Иэн Бэнкс. Переход. Перевод. 4
Важно! С учетом требований текущего законодательства РФ я напоминаю, что ниже представлен фрагмент перевода художественного произведения, в котором могут эпизодически присутствовать сцены с упоминанием психотропных и наркотических веществ, а также процессов их употребления. Это ни в коей мере не является пропагандой означенного.
Кроме того, текст может содержать нецензурную брань.
В связи с этим перевод не предназначен для чтения лицами моложе 18 лет.
Пациент 8262
Этим утром ко мне на подоконник прилетела маленькая птичка. Я сначала услышал ее, а потом открыл глаза и увидел. Сейчас прекрасный ясный день поздней весны, и воздух полон запахами ночного дождя на свежих листьях. Птица могла целиком уместиться у меня в ладони; она была в крапинку двух оттенков коричневого цвета, у нее были желтый клюв и черные лапки, а по передней кромке ее крыльев шли белые пятна. Она приземлилась прямо напротив, затем подпрыгнула и повернулась так, чтобы можно было тут же вспорхнуть опять. Наклонив свою крошечную головку, птица наблюдала за мной одним черным блестящим глазом.
Кто-то прошаркал по коридору мимо открытой двери моей палаты, и птица улетела. Вначале она как будто провалилась, исчезла, затем снова появилась, мелко вспархивая и энергично трепеща крыльями в течение нескольких секунд, чтобы удержаться в воздухе, потом плотно прижимала крылья к телу, так, что начинала походить на крошечную пернатую пулю, ныряла вниз, подобно летящему снаряду, а следом опять разворачивала крылья и деловито взлетала, вновь набирая высоту. Я потерял ее из виду на фоне ярко-зеленых бликов деревьев.
Мы живем в бесконечности бесконечностей, меняя свои жизни каждой мимолетной мыслью и каждым мимолетным действием, прокладывая курс сквозь мириады возможностей бытия. Я лежу и обдумываю события и решения, которые привели меня сюда, точную последовательность суждений и решений, которая закончилась - на данный момент - тем, что у меня не осталось ничего более конструктивного или срочного, кроме размышлений о них. У меня еще никогда не было так много времени на размышления. Кровать, палата, клиника, само окружение - все это весьма способствует мыслям. С ними у меня возникает ощущение спокойствия, я вижу, что вещи остаются неизменными и содержатся в исправности, не разрушаясь и не подвергаясь заметной энтропии. Я свободен думать, не брошен гнить.
В Детройте я играл в пинбол, в Иокогаме - в патинко, в Ташкенте - в багатель. Я нашел все три игры захватывающими, меня завораживала та случайность, с которой сложный, точно настроенный механизм толкал сверкающие стальные сферы с места на место в окружении, где, в конце концов, всегда побеждала гравитация. Сравнение с нашей собственной жизнью слишком очевидно, и все же оно дает нам слабое представление о наших судьбах и тех путях, что ведут к ним. Это - только намек, поскольку мы погружены в среду, гораздо более сложную, нежели щелкающие и подпрыгивающие стальные шарики и стержни, полосы, буферы и стенки, с которыми они сталкиваются - наш путь, скорее, напоминает броуновское движение частицы в газовой камере, а мы, по крайней мере, номинально, обладаем свободой воли, которая позволяет нам в сжатом, упрощенном виде схватывать вещи, слишком масштабные для того, чтобы пытаться постичь их истинную суть.
Я был путешественником, наладчиком Концерна. Это то, чем я был, во что превратился, то, к чему меня готовили и во что превратили другие, то, чем сделала меня жизнь. Я странствовал по множественным мирам, бороздя взрывной фронт вечно меняющегося, вечно ветвящегося существования, танцуя по спектрам правдоподобного/неправдоподобного, замкнутого/связанного, банального/причудливого, доброго/жестокого, и так далее; способы, которыми мы разработали мир, или колоду миров, подразумевают суждение, оценку и ранжирование. (Этот мир, здесь, правдоподобный, замкнутый, банальный, добрый. Ваш на него похож, за исключением того, что он находится ближе к жестокому концу соответствующего спектра. Гораздо ближе. Вы имели несчастье иметь единственного предка, Еву, и та, полагаю, была не слишком-то хорошей особой. Вините в этом вулканы или еще что-нибудь.)
Разумеется, здесь я не могу никому об этом рассказать, хотя и думал об этом. Я мог бы говорить с ними на моем родном языке, или даже на английском и французском, к которым адаптировался, и которые были моими рабочими языками, тем более что велики шансы на то, что никто не поймет ни единого моего слова, однако это было бы безрассудством. Это было бы потаканием своим желаниям, а я не уверен, что могу позволить себе даже такую мелочь. До текущего момента я сопротивлялся мыслям о своей прошлой жизни, но теперь это начинает казаться мне почти суеверием.
Думаю, в какой-то момент мне придется.
Я хочу, чтобы эта птичка вернулась.
Адриан
Полагаю, мистер Нойс стал для меня кем-то вроде отца. Он был честным мужиком, что тут еще сказать? Из высшего общества, что заметно выделяло его на фоне прочих обитателей Сити. И если подумать так, у них и с честностью было не в ладах, да.
Я снабдил его сына Барни таким количеством пыльцы, которое было способно потопить целый крейсер, хотя не уверен, что мистер Н. знал об этом. Я хочу сказать, он определенно знал, что Барни торчит, или хотя бы догадывался, потому что точно не дурак был, но не думаю, чтобы Барни когда-нибудь говорил ему о том, что в этом был замешан я. Знакомство с его папашей обрело для меня смысл, когда я решил совершить переход к относительной респектабельности. Барни задолжал мне деньжат, и вместо того, чтобы стрясти их с него, я решил скататься на уикенд за город, предложив ему познакомить меня со своей семьей. Я был уверен, что Барни начнет сопротивляться этой идее, но он ухватился за нее. Пожалуй, я чересчур продешевил, но что сделано.
- Да, да, в ближайшие выходные у нас соберется куча народа. Приходи. Да, почему нет.
Мы пили «Болли» в недавно открывшемся баре шампанского в Лаймхаусе, всюду блестящий хром и потрепанная кожа, и мы такие унюхавшиеся под завязку, нервничаем, болтаем не переставая, барабаним пальцами, трясем головами, ну и прочее дерьмо делаем. Я принял гораздо меньше, чем он, но у меня есть такая привычка подхватывать все, что делают люди рядом, пускай технически я не в том состоянии, в котором находятся они. Меня как-то отрядили водителем, и за всю ночь я не выпил ничего крепче газированной минеральной воды - никакой наркоты, - а люди, лишь посмотрев, тут же попытались отобрать у меня ключи от машины, потому что я нес всякую невнятицу, хихикал и улыбался.
То же и со снежком. Я мог перекинуться словечком с клиентами, просто чтобы пообщаться, пока те доходят до кондиции, а в итоге их бурное возбуждение передавалось мне, точно я сам был под кайфом. Понимаете, штука-то в том, что я могу вовремя переключиться. Я был трезв в тот момент, когда кто-то обвинил меня в том, что я подменил «Перье» водкой, и, как только они поняли, что я чист, то обрадовались, что мне можно доверить вести машину, только это всегда имеет свои проблемы, ведь ты выглядишь как актер, ты как будто прикалываешься над ними, притворяясь пьяным, понимаете? Людей это возмущает. Особенно, конечно, если они сами пьяны. Возможен конфликт. Но я даже не думал приколоться. Все вышло случайно. В любом случае, я научился приглушать эффект опьянения и прочего, но все равно этого было недостаточно.
- Какого народа? - с подозрением спросил я у Барни.
- Не знаю, - ответил Барни, оглядываясь по сторонам. Он улыбнулся столику, за которым обосновалась компания из трех девушек. В этом местечке собиралось немало талантов. Барни был выше и блондинистей меня, в то время как я был среднего роста и темноволосым. Он занимался спортом, но лицо у него было одутловатым, что наводило на мысли о том, что парня разнесет, стоит ему только бросить тренироваться. Или нюхать. А меня называли жилистым.
- Просто люди. - Глядя на меня, он попытался выдавить из себя нечто среднее между хмурой гримасой и улыбкой, и махнул в пространство рукой. - Люди. Ты знаешь, люди.
- Прости, кореш, - сказал я. - Я не думайю, что могу справиться с таким уровнем детализации. Ты можешь быть чуть менее конкретным? - Как я уже говорил, я из торговцев, а у них говорят так: «думайю».
Барни помялся.
- Просто я не знаю…
- Бродяги? Короли? - я был раздражен тем, что мы топчемся на месте.
- Ну заебись, - сказал Барни. - Это люди. Я не могу сказать. Люди как я, как ты. Ладно, может, не как ты, но - люди.
Он бросил взгляд на дверь, ведущую в уборную. Всего минут пятнадцать прошло с того момента, как он в последний раз зарядился, но я почувствовал, что он готовится к большему.
- Люди, - сказал я.
- Люди, - вторил Барни. Он похлопал по карману, где лежала заначка, и решительно кивнул.
Барни никогда не был силен в мелочах. Это было одним из факторов, делавших его не очень хорошим трейдером. Это, а также страстная любовь к порошку.
- Значит, в эти выходные? - спросил я.
- В эти выходные.
- Уверен, что для меня там найдется местечко?
Он фыркнул:
- Конечно, там найдется гребаное местечко.
