У ПАРТИЗАН: судьба женщин
Опубликовано в "Женщины на краю Европы". Ред. Е. Гапова. Минск, ЕГУ, 2003.
Нехама Тэк
У ПАРТИЗАН: судьба женщин (глава из книги об отряде Бельского Nechama Tec. Defiance. The Bielski Partisans. Oxford University Press, 1993).
«Я шла по лесу. Меня остановил человек с винтовкой … Я подумала, что это партизан, хотя не была уверена. Мне было страшно. Он сделал вид, что хочет меня арестовать. Ему было на вид лет сорок, похож на белоруса. Он велел следовать за ним и привел меня в палатку. Затем он на меня набросился. … ни о чем не спросил … просто сделал это. Изнасиловал меня.
Внутри меня что-то сломалось. Я словно заболела. Это ощущение не оставляло меня на протяжении многих лет. Я не могла смотреть на мужчин … испытывала что-то вроде внутреннего конфликта. Секс меня волновал, но я была напугана, замкнута в себе. Мне не нравилась физическая сторона секса. Я не считала его чем-то важным в жизни. Я рада, что не нуждаюсь в нем … Я думаю, что многие женщины испытали что-то подобное… отвращение… это изнасилование … ужасно.»
Будучи в то время подростком, эта девушка убежала из гетто и заблудилась. Об изнасиловании она рассказала только в самом конце продолжительного интервью. Во время рассказа ее голос был монотонным, дрожал, как если бы она пыталась оттеснить назад какую-то невидимую, мешающую ей силу.
Помогли девушке пережить этот болезненный опыт другие беженцы, к которым она привязалась и вместе с которыми и добралась до отряда Бельского.
…………………………………………………………………………………………………
В лесу высоко ценились такие качества как физическая сила, стойкость, бесстрашие и мужество, но при этом считалось, что женщина едва ли может ими обладать. В жестокой, похожей на джунгли, лесной жизни большинство мужчин были убеждены, что женщины не могут участвовать в боях, а потому являются обузой.
Советское правительство придерживалось другой точки зрения и всячески прославляло женский вклад в партизанскую войну. Согласно официальной точке зрения именно партизанка является символом патриотизма и высшей преданности своей родине. Однако несмотря на широкую пропаганду и политическую поддержку, участие женщин в партизанском движении русских было ограничено. Предполагаемая доля женщин в рядах «лесных воинов» колеблется от двух до пяти процентов. В противовес одобрительной позиции правительства партизанское руководство было убеждено, что это максимум того, что движение могло эффективно вобрать в себя.
Обычно присоединившиеся к партизанским отрядам женщины направлялись на какие-то вспомогательные работы: самое большее, на что они могли рассчитывать в смысле собственно военного участия, была разведка, но даже эти задачи они выполняли изредка. Стремление быть полезной или особые личные качества редко имели решающее значение. Вместо этого большинство женщин были вынуждены заниматься обслуживанием и кухней: готовкой и уборкой.
Существует мнение, что в русские партизанские подразделения женщин принимали главным образом ради возможных сексуальных отношений. В самом деле, офицеры, начиная от командира бригады и заканчивая командиром батальона, могли выбирать себе сексуальных партнерш из числа состоявших в отряде женщин. В таких случаях женщины становились как бы собственностью офицеров, что косвенным образом придавало им самим офицерский статус, включая привилегии, которые предполагало положение их партнеров, но без соответствующих боевых обязанностей. Многие партизаны высокого ранга имели любовниц, которых было принято называть полевыми женами.
Большинство женщин-христианок* оставались в лесу в силу каких-то особых отношений с мужчиной. Лишь немногие из них приходили в отряд из желания бороться с нацистами и еще меньшая часть в силу того, что их жизни угрожала опасность. В лесу нееврейские женщины определенно составляли меньшинство. В отличие от них, еврейки уходили в лес, чтобы избежать смерти. Еще до того, как покинуть гетто, эти беженки знали, что в одиночку женщине приходится гораздо тяжелее, чем мужчине, и что возможность гибели или изнасилования более чем реальна. Кроме того, они понимали, что обладающий властью мужчина может их защитить, и что чем больше власть этого человека, тем больше у них шансов остаться в живых. Действительно, принятие женщины в отряд, как правило, зависело от ее готовности стать любовницей одного из партизан. Для молодых девушек было обычным делом спать с русскими командирами, политруками и вообще со всяким, кто обладал властью. С другой стороны, если партизан помогал женщине, то в качестве платы он ожидал от нее благосклонности.
