Спутник & погром

[tijd]

Слова "погром" ныне часто применяют не по делу. Его определение: “массовые насильственные действия, направленные против какой-либо группы населения по религиозному, национальному, классовому или расовому признаку; побуждаются, как правило, экстремистскими организациями или полицией”.

В английском языке слово "погром" определяется как "a violent riot aimed at the massacre or persecution of an ethnic or religious group, particularly one aimed at Jews”.



Волна погромов в Черте оседлости Российской империи, вызвавшая волну еврейской иммиграции в США, пришла в 1881 после убийства императора Александра Второго.

Через двадцать лет наступление XX века внушало оптимистические надежды, на фоне стремительного развития новых технологий. В марте 1903 Генри Форд находит инвесторов для своей новой автомобильной компании, а братья Райт подают заявку на патент для своего нового изобретения - пропеллерного самолета - первого в истории летательного аппарата тяжелее воздуха.



Апрель 1903 запомнится в истории другим событием - Кишиневским погромом.

В юмористическом рассказе Шолома-Алейхема "Два антисемита" рассказывается о еврейском коммивояжере, который, проезжая Кишинев, опасается попутчика в поезде и на всякий случай прикрывается антисемитской газеткой. Тот делает то же самое, пока они в конце концов не распознают друг друга.

Максу захотелось прежде всего остаться в вагоне в одиночестве. Потом он передумал, выскочил с другими пассажирами на вокзал, подошел к буфету, как человек, у которого очень хорошо на душе, выпил рюмочку, закусил всеми вкусными вещами, которые евреям запрещены, запил стаканом пива, закурил сигару и подошел к киоску, где продают книги и газеты. Там он увидел пресловутую антисемитскую газету небезызвестного антисемита Крушевана, под хорошо знакомым названием «Бессарабец». Надо вам знать, что в тех местах, где пекут эту хваленую газету, она лежит преспокойно, ее никто и в руки не берет. Местные евреи не берут ее, потому что нельзя притрагиваться к нечисти, а неевреям она уже приелась. Вот она и лежит в киоске, на покое, напоминая людям о том, что существует на свете некий Крушеван, которому покоя нет, который не спит и изобретает средства, как уберечь, спасти и защитить мир от страшной болезни, именуемой «еврейством».
https://royallib.com/read/aleyhem_sholom/dva_antisemita.html



Паволакий Крушеван, издатель газеты «Бессарабец», был в реальности не таким ничтожеством, каким его представляет гениальный писатель. Именно антисемитские сочинения Крушевана спровоцировали кишиневский погром, после которого герой рассказа опасался проезжать через город. Вскоре Крушеван переехал в Петербург, где стал первым издателем печально известных "Протоколов сионских мудрецов".

Крушеван был членом Русского собрания (это была первоначальная группа «Черной сотни», организованная 26 января 1901 года), президентом «Союза русского народа» в Бессарабии, наконец, членом второй Государственной Думы. Не жалея сил, готовил он в Кишиневе погром: ушатами лил клевету на евреев, разжигал низменные страсти толпы. Он умело использовал «кровавый навет», нагнетал обвинение евреев в «ритуальном убийстве» христианского мальчика из Дубоссар. Крушеван писал в газете «Бессарабец»: «Мальчик был распят евреями, кровь спущена до последней капли, и эта кровь приготовлялась для каких-то обрядов». (Кстати, через ряд лет подобное обвинение фигурировало в деле Бейлиса, которое так же было сфабриковано, как и дубоссарское дело. И кончилось таким же провалом.)
Незадолго до погрома в Кишиневе открылось местное отделение охранки - секретной полиции России. Через трактиры раздавались листовки, что на Пасху царь разрешил трехдневный еврейский погром в Кишиневе. Поползли слухи, что в кишиневской синагоге якобы проходил съезд мирового еврейства, на котором евреи всего мира приняли решение об антиправительственной деятельности в России. (Здесь уже можно уловить отголосок «Протоколов Сионских Мудрецов», пока еще не напечатанных.) После кишиневского погрома русское слово погром вошло во много языков цивилизованного мира.
Но присутствовать в Кишиневе в дни погрома Крушеван не захотел. Может быть, он надеялся, что если он не был на месте преступления, там и тогда, где и когда совершилось злодеяние погрома, это обстоятельство мнимой непричастности даст ему некое алиби. Крушеван уехал в Петербург и, хотя сам был совсем не богат, открыл на добытые им деньги газету «Знамя», которая просуществовала совсем недолго. Через примерно четыре месяца после кишиневского погрома Крушеван осуществил в «Знамени» первую (правда, несколько сокращенную) публикацию «Протоколов Сионских Мудрецов» на русском языке. Они у него вышли под названием «Программа завоевания мира евреями» в номерах от 28 августа до 7 сентября 1903 года. Вскоре после этого газета перестала выходить.
http://berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer4/Hazin1.php




