Социология провинциального балагана, 1912 год. Часть 2. В защиту кинематографа
В защиту кинематографа. Окончание.
(начало Социология провинциального балагана, 1912 год. Часть 1. В защиту кинематографа.)
II.Театр вырождается не только в России -
В западной Европе падение театра, пожалуй, еще заметней, еще стремительней, чем у нас.
Немногие высокоталантливые искатели новых форм для сценических постановок, вроде Рейнгардта, Крэга, Барри мечутся со своими, часто гениальными начинаниями по огромному кладбищу европейских театров, тосклиов заглядывают в обломки разрушенных упорными натисками шаблона и пошлости, когда-то прекрасных "храмов Мельпомены", тщетно тормошат одряхлевшую, сонную богиню, пересаженную из святилища в кассу, и напрасно взывают:
- Проснись! Воскресни! Вспомни, кто ты!
Обыватель с интересом следит за этими экспериментами.
- Что-то выйдет?
А так как сразу их них ничего не выходит, быстро разочаровывается:
- Все то же! Скучно! Хлеба! Скандалов! Новинок!
Давно рухнули беломраморные колонны античного театра; отступили во тьму веков наивные мистерии; мощно поднялись из пены жизни и воцарились над десятками поколений трагически-огромные образы Шекспира.
И они медленно отступили.
Заглянул во все театры мира деловитый быт с этнографией под мышкой.
Мистика, философский символ оставили свои запутанные, теряющиеся в вечности, следы на мировой сцене.
А аудитория?
А те, для которых приносились в жертву на "алтарях Мельпомены" "лучший сок нервов и чистейшая кровь сердца", напряженно работал мозг десятков талантливейших представителей искусства?
Они, эти зрители, с каждым десятилетием становились все требовательней, все нетерпеливее.
Прежнее:
"Давай нам смелые уроки, а мы послушаем тебя," - превращалось в базарный, разноголосый крик толпы:
- Нам некогда учиться, некогда думать над разными глубокомысленными произведениями. Развлекайте нас. Скорей! Веселей! Короче!
Началось новое закрепощение артиста.
Актер, выросший из шута, забавлявшего вельмож, в артиста-художника, поднявшегося на вершины всеоживляющего человеческого духа-гения, снова сделал (в массе) шаг назад к шутовском погремушкам прошлого.
Под растлевающим нажимом чавкающего, толстокожевого капитала, толкающего все и всех к двум милым его сердцу точкам - купле-продаже, давно началось и угрожающе развивается вырождение мирового театра.
Известный публицист, тоникй знаток английской жизни г-н Дионео говорит на страницах "Русского Бог." (см.прим.) по поводу нашумевшей в Лондоне грандиозной рейнгартовской постановки мистерии "Чудо":
"Время старика (театра) прошло. Он зажившийся обломок другой эпохи, другого общественного строя. Старик умирает. И когда у него началась агония ее называют совершенно неподходящим термином "искания". По поводу странного термина ученые немцы пишут длинные диссертации, причем выходит, что "искания" - это замена полотна с намазанными деревьями ширмами. Как будто не все равно, во что завернуть труп: в белый ли саван или лиловую хламиду обшитую бахрамой?"
И дальше:
"Театр возвращается в мистерии и притом примитивной. Он снова ищет вдохновения в церкви. Круговорот завершен и не начнется снова. Театр не может возвратиться к мистерии, так как нет главного, что давало шесть веков назад такой глубокий смысл наивным по форме пьесам: нет веры".
Итак, на самых вершинах современных театральных "исканий", занимающих моментами целый мир - старая-старая картина, тщательно реставрированная, вставленная в роскошную новую "раму".
Это на вершинах.
А на склонах, а внизу, где деспотически царствует господин капитал?
Там полное разложение:
Господство циничных фарсов, глупых комедий, густо сдобренных разными нездоровыми "соусами" миниатюр.
