Иэн Бэнкс. Переход. Перевод. 7 (2)
(продолжение)
Транзиционарный
Я поставил несколько фишек на зеленое поле, передумал и сдвинул их на синее. Я откинулся назад, несколько оставшихся игроков сделали ставки, а крупье выжидательно и нетерпеливо огляделся по сторонам.
- Ставок больше нет, - объявил он и крутанул колесо. Блистая, оно кружилось, подобно ярмарочному колесу обозрения, извечно и банально.
За его мелькавшими золочеными спицами я увидел приближавшуюся к столу женщину. Шарик внутри колеса щелкал и бренчал в вертикальной клетке спиц, отскакивая от смутных краев, точно муха, загнанная в бутылку. Женщина - или девушка? - двигалась легким, покачивающимся шагом, точно в танце. Очень высокая и стройная, она была одета в ниспадающее серое платье, а на голове у нее была небольшая шляпка с прикрепленной к ней серой вуалью. Я сразу подумал о миссис Малверхилл, хотя женщина была гораздо выше ее и двигалась по-иному. Конечно, это ничего не значило. В то время вуали были еще достаточно распространены, чтобы не казаться неуместными, хотя она все равно привлекала отдельные взгляды.
Здесь, в южном полушарии Калбефракса, стояла весна. Пять лет, наверное, прошло с той ночи в Венеции, когда моя маленькая пиратская капитанша попыталась заговорить со мной и поплатилась за это жизнью. Руководство в Концерне допрашивало меня - кажется, поначалу два раза в год, а потом раз в год - о том, не предпринималось ли новых попыток завербовать меня на очередное параноидальное задание при участии миссис Малверхилл. Я мог с чистой совестью отвечать, что ни она, ни кто-либо еще не пытались этого сделать.
К тому времени я стал доверенным агентом Концерна, чуть больше половины своего времени проводя в других мирах и выполняя все, что от меня требовали. В основном это были тривиальные поручения: доставка объектов, сопровождение людей (не то, чтобы я был особенно в этом силен), определенные разговоры, оставление брошюр и компьютерных файлов, крошечные, обычные повседневные вмешательства, сделанные в сотне различных жизней.
С той поры я совершил всего одно вмешательство, носившее столь же разительный характер спасения, как в случае происшествия с молодым врачом во время обрушения дома; на этот раз меня послали на один из верхних этажей высокого здания на Манхэттене, чтобы догнать молодого человека, который собирался входить в лифт. Он был физиком в довольно отсталой реальности, и вовлечь его в обсуждение парочки идей, о которых он - да и никто, если уж на то пошл - никогда не слышал, было довольно нетрудно. Это помешало ему войти в лифт, который тут же рухнул с двадцатиэтажной высоты, погубив всех ехавших в кабине.
Было еще два случая, когда от меня требовалось принять более жестокие меры, один раз в битве на мечах в некоей безжалостной ранневикторианской великоиндонезийской реальности (следовало защитить великого поэта и порубить конечности двум его противникам) и один раз, когда мне пришлось перейти в разум весьма выдающегося, очень статного, но довольно своенравного юного химика, нажившего себе могущественных врагов в Объединенной Африке Зимбабве. Я сделался им всего на несколько секунд, которых хватило на то, чтобы повернуться, прицелиться и выстрелить из его дуэльного пистолета - вышибив мозги его гораздо более опытному сопернику.
Мои кураторы были заметно впечатлены. У меня сложилось представление, что после того инцидента в венецианском баре меня считали прирожденным головорезом. Я попросил, чтобы в будущем мне приходилось реже заниматься подобного рода кровавым спортом, вместе с тем гордясь про себя проявленной сноровкой. И все же время от времени я выполнял подобные задания.
Параллельно с этим я учился. Я узнал больше об истории и организации Концерна и изучал его точно так же, как он изучал другие миры.
Миссис Малверхилл, как я обнаружил - по слухам, а не официальным каналам - была последней из довольного скромного числа офицеров Концерна, которые за столетия отклонились от действующего курса, сошли с ума или ассимилировались. Каким-то образом она ускользнула от сети наблюдателей, трекеров и провидцев, которые были обязаны предотвращать подобные вещи, и, вероятно, даже имела при себе запас транцизионного препарата септуса, хотя это навряд ли указывало на то, что она открыла возможность синтезировать его с нуля.
Ее считали странной, далекой, почти мифической фигурой, и - учитывая ее очевидные ненужность и бесправие - чаще жалели, нежели поносили, хотя это, разумеется, не значило, что о ее деятельности, как о деятельности, подобной l’Expédience, но без контроля и надзора со стороны организации, не предполагалось сообщать. В любом случае, я по-прежнему не был уверен, что именно она скрывалась под маской моей маленькой пиратской капитанши.
В казино Флесса женщина в сером подошла к столу и стала наблюдать за игрой. Шарик подпрыгивал внутри замедлявшегося колеса и, когда то, наконец, остановилось, застрял в ловушке. Золотое. Я успокоил себя тем, что мой первый инстинкт - поставить фишки на зеленое - оказался не более пророческим, чем дальнейшая смена предпочтения в пользу синего.
Игра продолжилась. Когда освободилось место, она не стала его занимать. Я пытался разглядеть ее лицо, но серая вуаль успешно скрывала его. Десять минут спустя она повернулась и ушла, скрывшись в толпе.
Я довольно стабильно проигрывал, потом умеренно выигрывал, и в итоге за вечер остался в незначительном проигрыше.
Я заглянул проведать бар снаружи, который располагался на террасе под деревьями на берегу реки - центр города, гудящая музыка, уличное движение в свете фонарей на дальнем берегу. Под шипящими настольными обогревателями было достаточно тепло. Я встретил нескольких знакомых и присел с ними выпить. Женщина в серой вуали стояла у каменной стены в паре столиков от меня и смотрела на реку.
В какой-то момент я был почти уверен, что он повернулась и посмотрела на меня, пока я беседовал с друзьями. Затем она снова медленно отвернулась.
Извинившись, я подошел к ней.
- Прошу прощения, - сказал я.
Она посмотрела на меня. Она откинула вуаль на переднюю часть шляпки. У нее было приятное, ничем не примечательное лицо.
- Сэр?
- Тэмуджин Ох, - сказал я. - Рад познакомиться с вами. - Я подал ей руку. Она взяла ее своей рукой в серой перчатке.
- И я рада знакомству с вами.
Я колебался, ожидая, что она назовет себя, потом сказал:
- Не хотели бы вы присоединиться к моим друзьям?
Она посмотрела на наш столик.
- Благодарю.
Мы душевно поговорили. Она рассказала, что ее зовут Джолл, и что она гражданская, не часть Концерна, и что работает архитектором и через несколько дней представит свой проект местным городским властям.
Вечер продолжался, люди расходились.
В конце концов остались лишь мы двое. Мы ужасно хорошо поладили и разделили на двоих бутылку вина. Я пригласил ее посмотреть на город из моего дома, стоявшего на горном хребте, и она с улыбкой согласилась.
Она стояла на террасе дома, всматриваясь в далекие огни. Я положил свою руку на гладкую серую ткань, обтягивавшую ее бедро, и она повернулась ко мне, поставив бокал на балюстраду и сняв шляпку и вуаль.