Приехавший в Кишинев после погрома Владимир Короленко смог восстановить по рассказам очевидцев один из эпизодов страшных дней апреля:

Был ли действительно у этих громил какой-нибудь план, руководила ли ими какая-то тайная организация, как это многие говорят в Кишиневе, или ярость толпы - этот слепой призрак с закрытыми главами, устремляющийся вперед с чисто стихийной бессознательностью, - это вопрос, который, может быть, разрешит (а может быть и не разрешит) предстоящее судебное разбирательство. Как бы то ни было, в доме № 13 к грохоту камней, треску стен и звону стекол вскоре должны были при-соединиться крики убийства и смерти ...
Налево от ворот, в углу, около которого сохранилась лужа крови до сих пор, есть несколько небольших деревянных сараев. В один из них спрятались от толпы громил стекольщик Гриншпун, его жена с двумя детьми. Ита Паскар тоже с двумя детьми и еще девочка 14 лет, служанка. Изнутри сарай не запирался, и, вообще, все эти сараи напоминают карточные ящики.
Преимущество их было только то, что в них нечего было ломать и грабить, и евреи рассчитывали на то, что здесь они будут не на виду. О защите нечего было и думать: в доме было только 8 мужчин; городовой № 148, не получив никаких приказаний, сидел на тумбе, а два патруля стояли в переулках выше и ниже разрушенного дома. А в толпе уже совершалось загадочное нарастание стихийного процесса, при котором из-под тонкого налета христианской культуры прорываются вспышки животного зверства. Разгром был в разгаре: окна были выбиты, рамы сорваны, печи разрушены, мебель и посуда обращены в осколки. Листки из священных книг валялись на земле, горы пуху лежали во дворе и кругом дома, пух носился по воздуху и устилал деревья, как иней.
Среди этого безумного ада, из грохота, звона, дикого гоготания, смеха и воплей ужаса, - в громилах просыпалась уже жажда крови. Они бесчинствовали слишком долго, чтобы остаться людьми.
Прежде всего кинулись в сарай. Здесь был только один мужчина - стекольщик Гринпшун. Сосед с молдаванской фамилией, которого вдова Гриншпуна называла по фамилии, как хорошего знакомого, первый ударил стекольщика ножом в шею... Несчастный кинулся из сарая, но его схватили, поволокли под навес и здесь докончили дубинами, именно на том месте, где теперь сохра-нилось кровяное пятно.
На вопрос, - действительно ли вдова убитого знает убийцу и не ошибается, что это был не захожий разбойник, не албанец из Турции и не беглый каторжник из тюрьмы, еврейка сказала с убеждением:
- Я держала его ребенком на свои руки. Дай Бог так жить, как хорошие были знакомые.
Этот 'хороший знакомый' и нанес первый удар ножом в доме № 13. После этого положение определилось: первый предсмертный стон стекольщика, и евреям, и, быть может, самой толпе, стало ясно, чего от нее следует ожидать дальше. Евреи заметались, как 'мыши в ловушке', - выражение одного из кишиневских 'христиан', веселого человека, который и в подобных эпизодах находил поводы для веселья...
Некоторые из них кинулись на чердак ...
В том самом навесе, под которым был убит Гриншпун, есть вверху темное отверстие, представляющее ход на чердак. Ход тесный и неудобный. Первый кинулся туда Берлацкий с дочерью, за ними последовал домохозяин Маклин.
Маклин, как было уже сказано, не жил в этом доме. Но здесь жила его дочь, и, обеспокоенный ее судьбой, он явился на место трагедии. Дочери он не застал. Она уже ранее уехала в город с детьми ... Теперь ему приходилось спасаться самому.
Все трое проникли на чердак беспрепятственно.
Из этого следует, конечно, заключить, что далеко не вся толпа была проникнута жаждой крови, иначе, несомненно, их бы не допустили скрыться в этом темном отверстии куда приходилось пролезать с трудом, на виду у погромщиков, находившихся на дворе. Они скрылись; значить, их допустили скрыться люди, которые считали для себя удовольствием (или обязанностью) громить имущество, но не убивать людей. Однако, вскоре за беглецами кинулись на чердак и убийцы ...
Чердак № 13 - мрачное, полутемное помещение, загроможденное балками, боровами труб и подпорками крыши. Несчастные беглецы, сделав несколько поворотов (дом расположен покоем), увидели все-таки, что здесь, в полутьме чердака, душного и тесного, им не скрыться. Слыша сзади крики погони, они в отчаянии стали ломать крышу.
Два черных отверстия, с разметанными вокруг черепицами, еще видны на крыше дома № 13 в то время, когда я пишу эти строки. У одного из них лежал во время нашего посещения синий железный умывальный таз... Нужно было много отчаяния, чтобы в несколько минут смертельной опасности голыми руками, пробить эти отверстия, но это им удалось: они хотели во что бы то ни стало взобраться на верх. Там был опять свет солнца, кругом стояли дома, были люди, толпа людей, городовой бляха № 148, патрули ... Это был все таки день, свет солнца ... и люди ...
И они проломали в крыше два отверстия. Первым полез в одно из них Мовша Маклин, так как он 'был человек маленький и легкий' (характеристика одного из очевидцев). Берлацкому же предстояло сначала подсадить дочь Хайку. Затем, когда он полез сам, то один из преследователей был уже тут и схватил его за ногу.
И вот на глазах у всей толпы началась отчаянная борьба. Дочь тащила отца кверху, снизу его держал один из преследователей. Борьба, конечно, была неравная и, разумеется, Берлацкому не увидеть бы еще раз солнечного света... Но тут Хайка Берлацкая перестала тянуть отца и, наклонившись к отверстию, попросила громилу отпустить его.
