю Хайндерсли, сын, родился 12 арпеля». Арпеля. Я нахожу до странности удручающим тот факт, что даже в - столь запоздалом, постыдно кратком, лишенном такой незначительной детали, как личность матери - объявлении о моем появлении на свет присутствует опечатка.
Я просматриваю несколько других газет за предыдущий год в поисках какой-нибудь информации о нашей семье. Все, что мне попадается, это краткий некролог отца Гая.
Папины родители разошлись вскоре после его рождения. Его отец укатил в Лондон вместе со своей новой пассией, а мама вернулась сюда, домой к своим родителям, у которых она была единственным ребенком. Она устроилась преподавать классическую литературу в Бьюфорде, впоследствии став первой женщиной в профессуре университета. Ее родители скончались с разницей в год, а она продолжала карьеру, воспитывая моего папу при помощи многочисленных тетушек и нянь.
Потом, когда Гаю было двенадцать, его мать скончалась от рака яичников. Муж ее вернулся; они по-настоящему так и не развелись, так что дом перешел в наследство ему. Возвратился он один, однако с той поры, как он тут обосновался, у него было несколько девушек. Я не думаю, что Гай когда-нибудь по-настоящему ладил со своим отцом.
Когда Гаю было семнадцать, его папаша повстречал кого-то и фактически снова уехал в Лондон. Он был торговцем антиквариатом и, по видимому, довольно одаренным пианистом, правда, не концертного уровня; задолго до отъезда он понял, что сможет сделать куда больше денег на антиквариате.
По словам Гая, в действительности его отец вернулся в этот дом лишь за тем, чтобы приспособить его под склад для хранения товаров, которые он тут приобрел, перед тем как впоследствии перебраться в лондонский выставочный зал; поначалу он заглядывал проведать Гая каждые выходные, затем каждые две недели, потом раз в месяц, и так далее. Он умер в год моего рождения от сердечного приступа. «Это был толстый мужик, который вечно бухал, дымил шестьдесят раз на дню и в основном занимался тем, что регулярно выволакивал себя из машины и баров, - поведал мне давным-давно Гай. - И кашлял он в промышленных масштабах. Его кончина точно не стала для меня шоком».
«Выходец из Бьюфорда умер от шока в Лондоне» - вот единственный, не шибко вразумительный газетный параграф, который заслужила смерть отца Гая.
В любом случае, все это может объяснять причины, по которым Гай был столь буен до, во время и после окончания учебы в университете. Но особенно во время, с таким-то количеством соучастников.
В комнате с газетами есть скрипучая односпальная кровать с железной рамой. Я оставляю экземпляры, выпущенные за двенадцать месяцев до моего рождения, лежать там на старом матрасе, чтобы те лучше просохли. Матрас усеян пятнами, точно кто-то разлил на него полный чайник чая. Я бросаю взгляд на потолок; вероятно, наверху есть протечка. Штукатурка кажется влажной. Я перетаскиваю кровать на середину комнаты, где потолок выглядит суше, стараясь действовать как можно тише, хотя звуки, кажется, разносятся по всему дому. Стягиваю матрас - тот оказывается невероятно тяжел - и бросаю его примерно на то же место, где кровать стояла прежде. Матрас мог служить своего рода накопителем для протечек, предотвращая попадание влаги в расположенную внизу мою комнату.
Я принимаюсь раскладывать газеты для просушки на металлической сетке каркаса кровати.
- Вот ты где, - произносит Элисон, стоя у двери. - Нужна помощь?
- А, привет. Да. - Я практически закончил выкладывать газеты. - Давай займемся комнатой над тобой. Или Роб сейчас спит?
- Скайпит со своим отцом, - говорит Элисон, оглядывая комнату и морща нос. - В Бразилии или Аргентине - точно не знаю. Попахивает здесь, не находишь?
На такие случаи у меня есть что-то вроде мысленного Журнала Учета Пердежа. Пролистав его, я не нахожу недавней активности.
- Сырость, - наконец говорю я ей и киваю под потолок. - Крыша течет.
Элисон понуро вздыхает, качая головой.
- Унылое теперь это место, - вполголоса произносит она.
Я не знаю, что ей на это ответить, поэтому молчу.