Цитирую того же публициста:
"Хорошим доказательством полного одряхления английского театра является эволюция "мюзик-холла" за последние 15 лет. Прежде в Англии были театры (мелодрама, комедия, фарс и "музыкальная комедия") и мюзик-холл". Затем, постепенно "мюзик-холл начал вторгаться в область театра. "Мюзик-холлы" имели колоссальный успех, и владельцы их тоже проявили "искания". Рядом с клоунами, акробатами, дрессировщиками собак и кур, фокусниками, куплетистами и танцорами - директоры 2мюзик-холлов стали приглашать знаменитых оперных певцов и певиц, драматических артистов с мировым именем и великих композиторов. "Мюзик-холлы" платят бешенные деньги, и знаменитости, после некоторой нерешительности, пошли. Где выступает Режан? В "мюзик-холле". Где декламирует Сара Бернар? В "мюзик-холле". Где дирижирует Леонковалло при постановке "Паяцев"? Опять же в "мюзик-холле". По закону "мюзик-холлы" могут ставить только такие эскизы, которые занимают не более 40 минут. И вот "искания" первоклассных драматургов сводятся не только к тому, чтобы уложить свою мысль в архаическую, неуклюжую, фальшивую и неудобную рамку, но и к тому, чтобы пьеса продолжалась ни на секунду не более чем 40 минут. "Паяцы" продолжаются более 40 минут, директор предложил композитору урезать детище, и Леонковалло согласился. Зато гонорар он получил прямо-таки безумный. "Паяцы" дирижируемые Леонковалла, сцена из "Федоры" с Сарой Бернар, "Как она лгала своему мужу" Бернарда Шоу (и он пошел в "мюзик-холл"!) являются "нумерами" программы. До "Паяцев" какой-то "профессор" выводит дрессированных моржей, а после оперы (без всякого антракта) выходят два клоуна, переодетые бабами (Киркоров и Галкин! - подумалось мне, Р.Б.), и начинают закатывать друг другу затрещины и пинки в седалище. "Эскиз", в котором выступает Сара Бернар, зажат между "нумерами" комического куплетиста и артиста, играющего на рояле... носом". (Господи! Какие знакомые персонажи нашей эстрады, ведь бурдой и кормится провинция. - Р.Б.)
Сперва с "исканиями" "мюзик-холлов" боролись директоры известных театров, но теперь и они пошли по следам "мюзик-холлов":
"На днях директор лондонского "Shakespeare theatre" просил выдать ему патент на введение, кроме драмы, еще "нумеров", т.е. танцев и куплетов.
Знаменитый сэр Герберт Три, еще недавно резко осуждал серьезных драматических актеров, которых колоссальные гонорары соблазняют выступать в "мюзик-холлах".
Теперь сэр Герберт соблазнился и сам выступает в драматическом эскизе в "мюзик-холле" "Палэс".
Таково положение современного театра на высококультурной родине Шекспира.
Полный развал.
Сгнили устои.
Над великими заветами искусства воцарился вопрос, родившийся на базарах:
- Сколько?
Это в Англии.
Но и в других странах Европы не лучше:
Везде, все громче, все нахальнее звучит тот же вопрос.
Везде, как грибы, вырастают под всевозможными названиями разные "мюзик-холлы".
То бесценное, чем были "люди живы" развязно разменивается на рубли.
Театральные деятели (в подавляющем большинстве) и не пытаются "поднимать" на вершины искусства утомленное, отяжелевшее внимание масс, а, подобострастно изгибаясь, заглядывая им в глаза, твердят:
- Чего изволите?
И со всех ног бросаются исполнять разноречивые, капризные директивы толпы.
Театр падает не по вине кинематографа.
В его падении виноваты многие.
И в первую голову, виновата современная жизнь, все больше и больше тяготеющая к кабаку, бирже, публичному дому.
Рушится не один "храм Мельпомены".
Рушатся и другие храмы.
Все меньше кругом жертвенников и больше стальных комнат с несгораемыми кассами.
Там, где растет спрос на искусство для пищеварения, искусство в дополнение к ликеру и сигаре, чадят и тухнут огни на жертвенниках вечно-прекрасного.