Он отпустил ...
Пусть этому человеку отпустится часть его вины за то, что хотя на одно короткое мгновение, среди этой тьмы исступленного зверства, он допустил в свою душу луч человеческой жалости, что страх дочери-еврейки за жизнь еврея-отца все-таки проник в его омраченную душу... Он отпустил жида... Что он делал после этого? Может быть, ушел с побоища, устыженный и прозревший, вняв голосу Бога, который, как об этом говорят все религии, проявляется в любви и братстве, а не в убийстве беззащитных... А может быть, он очнулся от мгновенного порыва и раскаялся, но не в порыве зверства, а в движении человеческой жалости к убиваемым евреям, как этом увидели и на других примерах.
Как бы то ни было, а три жертвы оказались на поверхности крыши. Еще раз они увидели свет Божий, и площадь, и дома соседей, и синее небо, и солнце, и городового бляха № 148 на тумбе, и патрулей, ждавших приказа, и, может быть, еще того священника, который, руководимый христианским сознанием, пытался один, и безоружный, подойти к рассвирепевшей толпе громил.
Этот священник случайно проходил по площади, и евреи, которые смотрели из соседних домов на то, что творилось в доме № 13, - стали просить, чтобы он заступился. Имени священника я, к сожалению, не знаю.
По-видимому, это был добрый человек, который не думал, что есть на святой Руси или где бы то ни было такой народ, который заслужил, чтобы его людей убивали за какие-то огульные грехи, как диких зверей. Не думал он, очевидно, и того, что могут быть на Руси люди, которые имеют право убивать только беззащитных евреев не стыдясь света дня и солнца. Непосредственное, первое, самое правильное побуждение заставило, его подойти к толпе со словом христианского увещания. Но громилы пригрозили ему, и он отступил. Это, очевидно, был просто добрый человек, но не герой христианского долга. Надо думать, что, по крайней мере, он не стыдится своей попытки и своего первого побуждения.
В эту ли самую минуту, или в другую произошел этот эпизод, - во всяком случае, три жертвы очутились на крыше, среди города, среди сотен людей, без всякой защиты. Вслед за ними в те же отверстия показались убийцы.
Они стали бегать кругом по крыше, перебегая то на сторону двора, то появляясь над улицей. А за ними бегали громилы. Берлацкого первого ранил тот же сосед, который нанес удар Гринпшуну. А один из громил кидал под ноги убегавших синий умывальный таз, который лежал на крыше еще два месяца спустя после погрома... Таз ударялся о крышу и звенел. И, вероятно, толпа смеялась...
Наконец, всех троих кинули с крыши. Хайка попала в гору пуха во дворе и осталась жива. Раненные Маклин и Берлацкий ушиблись при падении, а затем подлая толпа охочих палачей добила их дрючками и со смехом закидала горой пуха...
Потом на это место вылили несколько бочек вина, и несчастные жертвы (о Маклине говорят положительно, что он несколько часов был еще жив) задыхались в этой грязной луже из уличной пыли, вина и пуха.
Последним убили Нисензона. Он с женой спрятался в погребе, но услышав крики убиваемых и поняв, что в дом № 13 уже вошло убийство и смерть, они выбежали на улицу. Нисензон успел убежать во двор напротив и мог бы спастись, но за его женой погнались громилы. Он кинулся за ней и стал ее звать. Это обратило на него внимание. Жену оставили и погнались за мужем, он успел добежать до дома № 7 по Азиатскому переулку. Здесь его настигли и убили. При этом называют две фамилии, одна с окончанием польским, другая молдаванская. Перед Пасхой шли дожди, в ямах и по сторонам улиц еще стояли лужи. Нисензон упал в одну из таких луж, и здесь убийцы, смеясь, 'полоскали' жида в грязи, как полощут и выкручивают стираемую тряпку.
После этого толпа как бы удовлетворилась и уже только громила дома, но не убивала. Евреи из ближайших домов вышли, чтобы посмотреть на несчастного Нисензона. Он был еще жив, очнулся и попросил воды. Руки и ноги у него были пере-ломаны... Они вытащили его из лужи, дали воды и стали отмывать от грязи. В это время кто-то из громил оглянулся и крикнул своим. Евреи скрылись. Нисензон остался один. Тогда опять тот же человек, который убил Гриншпуна и первый ранил Берлацкого, ударил несчастного ломом по голове и покончил его страдания...
Затем толпа продолжала работать дальше. Площадь была загромождена обломками мебели, обрывками всякого старья, и выломанными рамами до такой степени, что проходить по ней было очень трудно. Одна еврейка рассказывала мне, что eй нужно было пробраться на другой конец, где остались ее дети, на руках у нее был грудной ребенок, и она напрасно дважды пыталась пройти. Наконец, знакомый христианин взял у нее ребенка, и только тогда она кое-как прошла через эти беспорядочные баррикады...
В пять часов этого дня стало известно, что 'приказ', которого с такой надеждой евреи ждали с первого дня, наконец, получен...
В час или полтора во всем городе 'водворилось спокойствие'. Для этого не нужно было ни кровопролития, ни выстрела. Нужна была только определенность.
А теперь нужны будут годы, чтобы хоть сколько-нибудь изгладить подлое воспоминание о случившемся, таким грязно-кровавым пятном легшее на 'совесть кишиневских христиан'...
И не только на совесть тех, которые убивали сами, но и тех, которые подстрекали к этому человеконенавистничеством и гнусною ложью, которые находят, что виноваты не убийцы, а убиваемые, которые находят, что может существовать огульная безответственность и огульное бесправие.
http://ldn-knigi.lib.ru/JUDAICA/Korol_D13.htm