Мы отправились в постель, погасив по ее просьбе свет. Мы трахнулись один раз, она держала меня в своих объятиях и внутри себя, а потом вновь начала двигаться.
Внезапно я оказываюсь у другого игрового стола в другом казино. Она оказалась на ближайшем ко мне стуле, прямо за углом стола, так что мы могли свободно общаться. Игра шла своим чередом, колесо в этой версии было горизонтальным и утопленным в поверхности стола. Оно управлялось чем-то, походившим на гигантский золотой вентиль. И если сукно было зеленым, единственными цветами на столе были красный и черный.
- Хм, - протянул я.
Спутница моя смотрелась гораздо более эффектно, и на ней было больше косметики, чем раньше, хотя лицо ее выглядело прежним. Может, было лучше скулами. Ее волосы, ранее каштановые, теперь были светлыми. На ней было много украшений. Я оказался тяжелее, чем привык. Зато на мне был хороший черный костюм. Я попытался пригладить волосы и обнаружил, что у меня их нет. Рядом с моим стаканом, наполненным льдом, были полированный портсигар и пепельница. Это объясняло булькающее ощущение в груди, когда я дышал, и слабую, но настойчивую тягу к табаку. Я посмотрел на себя в отражающий металл портсигара. Не самая располагающая мужская фигура. Моими языками были французский, арабский, английский, немецкий, хинди, португальский и латынь. Немного греческого.
- Это, э-ээ, любопытно, - сказал я ей.
- Это лучшее, что я могла сделать, - ответила она.
- Ты говорила, что ты гражданская, - с некоторой укоризной напомнил я ей.
Она сверкнула взглядом:
- Что ж, значит, солгала.
Последний раз, когда кто-то сопровождал меня в неконтролируемом переходе, случился еще во время обучения в УПТ. Было это более десяти лет назад. То, что она только что проделала, было по меньшей мере бестактным, хотя я подозревал, что сейчас это не имело значения.
- Мы встречались раньше? - спросил я. Приходило время делать ставки. Перед нами лежало несколько пластиковых фишек; у нее - больше, чем у меня. Мы оба поставили на соседние номера.
- Тут, совсем недавно, - тихо произнесла она. - В этом мире, или таком же. Венеция, Италия. Пять лет назад. Обсуждали ограничения во власти и взыскания, налагаемые при попытке их обойти.
- А. Да. И это не слишком хорошо кончилось для тебя, верно?
- В тебя уже стреляли, Тэм?
Я посмотрел на нее?
- Уже?
- Больно, - сказала она. - Это чувство, когда шок распространяется от точки удара по твоему телу. Текучими волнами. В нем есть что-то завораживающее. - Ее взгляд слегка сузился, когда она наблюдала за сверкавшим центром вращающегося колеса. - Но все равно больно.
Я немного поозирался по сторонам. Казино было кричаще-безвкусным, ярко освещенным и полным стройных и красивых женщин, сопровождаемых в основном толстыми и некрасивыми мужчинами. Фрагре места было связано не столько с чересчур большим количеством денег, сколько с чрезмерной степенью их концентрации в довольно ограниченном пространстве. Это не было редкостью для подобных заведений. Думаю, что узнал его.
- Ты можешь припомнить свои самые последние слова? - спросил я. - Из того случая?
- Какие? - спросила она, соблазнительно нахмурившись. - Ты хочешь удостовериться в том, что это действительно я?
- А кто ты на самом деле?
- Я никогда не говорила.
- Так скажи сейчас.
Она придвинулась ко мне почти вплотную, точно разделяя какую-то близость. Ее парфюм был насыщенным, походившим на мускус.
- Если я не ошибаюсь, то сказала что-то вроде «как-нибудь потом, Тэм». Или «в другой раз, Тэм». Что-то вроде этого.
- Ты не уверена?
Она помрачнела.
- Между прочим, я умирала у тебя на руках. Или ты не заметил? В любом случае, мне было не до того. Тем не менее, команда перехвата могла подслушать мои слова. Но еще до своего жестокого и скоропостижного конца я упомянула слово «подвиг». И только ты слышал его.
Я вспомнил об этом, как, впрочем, и о том, что сообщил об этом факте допрашивавшей меня группе из Следственного Офиса, так что тот все равно ничего не доказывал.
- И ты?..
- Миссис Малверхилл. - Она кивнула, когда нас попросили сделать еще ставку. Я даже не заметил, как мы проиграли последнюю игру. - Рада снова тебя видеть, - добавила она. - Ты догадался?
- Еще как только увидел, что ты вошла.
- Действительно? Как мило… - она бросила взгляд на тонкие часы, сверкавшие на ее покрытом медовым загаром запястье. - Как бы то ни было, времени у нас сейчас немного. Тебе, должно быть, интересно, почему я хотела увидеть тебя снова?
- Значит, не только ради секса.
- Разумеется, хотя он был прекрасен.
- Угу. Не забывай, что мужчины бывают неуверенными в себе. Продолжай.
- Если вкратце, мадам Теодора д’Ортолан представляет угрозу не только для светлого имени и репутации Концерна. С несколькими сообщниками из Центрального Совета Транзиционарного Офиса она собирается привести всех нас к катастрофе и разорению. Она угрожает самому существованию l’Expédience, а то и хуже: если у нее нет намерений бороться с организацией, но она поступает искренне, то, разумно или нет, все предыдущие ее действия и нынешние намерения демонстрируют, что l’Expédience сама по себе является источником зла, которому нужно противостоять, бороться, свергнуть и, если это возможно, перестроить. И, в любом случае, подавить и сровнять с землей, вне зависимости от того, что может или не может случиться потом. Кроме того, не исключено, что есть некая секретная программа, о которой известно только Центральному Совету, и, вероятно, даже не всем его членам - программа, которую мы - или, учитывая, что я больше не одна из вас, по крайней мере, ты и твои коллеги - невольно помогаем выполнять. Эта секретная программа должна оставаться в тайне, поскольку если бы люди узнали о ней, то полностью отвергли бы ее, возможно даже, не исключая насилия.
Я подумал о том, что она сказала.
- И это все?
- Этого достаточно, чтобы действовать, не так ли?
- Это был сарказм.
- Я знаю. Я видела твой сарказм и взращивала твою невозмутимую буквальность. - Она кивнула подбородком. - Время снова делать ставки.
Мы оба поставили еще фишки.
- У тебя есть какие-нибудь доказательства этого?
- Ты не примешь ни одного. Ничего, что могло бы эмпирически убедить тебя.
Я повернулся к ней.
- Но тогда что же убедило вас, миссис М.? Сначала вы лектор; немного язвительная, малость неподходящая, но звезда главного и лекционного залов, и, по слухам, отмеченная печатью гения; а в следующее мгновение уже вроде разбойничьей королевы. Преступница. В повсеместном розыске.
- В повсеместном розыске, - согласилась она, изогнув бровь. - И всюду - незваная гостья.
- Так что же случилось?
Она заколебалась, несколько мгновений беспокойно изучая поверхность стола.
- Ты действительно хочешь это знать?
- Ну конечно да. Неужели я могу пожалеть о своем вопросе?
Еще одно нехарактерное колебание. Она вздохнула, бросила фишку на ближайшее поле и откинулась назад. Я поставил несколько фишек на другую часть стола. Не отрывая взгляда от его поверхности, она вполголоса заговорила. Мне пришлось придвинуться ближе и ссутулиться над гигантским шаром, который был моим позаимствованным животом, чтобы расслышать ее слова.