Устои театра сгнили.
Сгнила сердцевина.
Осталась одна оболчка, на которую примеривались и примериваются пестрые чехлы современных "исканий".
По привычке все еще говорили:
- Храм.
Кинематограф, в пылу конкуренции, дерзнул на святататсто:
Уперся в священные по традиции стены обеими руками, и стены легко подались.
Раздался треск, полетела пыль, закружилась моль, запахло рутинной гнилью, балаганом и даже кое-чем похуже.
Мишура осыпалась:
Развалины, а среди них приютились заведения с продажей "искусства" "распивочного и на вынос"...
Не ругать, а благодарить нужно кинематографы за то, что они выявили перед нами всю немощность современного театра, оскверненного продажностью своих выродившихся жрецов.
Может быть еще не поздно спасти умирающего.
Может быть еще возможно, при помощи немногих неподкупных искателей, извлечь из грязи и поднять на новые вершины поруганную святыню вечного искусства.
Может быть...
Никто-не. (автор, как вы понимаете, - тот же - Р.Б.)
Примечания.Дионео - Исаак Владимирович (Вульфович) Шкловский (8 (20) апреля 1864, Елизаветград Херсонской губернии - 28 февраля 1935, Лондон) - публицист, этнограф и беллетрист.
Родился в многодетной и бедной еврейской семье, дядя Виктора Борисовича Шкловского. Его отец, Вульф Шкловский, был лесником под Уманью и вернулся в Елизаветград незадолго до рождения сына. Его мать опубликовала книгу мемуаров на идише, заканчивающуюся началом Гражданской войны.
Учился в гимназии в Елизаветграде, затем в Харьковском университете. Писать начал с 16 лет, помещая в южных газетах стихотворения, рассказы, критические статьи.
Участвовал в народническом движении. С 1886 год по 1892 год был выслан в Средне-Колымск Якутской области, где одновременно с бытом инородцев изучал новые языки; печатал в «Одесских Новостях» и «Русских Ведомостях» беллетристико-этнографические очерки, из которых первый «К полярному кругу» вышел отдельно и по-английски.
С 1893 года состоит постоянным сотрудником «Русских Ведомостей», где поместил ряд сибирских очерков, собранных в книге «На крайнем северо-востоке Сибири» (1895; французский перевод, 1896). Ещё ранее «Очерки крайнего северо-востока» Шкловского были напечатаны в «Записках Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества» (1892).
По предложению редакции «Русских Ведомостей» отправился в 1896 году в Лондон, печатал свои очерки английской жизни в «Русских Ведомостях» (за подписью Sh.) и с 1897 года в «Русском Богатстве» (за подписью Дионео); статьи из «Русского Богатства» изданы отдельно редакцией этого журнала в переработанном виде, под заглавием «Очерки современной Англии» (1903). Кроме того, Шкловский писал рассказы (в «Русских Ведомостях», сборниках «На славном посту» и «Братская помощь») и печатал статьи в английских изданиях («Academy», «Daily Chronicle» и др.). Считался самым авторитетным специалистом по Великобритании в русское прессе своего времени. Первый переводчик Рабиндраната Тагора на русский язык (1913). Негативно воспринял Октябрьскую революцию, уже в 1919 году опубликовав критическую книгу «Россия под большевиками» (на английском языке). Принял активное участие в организации и деятельности лондонского надпартийного «Комитета Освобождения», в который входили А. В. Тыркова-Вильямс, М. И. Ростовцев, К. Д. Набоков, М. В. Брайкевич и другие. Позднее примкнул к Республиканско-демократическому объединению и стал лондонским корреспондентом «Последних Новостей», сотрудничая также в рижском «Сегодня», в «Современных Записках» и других зарубежных изданиях.[8] Был лондонским представителем пражского Русского заграничного исторического архива.
Жена - редактор и публицист Зинаида Давыдовна Шкловская (ум. 24 февраля 1945 года), была дружна и вела многолетнюю переписку с Г. П. Струве.