Десять лет спустя Короленко сыграет важнъую роль в защите от другого кровавого навета в деле Бейлиса.



Известие о погроме вызвало резонанс во всем мире, а особенно среди еврейских иммигрантов в Америке.

New York Times передавала репортаж корреспондента Jewish Daily News:

The anti-Jewish riots in Kishinev, Bessarabia, are worse than the censor will permit to publish. There was a well laid-out plan for the general massacre of Jews on the day following the Russian Easter. The mob was led by priests, and the general cry, “Kill the Jews,” was taken- up all over the city. The Jews were taken wholly unaware and were slaughtered like sheep. The dead number 120 and the injured about 500. The scenes of horror attending this massacre are beyond description. Babes were literally torn to pieces by the frenzied and bloodthirsty mob. The local police made no attempt to check the reign of terror. At sunset the streets were piled with corpses and wounded. Those who could make their escape fled in terror, and the city is now practically deserted of Jews.
https://www.nytimes.com/1903/04/28/archives/the-st-jamess-gazette-sold-boys-battle-with-runaways-little.html

После там же передали обличение лондонской The Jewish Chronicle: “We charge the Russian Government with responsibility for the Kishineff massacre. We say it is steeped to the eyes in the guilt of this holocaust. The Central Government is doubly guilty. So long as a 'civilized' Government brands 5,000,000 people as a perilous pest which must be slowly annihilated, so long its baser subjects will think themselves justified in accelerating the process of extermination with knives, axes and hatchets'."
https://www.nytimes.com/1903/05/16/archives/more-details-of-the-kishineff-massacre-in-some-places-jews-managed.html

Российское правительство было безусловно виновно в преступном безучастии к жертвам погрома и в том, что давало повод погромщикам верить в высочайшее покровительство, но историками не найдено доказательств того, что погром был намеренно подстроен правительством. Пройдет время, прежде чем в другой стране, не без влияния "Протоколов", появится правительство, заточенное на "extermination", пройдут одобренные правительством погромы Kristallnacht, а слово "holocaust" приобретет особый смысл.