Хотя многие партизаны всячески стремились к сексуальным отношениям с женщинами, они сами же при этом презирали их за доступность. Не случайно в мужских разговорах слово «шлюха» часто заменяло слово «женщина».
Еврейские женщины сталкивались с опасностями и отказом быть принятыми в отряд чаще, чем кто бы то ни было. Угрозы и отказы принимали все более резкую форму по мере того, как в отряды проникали сотрудничавшие с нацистами предатели.
Еврейские женщины страдали вдвойне: как еврейки и как женщины, в силу своей как национальной, так и половой принадлежности. В результате, большое, но точно неустановленное, число женщин погибло либо по пути в лес, либо в самом лесу. Из тех, кому удалось остаться в живых, одни нашли убежище в советских партизанских подразделениях, другие в еврейских отрядах. Лишь единицам удалось пережить войну в составе небольших семейных групп, разбросанных по лесам.
Большинство еврейских женщин, принятых в состав русских отрядов, становились любовницами партизан, как правило офицеров. Но на русских офицеров, у которых были любовницы-еврейки, оказывалось давление с требованием прекратить отношения. Иногда партизаны отсылали своих любовниц в отряд Бельского; иногда, как в случае с Марчвинским и Шематовцом, они сами уходили вместе с ними.
Бывали, разумеется, и исключения. Некоторым партизанам, благодаря особой роли, которую они играли в отряде, удавалось оставить женщин при себе. Иногда еврейку принимали в советский отряд в силу некоторых, не связанных с сексом, отношений с партизаном, игравшим в нем важную роль. Например, брат или отец могли покровительствовать своим родственницам, если их статус в партизанской среде был достаточно высок.
Необходимо уточнить, что когда перед русскими партизанами вставал вопрос о том, следует ли принять к себе еврейку, возможные сексуальные отношения не были единственным определяющим фактором. Во-первых, далеко не все женщины были согласны обменивать секс на покровительство, во-вторых, лишь немногие подходили для такого рода сделок хотя бы потому, что большинство женщин не соответствовало двум основным требованиям - они не обладали ни молодостью, ни красотой. Однако, если у женщины были какие-то ценные профессиональные навыки, это могло умерить мужской шовинизм. Профессия врача, медсестры, и даже просто умение хорошо готовить нередко позволяли еврейкам войти в состав советского отряда безо всяких сексуальных обязательств.
В отличии от большей части советских формирований, два еврейских лагеря, размещавшиеся в белорусских лесах, отряд Бельского и отряд Зорина, принимали евреев без каких-либо ограничений. Пол, возраст и другие характеристики не играли никакой роли. Любая женщина, которой удавалось добраться до отряда Бельского, принималась туда автоматически, так что для евреек проблема состояла скорее в том, чтобы узнать о существовании этих отрядов, а затем благополучно до них добраться.
Большинство женщин понимали, что шансы попасть в отряд без чьей-либо помощи были минимальны: связь с «подходящим» человеком облегчала побег из гетто, уменьшала опасности в дороге или даже спасала от возможной смерти. Осуществить это, как правило, брались изобретательные молодые люди из “простых”. И в силу того, что эти юноши были в состоянии гарантировать женщине определенную безопасность, они могли свободно выбирать себе партнершу. Простой, заурядный молодой человек мог без труда заполучить девушку, которая занимала более высокую позицию на социальной лестнице, девушку, о которой до войны он мог только мечтать.
Жить хотелось всем. Тем не менее, женщинам, обладавшим определенным статусом, было нелегко связать себя с человеком низкого происхождения. Иногда родители, принадлежавшие к местной элите, предпочитали, чтобы их дочь погибла, нежели стала любовницей грубого и необразованного человека. Такого рода ситуации часто приводили к болезненным конфликтам и недоразумениям. К примеру, за одной живущей в гетто женщиной из «хорошей семьи» ухаживал довольно грубый человек низкого происхождения, потерявший жену и ребенка во время одной из нацистских «акций». Он был полон решимости спасти эту молодую женщину. Узнав о том, что немцы планируют очередной рейд, он предложил ей убежать вместе с ним.