Конечно, там было дофига места, ведь это же был чертов особняк, не так ли? Спетли-Холл в Саффолке, недалеко от Бери-Сент-Эдмундса. Один из таких уголков, где вы проезжаете красивую заброшенную сторожку как из сказки, а потом начинаете спускаться по дороге, гадая, неужели весь этот здоровенный прикол из бесконечного парка и сумасшедших просторов с пасущимися на них стадами оленей стоит тут с незапамятных времен.
Затем вырастает этот рукотворный утес, усеянный статуями и урнами, и высокими украшенными окнами, он походит на слегка уменьшенную копию Букингемского дворца, и вы уже подозреваете, что, наконец, добрались до хаты. Тем не менее, ни дворецкого, ни лакеев вы так и не увидите. Неужели придется самому парковать свою машину?
Все же меня встретил некий слуга, который помог мне с сумками, пока я тяжело взбирался по ступенькам к парадной двери. Он даже извинился за то, что не вышел поприветствовать меня, так как буквально только что провожал других гостей до их комнаты.
На деле все тут принадлежало жене, миссис Нойс. Она была огонь и настоящей Леди с большой буквы Л притом. Она вышла замуж за мистера Н., и вдвоем они унаследовали эти владения. В тот уикенд у них собралось не меньше двадцати гостей. Я все еще не уверен в том, что мне довелось увидеть их всех разом в одном месте. Миссис Н. была пожилой седовласой красавицей, не надменной, но аристократичной, она пыталась собирать всех на ужин и завтрак в одно и то же время, но была одна пара, которой нужно было задержаться в ночь пятницы в Лондоне, кто-то прихватил простуду, и была еще пара детей, которых нужно было рано уложить в постель, и так далее, и, словом, я не думаю, что нам тут удалось собрать кворум, понимаете?
Еще оказалось, что я практически попал в яблочко, задав Барни шутливый вопрос о том, были ли среди приглашенных короли, так как нам представили дальнего отпрыска королевских кровей с подругой.
Свою текущую основную девушку я оставил дома. Звали ее Лизанной, она была красоткой, танцовщицей с ногами от ушей и потрясающими натуральными белыми волосами, но у нее был этот жуткий скауз , которым можно было травить сталь. Ну и, откровенно говоря, она отвлекала. К тому же Лизанна была одной из таких девушек, которым никогда не удается скрыть факта, что они постоянно находятся в поиске рыбки покрупнее. Я был определенно выгоднее ее предыдущего бойфренда, очередного дилера на уровень или два ниже по цепочке спроса, но никогда не обманывал себя мыслями о том, что был ее идеалом. Какое-нибудь место, вроде Спетли-Холла, полного богатеев и крутых пташек, было бы для нее слишком заманчивым, что бы там она ни говорила, как сильно любит меня и какая она моя навеки. Только неприятностей бы нажила. Выставила бы на посмешище и себя, и меня, и в итоге только испортила бы себе жизнь.
Хуже всего, однако, то, что она все-таки могла преуспеть, смывшись с каким-нибудь чокнутым мажором, и кинув меня, как какого-нибудь задрота. Скажете, не могло такого быть, а?
Я затронул эту тему во время игры в бильярд тем поздним субботним вечером, и так, можно сказать, познакомился с мистером Нойсом. К тому моменту нас осталось только двое. Все остальные разбрелись по койкам. Обошлось без химической поддержки с моей стороны. Бильярд вам не снукер, в него играют только самые сливки.
- Ты действительно так равнодушен к этому, Адриан? - спросил он, потерев кончик кия зеленым мелом.
Он стряхнул лишнее и улыбнулся мне. Мистер Н. был крупным, веселым мужчиной, довольно легким на подъем для дородного джентльмена. У него были седеющие волосы соломенного цвета и густые черные брови. Он носил очки в толстой оправе, которые в те времена были еще в моде. Еще бы сигару дать, и вылитый Граучо Маркс выйдет. Мы оба повесили наши смокинги на спинки стульев. Он ослабил галстук-бабочку. Я отцепил свой. Мысленно я сделал для себя пометку купить подходящий. Даже если бы я не столкнулся с этой канителью по завязыванию галстука в начале вечера, я мог бы держать его в кармане и все это время носить галстук на клипсе, а ближе к концу подменить на настоящий, оставив тот болтаться развязанным. Выглядело бы шикарнее. Как и в случае миссис Н., папаше Барни то ультраформальное шмотье, в котором большинство из нас чувствует себя ужасно неловко, казалось, подходило идеально.
В тот уикенд я осознал, насколько богатые помешаны на том, чтобы красиво одеваться. Притом, для этого у них разработана целая система. Своя одежда для утра, своя для послеполуденного времени, для ужина, верховой езды, охоты (точнее, разные наборы одежды для разных видов охоты, не говоря уже о рыбалке), катания на лодке, обычных прогулок на природе, вылазок в ближайший город и поездок в Лондон. Они всегда стремились в Лондон, даже если начинали далеко к северу оттуда. Что-то, связанное с поездами, наверное. В этом свете даже их повседневная одежда становилась Повседневной Одеждой, а не просто удобными вещами, в которых тебе привычно разгуливать.
- К чему, к отношениям, мистер Н.?
- Прошу, зови меня Эдвард. Да, к отношениям. - У него был мягкий, низкий голос. Приятный, но не слащавый. - Это ужасно неромантичный взгляд на вещи, не правда ли?
Я усмехнулся в ответ, изготовился и запустил белый шар. Я достаточно легко освоил правила игры в бильярд, хотя игра все еще казалась мне порядком бессмысленной.
- Ну, говорят, что все в мире продается, не так ли, Эдвард?
- Хм. Некоторые люди - да.
- Я думал, что вы, учитывая ваше положение, согласитесь, - сказал я. Мистер Н. был старшим партнером в одной из самых известных брокерских фирм Сити и, как говорили, был просто набит деньгами.
- Я отношусь к рынку, как к рынку, - согласился он и сделал удар, на мгновение залюбовавшись им. - Неверно поступать иначе, - улыбнулся он мне. - И, полагаю, дорого.
- Да, но такова и вся жизнь, - сказал я. - Вы так не думаете? Я имею в виду, когда люди придумывают себе эти сказки о настоящей любви и тому подобном, но когда до нее доходит дело, они начинают оценивать себя с позиции рынка брачных услуг, или с позиции рынка отношений, не суть, в общем - понимаете меня? Уродливые люди знают, что от красавиц могут ожидать только пинка под зад. Красавцы могут оценивать себя и других людей, выстраивать иерархию. Как в статистике для сквоша, - ухмыльнувшись, добавил я. - Вы знаете свое место и можете бросить вызов кому-то, кто немного выше вас, или получить вызов от кого-то немного ниже, но если попытаетесь расширить охват, вас ждет позор. Примерно так.
- В статистике для сквоша, - повторил мистер Н. Он вздохнул и сделал удар.
- Дело в том, - сказал я, - что люди начинают с того социального уровня, который получили при рождении, но они могут воспользоваться своей внешностью, верно? Бить внешкой, быть дерзким. Или талантливым. Так делают футболисты. Кинозвезды. Рок-звезды. Супердиджеи, да кто угодно. Внешность приносит тебе деньги и славу. Но суть в том, что внешность ликвидна, понимаете? Особенно у девушек. Внешка - это ключ от всех дверей, главное уметь им пользоваться. Такая девушка, как моя Лизанна, например - она прекрасно это знает. Она умеет пользоваться своей внешностью, и, слава богу, делает это. Она считает, что способна на большее, чем я. Во всяком случае, если брать меня на данном этапе. Так что она воспользуется любым шансом, чтобы перепродать себя подороже и подняться еще. Что ж, она честно играет. Хоть и, естественно, не без рисков. Это чем-то похоже на горное восхождение. Главное - внимательно изучить новую контору перед тем, как расстаться с долей собственности в той, на которую ты полагался до сих пор.
- Действительно, дерзко.
Я ухмыльнулся, чтобы показать, что оценил шутку, какой бы двусмысленной она мне ни показалась.
- Но я же не могу винить ее за это? Хочу сказать, если бы я сам нашел девушку покрасивее или просто красивую, но более образованную, более искушенную, то я бы бросил Лизанну ради нее. - Я одарил его нахальной улыбкой и пожал плечами. - Все по-честному.
- А «подняться» будет, соответственно, означать «подняться к еще большим деньгам», я правильно понимаю?
- Жизнь - это игра, в которой побеждает тот, кто уйдет, забрав больше всего призов. Не спрашивайте, кто это сказал, но это правда, согласитесь?
- Хорошо, - сказал мистер Н., взвешивая слово. - Ты должен быть осторожен. Одна из самых мудрых вещей, которые мне когда-либо говорили, заключалась в том, что если все, о чем ты заботишься, это деньги, то только деньги позаботятся о тебе. - Он посмотрел на меня. В ответ я одарил его улыбкой. Он вздохнул и принялся изучать поверхность стола. - Я полагаю, это означает, что если тебе нет дела до людей, то когда ты будешь стареть и увядать, только наемные сиделки, и, пожалуй, те, кого мы привыкли называть содержанками, будут за тобой присматривать.
- Да… Что ж, Эдвард, я подумаю над вашими словами, когда это произойдет.
Мистер Н. подошел к тумбочке, где стояли наши напитки, и отхлебнул виски.
- Ну, полагаю, раз вы оба знаете, на чем стоите… - он склонил голову на бок. - Вы ведь оба знаете, не так ли? Вы это обсуждали?
Я поморщился.
- Да это и так… ясно.