(начало Социология провинциального балагана, 1912 год. Часть 1. В защиту кинематографа.)
II.Театр вырождается не только в России -
В западной Европе падение театра, пожалуй, еще заметней, еще стремительней, чем у нас.
Немногие высокоталантливые искатели новых форм для сценических постановок, вроде Рейнгардта, Крэга, Барри мечутся со своими, часто гениальными начинаниями по огромному кладбищу европейских театров, тосклиов заглядывают в обломки разрушенных упорными натисками шаблона и пошлости, когда-то прекрасных "храмов Мельпомены", тщетно тормошат одряхлевшую, сонную богиню, пересаженную из святилища в кассу, и напрасно взывают:
- Проснись! Воскресни! Вспомни, кто ты!
Обыватель с интересом следит за этими экспериментами.
- Что-то выйдет?
А так как сразу их них ничего не выходит, быстро разочаровывается:
- Все то же! Скучно! Хлеба! Скандалов! Новинок!
Давно рухнули беломраморные колонны античного театра; отступили во тьму веков наивные мистерии; мощно поднялись из пены жизни и воцарились над десятками поколений трагически-огромные образы Шекспира.
И они медленно отступили.
Заглянул во все театры мира деловитый быт с этнографией под мышкой.
Мистика, философский символ оставили свои запутанные, теряющиеся в вечности, следы на мировой сцене.
А аудитория?
А те, для которых приносились в жертву на "алтарях Мельпомены" "лучший сок нервов и чистейшая кровь сердца", напряженно работал мозг десятков талантливейших представителей искусства?
Они, эти зрители, с каждым десятилетием становились все требовательней, все нетерпеливее.
Прежнее:
"Давай нам смелые уроки, а мы послушаем тебя," - превращалось в базарный, разноголосый крик толпы:
- Нам некогда учиться, некогда думать над разными глубокомысленными произведениями. Развлекайте нас. Скорей! Веселей! Короче!
Началось новое закрепощение артиста.
Актер, выросший из шута, забавлявшего вельмож, в артиста-художника, поднявшегося на вершины всеоживляющего человеческого духа-гения, снова сделал (в массе) шаг назад к шутовском погремушкам прошлого.
Под растлевающим нажимом чавкающего, толстокожевого капитала, толкающего все и всех к двум милым его сердцу точкам - купле-продаже, давно началось и угрожающе развивается вырождение мирового театра.
Известный публицист, тоникй знаток английской жизни г-н Дионео говорит на страницах "Русского Бог." (см.прим.) по поводу нашумевшей в Лондоне грандиозной рейнгартовской постановки мистерии "Чудо":
"Время старика (театра) прошло. Он зажившийся обломок другой эпохи, другого общественного строя. Старик умирает. И когда у него началась агония ее называют совершенно неподходящим термином "искания". По поводу странного термина ученые немцы пишут длинные диссертации, причем выходит, что "искания" - это замена полотна с намазанными деревьями ширмами. Как будто не все равно, во что завернуть труп: в белый ли саван или лиловую хламиду обшитую бахрамой?"
И дальше:
"Театр возвращается в мистерии и притом примитивной. Он снова ищет вдохновения в церкви. Круговорот завершен и не начнется снова. Театр не может возвратиться к мистерии, так как нет главного, что давало шесть веков назад такой глубокий смысл наивным по форме пьесам: нет веры".
Итак, на самых вершинах современных театральных "исканий", занимающих моментами целый мир - старая-старая картина, тщательно реставрированная, вставленная в роскошную новую "раму".
Это на вершинах.
А на склонах, а внизу, где деспотически царствует господин капитал?
Там полное разложение:
Господство циничных фарсов, глупых комедий, густо сдобренных разными нездоровыми "соусами" миниатюр.