- В местечке под названием Эсемье существует учреждение, - сказала она. - Я никогда в точности не знала координаты мира, меня всегда сопровождал кто-нибудь с безупречным допуском безопасности. Оно находится на большом острове, поросшем деревьями, в центре широкого озера или внутреннего пресноводного моря. Где бы ни было это место, именно там мадам д’Ортолан проводила исследования и тестировала некоторые свои теории, в основном на транзиционерах, таланты которых повернулись в неожиданную сторону. Как официальная линия, так и в каком-то смысле поверхностные слухи, сходятся на том, что сейчас этого учреждения нет, а текущие исследования были децентрализованы, распределены по другим местам, однако наиболее важные программы стартовали именно в Эсемье. Возможно, они все еще там идут. Когда-нибудь я попытаюсь вернуться туда и все выяснить.
- Я никогда не слышал о таком месте.
- Это бы ей понравилось.
- Продолжай.
- Как ты уже сказал, меня считали перспективной; в будущем птицей высокого полета. Мадам д’Ортолан предпочитает, чтобы такие люди были на ее стороне, или хотя бы представали перед ней, чтобы она могла их проверить; оценить их способности, пока они думают, что оценкой занимаются именно они. Я была приглашена принять участие в программе, исследующей - помимо прочего - возможность непреднамеренного перехода; теоретическую вероятность того, что изменения в структуре разума адепта позволят ему флитировать без септуса, ну или, как минимум, без определенной предварительной дозы его.
- Я думал, что это совершенно невозможно.
- Что ж, пожалуй, и если ты когда-нибудь поднимешься до уровня, предоставляющего доступ к результатам исследований, о которых я говорю, то обнаружишь, что им приписывают именно такое определение.
- А это удалось?
- До некоторой степени. В действительности исследования не исчерпывались одним этим, а были куда более основательными и обширными. В основном программа была нацелена на то, чтобы определить возможности рандомайзеров, устранить мифы и суеверия, окутывавшие их жутковатые способности, и дать всему этому подходящее научное объяснение, однако транзиционирование без септуса являлось вершиной всего, платиновым стандартом, которого мы никогда не могли достичь, но который никогда не должны были полностью упускать из виду.
- Из чего она состояла?
- Из пыток, - сказала она, на мгновение задержав на мне пристальный взгляд. - Со временем начались пытки. - Она оглянулась на игровой стол, с которого сгребли наши фишки, протянула руку и положила еще на то же поле. Я добавил рядом несколько своих. - Рандомайзеры варьировались от кретинов, с точки зрения образования неполноценных и социально проблемных до взбалмошных эксцентричных гениев. Поначалу все было безвредно. Мы были убеждены, что помогаем этим неудачникам. И работа захватывала, увлекала; то была привилегия провести летние каникулы в исследованиях вещей почти наверняка невозможных и просто удивительных, если бы только удалось доказать их жизнеспособность - то был бы своего рода прорыв, который эхом отозвался бы во многих мирах и на протяжении столетий, достижение, навсегда вписавшее бы наши имена в историю. Даже, если бы искомый талант оказался совершенно мифическим - как мы подозревали, - мы бы все равно узнали много нового. Это было самое волнующее время в моей жизни. Когда наступила осень, и пора было возобновлять работу в УПТ, я взяла целевой отпуск на год, чтобы остаться и продолжать исследования. Мадам д’О. лично улаживала проблемы, которые могли возникнуть на факультете. Для большинства людей я исчезла именно тогда. - Она посмотрела на меня. - Мне жаль, что я так и не попрощалась с тобой, не сделала этого должным образом. Я думала, мы увидимся в начале следующего семестра, но потом… мне очень жаль. - Она снова отвернулась.
Довольно. Я не желал рассказывать ей о том, как сильно скучал по ней все эти годы, как она разбила мне сердце, или о том, как я полностью изменился, именно после ее внезапного ухода променяв предполагаемую карьеру в академических и научно-исследовательских кругах на подготовку к работе транзиционарного, оперативника, агента; наконец, ассасина. Это прозвучало бы так сентиментально, да и что бы дали мои слова?
- Я думаю, - продолжала она, - Теодора ошибочно приняла мое увлечение теоретической стороной исследований за неприкрытое рвение, за разделяемый энтузиазм. - Она глянула на меня, и на ее лице ненадолго промелькнула улыбка. Она вновь обратила взгляд на лежавшую на столе фишку. Ее убрали, и она заменила ее другой.
- Именно в том году, после того как большинство отгуляло каникулы и вернулось к занятиям, мы начали достигать реальных успехов. Остались лишь самые крепкие. В нашем штате были специалисты по септусу, прикомандированные из мест, где занимаются его производством; эксперты по его изготовлению, применению и побочным эффектам. Это было уже само по себе привилегией; таких людей нельзя встретить случайно. Ты знаешь, что в септус добавляют микроэлементы, которые облегчают отслеживание транзиционеров? - Она смотрела на меня до тех пор, пока мои глаза не расширились. - Без этих элементов трекерам было бы намного сложнее справиться со своей работой. Им пришлось бы полагаться на что-нибудь вроде чистой интуиции. Одним словом, с этими элементами в каждой стандартной дозе септуса они различают что-то вроде разряжающегося дымного следа, оставленного тем, кто только что совершил переход, и могут проследовать по этой слабой нити к его следующему воплощению.
- Серьезно? - спросил я.
- Абсолютно серьезно. - Миссис Малверхилл медленно кивнула, все еще наблюдая за игорным столом. - И мадам д’Ортолан относилась к тому, что мы делали, со всей серьезностью. Она провела много времени на объекте, руководя нашими исследованиями, направляя наши запросы, даже помогая уточнять некоторые абстрактные, умозрительные вещи. Я потратила несколько вечеров только на одно обсуждение с ней теории перехода. Для психопатки у нее довольно острый ум. В то время, я не знала, что так бывает. Однако она была… переполнена энтузиазмом. Стремясь добиться цели, она шла на риск, урезала себя во всем, перенапрягалась. Она позволила транзиционерам, трекерам и химикам, которые производили септус, действительно объединиться, впервые за сотни лет, и многие из нас узнали о таких вещах, знать о которых не были должны никогда.
- Подобно этим микроэлементам.
- Подобно этим микроэлементам, - подтвердила она. - Думаю, она предположила, что моя тяга к знаниям была сосредоточена исключительно вокруг проблемы раскрытия потенциала рандомайзеров и изучения возможности флита без септуса. Я не считаю, что ей могло прийти в голову, будто мною движет просто общее желание узнать все, что смогу, обо всем и, в особенности, о том, что намеренно скрывалось.
Большая часть наших фишек исчезла. Некоторые люди покинули стол, их места заняли другие. Миссис М. положила еще одну фишку на то же поле. Свою я поставил на соседнее.
- Рандомайзеры доставили нам много хлопот. Они были социально некомпетентными, крайне невротичными и насквозь погрязли в проблемах, в том числе зачастую медицинского характера. Отдельной проблемой оказалась их сдержанность. Было легко подняться до презрения к ним, отвергнуть, забыть об их человечности. Иногда казалось, что они намеренно скрывают свои секреты, просто чтобы досадить нам. Нас призывали избегать с ними дружеских контактов, ради объективности они должны были стать нашими подопытными. Они были сломленными, в основном бесполезными людьми, которые представляли угрозу как для себя, так и для окружающих. Мы оказывали им услугу, практически облагораживали, сдерживая их грубые, необузданные силы и придавая им цель, делая их частью программы, которая должна была принести пользу всем.