- Ясно? - улыбнулся мистер Н.
Я кивнул:
- Это элементарно.
- И разве в вашем ужасающе транзакционном взгляде на отношения нет места для любви, а, Адриан?
- Ну да, конечно, - беззаботно сказал я. - Когда она так рядом. А ты просто не впускаешь ее в свою жизнь. Да?
Он лишь улыбнулся и нанес удар по шару.
- Штука в том, - сказал я, - что при всем к вам уважении, Эдвард, вы можете позволить себе думать так, как думаете, и чувствовать то, что чувствуете, только потому, что вы вроде как уже получили все, понимаете? - Я широко улыбнулся ему, чтобы показать, что в моем высказывании нет ни капли зависти, ни наезда. - Любимая жена, семья, важная работа, загородный особняк, квартира в Лондоне, катание на лыжах в Клостерсе, плавание по Средиземному морю, все, что захотите. Вы поднялись на вершину и можете себе позволить наблюдать за всеми с вашей высоты, так? А я, я все еще карабкаюсь по предгорьям. По колено в осыпи, наверх, в недосыпе, йоу. - Он рассмеялся. - И таково большинство. Нам важно быть прозорливыми, важно видеть жизнь такой, какая она есть для нас. - Я пожал плечами. - Так что мы следим за номером один. Вот и все.
- А какой видится жизнь тебе, Адриан?
- Она хороша, благодарю.
Я нанес удар. Бесполезно; шар только крутится вокруг да около и никак не попадет в лузу.
- Хорошо, я рад за тебя. Барни высоко отзывался о тебе. Чем ты планируешь заниматься?
- Веб-дизайном. У меня есть своя компания. - То было сущей правдой, пускай и с некоторыми оговорками.
- Хорошо. Я надеюсь, дела у тебя пойдут в гору, но ты должен знать, что никакой успех не освобождает от ответственности. - Он нагнулся над столом, оценивая шансы на попадание.
- Что ж, каждый из нас несет свой крест, Эдвард, в этом нет никаких сомнений.
Он сделал удар и медленно распрямился.
- Что ты думаешь о Барни?
Он следил за тем, как шары катятся по сукну, сталкиваясь друг с другом. На меня он не смотрел. Нахмурившись, он потер мелом свой кий.
Ах вот оно что. Я среагировал недостаточно быстро. Еще удар.
- Он отличный парень, - сказал я. - Потрясающая компания.
Я напустил на себя немного огорченный вид. Когда Эдвард повернулся ко мне, я выдохнул и сказал:
- Хотя он мог бы выбирать друзей получше. - Я невинно засмеялся. - Не считая, конечно, присутствующих здесь.
Мистер Н. не улыбался. Он нагнулся, чтобы прицелиться снова.
- Я беспокоюсь за то, что он слишком увлечен собой. Я говорил с людьми из «Барнс Фаплиш». - То была брокерская контора, в которой работал Барни. Мистер Н. считал, что было бы неправильным устроить парня на работу в собственную фирму сразу после выпуска. Барни сам сказал мне, что ему придется сильно покорпеть, чтобы пробиться из Итона в Оксфорд, и что он едва набрал 2,2. Что бы это ни значило. Похоже, совсем какую-то мелочь. - Они немного обеспокоены, - продолжил мистер Н. - Он не оправдывает возлагаемых на него надежд. И они не могут позволить этому длиться вечно. Старые времена, когда любой идиот мог стать брокером, давно прошли. Сегодня этого уже недостаточно. - Он осклабился в улыбке, но глаза его были серьезны. - В конце концов, на карту поставлена фамилия.
- Мы ведь все немного куролесим в юности, разве не так? - предположил я. Похоже, Эдварда это не убедило. - Он повзрослеет, - добавил я уже более серьезным тоном. Я мог нести такое дерьмо, выглядя при этом убедительно, поскольку был немного старше Барни. - Слушайте, мистер Н., Эдвард, когда у парня успешный отец, знаете, какое на него оказывается давление? Ты чувствуешь, как за тобой следят, все время следят, знаете? Я знаю. Над тобой постоянно висит груз ответственности, ты живешь в его тени, и это ужасно. Вы можете этого не замечать, но ведь вы стоите где-то там, на вершине, верно?
Он улыбнулся. Возможно, немного печально.
- Что ж, как ты сказал, ему следовало бы выбирать друзей получше, - сказал он, опираясь на кий и оглядывая стол. - Не хочу показаться каким-нибудь викторианским отцом семейства, но ему не помешало бы стать более рассудительным.
- Вы, наверное, правы, Эдвард, - сказал я, взяв в руки кий. - Моя теория заключается в том, что он слишком хорош.
- Слишком хорош?
- Он воспринимает все слишком просто, думает, что мир лучше, чем это есть на самом деле. Ожидает, что все будут такими же мягкими и добродушными, как он. - Я покачал головой и пригнулся, чтобы нанести удар. - Это опасно.
- Возможно, ты захочешь наставить его в жизни. Хороший был удар.
- Спасибо. Я могу, - сказал я. - Я хочу сказать, что уже делал это, но могу уделять этому больше внимания. Если вы захотите. Не знаю, будет ли он меня слушать, но я могу попытаться.
- Я был бы очень признателен, - улыбнулся мистер Н.
- Буду рад заняться этим, Эдвард.
- Хм, - он задумался. - В следующем месяце мы отправляемся пострелять в Шотландию. Барни и Дульсима сказали, что будут там в первую неделю, хотя я ожидаю, что в последний момент он снова найдет предлог, чтобы не явиться. Думаю, что наша компания ему скучна. Ты стреляешь, Адриан?
(Отлично, думаю я. Я могу организовать Барни недельное кокаиновое пиршество в обмен на его обещание присоединиться к прогулке. Так мне удастся зацепиться за мистера Н.!)
- Никогда не пробовал, Эдвард.
- Тебе стоит попробовать. Не желаешь ли присоединиться к нам?
Мадам д’Ортолан
Мистер Кляйст решил, что с учетом обстоятельств леди восприняла новости на удивление хорошо. Он совершил то, о чем не задумывался на протяжении всего времени, что работал на госпожу - потревожил ее, пока она была в туалетной комнате. Она позвала его и продолжала наносить макияж, сидя за столиком, в то время как он стоял позади нее. Они посмотрели друг на друга через зеркало. Перед тем, как принять его, мадам д’Ортолан накинула пеньюар; однако он обнаружил, что если позволит своему взгляду опуститься ниже, то увидит большую часть ее грудей. Он отступил на полшага, дабы уберечь обоих от неловкой ситуации. Между ними никогда не возникало ничего подобного. Тем не менее, когда кот г-н Памплмусс, извернувшись, выскользнул из-под табурета, на котором сидела хозяйка, и пристально посмотрел на него, во взгляде животного мистер Кляйст прочитал обвинение.
Мадам д’Ортолан вздохнула.
- Хармайл?
- Боюсь, что так, мэм.
- Мертв?
- Бесповоротно.
- Стало быть, наш мальчик вышел из-под контроля.
- Именно так, мэм, можно сказать, что он пустился по совершенно противоположному пути, не в том направлении и довольно быстро.
Мадам д’Ортолан одарила мистера Кляйста таким сухим испепеляющим взглядом, от которого содрогнулось бы большинство мужчин. Мистер Кляйст был не из робкого десятка.
- Его все еще отслеживают?
- Минуту. Двое из пяти докладывают, что им, образно говоря, удалось удержаться на волоске. Тем не менее, проследить за его следующим переходом будет, по-видимому, проще.
- Доставьте его, - велела она. - Разбитым, но невредимым. - Мистер Кляйст понимающе кивнул. - И займитесь всеми корректными целями индивидуально и одномоментно. - Он кивнул. - Немедленно, - добавила она, взяв в руки расческу.
- Конечно, мэм.
Мистер Кляйст сделал все возможное, чтобы как бы невзначай отвесить пинка г-ну Памплмуссу, однако животное легко уклонилось от его ноги и самодовольно мяукнуло.
Транзиционарный
Я морщу нос, высмаркиваюсь, оглядываюсь. Я нахожусь в другой версии здания, где располагался клуб «Перинеум», и где лорд Хармайл - в этот самый момент, следует полагать - лежит на полу, корчится и булькает в ожидании кровавой смерти.
В этой реальности в доме на Вермин-стрит находится парфюмерный магазин. Большая часть панелей из темного дерева закрыта изысканными настенными коврами и кремовыми световыми панелями, которые освещают мягким светом несколько каплевидных флаконов с духами, выстроившихся на стеклянных полках. Воздух пропитан обворожительными ароматами, так что никто ничуть не удивлен тому, что я только что чихнул. Состоятельная клиентура состоит в основном из дам. Одна или две пришли с джентльменами, и есть еще пара мужчин без сопровождения, не считая меня. Продавцы в основном - очень симпатичные молодые люди. Один в особенности утонченный экземпляр, высокий и смуглый, улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ и ощущаю внутри себя легкое волнение.
Вот оно что. Я никогда не задумывался о том, что могу быть геем, но, по крайней мере, не полетел сейчас на пол, пересчитывая щели в паркете. И, кажется, хотя бы на данный момент я оставил свое ОКР позади. Мои языки: английский, испанский, португальский, французский, немецкий, кантонский диалект и еще кое-что поверхностно.