В "200 лет вместе" Солженицын яростно защищает любимое царское правительство от клеветы и отыскивает настоящих виновников погрома.

Выгораживая правительство, Солженицын даёт другой поворот теме: «еврейская молодежь того времени делит… ответственность» (за погромы). Рассказывая о Кишинёвском погроме 1903 года, он цитирует «Обвинительный акт»: «Слухи о насилиях, чинимых евреями над христианами, быстро стали распространяться по городу». У евреев, оказывается, были ружья, «у христиан огнестрельного оружия не было». Дальше - больше: некоторые евреи «имели при себе бутылки с серной кислотой, которой они и плескали в проходящих христиан». «Аптеками традиционно владели евреи», - услужливо добавляет уже сам Александр Исаевич, зная прекрасно, что огнестрельных ранений и ожогов серной кислотой следствие не обнаружило. Как старается он защитить правительство: «Хотя уже тогда и не оспаривалась несомненная стихийность погромной волны и никак не была доказана причастность к ней властей, а, напротив, - революционных народников, однако не простили этих погромов именно русскому правительству и уж никогда впредь». «Кишинёвским погромом воспользовались, чтобы нарицательно и навсегда заклеймить Россию».
http://evreimir.com/24476/



Установить точную последовательность событий трудно, потому что в России свирепствовала цензура, а в США начало XX века было временем расцвета "желтой прессы" и погони за сенсациями. Король этого дела Уильям Рэндольф Херст для расследования кишиневского погрома использует в качестве корреспондента Майкла Дэвитта, ирландского католика. По материалам расследования Дэвитт пишет не только репортажи для газет Херста, но и развернутую книгу "Within the Pale: The True Story of the Anti-Semitic Persecutions in Russia".

Из его описания жертв кишиневского погрома:

"The hideous realities of the actual outrages committed during the two days’ inferno of murder and outrage surpass in the naked horror of their details almost anything which the imagination could invent. I hate to return to further reference to these deeds. It has become a horrible and repugnant subject, but I convince myself that some good will come of it in tending to keep alive the sympathy of the American people in the future of the victims who escaped with life, but also with broken hearts and the outlook of a dismal future.
Meyer Weissman had a very small store in one of the poorest Jewish quarters of the city. He had lost an eye, by an accident, when young. The mob attacked and demolished his little grocery on Easter Sunday. He offered them all the money in his possession to spare his life. It was a sum of sixty roubles. The leader took the money, and then said: “Now, we want your eye; you will never again look upon a Christian child.” He implored them to kill him instead of making him blind for life. They gouged out his eye with -a sharpened stick, and left him. Amidst sobs and suffering he told me his story in the Jewish Hospital.
Near the bed of poor blind Meyer Weissman was that of Joseph Shainovitch, whose head had been battered with bludgeons, and the victim left for dead. He told me that it was this same gang who killed his mother-in-law, by driving nails through her eyes into the brain. This story I refused to believe, thinking it might be born of some horrible nightmare following the poor fellow’s terrible experience. But from no less than six different sources, one of them being a Christian doctor, I learned that the facts were as stated by Joseph. Among the other witnesses were the men who dug the unfortunate woman’s grave.
In the female ward of the same hospital there were still upwards of a dozen girls and married women, when I visited the place, whose injuries were too serious to allow of their discharge. I heard their stories : at least those which could in part be related to a man.
One of the girls, aged about seventeen, was a perfect type of Jewish beauty, with a face which a painter would envy as a model for a Rachel. Her head was covered with bandages. She had been alone for three hours in the hands of a dozen men, who had killed her father and mother, and they left her for dead. A young Jew, evidently her lover, sat at her bedside while the tale of her sufferings and losses was being told.
In the next bed was a married woman, a mother of four children. She had not fully recovered consciousness, and all the events of the night of her agony were as yet not
completely known to her. She, too, had been beaten and left for dead, after having been assaulted by many men.
At the Rabbi’s house, as already related, I met several more victims of the mob’s name-
less infamies. One was a girl of sixteen, named Simme Zeytehik, very pretty, and childish-looking for her years. She said that all her assailants were Russians, mainly Seminarists, and told the Rabbi that fifteen of these young ruffians had outraged her.
She was one of twenty women who had sought refuge in the loft of the house No. 11 Nicolaievskai Street, and who were discovered by the mob, as were several other groups of women and girls in similar hiding-places.
I have before me a record of thirteen girls and women of ages ranging from seventeen
to forty-eight, who were assaulted by from two to twenty men, and in many cases left for dead.
Six young girls who are known to have undergone similar violence were ashamed to come to the Rabbi’s house to tell their tale of wrong and ruin.
The foregoing list does not exhaust the number of women who were subjected to the greatest wrong that can be done to their sex."
https://archive.org/details/DavittMichaelWithinThePale



