Томас Пинчон, «Внутренний порок»
В мае 1968 года во Франции началось восстание - уставшие от авторитарного режима генерала де Голля студенты вышли на улицы. Стены домов покрылись бунтарскими надписями:
Запрещать запрещено!
В обществе, отменившем все авантюры, единственная авантюра - отменить общество!
Будьте реалистами, требуйте невозможного!
Мы не хотим жить в мире, где за уверенность в том, что не помрёшь с голоду, платят риском помереть со скуки.
Я люблю тебя! О, скажи мне это с булыжником в руке!
И был еще один лозунг: «Под брусчаткой, пляж!» - он появился после столкновения митингующих с полицией на бульваре Сан-Мишель. Бульвар был выстелен брусчаткой, студенты выдирали булыжники и швыряли в полицейских. За сутки бульвар (41 400 кв. м) полностью «облысел», лишился брусчатки. Остался лишь песок. Французские студенты нашли свой пляж, добились своего - де Голль ушел.
Пройдет больше 40 лет, и эта фраза, - о пляже, скрытом под брусчаткой, - станет эпиграфом (и важным лейтмотивом) романа Томаса Пинчона «Внутренний порок».
Фотоархив, май 1968. Слева - баррикада из брусчатки, справа - студенты готовят разбирают бульвар Сан-Мишель на боеприпасы
Действие «Порока...» развивается почти параллельно с восстанием во Франции, чуть позже, 1970 год, весна; время шумное и полное событий - процесс над Чарли Мэнсоном, начало правления Никсона, первый человек на луне (20 июля 1969) и угасание эпохи хиппи. Америка в то время переживала то же, что и Франция в 68-м: усталость от милитаризма и идеалов общества потребления, - машина-дом-работа-могила, вот это все. В конце шестидесятых страну лихорадило: Вьетнамская война, Стоунуоллские бунты, стремительно набирающее силу движение феминисток. Количество точек напряжения росло так быстро, что правительство просто не успевало (или - не желало) реагировать на них адекватно.
[здесь, кстати, будет уместна еще одна надпись со стены в Париже 68 года:
«С 1936 года я боролся за повышение зарплаты. Раньше за это же боролся мой отец. Теперь у меня есть телевизор, холодильник и „фольксваген“, и всё же я прожил жизнь, как козёл. Не торгуйтесь с боссами! Упраздните их!»]
И - так же, как во Франции - студенты в США в 1969-м повсеместно захватывали административные здания университетов - и выдвигали свои требования: вывод войск из Вьетнама и реформы.
Потом был Вудсток, самый массовый антивоенный фестиваль в истории, и первые жертвы среди протестующих - десятки безоружных студентов погибли в столкновениях с полицией во время демонстраций.
Французский и американский бунты имеют общее начало, - жажда настоящего, борьба с казеной культурой («ктулхурой», как сейчас говорят), - но разные концовки: парижские студенты в итоге все же нашли под брусчаткой свой пляж, - камень стал их символом, оружием, - американские же еще несколько лет бессильно наблюдали за тем, как самый одиозный из американских президентов, Никсон, отправляет очередную партию солдат во Вьетнам - умирать.
США, конец 60-х, дети цветов протестуют против войны во Вьетнаме
Я думаю, именно поэтому Пинчон взял в качестве эпиграфа лозунг французских бунтовщиков - любой читатель, знакомый с историей вопроса, сразу (или - почти сразу) поймет куда смотреть и как читать роман.
В самом тексте ТРП не упоминает ни Вудсток, ни столкновения студентов, ни акции протеста - все это здесь уведено в подтекст, на глубину, туда, куда обычно заглядывают только самые дотошные и упрямые читатели; автор работает не столько с фактами, сколько атмосферой того времени - она наполнена шумом прибоя, психоделическими трипами, марихуановым дымком и паранойей; предчувствием плохого.
И пусть на сюжетном уровне роман выглядит как нуар-детектив в стиле Раймонда Чендлера (исчезновение бывшей девушки, куча странных персонажей и тайных заговоров), эпиграф не позволит вам заблудиться, он выполняет здесь роль стрелки компаса, - и как бы намекает: «под брусчаткой сюжета - тоже пляж!» - т. е. другая история, заряженная ностальгией и грустью, история о людях, живущих на стыке эпох, о людях, которых тошнит от «ценностей среднего класса» («...that endless middle class cycle of choices that are no choices at all»).
***
Писать о Пинчоне всегда очень сложно - его метафоры обладают одним замечательным свойством: они сопротивляются любым попыткам внятно их сформулировать, автор дает их как бы на уровне предчувствия. Это как зуд в области гиппокампа - ты знаешь, что нашел что-то, тут определенно есть связь, но тебе не хватает слов, чтобы эту связь описать. В случае с пинчоновскими метафорами граница языка пройдена - и вам приходится опираться только на свои ощущения.
Вот и во «Внутреннем пороке» так же: тема моря/большой воды - ключевая в романе (вторая тема - зубы, но о них ниже); текст (почти) целиком построен на морских/водных метафорах: тут и название и эпиграф («...пляж!») и лейтмотивы корабля/ковчега, и целый континент, ушедший на дно (Лемурия), и даже - внимание! - Иисус на доске для серфинга. Последний, кстати, очень важен для понимания архитектуры романа:
«...[у него дома] висела бархатная картина - Иисус, правая нога балбесски впереди, на грубо сработанной доске с балансирами, призванной обозначать распятие <...> Что ещё может означать это „хождение по водам“, как не сёрфинг на библейском жаргоне?»