Мы начали давить на них. Сделать это было довольно нетрудно. Они походили на несговорчивых детей: упрямые, испорченные, часто сознательно препятствовавшие нам, иногда агрессивные. Давление - строгое нормирование пищи и воды, лишение сна, невозможные головоломки, которые они были обязаны решать, выслушивая болезненно интенсивный шум - казалось необходимой дисциплиной, своего рода небольшим дополнительным наказанием, которого они и так заслуживали, и в то же время выглядело совершенно оправданным, потому что мы занимались этим ради исследований, ради науки, ради прогресса и всеобщего блага, и не получали удовольствия от того, что делали; возможно, мы страдали не меньше их, потому что лучше понимали, зачем это делается. Для нас они были чем-то вроде животных, мы же оставались нормально функционирующими человеческими существами: образованными, культурными, чувствительными. Только от лучших следует требовать худшего, как любила говорить мадам д’Ортолан.
Когда я пришла к Теодоре отчасти в дурных предчувствиях после лицезрения того, что было, по сути, сеансом пыток, на котором привязанному к кровати мужчине вводили смесь психотропных препаратов и агрессивных химикатов, она рассказала мне об угрозе, с которой мы столкнулись. Она убедила себя в том, что Концерн и каждый мир, которого он способен достичь, находятся в ужасной опасности извне, что какая-то дьявольская сила вечно испытывает его границы - где бы те ни находились, - и мы обязаны подготовиться к нападению. Я давила на нее так сильно, как только могла, чтобы выудить из нее что-то более конкретное, но так и не поняла, имела ли она ввиду некий анти-Концерн, какую-нибудь не менее масштабную теневую организацию, которая выступала против всего, что мы пытались сделать, намекала на космических пришельцев или, может, сверхъестественных демонов из необъятных измерений. Имело значение лишь то, что оно - они - представляло собой абсолютную и экзистенциальную угрозу существованию Концерна. В таком деле не могло быть ни слишком больших жертв, ни непростительных ошибок. Наш неумолимый долг и наше святое обязательство заключались в том, чтобы, не скупясь, исследовать абсолютно все, что могло помочь в урочный час одержать победу, невзирая ни какие мелкие и неуместные сомнения, которые мы могли испытывать. Мы не могли позволить себе потакать брезгливости; мы должны были быть храбрыми.
Она долго говорила со мной, наверное, с час. В течение этого времени я успокоилась, немного расслабилась и поняла, что больше не ощущаю себя такой подавленной. Я взяла у нее носовой платок и вытерла слезы, сделала несколько глубоких вдохов, кивнула в ответ на ее слова, взяла протянутую ко мне руку, и, почувствовав, что это уместно, обняла ее. Я поблагодарила ее за то, что она выслушала меня, и за то, что предложила взять отгул до конца дня, что я и сделала. В итоге я почувствовала облегчение, потому что поняла, что она сошла с ума, и что скоро все это закончится, или, по крайней мере, закончится моя роль в этом, поскольку я была обязана покинуть это место во имя личного рассудка, личного душевного спокойствия, и если, как я подозревала, мадам д’Ортолан, учитывая, что я могла затаить сомнения относительно происходящего, предпочла бы заключить меня под стражу или даже убить, чем позволить уйти отсюда, то, по крайней мере, моя попытка так или иначе положила бы этому конец. Мне не приходило в голову, что она с большей вероятностью захочет превратить меня из исследователя в исследуемого. Если бы она до меня добралась, то я очутилась бы в обитой войлоком камере или привязанной к кровати. Впоследствии я узнала, что это произошло с парой других инакомыслящих.
Наши фишки были убраны. Миссис М. наклонилась вперед, чтобы поставить новые, едва не зацепив при этом сгребавшую предыдущие лопатку. Она заколебалась, затем кивком указала на столбики наших фишек:
- Сложим их вместе?
- Тебе есть, что терять, - заметил я.
- И все же.
- Тогда конечно. - Я воспользовался рукой, как лопаткой, подтолкнув свой маленький столбик к ее. Она собрала все фишки, что у нас остались, и поместила на свое поле.
- Теодора просчиталась, - продолжила она. - Я знала людей. Я завела связи с некоторыми из трекеров и химиков, взяв кое-кого из них в любовники. У нескольких были также же дурные предчувствия, как и у меня. Кому-то просто требовалось выговориться. Кто-то лишь хотел секса. Когда я ушла, совсем внезапно и без предупреждения, - вопреки тому, что Теодора отправила за мной следить команду наблюдателей и трекеров, набранную сразу после нашего с ней разговора, - от меня не осталось ни следа, ни традиционного дымка, ни пластикового магазина величиной с мою голову, который содержал запас неотслеживаемого септуса в микропилюлях, и которого мне хватило бы до наступления старческого слабоумия, либо до тех пор, пока Теодора, наконец, не схватит меня или не убьет. Я могу даже поделиться, Тэм, - заметила она, взглянув на меня. - Нынче я разбойничья королева. И у меня есть собственная банда головорезов. Не желаешь присоединиться?
Я откинулся назад, глубоко вздохнул, положил руку на лысину и провел по ней.
- А что от меня потребуется делать?
- В открытую - пока ничего. Пока просто имей в виду то, что я тебе рассказала. Держи ушки на макушке, и когда тебе скажут прыгать, прыгай, как надо.
- И это все? Ты могла бы просто послать мне записку.
- Тебе запомнится эта ночь, Тэм, - сказала она, одарив меня холодной улыбкой. - Я многим рисковала, чтобы прийти и увидеть тебя. Этот… подвиг - признак как серьезности моих намерений, так и серьезности ситуации.
- И все-таки, почему я?
- Ты же любимчик Теодоры, не так ли?
- Я?
- Ты еще не трахал ее?
- Нет.
- Невероятно. Она действительно должна быть от тебя без ума.
- Так почему ты решила, что я буду действовать против нее?
- Потому что я знаю, что она - старое злобное еблище, и надеюсь, что ты не такой.
- А что, если ты ошибаешься?
- Так, значит, и ты у нас старое злобное еблище?
- Я имел в виду ее… а в общем, не важно.
- Тогда мы зашли в тупик. Просто я не ошибаюсь насчет нее.
- А? - вырвалось у меня в ответ на чей-то толчок локтем. Я оглянулся и увидел солидную кучу фишек, двигавшихся по столу в нашем направлении неряшливой волной клацающего блестящего пластика.
- Разве это не так? - выдохнула она и очутилась у меня на коленях, обхватила мой живот, обняла и, в разгар глубокого поцелуя, когда ноги ее переплелись под столом с моими, мы перешли обратно в темную спальню моего дома как раз к моменту, когда она выскользнула из меня, а я из нее.
Она приложила палец к моим губам, встала, оделась и ушла.