Я быстро изучаю свое одеяние в зеркале в полный рост. Одет я так же, как и в тот момент, когда был с лордом Хармайлом (интересно, является ли он уже покойным лордом Хармайлом?). У меня длинные темные завитые волосы, что, по-видимому, соответствует текущей моде, хотя, должен сказать, мне они идут особенно хорошо. Не удивительно, что молодой ассистент одарил меня улыбкой. Проверяю руки на наличие следов крови. Если бы они были, это было бы необычным и вызвало тревогу, однако мои руки всегда смотрятся безупречно. У меня очень бледные руки, красиво ухоженные, и на каждой фигурирует по два кольца из серебра или белого золота.
Нет времени прохлаждаться. Еще одна сожалеющая улыбка привлекательному молодому ассистенту, и я направляюсь к двери, на ходу проверяя бумажник, документы и коробочку ормолу с пилюлями внутри. Согласно моему британскому паспорту, я - мистер Марканд Ис. С этим все в порядке. Бумажник полон крупных белых банкнот и нескольких, судя по всему, важных кусочков пластика со встроенными серебристыми чипами.
На улицу. Все так же нет дирижаблей. Dommage!
Вместе с тем: над относительно невысокими зданиями безмятежно проплывает в западном направлении очень большой самолет. Я взмахиваю тростью, призывая такси - жужжащую горбатую штуковину, которая, как я предполагаю, работает от электричества - и приказываю таксистке отвезти меня в аэропорт.
Женщина в отражении зеркала морщит брови.
- Какой именно?
Ах, этот большой Лондон; Londres grande! Просто прелестно.
- Куда направляется этот самолет? - спрашиваю я, указывая своей тростью.
Она высовывается из окна и щурится:
- Ифроу, я думайю.
- Тогда туда.
- Эта стоит денег.
- Не сомневаюсь. А теперь поезжайте.
Мы отправляемся. «Плайт, Ешушдоттир, Крайк, Херцлофт-Байдекерн, Облик, Малверхилл», - бормочу я себе под нос. Мне приятно просто повторять эти слова. Полагаю, они стали для меня мантрой. Таксистка с подозрением поглядывает на меня в зеркало. «Плайт, Ешушдоттир, Крайк, Херцлофт-Байдекерн, Облик, Малверхилл», - улыбаясь, повторяю я.
- Касскажеш, друг.
Я откидываюсь на спинку и смотрю на то, как за окном скользят другие участники относительно спокойного уличного движения и довольно кричащие уличные постройки. Мое сердце билось довольно быстро начиная с того момента, как я совершил переход,- ладно, полагаю, с момента убийства лорда Хармайла. А теперь оно начинает замедляться, предоставляя мне возможность поразмыслить.
Конечно же, я размышляю о том бедолаге, который остался разбираться с последствиями моих действий, в особенности столь неприятных и драматичных, как убийство. Интересно, на что это для них похоже? Предположительно, они ничего не знают о том, что произошло, пока я не уйду, но мне всегда было любопытно, правда ли это? Действительно ли они не подозревают о том, что я заставляю их делать, даже когда я это делаю? Разве они не присоединятся ко мне в момент перехвата, чтобы - будучи, несомненно, напуганными и недовольными - наблюдать за тем, как их тела подчиняются любым действиям, которые я сочту нужными для выполнения своих приказов?
Или они действительно ничего не замечают и просыпаются, внезапно обнаруживая себя - как в случае только что проведенной операции - рядом с умирающим человеком, с кровью на руках и на глазах потрясенных свидетелей? Что они станут делать в таких обстоятельствах? В ужасе отшатнутся, воскликнув: «Но это был не я!»? Маловероятно. Полагаю, лучше всего бежать. Возможно, было бы только лучше, если бы несчастные ублюдки падали замертво, как только я их покидаю. Я пытался уточнять об этом, однако Концерн по своей природе очень консервативен и скрытен, и даже исследователи, технические специалисты и эксперты, чья работа заключается в том, чтобы знать о таких вещах, не расположены разглашать соответствующие ответы.
Существуют те, у кого определенно есть ответы на эти и многие другие вопросы. Мадам д’О. должна знать; миссис М. тоже должна, и доктор Плайт, и профессоре Лоссельс, и остальные в Центральном Совете. По всей вероятности, существует целое подразделение… хм, по какой-то причине я не хочу думать о нем, как о Концерне. Я нахожусь в одном из миров, где его можно осмыслить как l’Expédience .
Не важно. Есть целая группа экспертов, которые изучали, что происходит, когда кто-нибудь вроде меня перехватывает ранее существовавшего человека в другой реальности, а затем снова покидает его, но l’Expédience не считает меня одним из тех, кому следует знать о результатах исследований. А мне бы очень хотелось знать. Я проводил собственные небольшие эксперименты, пытаясь порыться в воспоминаниях или чувствах, пытаясь отыскать какой-нибудь след личности, которую я вытеснил, однако до сих пор такой заместительный самоанализ не давал мне ничего, кроме перманентного чувства собственной глупости.
Очевидно, что я наследую что-то от характера человека, сущность которого присваиваю себе. Должны быть, отсюда происходят и ОКР, и сексуальные наклонности, и вкус к, в различной степени, кофе, чаю, шоколаду, пряному молоку, крепкому ликеру, пресной или острой пище, или черносливу. На протяжении многих лет я обнаруживал, что изучаю реальность, где нахожусь, глазами человека, который явно является терапевтом, хирургом, ландшафтным дизайнером, математиком, инженером-конструктором, животноводом, судебным юристом, страховым оценщиком, отельером и психиатром. Я чувствую себя как дома в окружении этих профессий. Как-то я был проектировщиком канализационных систем, который к тому же являлся серийным убийцей. (Да, знаю, но прошу позволения считать меня, скорее, ассасином. Я даже согласен на наемного убийцу, если так будет понятнее, что то, что я делаю, я делаю, исходя из осознанного выбора, а не какого-то грязного психотического побуждения. Хотя могу допустить, что значимость этого различия способна ускользнуть от моих жертв.) В тот раз мне пришлось подавлять желание душить проституток, чтобы выполнить миссию, состоявшую в том, чтобы выследить и похитить (Вот! Заметьте! Не убивать!) свою добычу.
В то же время, я никогда не был женщиной, что немного странно и даже слегка разочаровывает. Очевидно, всему есть пределы.
А использовались ли тела, в которых я живу, более одного раза? Я никогда не посещал одно и то же тело дважды - в действительности, я редко возвращаюсь в одну и ту же реальность.
Эти перехватываемые личности проживают совершенно полноценные жизни перед тем, как я в них вторгнусь. У них есть прошлое, карьеры, взаимоотношения, как личные, так и деловые; все, чего только можно ожидать. «Мои» жены, партнеры, подруги, «мои» дети и «мои» лучшие друзья встречали меня без тени смущения и иных признаков того, что я веду себя как-то странно или несвойственно себе. Кажется, я знаю, как вести себя, когда я - это кто-то другой: так же естественно, как самый одаренный актер; и когда я копаюсь в своих/его воспоминаниях, то не нахожу никаких следов предыдущего контакта с Концерном - или как бы тот ни назывался на местном уровне - или подготовки к тому, что было.
Я извлекаю крохотную коробочку ормолу и изучаю ее. В следующий раз я, вероятно, возьму одну из крошечных капсул, которые лежат внутри нее, находясь в десяти километрах над Атлантикой, или над Альпами, или глядя с высоты на Сахару. Или я мог бы дождаться прибытия, куда бы ни решил направиться. В любом случае, как же эти маленькие белые пилюли - достаточно крохотные, чтобы три-четыре из них поместилось на ногте мизинца - на самом деле работают? Кто производит их, где? Кто изобрел их, попробовал и испытал? Я использую коробочку с подсластителем самым обычным образом, извлекая из нее обыкновенный подсластитель, который любой соблюдающий диету человек может положить в чай или кофе (конечно, часто залезая при этом носом в блестящую кремовую булочку). Он практически не отличим от особых пилюль за исключением того, что на нем отсутствует едва заметная невооруженным взглядом крошечная синяя точка в центре одной из граней. Я открываю коробочку ормолу и подменяю подсластитель.
Сама по себе коробочка - довольно изящное изобретение. При использовании по назначению она будет с радостью выдавать тебе подсластитель и только подсластитель, пока тот не закончится; только удерживая и нажимая на нее, можно получить доступ к небольшому отсеку внутри, где хранится настоящее богатство, маленькие пилюли, одна из которых заставит тебя флитировать и создаст переход, перебрасывающий тебя в другую душу и другой мир.
Вопросы, вопросы. Я знаю, в каком направлении мне следует думать. Мне следует думать, что однажды смогу возвыситься до уровня мадам д’Ортолан и ей подобных, и отыскать некоторые ответы. Аннулирования каждого в списке моих приказов было бы достаточно, чтобы обеспечить себе такое повышение - мне следует подумать и об этом тоже; такая плотная цепочка аннулирований потребовала бы от меня лучшей работы, при том, что успех был бы отнюдь не гарантирован.
В любом случае - прискорбно, но что касается целей мадам д’Ортолан, - у меня нет намерения убивать людей из списка. Напротив: я спасу их, если сумею (если повезет - в каком-то смысле я уже это сделал). Напротив, в этом вопросе я намерен пойти совершенно диаметрально противоположным путем.
Конечно, я уже это сделал; лорда Хармайла вообще не было в списке.
Прим.:
* Багатель - род бильярда, предшественник пинбола.
* Скауз - акцент и диалект, исторически возникшие в Ливерпуле, а затем распространившиеся и на его окрестности.