Цитирую того же публициста:
"Хорошим доказательством полного одряхления английского театра является эволюция "мюзик-холла" за последние 15 лет. Прежде в Англии были театры (мелодрама, комедия, фарс и "музыкальная комедия") и мюзик-холл". Затем, постепенно "мюзик-холл начал вторгаться в область театра. "Мюзик-холлы" имели колоссальный успех, и владельцы их тоже проявили "искания". Рядом с клоунами, акробатами, дрессировщиками собак и кур, фокусниками, куплетистами и танцорами - директоры 2мюзик-холлов стали приглашать знаменитых оперных певцов и певиц, драматических артистов с мировым именем и великих композиторов. "Мюзик-холлы" платят бешенные деньги, и знаменитости, после некоторой нерешительности, пошли. Где выступает Режан? В "мюзик-холле". Где декламирует Сара Бернар? В "мюзик-холле". Где дирижирует Леонковалло при постановке "Паяцев"? Опять же в "мюзик-холле". По закону "мюзик-холлы" могут ставить только такие эскизы, которые занимают не более 40 минут. И вот "искания" первоклассных драматургов сводятся не только к тому, чтобы уложить свою мысль в архаическую, неуклюжую, фальшивую и неудобную рамку, но и к тому, чтобы пьеса продолжалась ни на секунду не более чем 40 минут. "Паяцы" продолжаются более 40 минут, директор предложил композитору урезать детище, и Леонковалло согласился. Зато гонорар он получил прямо-таки безумный. "Паяцы" дирижируемые Леонковалла, сцена из "Федоры" с Сарой Бернар, "Как она лгала своему мужу" Бернарда Шоу (и он пошел в "мюзик-холл"!) являются "нумерами" программы. До "Паяцев" какой-то "профессор" выводит дрессированных моржей, а после оперы (без всякого антракта) выходят два клоуна, переодетые бабами (Киркоров и Галкин! - подумалось мне, Р.Б.), и начинают закатывать друг другу затрещины и пинки в седалище. "Эскиз", в котором выступает Сара Бернар, зажат между "нумерами" комического куплетиста и артиста, играющего на рояле... носом". (Господи! Какие знакомые персонажи нашей эстрады, ведь бурдой и кормится провинция. - Р.Б.)
Сперва с "исканиями" "мюзик-холлов" боролись директоры известных театров, но теперь и они пошли по следам "мюзик-холлов":
"На днях директор лондонского "Shakespeare theatre" просил выдать ему патент на введение, кроме драмы, еще "нумеров", т.е. танцев и куплетов.
Знаменитый сэр Герберт Три, еще недавно резко осуждал серьезных драматических актеров, которых колоссальные гонорары соблазняют выступать в "мюзик-холлах".
Теперь сэр Герберт соблазнился и сам выступает в драматическом эскизе в "мюзик-холле" "Палэс".
Таково положение современного театра на высококультурной родине Шекспира.
Полный развал.
Сгнили устои.
Над великими заветами искусства воцарился вопрос, родившийся на базарах:
- Сколько?
Это в Англии.
Но и в других странах Европы не лучше:
Везде, все громче, все нахальнее звучит тот же вопрос.
Везде, как грибы, вырастают под всевозможными названиями разные "мюзик-холлы".
То бесценное, чем были "люди живы" развязно разменивается на рубли.
Театральные деятели (в подавляющем большинстве) и не пытаются "поднимать" на вершины искусства утомленное, отяжелевшее внимание масс, а, подобострастно изгибаясь, заглядывая им в глаза, твердят:
- Чего изволите?
И со всех ног бросаются исполнять разноречивые, капризные директивы толпы.
Театр падает не по вине кинематографа.
В его падении виноваты многие.
И в первую голову, виновата современная жизнь, все больше и больше тяготеющая к кабаку, бирже, публичному дому.
Рушится не один "храм Мельпомены".
Рушатся и другие храмы.
Все меньше кругом жертвенников и больше стальных комнат с несгораемыми кассами.
Там, где растет спрос на искусство для пищеварения, искусство в дополнение к ликеру и сигаре, чадят и тухнут огни на жертвенниках вечно-прекрасного.