На прикроватной тумбочке она оставила две крошечные пилюли. Они были точно такими же, как пилюли с септусом, за исключением того, что на в центре одной из граней каждой была не стандартная синяя точка, а почти неразличимая красная.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение далее)
Транзиционарный
Я поставил несколько фишек на зеленое поле, передумал и сдвинул их на синее. Я откинулся назад, несколько оставшихся игроков сделали ставки, а крупье выжидательно и нетерпеливо огляделся по сторонам.
- Ставок больше нет, - объявил он и крутанул колесо. Блистая, оно кружилось, подобно ярмарочному колесу обозрения, извечно и банально.
За его мелькавшими золочеными спицами я увидел приближавшуюся к столу женщину. Шарик внутри колеса щелкал и бренчал в вертикальной клетке спиц, отскакивая от смутных краев, точно муха, загнанная в бутылку. Женщина - или девушка? - двигалась легким, покачивающимся шагом, точно в танце. Очень высокая и стройная, она была одета в ниспадающее серое платье, а на голове у нее была небольшая шляпка с прикрепленной к ней серой вуалью. Я сразу подумал о миссис Малверхилл, хотя женщина была гораздо выше ее и двигалась по-иному. Конечно, это ничего не значило. В то время вуали были еще достаточно распространены, чтобы не казаться неуместными, хотя она все равно привлекала отдельные взгляды.
Здесь, в южном полушарии Калбефракса, стояла весна. Пять лет, наверное, прошло с той ночи в Венеции, когда моя маленькая пиратская капитанша попыталась заговорить со мной и поплатилась за это жизнью. Руководство в Концерне допрашивало меня - кажется, поначалу два раза в год, а потом раз в год - о том, не предпринималось ли новых попыток завербовать меня на очередное параноидальное задание при участии миссис Малверхилл. Я мог с чистой совестью отвечать, что ни она, ни кто-либо еще не пытались этого сделать.
К тому времени я стал доверенным агентом Концерна, чуть больше половины своего времени проводя в других мирах и выполняя все, что от меня требовали. В основном это были тривиальные поручения: доставка объектов, сопровождение людей (не то, чтобы я был особенно в этом силен), определенные разговоры, оставление брошюр и компьютерных файлов, крошечные, обычные повседневные вмешательства, сделанные в сотне различных жизней.
С той поры я совершил всего одно вмешательство, носившее столь же разительный характер спасения, как в случае происшествия с молодым врачом во время обрушения дома; на этот раз меня послали на один из верхних этажей высокого здания на Манхэттене, чтобы догнать молодого человека, который собирался входить в лифт. Он был физиком в довольно отсталой реальности, и вовлечь его в обсуждение парочки идей, о которых он - да и никто, если уж на то пошл - никогда не слышал, было довольно нетрудно. Это помешало ему войти в лифт, который тут же рухнул с двадцатиэтажной высоты, погубив всех ехавших в кабине.
Было еще два случая, когда от меня требовалось принять более жестокие меры, один раз в битве на мечах в некоей безжалостной ранневикторианской великоиндонезийской реальности (следовало защитить великого поэта и порубить конечности двум его противникам) и один раз, когда мне пришлось перейти в разум весьма выдающегося, очень статного, но довольно своенравного юного химика, нажившего себе могущественных врагов в Объединенной Африке Зимбабве. Я сделался им всего на несколько секунд, которых хватило на то, чтобы повернуться, прицелиться и выстрелить из его дуэльного пистолета - вышибив мозги его гораздо более опытному сопернику.
Мои кураторы были заметно впечатлены. У меня сложилось представление, что после того инцидента в венецианском баре меня считали прирожденным головорезом. Я попросил, чтобы в будущем мне приходилось реже заниматься подобного рода кровавым спортом, вместе с тем гордясь про себя проявленной сноровкой. И все же время от времени я выполнял подобные задания.
Параллельно с этим я учился. Я узнал больше об истории и организации Концерна и изучал его точно так же, как он изучал другие миры.
Миссис Малверхилл, как я обнаружил - по слухам, а не официальным каналам - была последней из довольного скромного числа офицеров Концерна, которые за столетия отклонились от действующего курса, сошли с ума или ассимилировались. Каким-то образом она ускользнула от сети наблюдателей, трекеров и провидцев, которые были обязаны предотвращать подобные вещи, и, вероятно, даже имела при себе запас транцизионного препарата септуса, хотя это навряд ли указывало на то, что она открыла возможность синтезировать его с нуля.
Ее считали странной, далекой, почти мифической фигурой, и - учитывая ее очевидные ненужность и бесправие - чаще жалели, нежели поносили, хотя это, разумеется, не значило, что о ее деятельности, как о деятельности, подобной l’Expédience, но без контроля и надзора со стороны организации, не предполагалось сообщать. В любом случае, я по-прежнему не был уверен, что именно она скрывалась под маской моей маленькой пиратской капитанши.
В казино Флесса женщина в сером подошла к столу и стала наблюдать за игрой. Шарик подпрыгивал внутри замедлявшегося колеса и, когда то, наконец, остановилось, застрял в ловушке. Золотое. Я успокоил себя тем, что мой первый инстинкт - поставить фишки на зеленое - оказался не более пророческим, чем дальнейшая смена предпочтения в пользу синего.
Игра продолжилась. Когда освободилось место, она не стала его занимать. Я пытался разглядеть ее лицо, но серая вуаль успешно скрывала его. Десять минут спустя она повернулась и ушла, скрывшись в толпе.
Я довольно стабильно проигрывал, потом умеренно выигрывал, и в итоге за вечер остался в незначительном проигрыше.
Я заглянул проведать бар снаружи, который располагался на террасе под деревьями на берегу реки - центр города, гудящая музыка, уличное движение в свете фонарей на дальнем берегу. Под шипящими настольными обогревателями было достаточно тепло. Я встретил нескольких знакомых и присел с ними выпить. Женщина в серой вуали стояла у каменной стены в паре столиков от меня и смотрела на реку.
В какой-то момент я был почти уверен, что он повернулась и посмотрела на меня, пока я беседовал с друзьями. Затем она снова медленно отвернулась.
Извинившись, я подошел к ней.
- Прошу прощения, - сказал я.
Она посмотрела на меня. Она откинула вуаль на переднюю часть шляпки. У нее было приятное, ничем не примечательное лицо.
- Сэр?
- Тэмуджин Ох, - сказал я. - Рад познакомиться с вами. - Я подал ей руку. Она взяла ее своей рукой в серой перчатке.
- И я рада знакомству с вами.
Я колебался, ожидая, что она назовет себя, потом сказал:
- Не хотели бы вы присоединиться к моим друзьям?
Она посмотрела на наш столик.
- Благодарю.
Мы душевно поговорили. Она рассказала, что ее зовут Джолл, и что она гражданская, не часть Концерна, и что работает архитектором и через несколько дней представит свой проект местным городским властям.
Вечер продолжался, люди расходились.
В конце концов остались лишь мы двое. Мы ужасно хорошо поладили и разделили на двоих бутылку вина. Я пригласил ее посмотреть на город из моего дома, стоявшего на горном хребте, и она с улыбкой согласилась.
Она стояла на террасе дома, всматриваясь в далекие огни. Я положил свою руку на гладкую серую ткань, обтягивавшую ее бедро, и она повернулась ко мне, поставив бокал на балюстраду и сняв шляпку и вуаль.
Мы отправились в постель, погасив по ее просьбе свет. Мы трахнулись один раз, она держала меня в своих объятиях и внутри себя, а потом вновь начала двигаться.