* "Ифроу", «Eafrow» - искаженное произношение названия аэропорта «Хитроу» («Heathrow»).
* "l’Expédience" - «Целесообразность» (фр.)
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение будет)
Кроме того, текст может содержать нецензурную брань.
В связи с этим перевод не предназначен для чтения лицами моложе 18 лет.
Пациент 8262
Этим утром ко мне на подоконник прилетела маленькая птичка. Я сначала услышал ее, а потом открыл глаза и увидел. Сейчас прекрасный ясный день поздней весны, и воздух полон запахами ночного дождя на свежих листьях. Птица могла целиком уместиться у меня в ладони; она была в крапинку двух оттенков коричневого цвета, у нее были желтый клюв и черные лапки, а по передней кромке ее крыльев шли белые пятна. Она приземлилась прямо напротив, затем подпрыгнула и повернулась так, чтобы можно было тут же вспорхнуть опять. Наклонив свою крошечную головку, птица наблюдала за мной одним черным блестящим глазом.
Кто-то прошаркал по коридору мимо открытой двери моей палаты, и птица улетела. Вначале она как будто провалилась, исчезла, затем снова появилась, мелко вспархивая и энергично трепеща крыльями в течение нескольких секунд, чтобы удержаться в воздухе, потом плотно прижимала крылья к телу, так, что начинала походить на крошечную пернатую пулю, ныряла вниз, подобно летящему снаряду, а следом опять разворачивала крылья и деловито взлетала, вновь набирая высоту. Я потерял ее из виду на фоне ярко-зеленых бликов деревьев.
Мы живем в бесконечности бесконечностей, меняя свои жизни каждой мимолетной мыслью и каждым мимолетным действием, прокладывая курс сквозь мириады возможностей бытия. Я лежу и обдумываю события и решения, которые привели меня сюда, точную последовательность суждений и решений, которая закончилась - на данный момент - тем, что у меня не осталось ничего более конструктивного или срочного, кроме размышлений о них. У меня еще никогда не было так много времени на размышления. Кровать, палата, клиника, само окружение - все это весьма способствует мыслям. С ними у меня возникает ощущение спокойствия, я вижу, что вещи остаются неизменными и содержатся в исправности, не разрушаясь и не подвергаясь заметной энтропии. Я свободен думать, не брошен гнить.
В Детройте я играл в пинбол, в Иокогаме - в патинко, в Ташкенте - в багатель. Я нашел все три игры захватывающими, меня завораживала та случайность, с которой сложный, точно настроенный механизм толкал сверкающие стальные сферы с места на место в окружении, где, в конце концов, всегда побеждала гравитация. Сравнение с нашей собственной жизнью слишком очевидно, и все же оно дает нам слабое представление о наших судьбах и тех путях, что ведут к ним. Это - только намек, поскольку мы погружены в среду, гораздо более сложную, нежели щелкающие и подпрыгивающие стальные шарики и стержни, полосы, буферы и стенки, с которыми они сталкиваются - наш путь, скорее, напоминает броуновское движение частицы в газовой камере, а мы, по крайней мере, номинально, обладаем свободой воли, которая позволяет нам в сжатом, упрощенном виде схватывать вещи, слишком масштабные для того, чтобы пытаться постичь их истинную суть.
Я был путешественником, наладчиком Концерна. Это то, чем я был, во что превратился, то, к чему меня готовили и во что превратили другие, то, чем сделала меня жизнь. Я странствовал по множественным мирам, бороздя взрывной фронт вечно меняющегося, вечно ветвящегося существования, танцуя по спектрам правдоподобного/неправдоподобного, замкнутого/связанного, банального/причудливого, доброго/жестокого, и так далее; способы, которыми мы разработали мир, или колоду миров, подразумевают суждение, оценку и ранжирование. (Этот мир, здесь, правдоподобный, замкнутый, банальный, добрый. Ваш на него похож, за исключением того, что он находится ближе к жестокому концу соответствующего спектра. Гораздо ближе. Вы имели несчастье иметь единственного предка, Еву, и та, полагаю, была не слишком-то хорошей особой. Вините в этом вулканы или еще что-нибудь.)
Разумеется, здесь я не могу никому об этом рассказать, хотя и думал об этом. Я мог бы говорить с ними на моем родном языке, или даже на английском и французском, к которым адаптировался, и которые были моими рабочими языками, тем более что велики шансы на то, что никто не поймет ни единого моего слова, однако это было бы безрассудством. Это было бы потаканием своим желаниям, а я не уверен, что могу позволить себе даже такую мелочь. До текущего момента я сопротивлялся мыслям о своей прошлой жизни, но теперь это начинает казаться мне почти суеверием.
Думаю, в какой-то момент мне придется.
Я хочу, чтобы эта птичка вернулась.
Адриан
Полагаю, мистер Нойс стал для меня кем-то вроде отца. Он был честным мужиком, что тут еще сказать? Из высшего общества, что заметно выделяло его на фоне прочих обитателей Сити. И если подумать так, у них и с честностью было не в ладах, да.
Я снабдил его сына Барни таким количеством пыльцы, которое было способно потопить целый крейсер, хотя не уверен, что мистер Н. знал об этом. Я хочу сказать, он определенно знал, что Барни торчит, или хотя бы догадывался, потому что точно не дурак был, но не думаю, чтобы Барни когда-нибудь говорил ему о том, что в этом был замешан я. Знакомство с его папашей обрело для меня смысл, когда я решил совершить переход к относительной респектабельности. Барни задолжал мне деньжат, и вместо того, чтобы стрясти их с него, я решил скататься на уикенд за город, предложив ему познакомить меня со своей семьей. Я был уверен, что Барни начнет сопротивляться этой идее, но он ухватился за нее. Пожалуй, я чересчур продешевил, но что сделано.
- Да, да, в ближайшие выходные у нас соберется куча народа. Приходи. Да, почему нет.
Мы пили «Болли» в недавно открывшемся баре шампанского в Лаймхаусе, всюду блестящий хром и потрепанная кожа, и мы такие унюхавшиеся под завязку, нервничаем, болтаем не переставая, барабаним пальцами, трясем головами, ну и прочее дерьмо делаем. Я принял гораздо меньше, чем он, но у меня есть такая привычка подхватывать все, что делают люди рядом, пускай технически я не в том состоянии, в котором находятся они. Меня как-то отрядили водителем, и за всю ночь я не выпил ничего крепче газированной минеральной воды - никакой наркоты, - а люди, лишь посмотрев, тут же попытались отобрать у меня ключи от машины, потому что я нес всякую невнятицу, хихикал и улыбался.
То же и со снежком. Я мог перекинуться словечком с клиентами, просто чтобы пообщаться, пока те доходят до кондиции, а в итоге их бурное возбуждение передавалось мне, точно я сам был под кайфом. Понимаете, штука-то в том, что я могу вовремя переключиться. Я был трезв в тот момент, когда кто-то обвинил меня в том, что я подменил «Перье» водкой, и, как только они поняли, что я чист, то обрадовались, что мне можно доверить вести машину, только это всегда имеет свои проблемы, ведь ты выглядишь как актер, ты как будто прикалываешься над ними, притворяясь пьяным, понимаете? Людей это возмущает. Особенно, конечно, если они сами пьяны. Возможен конфликт. Но я даже не думал приколоться. Все вышло случайно. В любом случае, я научился приглушать эффект опьянения и прочего, но все равно этого было недостаточно.
- Какого народа? - с подозрением спросил я у Барни.
- Не знаю, - ответил Барни, оглядываясь по сторонам. Он улыбнулся столику, за которым обосновалась компания из трех девушек. В этом местечке собиралось немало талантов. Барни был выше и блондинистей меня, в то время как я был среднего роста и темноволосым. Он занимался спортом, но лицо у него было одутловатым, что наводило на мысли о том, что парня разнесет, стоит ему только бросить тренироваться. Или нюхать. А меня называли жилистым.
- Просто люди. - Глядя на меня, он попытался выдавить из себя нечто среднее между хмурой гримасой и улыбкой, и махнул в пространство рукой. - Люди. Ты знаешь, люди.
- Прости, кореш, - сказал я. - Я не думайю, что могу справиться с таким уровнем детализации. Ты можешь быть чуть менее конкретным? - Как я уже говорил, я из торговцев, а у них говорят так: «думайю».
Барни помялся.
- Просто я не знаю…
- Бродяги? Короли? - я был раздражен тем, что мы топчемся на месте.
- Ну заебись, - сказал Барни. - Это люди. Я не могу сказать. Люди как я, как ты. Ладно, может, не как ты, но - люди.
Он бросил взгляд на дверь, ведущую в уборную. Всего минут пятнадцать прошло с того момента, как он в последний раз зарядился, но я почувствовал, что он готовится к большему.
- Люди, - сказал я.
- Люди, - вторил Барни. Он похлопал по карману, где лежала заначка, и решительно кивнул.
Барни никогда не был силен в мелочах. Это было одним из факторов, делавших его не очень хорошим трейдером. Это, а также страстная любовь к порошку.
- Значит, в эти выходные? - спросил я.
- В эти выходные.
- Уверен, что для меня там найдется местечко?
Он фыркнул:
- Конечно, там найдется гребаное местечко.
Конечно, там было дофига места, ведь это же был чертов особняк, не так ли? Спетли-Холл в Саффолке, недалеко от Бери-Сент-Эдмундса. Один из таких уголков, где вы проезжаете красивую заброшенную сторожку как из сказки, а потом начинаете спускаться по дороге, гадая, неужели весь этот здоровенный прикол из бесконечного парка и сумасшедших просторов с пасущимися на них стадами оленей стоит тут с незапамятных времен.