В те же дни Хаим Нахман Бялик напишет полную отчаянной боли поэму про Кишинев "בעיר ההרגה‎". Отрывок, в переводе Жаботинского:

И все мертво крутом, и только на стропилах
Живой паук: он был, когда свершалось то, -
Спроси, и проплывут перед тобой картины:
Набитый пухом из распоротой перины
Распоротый живот - и гвоздь в ноздре живой;
С пробитым теменем повешенные люди:
Зарезанная мать, и с ней, к остылой груди
Прильнувший губками, ребенок, - и другой,
Другой, разорванный с последним криком «мама!»
И вот он - он глядит, недвижно, молча, прямо
В Мои глаза и ждет отчета от Меня…
И в муке скорчишься от повести паучьей,
Пронзит она твой мозг, и в душу, леденя,
Войдет навеки Смерть… И, сытый пыткой жгучей,
Задушишь рвущийся из горла дикий вой
И выйдешь - и земля все та же, - не другая,
И солнце, как всегда, хохочет, изрыгая
Свое ненужное сиянье над землей...
И загляни ты в погреб ледяной,
Где весь табун, во тьме сырого свода,
Позорил жен из твоего народа -
По семеро, по семеро с одной.
Над дочерью свершалось семь насилий,
И рядом мать хрипела под скотом:
Бесчестили пред тем. как их убили,
И в самый миг убийства… и потом.
И посмотри туда: за тою бочкой,
И здесь, и там, зарывшися в copy,
Смотрел отец на то, что было с дочкой,
И сын на мать, и братья на сестру,
И видели, выглядывая в щели,
Как корчились тела невест и жен,
И спорили враги, делясь, о теле,
Как делят хлеб, - и крикнуть не посмели,
И не сошли с ума, не поседели
И глаз себе не выкололи вон
И за себя молили Адоная!
И если вновь от пыток и стыда
Из этих жертв опомнится иная -
Уж перед ней вся жизнь ее земная
Осквернена глубоко навсегда;
Но выползут мужья их понемногу -
И в храм пойдут вознесть хваленья Богу
И, если есть меж ними коганим,
Иной из них пойдет спросить раввина:
Достойно ли его святого чина,
Чтоб с ним жила такая, - слышишь? с ним!
И все пойдет, как было…
И оттуда
Введу тебя в жилье свиней и псов:
Там прятались сыны твоих отцов,
Потомки тех, чей прадед был Иегуда,
Лев Маккавей, - средь мерзости свиной,
В грязи клоак с отбросами сидели,
Уездились в каждой яме, в каждой щели -
По семеро, по семеро в одной…
Так честь Мою прославили превыше
Святых Небес народам и толпам:
Рассыпались, бежали, словно мыши,
Попрятались, подобные клопам.
И околели псами…
Сын Адама,
Не плачь, не плачь, не крой руками век,
Заскрежещи зубами, человек,
И сгинь от срама.
https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%A1%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%BE_%D0%BF%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%B5_(%D0%91%D1%8F%D0%BB%D0%B8%D0%BA;_%D0%96%D0%B0%D0%B1%D0%BE%D1%82%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9)



Майкл Дэвитт был не только журналистом, но и политическим деятелем - неутомимым борцом за независимость Ирландии и освобождение ирландских крестьян. Его кампании бойкота и идеи ненасильственного сопротивления оказали влияние на Махатму Ганди, с которым он встречался в Лондоне. В поездках в Россию он также встречался и обменивался идеями с Львом Толстым. Неудивительно, что репортажи Дэвитта из Кишинева были окрашены не только ужасом от свидетельств насилия, но и неприятием правительства, позволяющего себе угнетать меньшинства и лишать их гражданских прав.