Внезапно я оказываюсь у другого игрового стола в другом казино. Она оказалась на ближайшем ко мне стуле, прямо за углом стола, так что мы могли свободно общаться. Игра шла своим чередом, колесо в этой версии было горизонтальным и утопленным в поверхности стола. Оно управлялось чем-то, походившим на гигантский золотой вентиль. И если сукно было зеленым, единственными цветами на столе были красный и черный.
- Хм, - протянул я.
Спутница моя смотрелась гораздо более эффектно, и на ней было больше косметики, чем раньше, хотя лицо ее выглядело прежним. Может, было лучше скулами. Ее волосы, ранее каштановые, теперь были светлыми. На ней было много украшений. Я оказался тяжелее, чем привык. Зато на мне был хороший черный костюм. Я попытался пригладить волосы и обнаружил, что у меня их нет. Рядом с моим стаканом, наполненным льдом, были полированный портсигар и пепельница. Это объясняло булькающее ощущение в груди, когда я дышал, и слабую, но настойчивую тягу к табаку. Я посмотрел на себя в отражающий металл портсигара. Не самая располагающая мужская фигура. Моими языками были французский, арабский, английский, немецкий, хинди, португальский и латынь. Немного греческого.
- Это, э-ээ, любопытно, - сказал я ей.
- Это лучшее, что я могла сделать, - ответила она.
- Ты говорила, что ты гражданская, - с некоторой укоризной напомнил я ей.
Она сверкнула взглядом:
- Что ж, значит, солгала.
Последний раз, когда кто-то сопровождал меня в неконтролируемом переходе, случился еще во время обучения в УПТ. Было это более десяти лет назад. То, что она только что проделала, было по меньшей мере бестактным, хотя я подозревал, что сейчас это не имело значения.
- Мы встречались раньше? - спросил я. Приходило время делать ставки. Перед нами лежало несколько пластиковых фишек; у нее - больше, чем у меня. Мы оба поставили на соседние номера.
- Тут, совсем недавно, - тихо произнесла она. - В этом мире, или таком же. Венеция, Италия. Пять лет назад. Обсуждали ограничения во власти и взыскания, налагаемые при попытке их обойти.
- А. Да. И это не слишком хорошо кончилось для тебя, верно?
- В тебя уже стреляли, Тэм?
Я посмотрел на нее?
- Уже?
- Больно, - сказала она. - Это чувство, когда шок распространяется от точки удара по твоему телу. Текучими волнами. В нем есть что-то завораживающее. - Ее взгляд слегка сузился, когда она наблюдала за сверкавшим центром вращающегося колеса. - Но все равно больно.
Я немного поозирался по сторонам. Казино было кричаще-безвкусным, ярко освещенным и полным стройных и красивых женщин, сопровождаемых в основном толстыми и некрасивыми мужчинами. Фрагре места было связано не столько с чересчур большим количеством денег, сколько с чрезмерной степенью их концентрации в довольно ограниченном пространстве. Это не было редкостью для подобных заведений. Думаю, что узнал его.
- Ты можешь припомнить свои самые последние слова? - спросил я. - Из того случая?
- Какие? - спросила она, соблазнительно нахмурившись. - Ты хочешь удостовериться в том, что это действительно я?
- А кто ты на самом деле?
- Я никогда не говорила.
- Так скажи сейчас.
Она придвинулась ко мне почти вплотную, точно разделяя какую-то близость. Ее парфюм был насыщенным, походившим на мускус.
- Если я не ошибаюсь, то сказала что-то вроде «как-нибудь потом, Тэм». Или «в другой раз, Тэм». Что-то вроде этого.
- Ты не уверена?
Она помрачнела.
- Между прочим, я умирала у тебя на руках. Или ты не заметил? В любом случае, мне было не до того. Тем не менее, команда перехвата могла подслушать мои слова. Но еще до своего жестокого и скоропостижного конца я упомянула слово «подвиг». И только ты слышал его.
Я вспомнил об этом, как, впрочем, и о том, что сообщил об этом факте допрашивавшей меня группе из Следственного Офиса, так что тот все равно ничего не доказывал.
- И ты?..
- Миссис Малверхилл. - Она кивнула, когда нас попросили сделать еще ставку. Я даже не заметил, как мы проиграли последнюю игру. - Рада снова тебя видеть, - добавила она. - Ты догадался?
- Еще как только увидел, что ты вошла.
- Действительно? Как мило… - она бросила взгляд на тонкие часы, сверкавшие на ее покрытом медовым загаром запястье. - Как бы то ни было, времени у нас сейчас немного. Тебе, должно быть, интересно, почему я хотела увидеть тебя снова?
- Значит, не только ради секса.
- Разумеется, хотя он был прекрасен.
- Угу. Не забывай, что мужчины бывают неуверенными в себе. Продолжай.
- Если вкратце, мадам Теодора д’Ортолан представляет угрозу не только для светлого имени и репутации Концерна. С несколькими сообщниками из Центрального Совета Транзиционарного Офиса она собирается привести всех нас к катастрофе и разорению. Она угрожает самому существованию l’Expédience, а то и хуже: если у нее нет намерений бороться с организацией, но она поступает искренне, то, разумно или нет, все предыдущие ее действия и нынешние намерения демонстрируют, что l’Expédience сама по себе является источником зла, которому нужно противостоять, бороться, свергнуть и, если это возможно, перестроить. И, в любом случае, подавить и сровнять с землей, вне зависимости от того, что может или не может случиться потом. Кроме того, не исключено, что есть некая секретная программа, о которой известно только Центральному Совету, и, вероятно, даже не всем его членам - программа, которую мы - или, учитывая, что я больше не одна из вас, по крайней мере, ты и твои коллеги - невольно помогаем выполнять. Эта секретная программа должна оставаться в тайне, поскольку если бы люди узнали о ней, то полностью отвергли бы ее, возможно даже, не исключая насилия.
Я подумал о том, что она сказала.
- И это все?
- Этого достаточно, чтобы действовать, не так ли?
- Это был сарказм.
- Я знаю. Я видела твой сарказм и взращивала твою невозмутимую буквальность. - Она кивнула подбородком. - Время снова делать ставки.
Мы оба поставили еще фишки.
- У тебя есть какие-нибудь доказательства этого?
- Ты не примешь ни одного. Ничего, что могло бы эмпирически убедить тебя.
Я повернулся к ней.
- Но тогда что же убедило вас, миссис М.? Сначала вы лектор; немного язвительная, малость неподходящая, но звезда главного и лекционного залов, и, по слухам, отмеченная печатью гения; а в следующее мгновение уже вроде разбойничьей королевы. Преступница. В повсеместном розыске.
- В повсеместном розыске, - согласилась она, изогнув бровь. - И всюду - незваная гостья.
- Так что же случилось?
Она заколебалась, несколько мгновений беспокойно изучая поверхность стола.
- Ты действительно хочешь это знать?
- Ну конечно да. Неужели я могу пожалеть о своем вопросе?
Еще одно нехарактерное колебание. Она вздохнула, бросила фишку на ближайшее поле и откинулась назад. Я поставил несколько фишек на другую часть стола. Не отрывая взгляда от его поверхности, она вполголоса заговорила. Мне пришлось придвинуться ближе и ссутулиться над гигантским шаром, который был моим позаимствованным животом, чтобы расслышать ее слова.