Затем вырастает этот рукотворный утес, усеянный статуями и урнами, и высокими украшенными окнами, он походит на слегка уменьшенную копию Букингемского дворца, и вы уже подозреваете, что, наконец, добрались до хаты. Тем не менее, ни дворецкого, ни лакеев вы так и не увидите. Неужели придется самому парковать свою машину?
Все же меня встретил некий слуга, который помог мне с сумками, пока я тяжело взбирался по ступенькам к парадной двери. Он даже извинился за то, что не вышел поприветствовать меня, так как буквально только что провожал других гостей до их комнаты.
На деле все тут принадлежало жене, миссис Нойс. Она была огонь и настоящей Леди с большой буквы Л притом. Она вышла замуж за мистера Н., и вдвоем они унаследовали эти владения. В тот уикенд у них собралось не меньше двадцати гостей. Я все еще не уверен в том, что мне довелось увидеть их всех разом в одном месте. Миссис Н. была пожилой седовласой красавицей, не надменной, но аристократичной, она пыталась собирать всех на ужин и завтрак в одно и то же время, но была одна пара, которой нужно было задержаться в ночь пятницы в Лондоне, кто-то прихватил простуду, и была еще пара детей, которых нужно было рано уложить в постель, и так далее, и, словом, я не думаю, что нам тут удалось собрать кворум, понимаете?
Еще оказалось, что я практически попал в яблочко, задав Барни шутливый вопрос о том, были ли среди приглашенных короли, так как нам представили дальнего отпрыска королевских кровей с подругой.
Свою текущую основную девушку я оставил дома. Звали ее Лизанной, она была красоткой, танцовщицей с ногами от ушей и потрясающими натуральными белыми волосами, но у нее был этот жуткий скауз , которым можно было травить сталь. Ну и, откровенно говоря, она отвлекала. К тому же Лизанна была одной из таких девушек, которым никогда не удается скрыть факта, что они постоянно находятся в поиске рыбки покрупнее. Я был определенно выгоднее ее предыдущего бойфренда, очередного дилера на уровень или два ниже по цепочке спроса, но никогда не обманывал себя мыслями о том, что был ее идеалом. Какое-нибудь место, вроде Спетли-Холла, полного богатеев и крутых пташек, было бы для нее слишком заманчивым, что бы там она ни говорила, как сильно любит меня и какая она моя навеки. Только неприятностей бы нажила. Выставила бы на посмешище и себя, и меня, и в итоге только испортила бы себе жизнь.
Хуже всего, однако, то, что она все-таки могла преуспеть, смывшись с каким-нибудь чокнутым мажором, и кинув меня, как какого-нибудь задрота. Скажете, не могло такого быть, а?
Я затронул эту тему во время игры в бильярд тем поздним субботним вечером, и так, можно сказать, познакомился с мистером Нойсом. К тому моменту нас осталось только двое. Все остальные разбрелись по койкам. Обошлось без химической поддержки с моей стороны. Бильярд вам не снукер, в него играют только самые сливки.
- Ты действительно так равнодушен к этому, Адриан? - спросил он, потерев кончик кия зеленым мелом.
Он стряхнул лишнее и улыбнулся мне. Мистер Н. был крупным, веселым мужчиной, довольно легким на подъем для дородного джентльмена. У него были седеющие волосы соломенного цвета и густые черные брови. Он носил очки в толстой оправе, которые в те времена были еще в моде. Еще бы сигару дать, и вылитый Граучо Маркс выйдет. Мы оба повесили наши смокинги на спинки стульев. Он ослабил галстук-бабочку. Я отцепил свой. Мысленно я сделал для себя пометку купить подходящий. Даже если бы я не столкнулся с этой канителью по завязыванию галстука в начале вечера, я мог бы держать его в кармане и все это время носить галстук на клипсе, а ближе к концу подменить на настоящий, оставив тот болтаться развязанным. Выглядело бы шикарнее. Как и в случае миссис Н., папаше Барни то ультраформальное шмотье, в котором большинство из нас чувствует себя ужасно неловко, казалось, подходило идеально.
В тот уикенд я осознал, насколько богатые помешаны на том, чтобы красиво одеваться. Притом, для этого у них разработана целая система. Своя одежда для утра, своя для послеполуденного времени, для ужина, верховой езды, охоты (точнее, разные наборы одежды для разных видов охоты, не говоря уже о рыбалке), катания на лодке, обычных прогулок на природе, вылазок в ближайший город и поездок в Лондон. Они всегда стремились в Лондон, даже если начинали далеко к северу оттуда. Что-то, связанное с поездами, наверное. В этом свете даже их повседневная одежда становилась Повседневной Одеждой, а не просто удобными вещами, в которых тебе привычно разгуливать.
- К чему, к отношениям, мистер Н.?
- Прошу, зови меня Эдвард. Да, к отношениям. - У него был мягкий, низкий голос. Приятный, но не слащавый. - Это ужасно неромантичный взгляд на вещи, не правда ли?
Я усмехнулся в ответ, изготовился и запустил белый шар. Я достаточно легко освоил правила игры в бильярд, хотя игра все еще казалась мне порядком бессмысленной.
- Ну, говорят, что все в мире продается, не так ли, Эдвард?
- Хм. Некоторые люди - да.
- Я думал, что вы, учитывая ваше положение, согласитесь, - сказал я. Мистер Н. был старшим партнером в одной из самых известных брокерских фирм Сити и, как говорили, был просто набит деньгами.
- Я отношусь к рынку, как к рынку, - согласился он и сделал удар, на мгновение залюбовавшись им. - Неверно поступать иначе, - улыбнулся он мне. - И, полагаю, дорого.
- Да, но такова и вся жизнь, - сказал я. - Вы так не думаете? Я имею в виду, когда люди придумывают себе эти сказки о настоящей любви и тому подобном, но когда до нее доходит дело, они начинают оценивать себя с позиции рынка брачных услуг, или с позиции рынка отношений, не суть, в общем - понимаете меня? Уродливые люди знают, что от красавиц могут ожидать только пинка под зад. Красавцы могут оценивать себя и других людей, выстраивать иерархию. Как в статистике для сквоша, - ухмыльнувшись, добавил я. - Вы знаете свое место и можете бросить вызов кому-то, кто немного выше вас, или получить вызов от кого-то немного ниже, но если попытаетесь расширить охват, вас ждет позор. Примерно так.
- В статистике для сквоша, - повторил мистер Н. Он вздохнул и сделал удар.
- Дело в том, - сказал я, - что люди начинают с того социального уровня, который получили при рождении, но они могут воспользоваться своей внешностью, верно? Бить внешкой, быть дерзким. Или талантливым. Так делают футболисты. Кинозвезды. Рок-звезды. Супердиджеи, да кто угодно. Внешность приносит тебе деньги и славу. Но суть в том, что внешность ликвидна, понимаете? Особенно у девушек. Внешка - это ключ от всех дверей, главное уметь им пользоваться. Такая девушка, как моя Лизанна, например - она прекрасно это знает. Она умеет пользоваться своей внешностью, и, слава богу, делает это. Она считает, что способна на большее, чем я. Во всяком случае, если брать меня на данном этапе. Так что она воспользуется любым шансом, чтобы перепродать себя подороже и подняться еще. Что ж, она честно играет. Хоть и, естественно, не без рисков. Это чем-то похоже на горное восхождение. Главное - внимательно изучить новую контору перед тем, как расстаться с долей собственности в той, на которую ты полагался до сих пор.
- Действительно, дерзко.
Я ухмыльнулся, чтобы показать, что оценил шутку, какой бы двусмысленной она мне ни показалась.
- Но я же не могу винить ее за это? Хочу сказать, если бы я сам нашел девушку покрасивее или просто красивую, но более образованную, более искушенную, то я бы бросил Лизанну ради нее. - Я одарил его нахальной улыбкой и пожал плечами. - Все по-честному.
- А «подняться» будет, соответственно, означать «подняться к еще большим деньгам», я правильно понимаю?
- Жизнь - это игра, в которой побеждает тот, кто уйдет, забрав больше всего призов. Не спрашивайте, кто это сказал, но это правда, согласитесь?
- Хорошо, - сказал мистер Н., взвешивая слово. - Ты должен быть осторожен. Одна из самых мудрых вещей, которые мне когда-либо говорили, заключалась в том, что если все, о чем ты заботишься, это деньги, то только деньги позаботятся о тебе. - Он посмотрел на меня. В ответ я одарил его улыбкой. Он вздохнул и принялся изучать поверхность стола. - Я полагаю, это означает, что если тебе нет дела до людей, то когда ты будешь стареть и увядать, только наемные сиделки, и, пожалуй, те, кого мы привыкли называть содержанками, будут за тобой присматривать.
- Да… Что ж, Эдвард, я подумаю над вашими словами, когда это произойдет.
Мистер Н. подошел к тумбочке, где стояли наши напитки, и отхлебнул виски.
- Ну, полагаю, раз вы оба знаете, на чем стоите… - он склонил голову на бок. - Вы ведь оба знаете, не так ли? Вы это обсуждали?
Я поморщился.
- Да это и так… ясно.
- Ясно? - улыбнулся мистер Н.
Я кивнул:
- Это элементарно.
- И разве в вашем ужасающе транзакционном взгляде на отношения нет места для любви, а, Адриан?