Спустя какое-то время я говорю:
- Давай поищем в другой комнате. - Я обматываю футболку вокруг ладони, тянусь вверх и выкручиваю лампочку. Становится очень темно; единственное окно в комнате выходит на север, и занавесок нет, однако небо практически не дает света. Света нет и в коридоре снаружи, если не считать того, что поступает к нам по узкой лестнице с нижнего этажа. - Здесь, наверху, только одна подходящая лампочка, - объясняю я Элисон.
- Превосходно.
- Я думаю, нам следует действовать логически.
- Что логичного в том, чтобы начинать с чердака?
- У тебя должен иметься план для такого рода вещей, Кит. Определенный образ, концепт, что-то, чем может воспользоваться каждый. В нем должна быть элегантность. Вот что главное.
- Но на чердаке одни старые пустые коробки, - возражаю я.
- Кассета может оказаться в одной из них.
- Не думаю.
- Ты не знаешь наверняка, Кит. Суть в том, что кассета находится неизвестно где, поэтому мы должны искать повсюду. Если мы начнем с самого верха и исключим его, то добьемся прогресса. У тебя должно возникать чувство прогресса.
- Угу. Вот только много лет назад Гай заставил меня снести все тяжести с чердака сюда или во флигели, потому что забеспокоился, что дом рухнет; ему показалось, что вещи наверху уж слишком тяжелые.
Элисон, сощурившись, смотрит на меня.
- Правда?
- Так он мне сказал. Он опасался, что с приближением карьера это все может обрушиться нам на головы.
- Этого ведь не случится?
- Навряд ли такое вообще могло произойти, но на всякий случай мы все убрали. Наверху остались одни пустые коробки из-под техники, типа телека, компьютера и разных, ну знаешь, бытовых устройств. В них один упаковочный пенопласт.
- Так они не совсем пустые?
- Это все равно, что пустые.
- Может быть, но нельзя быть абсолютно уверенным, что в этих коробках нет ничего, кроме упаковки.
- Я определенно уверен в этом.
- Мистер, этого недостаточно, - произносит Элисон с таким выражением лица, которое, кажется, указывает на то, что она пытается шутить.
- Я бы сказал, что уверен приблизительно на девяносто девять процентов, - говорю я ей.
Она будто озадачена, но недолго.
- Это я и пытаюсь тебе сказать Кит; ты должен быть уверен на сто процентов.
- Ладно, согласен. Но в доме и вокруг него полным-полно мест, где вероятность отыскать кассету намного выше одного процента, и с учетом того, что у нас не так много времени, следует расставить приоритеты в поиске; мы должны найти ее до ленча в понедельник.
- Ты все еще не уверен в том, что ее нет наверху, - произносит Элисон, бросая взгляд в потолок. - А тем временем мы теряем драгоценное время. Так что мы должны идти на поиски немедленно.
- Ну, вообще-то... этим я и занимался... - говорю я, взмахом руки указывая на коробки, которые я перебирал утром. Пускай она додумывает остальное сама.
Мы по-прежнему стоим над моей комнатой; я ввернул лампочку обратно, когда мы принялись спорить о том, как лучше вести поиски.
Она кивает.
- Тогда нам нужно поторапливаться. Вперед. - Она кивком указывает в направлении лестницы, где находится люк на чердак и было идет, но останавливается, видя, что я не двигаюсь с места. - Слушай, Кит, - говорит она, уперев руки в бедра. - Это важно для меня. Очень важно. Для меня и для Роба. Конечно, в первую очередь для меня. Ты понимаешь? - (В ответ я молча приподнимаю брови.) - На этой пленке есть вещи, которые могут повлиять на мою карьеру серьезнее, чем на карьеру Роба, серьезнее, чем на карьеру Пола. Они мужчины; им всегда достается больше. Эта гребаная запись навредит мне куда больше, чем кому бы то ни было еще; не мужчинам, потому что они мужчины, и не Прис и Хол, потому что терять им меньше моего. Я не рулю домами для провонявших мочой пенсионеров, не пишу о фильмах, которые никто не смотрит, в журналах, которые никто не читает; я на пути к власти, которая позволяет покупать и продавать, власти, о которой политик Пол способен только мечтать. Так что все должно быть сделано чисто, ты понял? А теперь вперед!