Борьба с течением - вполне подходящий образ для описания контркультуры в США в 60-х, и серфинг, - занятие, полное солнца и драйва, - можно понимать как метафору жизненной философии того поколения (поэтому и Иисус у них - не распятый за чужие грехи страдалец, а герой, укрощающий волны).
Образ воды развивается дальше: в беседах персонажей упоминается Лемурия - эдакое утопическое государство, анти-США, анархический рай, в который мечтает попасть каждый серфер/хиппарь («...благословенное это судно стремится к лучшему берегу, к некой неутопшей Лемурии, поднявшейся и искупленной, где американская судьба милосердно так и не осуществилась...»).
И параллельно с водной метафорой - светлой и (местами) психоделической - ТРП раскручивает другую - метафору клыков и вампиризма (дантист и следы укусов на шее прилагаются).
В сюжете все время мелькает некий «Золотой клык» - таинственная организация, пустившая корни, кажется, во все сферы американской жизни. Агенты «Клыка...» контролируют весь процесс производства и распространения наркотиков. И даже больше: под колпаком «Клыка...» находится не только наркотрафик, но и реабилитационные центры для наркоманов. Замкнутый цикл: люди подсаживаются, теряют все, приходят в клинику, лечатся, выходят и снова подсаживаются - и весь этот круговорот наркош контролирует (и обналичивает) одна организация:
«... если Золотой Клык способен подсаживать своих клиентов, чего б ему не развернуться и не продать им программу соскока? Пусть ходят туда-обратно, доход вдвое больше, новых клиентов искать не надо - коль скоро от жизни в Америке нужно сбегать, картель всегда может быть уверен в бездонности своего резервуара новых потребителей».
Вот так - если Лемурия символизирует социальный рай, где «американская судьба милосердно так и не осуществилась», то «Золотой клык», стало быть, анти-Лемурия, - организация, цель которой - превратить своих клиентов в рабов, загнать их в рамки, в эту карусель вечного потребления.
На этом противостоянии двух систем/утопий Пинчон строит один из важнейших концептов романа. Следите за руками: на пресловутый «пляж» (т. е. в Лемурию) можно попасть лишь открыв «двери восприятия», т. е. с помощью дозы; и тут возникает уловка-22 - ведь покупая «билет на пляж» (т. е. дозу), люди отдают свои деньги именно «Золотому клыку», организации, чья главная задача - покрывать этот самый пляж брусчаткой (т.е. строить общество потребления).
Вот так: попытка вырваться из Системы лишь усиливает Систему.
Может быть, это и есть главный порок человеческой природы?
Кадр из фильма Пола Томаса Андерсона "Inherent vice"
Кстати, о названии - оно здесь тоже непростое: кроме очевидного биологического/медицинского толкования («...порок» - как порок сердца, например; то есть - червоточина, дыра в жизненно-важном органе) есть еще и юридическое: внутренним пороком в морском праве называют присущие застрахованному грузу свойства, которые могут привести к его гибели и порче («То, чего нельзя избежать», - говорит один из героев). Например, при перевозке шоколад может растаять, а яйца - разбиться; это и есть их внутренние пороки, на них страховка не распространяется.
И если продолжить/дорисовать эту метафору и представить себе, что Калифорния (или шире - Америка [или вообще любое государство]) - это корабль/ковчег, груз которого - граждане; то сам термин «внутренний порок» здесь обретает какой-то совсем зловещий смысл. Ведь это значит, что даже на ковчеге всегда есть пассажиры, которым суждено разбиться/умереть - их смерть изначально предусмотрена «нормативными актами».
Так работает Система. И уйти от нее можно только одним способом - по воде. Но не в библейском, а в пинчоновском смысле (см. замечание об Иисусе-серфере выше) [1*].
[1*] И напоследок: одну из лучших статей о «Внутреннем пороке» написал Томас Джонс (журнал "London Review of Books, на английском - здесь), концовка его текста настолько прекрасна, что я просто процитирую тут последний абзац (перевод мой):
«Наверно, самое странное, что есть во «Внутреннем пороке», - причудливое пятно света в этом смоге отчаяния, - это мысль о том, что где-то там, в одном из городков на побережье округа Лос-Анджелес, неподалеку от тех мест, где Док проводит свои бессвязные расследования, где-то среди наркош, серферов и дамочек-хиппи, среди дантистов, адвокатов и ростовщиков, среди тех, кто своим голосом помог Никсону попасть в Белый Дом и Рейгану - в поместье губернатора в Сакраменто, где-то там в уединении за печатной машинкой сидит Томас Пинчон и пишет «Радугу тяготения».
Читайте также:
Лорри Мур, «Птицы Америки»
Литература США после 9/11 (о новой книге Лорри Мур)
Бэнкси, «Wall and piece»
Дэвид Фостер Уоллес, "Бесконечная шутка"
Джонатан Франезн, "Свобода"