У женщины, о которой идет речь, в гетто оставались отец, мать и сестра, и она отказывалась покинуть их, мужчина же давил на нее, утверждая, что говорил с ее отцом, и тот велел им поступать, как будет лучше. Начались приготовления к побегу. Незадолго до того, как пара должна была покинуть гетто, девушка пошла попрощаться с отцом, и тот сказал, что хотел бы умереть: смерть избавит его от мучительной мысли, что его дочь связана с простым человеком. Как и было запланировано, они убежали; оба выжили, присоединившись к отряду Бельского.
Их брак длился более сорока лет. Уже после смерти мужа женщина призналась: «Он стал моим мужем только потому, что хотел спасти меня, а не по какой-либо другой причине. В этой связи я прошу вас не упоминать моего имени. До войны я никогда бы не вышла за него замуж. Я бы никогда и не встретила его. Мы жили в совершенно разных мирах.»
Если женщины были уверены в том, что за пределами гетто их кто-то ждет, они нередко уходили оттуда сами. Партизан из отряда Бельского, особенно если он был молод и участвовал в боевых операциях, мог иногда связаться с женщиной посредством писем или же лично и предложить ей отправиться в отряд в составе группы, которую вел проводник. Во многих случаях эту группу возглавлял сам партизан.
Сулия Рубина отправилась в отряд Бельского, получив соответствующее предложение от партизана Израиля Котлера. Прибыв на место, она поняла, что у того связь с другой девушкой. Сулия уверена, что она никогда не добралась бы до леса, если бы ее не попросил придти этот человек. В письме, которое прислал Котлер, содержалась информация о том, как убежать, а также, как добраться до отряда. Помимо всего прочего, письмо обещало девушке радушный прием.
Позвать женщину в отряд мог не только ее партнер. Иногда приглашение исходило от родственников или друзей. Конечно же, не все женщины, которые приходили в лагерь Бельского в составе группы, были “приглашены”. Некоторые приходили в одиночку, другие случайно натыкались на отряд Бельского в своих скитаниях по лесу - иногда эти женщины даже не подозревали о его существовании. Кроме того, многих подбирали разведчики Бельского, специально занятые поиском в лесах еврейских беженцев.
Независимо от того, каким образом женщина попадала в расположение лагеря и кем она была, стоило ей только добраться до отряда Бельского, и она автоматически становилась его членом. Медсестра Лилия Кравиц, довольно критично настроенная по отношению к Тувье, вспоминает, что он без всяких колебаний принял в отряд ее подругу с престарелой и больной матерью на руках. Безусловно, старая женщина стала для отряда обузой, но в истории соединения этот случай был далеко не единственным. Политика Тувьи, безоговорочно принимавшего к себе любого еврея, будь-то мужчина, женщина или ребенок, несомненно объясняет наличие в отряде большого количества женщин, процент которых колеблется от тридцати до сорока.
Внутри лагеря действовало несколько основных правил, в равной мере касавшихся как мужчин, так и женщин. Каждый человек имел право на минимальную порцию пищи, и Тувья не допускал никаких отклонений от этого правила. Далее, все взрослые мужчины и женщины должны были участвовать в охране лагеря. Лишь немногие были освобождены от караульной службы в силу физических недостатков, преклонного возраста или излишней нервозности.
Тувья считал, что его люди должны были быть заняты чем-то полезным. После того, как отряд осел в Налибокской пуще во второй раз, в лагере были построены постоянно действующие мастерские, и, таким образом, созданы дополнительные возможности для работы. Помимо того, что работа могла принести некоторое личное удовлетворение, иногда она давала право на дополнительное питание и, таким образом, позволяла увеличить дневную порцию. Если говорить о «женских» профессиях, этой привилегией пользовались, к примеру, медсестры - они автоматически получали прибавку к стандартному пайку. Многим женщинам работа по крайней мере позволяла не остаться голодными.
В том, что касается социального статуса и экономического положения в целом, у женщин по сравнению с мужчинами было меньше возможностей для их улучшения. Кроме того, путь, который нужно было пройти от первоначального положения “иждивенца” к более высокой социальной позиции, был для них совершенно разным. Как уже отмечалось ранее, мужчина мог изменить свое положение, получив оружие. Благодаря этому у него появлялось право участвовать в вылазках за провизией, и он моментально переходил из разряда «иждивенцев» в привилегированную категорию разведчиков и бойцов.