Michael Davitt became a saviour of the Irish People. He worked to secure Land Rights for ordinary Irish people whose generations had been trashed by English Ascendancy Class Landlordism.
Before he met The Mahatma, such was Michael’s hatred for what the British were doing to his Irish people, he took on a secret life, purchasing arms and ammunition and shipping it to Ireland for Fenians to attack British Troops, in the desperate fight for Independence.
He was caught doing this, however. He was arrested on 14th May 1870 at Paddington Station, awaiting a delivery of arms. He was tried for Treason, and he was sentenced to fifteen years’ imprisonment with hard labour.
Michael spent the first five years of his sentence in silence and solitary confinement, picking oakham out of second hand rope. The second five years was spent in hard labour at Dartmoor Prison. But after ten years’ imprisonment, Michael was given parole for the remaining five year on condition he did nothing treasonous to the British Crown.
Of course, he did do treason. He made speeches that the common people of Ireland could not improve their lot without the ownership of their land and he started to campaign for land rights. This was at the time of the 1879 Famine. He even became elected as an MP. And he served three subsequent periods in Prison.
But when Michael met Mahatma Gandhi, there was a great change. Michael renounced his campaign of violence. He taught that political revolution should be achieved without killing, and on his deathbed, he said he forgave his enemies. <...>
Michael resigned his seat in the British Parliament in protest at the British declaration of war on the Boers in South Africa. And although his health was broken, Michael then toured the world to help the suffering and oppressed poor. He went to South Africa to help the Boers in their struggle against the British Empire, and he went to Russia to help the Jews who were suffering persecution there.
https://blog.starwheelastrology.com/michael-davitt-hero-irish-land-league/



Администрация Теодора Рузвельта оказалась под сильным общественным давлением. Поскольку погром не затрагивал американских граждан, не было повода для формального дипломатического протеста. С другой стороны, представители общественности просили не закрывать глаза на варварство. В разных городах страны проходили митинга протеста. В конце концов было решено передать через российского посла петицию к царю, под которой были собраны десятки тысяч подписей американцев разных вероисповеданий. Царское правительство отказалось принять петицию, и ее в итоге передали на хранение в Госдеп. Тем не менее был создан первый прецедент защиты прав человека в других странах - предвестник будущего вектора американской политики.

On July 16, the State Department announced that it had received a cable from John W. Riddle stating that the Russian government would neither receive nor consider the matter of the Jewish petition on the Kishinev pogrom. Secretary Hay, upon instructions from the President, declared that the incident created by the presentation of the petition was now closed, and the B'nai B'rith also agreed. Levi was not surprised that the petition had been rejected, but felt that the transmission of the petition had had a beneficial effect. On July 20, 1903, Leon N. Levi wrote officially on behalf of the B'nai B'rith to Hay expressing "our deep sense of obligation to you and the President for the cordial and effective support extended to us." Oscar S. Straus also thanked the President for his humanitarian diplomacy which "marshals the enlightened spirit of civilization against persecution." The loose sheets of the petition from signatories across the country were bound in polished levant inside an ebony case along with a separate volume containing a brief history and analysis of the petition. The case and its contents were delivered personally by Wolf to Hay with a letter of appreciation from Levi to Hay. Levi was also grateful to the President and the American people diplomacy on behalf of "Justice, Humanity, and Liberty." If the diplomatic action was "without precedent, it is the more precious for becoming one." As a result, future victims would receive hope that not all was lost, and oppressors would hesitate to strike for fear of retribution. In reply, Hay wrote to Levi that he was happy to accept the document and place it in the archives of the State Department. Although the petition had not found a lodging place where it had been originally intended, its true resting place was not in any physical repository but in the minds of men. The petition has some of the "most eminent names of our generation," which would make future students of history pause when they studied the document.
https://www.jstor.org/stable/23877915?



Прямой связи между Кишиневским погромом и Русско-японской войной, разумеется, не было, но Япония, как могла, воспользовалась ситуацией падения международной репутации Российской империи. Крупный займ, покрывший значительную часть японских военных расходов, предоставил банкир Джейкоб Шифф.