Устои театра сгнили.
Сгнила сердцевина.
Осталась одна оболчка, на которую примеривались и примериваются пестрые чехлы современных "исканий".
По привычке все еще говорили:
- Храм.
Кинематограф, в пылу конкуренции, дерзнул на святататсто:
Уперся в священные по традиции стены обеими руками, и стены легко подались.
Раздался треск, полетела пыль, закружилась моль, запахло рутинной гнилью, балаганом и даже кое-чем похуже.
Мишура осыпалась:
Развалины, а среди них приютились заведения с продажей "искусства" "распивочного и на вынос"...
Не ругать, а благодарить нужно кинематографы за то, что они выявили перед нами всю немощность современного театра, оскверненного продажностью своих выродившихся жрецов.
Может быть еще не поздно спасти умирающего.
Может быть еще возможно, при помощи немногих неподкупных искателей, извлечь из грязи и поднять на новые вершины поруганную святыню вечного искусства.
Может быть...
Никто-не. (автор, как вы понимаете, - тот же - Р.Б.)
Примечания.Дионео - Исаак Владимирович (Вульфович) Шкловский (8 (20) апреля 1864, Елизаветград Херсонской губернии - 28 февраля 1935, Лондон) - публицист, этнограф и беллетрист.
Родился в многодетной и бедной еврейской семье, дядя Виктора Борисовича Шкловского. Его отец, Вульф Шкловский, был лесником под Уманью и вернулся в Елизаветград незадолго до рождения сына. Его мать опубликовала книгу мемуаров на идише, заканчивающуюся началом Гражданской войны.
Учился в гимназии в Елизаветграде, затем в Харьковском университете. Писать начал с 16 лет, помещая в южных газетах стихотворения, рассказы, критические статьи.
Участвовал в народническом движении. С 1886 год по 1892 год был выслан в Средне-Колымск Якутской области, где одновременно с бытом инородцев изучал новые языки; печатал в «Одесских Новостях» и «Русских Ведомостях» беллетристико-этнографические очерки, из которых первый «К полярному кругу» вышел отдельно и по-английски.
С 1893 года состоит постоянным сотрудником «Русских Ведомостей», где поместил ряд сибирских очерков, собранных в книге «На крайнем северо-востоке Сибири» (1895; французский перевод, 1896). Ещё ранее «Очерки крайнего северо-востока» Шкловского были напечатаны в «Записках Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества» (1892).
По предложению редакции «Русских Ведомостей» отправился в 1896 году в Лондон, печатал свои очерки английской жизни в «Русских Ведомостях» (за подписью Sh.) и с 1897 года в «Русском Богатстве» (за подписью Дионео); статьи из «Русского Богатства» изданы отдельно редакцией этого журнала в переработанном виде, под заглавием «Очерки современной Англии» (1903). Кроме того, Шкловский писал рассказы (в «Русских Ведомостях», сборниках «На славном посту» и «Братская помощь») и печатал статьи в английских изданиях («Academy», «Daily Chronicle» и др.). Считался самым авторитетным специалистом по Великобритании в русское прессе своего времени. Первый переводчик Рабиндраната Тагора на русский язык (1913). Негативно воспринял Октябрьскую революцию, уже в 1919 году опубликовав критическую книгу «Россия под большевиками» (на английском языке). Принял активное участие в организации и деятельности лондонского надпартийного «Комитета Освобождения», в который входили А. В. Тыркова-Вильямс, М. И. Ростовцев, К. Д. Набоков, М. В. Брайкевич и другие. Позднее примкнул к Республиканско-демократическому объединению и стал лондонским корреспондентом «Последних Новостей», сотрудничая также в рижском «Сегодня», в «Современных Записках» и других зарубежных изданиях.[8] Был лондонским представителем пражского Русского заграничного исторического архива.
Жена - редактор и публицист Зинаида Давыдовна Шкловская (ум. 24 февраля 1945 года), была дружна и вела многолетнюю переписку с Г. П. Струве.