Для женщин эти возможности были закрыты, так как оружие давать им никто не хотел. К участию в продуктовых рейдах их тоже не допускали: мужчины полагали, что от присутствия женщины операция становится более опасной. Те немногие партизанки, у которых оружие все же было, как правило, не принимали участия в продуктовых вылазках. Исключение составляла Хая, жена Асаэля. Она сопровождала мужа во время нескольких операций, что было возможно благодаря его высокому статусу в лагере.
Когда некоторые участницы отряда выражали свое недовольство по этому поводу, им говорили, что каждая армия должна иметь хорошую хозяйственную базу, и именно женщинам следует заниматься ее обеспечением .
В тех редких случаях, когда женщина приносила в отряд Бельского оружие, оно подлежало конфискации. Ружье должно было принадлежать мужчине, а не женщине - таков закон леса. Одна из участниц отряда по имени Рая, несмотря на свой независимый характер, оправдывает этот обычай и утверждает, что Тувья поступал так потому, что оружие было необходимо мужчинам, которые добывали провизию.
Как правило, одинокая, незамужняя женщина была одета в лохмотья и носила обувь, которая в любую минуту грозила развалиться, или же вообще ходила босая. Женщина, у которой не было обуви, должна была ждать, когда подойдет ее очередь сшить что-то у сапожника. Но если ей нечем было его отблагодарить, ее черед мог так никогда и не наступить.
За одинокой и молодой женщиной, как правило, начинали ухаживать, причем иногда весьма необычным образом. До тех пор, пока Сулия Рубина не завела себе постоянного парня, мужчины пробирались по ночам к ее койке в общей землянке. Одна пожилая женщина посоветовала ей держать при себе прут и бить им всякого, кто к ней приблизится. Последовав ее совету, Сулия стала по утрам замечать на лицах партизан свежие следы ударов. Вскоре мужчины перестали ее беспокоить.
Как правило, непрошенные ночные визиты не перерастали в постоянную связь, однако большинство членов отряда считали, что женщине необходим покровитель - «достойный» мужчина, способный о ней позаботиться. Заведя себе любовника, женщины называли его «Таво». На иврите это слово означает обращение к мужчине; в данном контексте его можно перевести как «иди сюда». Благодаря тому, что вооруженные мужчины ходили добывать провизию, женщина, у которой был постоянный Таво с собственным ружьем, питалась лучше, нежели одинокая женщина. Все социальные привилегии, которыми мог обладать молодой вооруженной человек, автоматически переносились на его подругу. И в силу того, что с женщиной без покровителя никто особо не считался, многие девушки находились в поисках подходящего Таво.
Среди женщин отряда одни поддерживали отношения с постоянным партнером, другие вступали в случайные связи со многими. Были женщины, предпочитавшие оставаться в одиночестве.
В отряде не было официальных свадеб. Если мужчина и женщина жили в одной палатке или бункере и вели себя как супруги, то остальные начинали считать их мужем и женой. Большинство взрослых участников отряда, более шестидесяти процентов, жили парами. Мнения по поводу этих новоиспеченных браков расходятся. Некоторые полагают, что они возникали в результате трезвого размышления. Другие считают, что любовь в лесу крайне редко выходила за рамки физического влечения. Некоторые мои собеседницы критикуют эти союзы на том основании, что, вступая в «брак», женщина как бы продавала себя мужчине.
Женщины, которым удалось улучшить свое положение в отряде благодаря «браку», объясняют свое решение по-разному. Сулия, чей отец до войны работал челюстно-лицевым хирургом, а мать - дантисткой, естественным образом принадлежала к новогрудской элите. Она охотно признает, что, попав в к Бельскому, смогла поселиться в землянке, которую занимала столь же привилегированная семья Болдо, именно в силу своего происхождения. Семье Болдо удалось сохранить высокое положение даже в лесу благодаря тому, что их дочери Соня и Хая состояли в браке с Зусом и Асаэлем Бельскими. К тому же, двое молодых Болдо, Пинхус и Иосиф, находились в составе боевой группы отряда.