Schiff had, since the Kishinev massacre of 1903, devoted more and more attention to the oppression of Jews in Russia. In letters and cables to Washington he had called upon the Roosevelt administration to intervene in behalf of the Russian Jews. In April, 1904, only a few weeks before he met Takahashi, Schiff wrote Lord Rothschild that the only hope for Russian Jews seemed to lay in possibility that the Russo-Japanese War would lead to an upheaval in Russia and the triumph of constitutional government there. Schiff asked that Rothschild and other Jewish bankers in Europe actively attempt to block Russia from obtaining war loans. Now, only a few weeks later he found himself with the opportunity to aid Japan against Russia. In a few days the details were worked out. The £10,000,000 loan would be floated, with half underwritten in the United States by a syndicate headed by SchifFs Kuhn, Loeb Co.
https://www.jstor.org/stable/23880523

Нобелевская премия Теодору Рузвельту за посредничество в русско-японских переговорах вывела США из провинциальной державы в крупные игроки международной политики. На карикатуре 1905 года Рузвельт, обращаясь к Николаю Второму и указывая на аллегорического еврея, говорит: “Now that you have peace without, why not remove his burden and have peace within your borders?”



Между тем поток еврейской иммиграции усиливался. Среди иммигрантов, спасавшихся от погромов, в 1909 из Одессы в Америку приехала семья Натана Байдена, будущего отца судьи Верховного суда Рут Бейдер Гинзбург.

В том же году, в день столетия Авраама Линкольна, начинает работу NAACP (National Association for the Advancement of Colored People) - крупнейшая антирасистская правозащитная организация. Непосредственным поводом для создания NAACP стал расистский погром в городе Спрингфилд штата Иллинойс, где когда-то жил Линкольн. Огранизация была создана в нью-йоркской квартире семейной пары Анны Струнской и Уильяма "Инглиша" Уоллинга, которые вели репортажи из Спрингфилда, а незадолго до этого вернулись из поездки в Россию. Аналогия между разными видами погромов была для них очевидна.



On 14th August, 1908, William English Walling and Anna Strunsky heard about the Springfield Riot in Illinois, where a white mob attacked local African Americans. During the riot two were lynched, six killed, and over 2,000 African Americans were forced to leave the city. Walling and Strunsky decided to visit Springfield "to write a broad, sympathetic and non-partizan account". When they arrived they interviewed Kate Howard, one of the leaders of the riots. Walling later wrote: "We at once discovered, to our amazement, that Springfield had no shame." He and Anna were treated to "all the opinions that pervade the South - that the negro does not need much education, that his present education even has been a mistake, that whites cannot live in the same community with negroes except where the latter have been taught their inferiority, that lynching is the only way to teach them, etc."
On 3rd September 1908, Walling published his article, Race War in the North. Walling complained that "a large part of the white population" in the area were waging "permanent warfare with the Negro race". He quoted a local newspaper as saying: "It was not the fact of the whites' hatred toward the negroes, but of the negroes' own misconduct, general inferiority or unfitness for free institutions that were at fault." Walling argued that they only way to reduce this conflict was "to treat the Negro on a plane of absolute political and social equality". <...>
Walling suggested that racists were in danger of destroying democracy in the United States: "The day these methods become general in the North every hope of political democracy will be dead, other weaker races and classes will be persecuted in the North as in the South, public education will undergo an eclipse, and American civilization will await either a rapid degeneration or another profounder and more revolutionary civil war, which shall obliterate not only the remains of slavery but all other obstacles to a free democratic evolution that have grown up in its wake. Yet who realizes the seriousness of the situation, and what large and powerful body of citizens is ready to come to their aid. <...>
They decided to form the National Association for the Advancement of Coloured People (NAACP).
https://spartacus-educational.com/USAnaacp.htm



На эту связь обращает внимание историк из Стэнфорда Стивен Зипперштейн в книжке "Pogrom: Kishinev and the Tilt of History".

In the US, it was not only Jews who drew conclusions from Kishinev. Black leaders spoke about the “twin evils” of European pogroms and lynchings in the American south, where thousands of blacks were murdered in a decades-long campaign of racial terrorism. In 1909, the National Association for the Advancement of Colored People (NAACP) was formed to combat this violence, and Kishinev was mentioned in the group’s founding documents.
https://www.timesofisrael.com/how-a-small-pogrom-in-russia-changed-the-course-of-history/

Традиция солидарности в борьбе с расизмом и антисемитизмом продлится долгое время и не утратит актуальности до сегодняшнего дня.