- Ну да, конечно, - беззаботно сказал я. - Когда она так рядом. А ты просто не впускаешь ее в свою жизнь. Да?
Он лишь улыбнулся и нанес удар по шару.
- Штука в том, - сказал я, - что при всем к вам уважении, Эдвард, вы можете позволить себе думать так, как думаете, и чувствовать то, что чувствуете, только потому, что вы вроде как уже получили все, понимаете? - Я широко улыбнулся ему, чтобы показать, что в моем высказывании нет ни капли зависти, ни наезда. - Любимая жена, семья, важная работа, загородный особняк, квартира в Лондоне, катание на лыжах в Клостерсе, плавание по Средиземному морю, все, что захотите. Вы поднялись на вершину и можете себе позволить наблюдать за всеми с вашей высоты, так? А я, я все еще карабкаюсь по предгорьям. По колено в осыпи, наверх, в недосыпе, йоу. - Он рассмеялся. - И таково большинство. Нам важно быть прозорливыми, важно видеть жизнь такой, какая она есть для нас. - Я пожал плечами. - Так что мы следим за номером один. Вот и все.
- А какой видится жизнь тебе, Адриан?
- Она хороша, благодарю.
Я нанес удар. Бесполезно; шар только крутится вокруг да около и никак не попадет в лузу.
- Хорошо, я рад за тебя. Барни высоко отзывался о тебе. Чем ты планируешь заниматься?
- Веб-дизайном. У меня есть своя компания. - То было сущей правдой, пускай и с некоторыми оговорками.
- Хорошо. Я надеюсь, дела у тебя пойдут в гору, но ты должен знать, что никакой успех не освобождает от ответственности. - Он нагнулся над столом, оценивая шансы на попадание.
- Что ж, каждый из нас несет свой крест, Эдвард, в этом нет никаких сомнений.
Он сделал удар и медленно распрямился.
- Что ты думаешь о Барни?
Он следил за тем, как шары катятся по сукну, сталкиваясь друг с другом. На меня он не смотрел. Нахмурившись, он потер мелом свой кий.
Ах вот оно что. Я среагировал недостаточно быстро. Еще удар.
- Он отличный парень, - сказал я. - Потрясающая компания.
Я напустил на себя немного огорченный вид. Когда Эдвард повернулся ко мне, я выдохнул и сказал:
- Хотя он мог бы выбирать друзей получше. - Я невинно засмеялся. - Не считая, конечно, присутствующих здесь.
Мистер Н. не улыбался. Он нагнулся, чтобы прицелиться снова.
- Я беспокоюсь за то, что он слишком увлечен собой. Я говорил с людьми из «Барнс Фаплиш». - То была брокерская контора, в которой работал Барни. Мистер Н. считал, что было бы неправильным устроить парня на работу в собственную фирму сразу после выпуска. Барни сам сказал мне, что ему придется сильно покорпеть, чтобы пробиться из Итона в Оксфорд, и что он едва набрал 2,2. Что бы это ни значило. Похоже, совсем какую-то мелочь. - Они немного обеспокоены, - продолжил мистер Н. - Он не оправдывает возлагаемых на него надежд. И они не могут позволить этому длиться вечно. Старые времена, когда любой идиот мог стать брокером, давно прошли. Сегодня этого уже недостаточно. - Он осклабился в улыбке, но глаза его были серьезны. - В конце концов, на карту поставлена фамилия.
- Мы ведь все немного куролесим в юности, разве не так? - предположил я. Похоже, Эдварда это не убедило. - Он повзрослеет, - добавил я уже более серьезным тоном. Я мог нести такое дерьмо, выглядя при этом убедительно, поскольку был немного старше Барни. - Слушайте, мистер Н., Эдвард, когда у парня успешный отец, знаете, какое на него оказывается давление? Ты чувствуешь, как за тобой следят, все время следят, знаете? Я знаю. Над тобой постоянно висит груз ответственности, ты живешь в его тени, и это ужасно. Вы можете этого не замечать, но ведь вы стоите где-то там, на вершине, верно?
Он улыбнулся. Возможно, немного печально.
- Что ж, как ты сказал, ему следовало бы выбирать друзей получше, - сказал он, опираясь на кий и оглядывая стол. - Не хочу показаться каким-нибудь викторианским отцом семейства, но ему не помешало бы стать более рассудительным.
- Вы, наверное, правы, Эдвард, - сказал я, взяв в руки кий. - Моя теория заключается в том, что он слишком хорош.
- Слишком хорош?
- Он воспринимает все слишком просто, думает, что мир лучше, чем это есть на самом деле. Ожидает, что все будут такими же мягкими и добродушными, как он. - Я покачал головой и пригнулся, чтобы нанести удар. - Это опасно.
- Возможно, ты захочешь наставить его в жизни. Хороший был удар.
- Спасибо. Я могу, - сказал я. - Я хочу сказать, что уже делал это, но могу уделять этому больше внимания. Если вы захотите. Не знаю, будет ли он меня слушать, но я могу попытаться.
- Я был бы очень признателен, - улыбнулся мистер Н.
- Буду рад заняться этим, Эдвард.
- Хм, - он задумался. - В следующем месяце мы отправляемся пострелять в Шотландию. Барни и Дульсима сказали, что будут там в первую неделю, хотя я ожидаю, что в последний момент он снова найдет предлог, чтобы не явиться. Думаю, что наша компания ему скучна. Ты стреляешь, Адриан?
(Отлично, думаю я. Я могу организовать Барни недельное кокаиновое пиршество в обмен на его обещание присоединиться к прогулке. Так мне удастся зацепиться за мистера Н.!)
- Никогда не пробовал, Эдвард.
- Тебе стоит попробовать. Не желаешь ли присоединиться к нам?
Мадам д’Ортолан
Мистер Кляйст решил, что с учетом обстоятельств леди восприняла новости на удивление хорошо. Он совершил то, о чем не задумывался на протяжении всего времени, что работал на госпожу - потревожил ее, пока она была в туалетной комнате. Она позвала его и продолжала наносить макияж, сидя за столиком, в то время как он стоял позади нее. Они посмотрели друг на друга через зеркало. Перед тем, как принять его, мадам д’Ортолан накинула пеньюар; однако он обнаружил, что если позволит своему взгляду опуститься ниже, то увидит большую часть ее грудей. Он отступил на полшага, дабы уберечь обоих от неловкой ситуации. Между ними никогда не возникало ничего подобного. Тем не менее, когда кот г-н Памплмусс, извернувшись, выскользнул из-под табурета, на котором сидела хозяйка, и пристально посмотрел на него, во взгляде животного мистер Кляйст прочитал обвинение.
Мадам д’Ортолан вздохнула.
- Хармайл?
- Боюсь, что так, мэм.
- Мертв?
- Бесповоротно.
- Стало быть, наш мальчик вышел из-под контроля.
- Именно так, мэм, можно сказать, что он пустился по совершенно противоположному пути, не в том направлении и довольно быстро.
Мадам д’Ортолан одарила мистера Кляйста таким сухим испепеляющим взглядом, от которого содрогнулось бы большинство мужчин. Мистер Кляйст был не из робкого десятка.
- Его все еще отслеживают?
- Минуту. Двое из пяти докладывают, что им, образно говоря, удалось удержаться на волоске. Тем не менее, проследить за его следующим переходом будет, по-видимому, проще.
- Доставьте его, - велела она. - Разбитым, но невредимым. - Мистер Кляйст понимающе кивнул. - И займитесь всеми корректными целями индивидуально и одномоментно. - Он кивнул. - Немедленно, - добавила она, взяв в руки расческу.
- Конечно, мэм.
Мистер Кляйст сделал все возможное, чтобы как бы невзначай отвесить пинка г-ну Памплмуссу, однако животное легко уклонилось от его ноги и самодовольно мяукнуло.
Транзиционарный
Я морщу нос, высмаркиваюсь, оглядываюсь. Я нахожусь в другой версии здания, где располагался клуб «Перинеум», и где лорд Хармайл - в этот самый момент, следует полагать - лежит на полу, корчится и булькает в ожидании кровавой смерти.
В этой реальности в доме на Вермин-стрит находится парфюмерный магазин. Большая часть панелей из темного дерева закрыта изысканными настенными коврами и кремовыми световыми панелями, которые освещают мягким светом несколько каплевидных флаконов с духами, выстроившихся на стеклянных полках. Воздух пропитан обворожительными ароматами, так что никто ничуть не удивлен тому, что я только что чихнул. Состоятельная клиентура состоит в основном из дам. Одна или две пришли с джентльменами, и есть еще пара мужчин без сопровождения, не считая меня. Продавцы в основном - очень симпатичные молодые люди. Один в особенности утонченный экземпляр, высокий и смуглый, улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ и ощущаю внутри себя легкое волнение.
Вот оно что. Я никогда не задумывался о том, что могу быть геем, но, по крайней мере, не полетел сейчас на пол, пересчитывая щели в паркете. И, кажется, хотя бы на данный момент я оставил свое ОКР позади. Мои языки: английский, испанский, португальский, французский, немецкий, кантонский диалект и еще кое-что поверхностно.
Я быстро изучаю свое одеяние в зеркале в полный рост. Одет я так же, как и в тот момент, когда был с лордом Хармайлом (интересно, является ли он уже покойным лордом Хармайлом?). У меня длинные темные завитые волосы, что, по-видимому, соответствует текущей моде, хотя, должен сказать, мне они идут особенно хорошо. Не удивительно, что молодой ассистент одарил меня улыбкой. Проверяю руки на наличие следов крови. Если бы они были, это было бы необычным и вызвало тревогу, однако мои руки всегда смотрятся безупречно. У меня очень бледные руки, красиво ухоженные, и на каждой фигурирует по два кольца из серебра или белого золота.