- В местечке под названием Эсемье существует учреждение, - сказала она. - Я никогда в точности не знала координаты мира, меня всегда сопровождал кто-нибудь с безупречным допуском безопасности. Оно находится на большом острове, поросшем деревьями, в центре широкого озера или внутреннего пресноводного моря. Где бы ни было это место, именно там мадам д’Ортолан проводила исследования и тестировала некоторые свои теории, в основном на транзиционерах, таланты которых повернулись в неожиданную сторону. Как официальная линия, так и в каком-то смысле поверхностные слухи, сходятся на том, что сейчас этого учреждения нет, а текущие исследования были децентрализованы, распределены по другим местам, однако наиболее важные программы стартовали именно в Эсемье. Возможно, они все еще там идут. Когда-нибудь я попытаюсь вернуться туда и все выяснить.
- Я никогда не слышал о таком месте.
- Это бы ей понравилось.
- Продолжай.
- Как ты уже сказал, меня считали перспективной; в будущем птицей высокого полета. Мадам д’Ортолан предпочитает, чтобы такие люди были на ее стороне, или хотя бы представали перед ней, чтобы она могла их проверить; оценить их способности, пока они думают, что оценкой занимаются именно они. Я была приглашена принять участие в программе, исследующей - помимо прочего - возможность непреднамеренного перехода; теоретическую вероятность того, что изменения в структуре разума адепта позволят ему флитировать без септуса, ну или, как минимум, без определенной предварительной дозы его.
- Я думал, что это совершенно невозможно.
- Что ж, пожалуй, и если ты когда-нибудь поднимешься до уровня, предоставляющего доступ к результатам исследований, о которых я говорю, то обнаружишь, что им приписывают именно такое определение.
- А это удалось?
- До некоторой степени. В действительности исследования не исчерпывались одним этим, а были куда более основательными и обширными. В основном программа была нацелена на то, чтобы определить возможности рандомайзеров, устранить мифы и суеверия, окутывавшие их жутковатые способности, и дать всему этому подходящее научное объяснение, однако транзиционирование без септуса являлось вершиной всего, платиновым стандартом, которого мы никогда не могли достичь, но который никогда не должны были полностью упускать из виду.
- Из чего она состояла?
- Из пыток, - сказала она, на мгновение задержав на мне пристальный взгляд. - Со временем начались пытки. - Она оглянулась на игровой стол, с которого сгребли наши фишки, протянула руку и положила еще на то же поле. Я добавил рядом несколько своих. - Рандомайзеры варьировались от кретинов, с точки зрения образования неполноценных и социально проблемных до взбалмошных эксцентричных гениев. Поначалу все было безвредно. Мы были убеждены, что помогаем этим неудачникам. И работа захватывала, увлекала; то была привилегия провести летние каникулы в исследованиях вещей почти наверняка невозможных и просто удивительных, если бы только удалось доказать их жизнеспособность - то был бы своего рода прорыв, который эхом отозвался бы во многих мирах и на протяжении столетий, достижение, навсегда вписавшее бы наши имена в историю. Даже, если бы искомый талант оказался совершенно мифическим - как мы подозревали, - мы бы все равно узнали много нового. Это было самое волнующее время в моей жизни. Когда наступила осень, и пора было возобновлять работу в УПТ, я взяла целевой отпуск на год, чтобы остаться и продолжать исследования. Мадам д’О. лично улаживала проблемы, которые могли возникнуть на факультете. Для большинства людей я исчезла именно тогда. - Она посмотрела на меня. - Мне жаль, что я так и не попрощалась с тобой, не сделала этого должным образом. Я думала, мы увидимся в начале следующего семестра, но потом… мне очень жаль. - Она снова отвернулась.
Довольно. Я не желал рассказывать ей о том, как сильно скучал по ней все эти годы, как она разбила мне сердце, или о том, как я полностью изменился, именно после ее внезапного ухода променяв предполагаемую карьеру в академических и научно-исследовательских кругах на подготовку к работе транзиционарного, оперативника, агента; наконец, ассасина. Это прозвучало бы так сентиментально, да и что бы дали мои слова?
- Я думаю, - продолжала она, - Теодора ошибочно приняла мое увлечение теоретической стороной исследований за неприкрытое рвение, за разделяемый энтузиазм. - Она глянула на меня, и на ее лице ненадолго промелькнула улыбка. Она вновь обратила взгляд на лежавшую на столе фишку. Ее убрали, и она заменила ее другой.
- Именно в том году, после того как большинство отгуляло каникулы и вернулось к занятиям, мы начали достигать реальных успехов. Остались лишь самые крепкие. В нашем штате были специалисты по септусу, прикомандированные из мест, где занимаются его производством; эксперты по его изготовлению, применению и побочным эффектам. Это было уже само по себе привилегией; таких людей нельзя встретить случайно. Ты знаешь, что в септус добавляют микроэлементы, которые облегчают отслеживание транзиционеров? - Она смотрела на меня до тех пор, пока мои глаза не расширились. - Без этих элементов трекерам было бы намного сложнее справиться со своей работой. Им пришлось бы полагаться на что-нибудь вроде чистой интуиции. Одним словом, с этими элементами в каждой стандартной дозе септуса они различают что-то вроде разряжающегося дымного следа, оставленного тем, кто только что совершил переход, и могут проследовать по этой слабой нити к его следующему воплощению.
- Серьезно? - спросил я.
- Абсолютно серьезно. - Миссис Малверхилл медленно кивнула, все еще наблюдая за игорным столом. - И мадам д’Ортолан относилась к тому, что мы делали, со всей серьезностью. Она провела много времени на объекте, руководя нашими исследованиями, направляя наши запросы, даже помогая уточнять некоторые абстрактные, умозрительные вещи. Я потратила несколько вечеров только на одно обсуждение с ней теории перехода. Для психопатки у нее довольно острый ум. В то время, я не знала, что так бывает. Однако она была… переполнена энтузиазмом. Стремясь добиться цели, она шла на риск, урезала себя во всем, перенапрягалась. Она позволила транзиционерам, трекерам и химикам, которые производили септус, действительно объединиться, впервые за сотни лет, и многие из нас узнали о таких вещах, знать о которых не были должны никогда.
- Подобно этим микроэлементам.
- Подобно этим микроэлементам, - подтвердила она. - Думаю, она предположила, что моя тяга к знаниям была сосредоточена исключительно вокруг проблемы раскрытия потенциала рандомайзеров и изучения возможности флита без септуса. Я не считаю, что ей могло прийти в голову, будто мною движет просто общее желание узнать все, что смогу, обо всем и, в особенности, о том, что намеренно скрывалось.
Большая часть наших фишек исчезла. Некоторые люди покинули стол, их места заняли другие. Миссис М. положила еще одну фишку на то же поле. Свою я поставил на соседнее.
- Рандомайзеры доставили нам много хлопот. Они были социально некомпетентными, крайне невротичными и насквозь погрязли в проблемах, в том числе зачастую медицинского характера. Отдельной проблемой оказалась их сдержанность. Было легко подняться до презрения к ним, отвергнуть, забыть об их человечности. Иногда казалось, что они намеренно скрывают свои секреты, просто чтобы досадить нам. Нас призывали избегать с ними дружеских контактов, ради объективности они должны были стать нашими подопытными. Они были сломленными, в основном бесполезными людьми, которые представляли угрозу как для себя, так и для окружающих. Мы оказывали им услугу, практически облагораживали, сдерживая их грубые, необузданные силы и придавая им цель, делая их частью программы, которая должна была принести пользу всем.
