Жалкий жребий национального эмитента
Насколько курс валют, устанавливаемый Франкфуртской биржей, соответствует их покупательной способности на потребительском рынке, можно узнать, сравнив его с курсом Биг Мака, изобретенным в 1986 г. британским журналом "Экономист". Этот курс привязан к стоимости одного и того же стандартного изделия одной и той же фирмы, производящей и продающей его по стандартной технологии во многих странах, и состоит из набора стандартных продуктов местного происхождения, то есть, он и должен, казалось бы, достоверно нам сообщить о том, сколько же серебра в национальном серебре.
В апреле 2008 г. за датскую крону давали на бирже 0,21 доллара, а курс Биг Мака для нее составлял 0,12 доллара, иными словами, биржа оценивала датскую крону почти вдвое дороже, чем те, кто использовал ее в расчетах друг с другом - производитель и потребитель Дании. Это несоответствие курсов уже не может быть объяснено только датскими косвенными налогами - биржевой валютный курс и призван был при своем появлении нивелировать их влияние.
Если деньги - такой же товар, как и прочие, а рынок - единственный способ определить стоимость этого товара, получается, что либо рынок - не единственный определитель, либо национальная валюта не подчиняется его законам, то есть, она - не товар, либо же существует как минимум два рынка: один, где крона выступает в качестве средства измерения стоимости товаров, и второй, где она сама представляет собой товар, и эти рынки между собой никак не связаны.
С тех пор, как право эмиссии национальной валюты получил единственный национальный банк, биржевой курс отражает не количество серебра в датском серебре на потребительском рынке самой Дании, а стоимость инструмента под названием "крона" на финансовом рынке. Эмиссия крон призвана поддерживать не только национальное обращение товаров, но и обращение ценных бумаг, выпущенных иными национальными эмитентами, именно их курс ныне и влияет на определение стоимости самой кроны на Франкфуртской бирже, а приобретение этих ценных бумаг ныне освобождено от большинства национальных налогов. Те крохи крон, что достаются рынку для реального перемещения товаров и их производства, эту биржу не интересуют, впрочем, и самого эмитента национальной валюты внутренний рынок интересует все менее и менее. А кто он, этот эмитент?
Почти во всех странах, за редким исключением вроде Канадского Банка, эмитент - обычный коммерческий банк, его эмиссия - обмен иных валют на собственную и предоставление национальной валюты в долг национальному правительству и прочим банкам, испытывающим трудности с национальными средствами обращения, хранящим свои резервы в этом банке. То есть, центральные банки, национальные банки, государственные банки и прочие федеральные резервные системы - крайне выгодные предприятия, наделенные правом жить на процентный доход от кредита, который они выдают теми же денежными знаками, что сами и рисуют.
Единственное ограничение эмиссионного пыла для этих банков - сознание того, что бесконтрольная эмиссия чревата инфляцией, но, увы, их основная обязанность - предоставление кредитов своим правительствам, а они могут и снизить свои долги перед банками, просто в один прекрасный день объявив, что нарисованные банками денежные знаки стали стоить в два раза меньше. У Датского Центрального банка есть только одна возможность опустить курс кроны на бирже - снизить ставку рефинансирования, тот самый процент, что он получает за свои кредиты. У Датского правительства в этом деле возможности не ограничены.
За год до знаменательных торгов на Франкфуртской бирже венецианские купцы, немало потерявшие на крахе множества банкирских домов, последовавших после того, как почти все итальянские государства, озабоченные волной предыдущих банкротств, ввели жесткий контроль за банковской деятельностью, основали собственный банк под эгидой республики, вложив в него свое золото. Поскольку большинство банкротств начиналось с невозврата ссуд крупными заемщиками, отказать которым в ссуде было невозможно, то есть, теми самыми государствами, что и начали свой жесткий контроль, в устав банка ввели положение, запрещавшее ему выдавать ссуды.
Для внутрибанковского обращения банк завел и свою валюту, чтобы не зависеть от национальных особенностей прочих валют. Банк стал надежным местом хранения золота и удобным местом для расчетов: именно в его книгах появились те самые строчки счетов, позволившие купцам совершать сделки, не прикасаясь к золоту, лежащему на хранении в банке.
Венецианское правительство, избежавшее, как в основном и вся Италия, превращения своего судьи в короля, зато состоявшее из бывших сборщиков налогов, а ныне купцов-олигархов, тоже хранило свои деньги в этом банке. Более того: этот банк при своем появлении стал единственным банком Венеции, а банковское дело было объявлено государственной монополией.
Банк просуществовал до 1805 г., до появления, наконец, и в Италии королевства, созданного императором Наполеоном, послужив образцом для возникновения прочих банков, создаваемых европейскими купцами только для того, чтобы сохранить свои капиталы и облегчить взаимные расчеты. Они тоже ввели в свои уставы запрет на предоставление банками ссуд. К сожалению, то, что могло существовать в Венеции при купцах-олигархах, не смогло выжить при королях.
Ну да, опять инфраструктура. Монопольное положение банка Венеции, отсутствие у него права пользования вкладами и республиканский строй Венеции превратили его в рабочий инструмент и гарантию от банкротства самой Венеции и ее граждан, что формировали свое правительство с помощью жребия, как те крестьяне свое на погосте, с той лишь разницей, что они не позволяли никому занимать должности по два срока кряду.
РЫНКОСТРОЕНИЕ 18 19 20