Я в затруднении. Я по-прежнему уверен, что кассеты наверху нет, однако в доводе Элисон об абсолютной уверенности есть какая-то сила, а в словах о наличии четкого вертикального плана - свое изящество, вот только мне начинает казаться, что она настаивает на своем только для того, чтобы расставить акценты, кто тут главный (она, ей бы этого хотелось), и потому моя машинальная реакция - сопротивляться.
Если бы она была мужчиной, я бы определенно воспротивился, поскольку мужчины более сильны и напористы, и всегда стараются брать верх в подобного рода вещах, а это похоже на школьные издевательства, о которых Гай говорил, что всегда следует давать на них отпор, даже если чувствуешь боль. Но Элисон женщина, я принимаю ее аргумент о том, что мужчинам жить проще и им все легко сходит с рук, поэтому мой инстинкт приказывает уступить ей, чтобы не быть похожим на типичного мужчину, не слушающего женщин и убежденного в своей правоте. В то же время, действуя так, она ведет себя немного по-мужски. Хитро.
Элисон смотрит на меня, стоя вполоборота, и широко улыбается, склонив голову набок, позволяя своим опрятным светлым волосам ниспадать на лицо, закрывая его половину. Она как бы слегка откидывает их назад и говорит чуть иным, отчасти низким, мягким голосом:
- Просто сделай это для меня, Кит. Пожалуйста.
Подозреваю, что это называется кокетничаньем. Я верю, что у меня к нему иммунитет; фактически я невосприимчив настолько, что однажды предположил, что могу быть геем, правда, я определенно уверен в том, что это не так (и уверен больше, чем на девяносто девять процентов).
- В любом случае, на чердаке не света, - говорю я. - Нам нужны фонарики.
- У тебя должны иметься фонарики, - продолжая улыбаться, отвечает она.
- У меня есть фонарик. Правда, он маловат.
Вообще-то в гараже у нас есть надежный подключаемый портативный пятисотваттный галогеновый фонарь с длинным витым шнуром, которым можно было бы осветить все чердачное помещение, но я, признаться, хотел как можно скорее от нее отделаться, так что упоминать о нем не было нужды.
- Отлично. - Она хлопает в ладоши, снова становясь деловитой. - У нас в машине есть штуковина мощностью в сколько-то там ярдов свечей. Я возьму ее.
- Окей, - говорю я. - Давай, ты посмотришь наверху, а я посмотрю здесь внизу.
- Дава... что? - Как я и планировал, она не ожидала такого поворота. - Нет. Мы должны заниматься этим вместе, Кит, - говорит она.
- Мы не будем.
- Нет, будем. Ты хорошо тут все знаешь; без твоей экспертной оценки наверху не обойтись.
- Но моя оценка говорит мне, что это вообще не то место, где нужно искать кассету.
- А, - натянуто улыбнувшись, произносит она и качает головой, на мгновение закрыв глаза. Думаю, что она пытается казаться уверенной, хотя в действительности выглядит это так, будто она тянет время, измышляя ответ. - Тот самый случай, когда стратегические знания ошибочно принимают за тактические, - говорит она (и полагаю, довольно быстро). - Предоставь стратегию мне, Кит; это мой конек. Это моя работа. За это мне и платят деньги. Доверься мне.
- Ну, в общем, - надеюсь, мой голос звучит сейчас беззаботно, поскольку, пусть я и погорячился во время нашего краткого разговора, я получил от него огромное удовольствие, - спасибо за помощь, Эли. - (По-моему, я не называл ее Эли прежде.) - Я собираюсь посмотреть в комнате над твоей. За крайней дверью с этой стороны есть стремянка, и если хочешь, можешь ее достать и взобраться на чердак.
Мы с лампочкой отправляемся в комнату над их с Робом спальней.
Кажется, я слышу, как она бормочет во мраке «придурок», но не уверен точно.
Спустя пару минут до меня доносится грохот стремянки, которую она тащит по коридору к чердачному люку, после чего я слышу, как Элисон с шумом распахивает его и гулко топает у меня над головой. Она разбрасывает наверху коробки, однако те падают легко, потому что, как я уже сказал, они либо пусты, либо все равно что пусты.
Еще через пару минут ко мне присоединяется Хол, и мы разбираемся с коробками в двух комнатах для прислуги в два раза быстрее и делаем это, в основном, в дружеской тишине, прерываемой лишь топотом сверху.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2022