Мы начали давить на них. Сделать это было довольно нетрудно. Они походили на несговорчивых детей: упрямые, испорченные, часто сознательно препятствовавшие нам, иногда агрессивные. Давление - строгое нормирование пищи и воды, лишение сна, невозможные головоломки, которые они были обязаны решать, выслушивая болезненно интенсивный шум - казалось необходимой дисциплиной, своего рода небольшим дополнительным наказанием, которого они и так заслуживали, и в то же время выглядело совершенно оправданным, потому что мы занимались этим ради исследований, ради науки, ради прогресса и всеобщего блага, и не получали удовольствия от того, что делали; возможно, мы страдали не меньше их, потому что лучше понимали, зачем это делается. Для нас они были чем-то вроде животных, мы же оставались нормально функционирующими человеческими существами: образованными, культурными, чувствительными. Только от лучших следует требовать худшего, как любила говорить мадам д’Ортолан.
Когда я пришла к Теодоре отчасти в дурных предчувствиях после лицезрения того, что было, по сути, сеансом пыток, на котором привязанному к кровати мужчине вводили смесь психотропных препаратов и агрессивных химикатов, она рассказала мне об угрозе, с которой мы столкнулись. Она убедила себя в том, что Концерн и каждый мир, которого он способен достичь, находятся в ужасной опасности извне, что какая-то дьявольская сила вечно испытывает его границы - где бы те ни находились, - и мы обязаны подготовиться к нападению. Я давила на нее так сильно, как только могла, чтобы выудить из нее что-то более конкретное, но так и не поняла, имела ли она ввиду некий анти-Концерн, какую-нибудь не менее масштабную теневую организацию, которая выступала против всего, что мы пытались сделать, намекала на космических пришельцев или, может, сверхъестественных демонов из необъятных измерений. Имело значение лишь то, что оно - они - представляло собой абсолютную и экзистенциальную угрозу существованию Концерна. В таком деле не могло быть ни слишком больших жертв, ни непростительных ошибок. Наш неумолимый долг и наше святое обязательство заключались в том, чтобы, не скупясь, исследовать абсолютно все, что могло помочь в урочный час одержать победу, невзирая ни какие мелкие и неуместные сомнения, которые мы могли испытывать. Мы не могли позволить себе потакать брезгливости; мы должны были быть храбрыми.
Она долго говорила со мной, наверное, с час. В течение этого времени я успокоилась, немного расслабилась и поняла, что больше не ощущаю себя такой подавленной. Я взяла у нее носовой платок и вытерла слезы, сделала несколько глубоких вдохов, кивнула в ответ на ее слова, взяла протянутую ко мне руку, и, почувствовав, что это уместно, обняла ее. Я поблагодарила ее за то, что она выслушала меня, и за то, что предложила взять отгул до конца дня, что я и сделала. В итоге я почувствовала облегчение, потому что поняла, что она сошла с ума, и что скоро все это закончится, или, по крайней мере, закончится моя роль в этом, поскольку я была обязана покинуть это место во имя личного рассудка, личного душевного спокойствия, и если, как я подозревала, мадам д’Ортолан, учитывая, что я могла затаить сомнения относительно происходящего, предпочла бы заключить меня под стражу или даже убить, чем позволить уйти отсюда, то, по крайней мере, моя попытка так или иначе положила бы этому конец. Мне не приходило в голову, что она с большей вероятностью захочет превратить меня из исследователя в исследуемого. Если бы она до меня добралась, то я очутилась бы в обитой войлоком камере или привязанной к кровати. Впоследствии я узнала, что это произошло с парой других инакомыслящих.
Наши фишки были убраны. Миссис М. наклонилась вперед, чтобы поставить новые, едва не зацепив при этом сгребавшую предыдущие лопатку. Она заколебалась, затем кивком указала на столбики наших фишек:
- Сложим их вместе?
- Тебе есть, что терять, - заметил я.
- И все же.
- Тогда конечно. - Я воспользовался рукой, как лопаткой, подтолкнув свой маленький столбик к ее. Она собрала все фишки, что у нас остались, и поместила на свое поле.
- Теодора просчиталась, - продолжила она. - Я знала людей. Я завела связи с некоторыми из трекеров и химиков, взяв кое-кого из них в любовники. У нескольких были также же дурные предчувствия, как и у меня. Кому-то просто требовалось выговориться. Кто-то лишь хотел секса. Когда я ушла, совсем внезапно и без предупреждения, - вопреки тому, что Теодора отправила за мной следить команду наблюдателей и трекеров, набранную сразу после нашего с ней разговора, - от меня не осталось ни следа, ни традиционного дымка, ни пластикового магазина величиной с мою голову, который содержал запас неотслеживаемого септуса в микропилюлях, и которого мне хватило бы до наступления старческого слабоумия, либо до тех пор, пока Теодора, наконец, не схватит меня или не убьет. Я могу даже поделиться, Тэм, - заметила она, взглянув на меня. - Нынче я разбойничья королева. И у меня есть собственная банда головорезов. Не желаешь присоединиться?
Я откинулся назад, глубоко вздохнул, положил руку на лысину и провел по ней.
- А что от меня потребуется делать?
- В открытую - пока ничего. Пока просто имей в виду то, что я тебе рассказала. Держи ушки на макушке, и когда тебе скажут прыгать, прыгай, как надо.
- И это все? Ты могла бы просто послать мне записку.
- Тебе запомнится эта ночь, Тэм, - сказала она, одарив меня холодной улыбкой. - Я многим рисковала, чтобы прийти и увидеть тебя. Этот… подвиг - признак как серьезности моих намерений, так и серьезности ситуации.
- И все-таки, почему я?
- Ты же любимчик Теодоры, не так ли?
- Я?
- Ты еще не трахал ее?
- Нет.
- Невероятно. Она действительно должна быть от тебя без ума.
- Так почему ты решила, что я буду действовать против нее?
- Потому что я знаю, что она - старое злобное еблище, и надеюсь, что ты не такой.
- А что, если ты ошибаешься?
- Так, значит, и ты у нас старое злобное еблище?
- Я имел в виду ее… а в общем, не важно.
- Тогда мы зашли в тупик. Просто я не ошибаюсь насчет нее.
- А? - вырвалось у меня в ответ на чей-то толчок локтем. Я оглянулся и увидел солидную кучу фишек, двигавшихся по столу в нашем направлении неряшливой волной клацающего блестящего пластика.
- Разве это не так? - выдохнула она и очутилась у меня на коленях, обхватила мой живот, обняла и, в разгар глубокого поцелуя, когда ноги ее переплелись под столом с моими, мы перешли обратно в темную спальню моего дома как раз к моменту, когда она выскользнула из меня, а я из нее.
Она приложила палец к моим губам, встала, оделась и ушла.
На прикроватной тумбочке она оставила две крошечные пилюли. Они были точно такими же, как пилюли с септусом, за исключением того, что на в центре одной из граней каждой была не стандартная синяя точка, а почти неразличимая красная.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение далее)