Нет времени прохлаждаться. Еще одна сожалеющая улыбка привлекательному молодому ассистенту, и я направляюсь к двери, на ходу проверяя бумажник, документы и коробочку ормолу с пилюлями внутри. Согласно моему британскому паспорту, я - мистер Марканд Ис. С этим все в порядке. Бумажник полон крупных белых банкнот и нескольких, судя по всему, важных кусочков пластика со встроенными серебристыми чипами.
На улицу. Все так же нет дирижаблей. Dommage!
Вместе с тем: над относительно невысокими зданиями безмятежно проплывает в западном направлении очень большой самолет. Я взмахиваю тростью, призывая такси - жужжащую горбатую штуковину, которая, как я предполагаю, работает от электричества - и приказываю таксистке отвезти меня в аэропорт.
Женщина в отражении зеркала морщит брови.
- Какой именно?
Ах, этот большой Лондон; Londres grande! Просто прелестно.
- Куда направляется этот самолет? - спрашиваю я, указывая своей тростью.
Она высовывается из окна и щурится:
- Ифроу, я думайю.
- Тогда туда.
- Эта стоит денег.
- Не сомневаюсь. А теперь поезжайте.
Мы отправляемся. «Плайт, Ешушдоттир, Крайк, Херцлофт-Байдекерн, Облик, Малверхилл», - бормочу я себе под нос. Мне приятно просто повторять эти слова. Полагаю, они стали для меня мантрой. Таксистка с подозрением поглядывает на меня в зеркало. «Плайт, Ешушдоттир, Крайк, Херцлофт-Байдекерн, Облик, Малверхилл», - улыбаясь, повторяю я.
- Касскажеш, друг.
Я откидываюсь на спинку и смотрю на то, как за окном скользят другие участники относительно спокойного уличного движения и довольно кричащие уличные постройки. Мое сердце билось довольно быстро начиная с того момента, как я совершил переход,- ладно, полагаю, с момента убийства лорда Хармайла. А теперь оно начинает замедляться, предоставляя мне возможность поразмыслить.
Конечно же, я размышляю о том бедолаге, который остался разбираться с последствиями моих действий, в особенности столь неприятных и драматичных, как убийство. Интересно, на что это для них похоже? Предположительно, они ничего не знают о том, что произошло, пока я не уйду, но мне всегда было любопытно, правда ли это? Действительно ли они не подозревают о том, что я заставляю их делать, даже когда я это делаю? Разве они не присоединятся ко мне в момент перехвата, чтобы - будучи, несомненно, напуганными и недовольными - наблюдать за тем, как их тела подчиняются любым действиям, которые я сочту нужными для выполнения своих приказов?
Или они действительно ничего не замечают и просыпаются, внезапно обнаруживая себя - как в случае только что проведенной операции - рядом с умирающим человеком, с кровью на руках и на глазах потрясенных свидетелей? Что они станут делать в таких обстоятельствах? В ужасе отшатнутся, воскликнув: «Но это был не я!»? Маловероятно. Полагаю, лучше всего бежать. Возможно, было бы только лучше, если бы несчастные ублюдки падали замертво, как только я их покидаю. Я пытался уточнять об этом, однако Концерн по своей природе очень консервативен и скрытен, и даже исследователи, технические специалисты и эксперты, чья работа заключается в том, чтобы знать о таких вещах, не расположены разглашать соответствующие ответы.
Существуют те, у кого определенно есть ответы на эти и многие другие вопросы. Мадам д’О. должна знать; миссис М. тоже должна, и доктор Плайт, и профессоре Лоссельс, и остальные в Центральном Совете. По всей вероятности, существует целое подразделение… хм, по какой-то причине я не хочу думать о нем, как о Концерне. Я нахожусь в одном из миров, где его можно осмыслить как l’Expédience .
Не важно. Есть целая группа экспертов, которые изучали, что происходит, когда кто-нибудь вроде меня перехватывает ранее существовавшего человека в другой реальности, а затем снова покидает его, но l’Expédience не считает меня одним из тех, кому следует знать о результатах исследований. А мне бы очень хотелось знать. Я проводил собственные небольшие эксперименты, пытаясь порыться в воспоминаниях или чувствах, пытаясь отыскать какой-нибудь след личности, которую я вытеснил, однако до сих пор такой заместительный самоанализ не давал мне ничего, кроме перманентного чувства собственной глупости.
Очевидно, что я наследую что-то от характера человека, сущность которого присваиваю себе. Должны быть, отсюда происходят и ОКР, и сексуальные наклонности, и вкус к, в различной степени, кофе, чаю, шоколаду, пряному молоку, крепкому ликеру, пресной или острой пище, или черносливу. На протяжении многих лет я обнаруживал, что изучаю реальность, где нахожусь, глазами человека, который явно является терапевтом, хирургом, ландшафтным дизайнером, математиком, инженером-конструктором, животноводом, судебным юристом, страховым оценщиком, отельером и психиатром. Я чувствую себя как дома в окружении этих профессий. Как-то я был проектировщиком канализационных систем, который к тому же являлся серийным убийцей. (Да, знаю, но прошу позволения считать меня, скорее, ассасином. Я даже согласен на наемного убийцу, если так будет понятнее, что то, что я делаю, я делаю, исходя из осознанного выбора, а не какого-то грязного психотического побуждения. Хотя могу допустить, что значимость этого различия способна ускользнуть от моих жертв.) В тот раз мне пришлось подавлять желание душить проституток, чтобы выполнить миссию, состоявшую в том, чтобы выследить и похитить (Вот! Заметьте! Не убивать!) свою добычу.
В то же время, я никогда не был женщиной, что немного странно и даже слегка разочаровывает. Очевидно, всему есть пределы.
А использовались ли тела, в которых я живу, более одного раза? Я никогда не посещал одно и то же тело дважды - в действительности, я редко возвращаюсь в одну и ту же реальность.
Эти перехватываемые личности проживают совершенно полноценные жизни перед тем, как я в них вторгнусь. У них есть прошлое, карьеры, взаимоотношения, как личные, так и деловые; все, чего только можно ожидать. «Мои» жены, партнеры, подруги, «мои» дети и «мои» лучшие друзья встречали меня без тени смущения и иных признаков того, что я веду себя как-то странно или несвойственно себе. Кажется, я знаю, как вести себя, когда я - это кто-то другой: так же естественно, как самый одаренный актер; и когда я копаюсь в своих/его воспоминаниях, то не нахожу никаких следов предыдущего контакта с Концерном - или как бы тот ни назывался на местном уровне - или подготовки к тому, что было.
Я извлекаю крохотную коробочку ормолу и изучаю ее. В следующий раз я, вероятно, возьму одну из крошечных капсул, которые лежат внутри нее, находясь в десяти километрах над Атлантикой, или над Альпами, или глядя с высоты на Сахару. Или я мог бы дождаться прибытия, куда бы ни решил направиться. В любом случае, как же эти маленькие белые пилюли - достаточно крохотные, чтобы три-четыре из них поместилось на ногте мизинца - на самом деле работают? Кто производит их, где? Кто изобрел их, попробовал и испытал? Я использую коробочку с подсластителем самым обычным образом, извлекая из нее обыкновенный подсластитель, который любой соблюдающий диету человек может положить в чай или кофе (конечно, часто залезая при этом носом в блестящую кремовую булочку). Он практически не отличим от особых пилюль за исключением того, что на нем отсутствует едва заметная невооруженным взглядом крошечная синяя точка в центре одной из граней. Я открываю коробочку ормолу и подменяю подсластитель.
Сама по себе коробочка - довольно изящное изобретение. При использовании по назначению она будет с радостью выдавать тебе подсластитель и только подсластитель, пока тот не закончится; только удерживая и нажимая на нее, можно получить доступ к небольшому отсеку внутри, где хранится настоящее богатство, маленькие пилюли, одна из которых заставит тебя флитировать и создаст переход, перебрасывающий тебя в другую душу и другой мир.
Вопросы, вопросы. Я знаю, в каком направлении мне следует думать. Мне следует думать, что однажды смогу возвыситься до уровня мадам д’Ортолан и ей подобных, и отыскать некоторые ответы. Аннулирования каждого в списке моих приказов было бы достаточно, чтобы обеспечить себе такое повышение - мне следует подумать и об этом тоже; такая плотная цепочка аннулирований потребовала бы от меня лучшей работы, при том, что успех был бы отнюдь не гарантирован.
В любом случае - прискорбно, но что касается целей мадам д’Ортолан, - у меня нет намерения убивать людей из списка. Напротив: я спасу их, если сумею (если повезет - в каком-то смысле я уже это сделал). Напротив, в этом вопросе я намерен пойти совершенно диаметрально противоположным путем.
Конечно, я уже это сделал; лорда Хармайла вообще не было в списке.
Прим.:
* Багатель - род бильярда, предшественник пинбола.
* Скауз - акцент и диалект, исторически возникшие в Ливерпуле, а затем распространившиеся и на его окрестности.
* "Ифроу", «Eafrow» - искаженное произношение названия аэропорта «Хитроу» («Heathrow»).
* "l’Expédience" - «Целесообразность» (фр.)
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение будет)