По словам Сулии: «Болдо взяли меня к себе потому, что за меня попросил Арчик Бельский, который и привел меня к ним. Он знал, кто я такая и благоговел передо мной.» Но хотя происхождение Сули и давало ей первоначальное преимущество, она тем не менее оставалась иждивенкой: «В каждой землянке был свой «nebich», обуза, нахлебник - в нашей землянке это была я. Ни к чему не пригодная. Они взяли меня к себе с неохотой.»
Фактически, стоило ее юному покровителю уйти, как в землянке принялись ворчать. «На что нам еще один дармоед?” Кто-то обозвал ее шлюхой. Ситуацию переломило появление человека, который показался Сулии великаном. В землянку заглянул сам Тувья Бельский. Он сказал им: «Замолчите, сколько у нас уже таких девушек! И сколько б их ни пришло, всех приму. И пусть приходят!». «Благодаря ему я почувствовала себя в безопасности, на своем месте. Мне Тувия казался героем сказки, человеком из легенды… Увидеть вооруженного еврея - командира, сильного человека. Это было незабываемое впечатление.»
Хотя эта первая встреча с Тувьей помогла Сулии почувствовать себя лучше, более защищенной, ей трудно было приспособиться к условиям лагеря. Как иждивенке и новенькой, ей приходилось выполнять самую «низкую» работу.
Сулия должна была готовить, но никогда этому не училась. Она даже не могла как следует разжечь огонь: чтобы поддерживать самое маленькое пламя, ей все время приходилось поддувать его снизу. В результате лицо, руки и шея девушки были постоянно покрыты слоем земли и пепла. Один старик в землянке пожалел ее и, несмотря на собственную слабость, пытался помогать. При этом он не переставая ворчал: «Что с тобой будет? Как ты справишься? Как?» Сулия не знала, что ответить. Вместо того, чтобы сосредоточиться на своей работе, она мечтала о шубе, ведь в отряд она пришла в одном свитере.
Потрясенная, Сулия впала в отчаяние. Ее родители и сестра по-прежнему оставались в гетто. Она была убеждена, что будь они здесь с ней, все бы ее беды исчезли и знала, что будь у нее подходящий партнер, он мог привести их в лес. Эта мысль помогла ей почувствовать себя лучше, и она занялась активными поисками Таво. Среди ее новых друзей был пожилой человек, который недавно потерял свою жену и детей. Он стал пить горькую и утратил всякий интерес к жизни и к женщинам. Согласившись, что ее проблемы можно разрешить, если подыскать Таво, он предложил для этого своего младшего брата, Бориса Рубежевского: это был отважный партизан, разведчик и постоянный участник продуктовых вылазок.
Вскоре Сулию познакомили с простым, необразованным юношей, у которого были отвага и винтовка. Борис даже представить себе не мог, что такая утонченная девушка может стать его женой. Сулия также никогда не встречалась с подобными молодыми людьми: его повадки вызвали у нее отвращение, но мужество впечатляло. Речь не шла о любви или влечении - Сулия уважала его силу и надеялась, что он сделает для нее две вещи: улучшит ее экономическое положение и вызволит ее семью из гетто.
Борис был заинтересован. В качестве подтверждения своих намерений он подарил ей шубу, которую захватил во время одной из вылазок. Такой подарок, несомненно, кое-что да значил, но Сулия продолжала держать его на расстоянии. Перед тем как пойти на решающий шаг, она заставила своего будущего Таво пообещать, что он не бросит ее в течение всего времени, пока они будут оставаться в лесу. Таким образом она старалась предотвратить возможные унижения в будущем. Борис с готовностью на все согласился.
Затем Сулия через связных сообщила родителям о своем решении вступить в связь с мужчиной. Ее мать была против этого союза. Она с присущим ей снобизмом считала, что Борис недостаточно хорош для ее дочери. В письме к Сулии она писала: «Я могу понять женщину, которая продает свое тело, чтобы как-то существовать, но ты продаешь свою душу, потому что никогда не покинешь его.» Сулия не вняла пространным аргументам. Она попала в отряд Бельского в ноябре 1942г., а 18 апреля 1943г. у нее уже был постоянный Таво.
О тех шести месяцах, в течение которых она была одна, Сулия говорит: «Это было похоже на шесть лет сибирской каторги. Но за это время я научилась хорошо готовить. Меня научили стрелять. Я узнала, как правильно чистить оружие.» Стоило ей сойтись с Борисом, как: «У меня моментально появилась одежда. Он сразу же достал мне пару ботинок. У меня была шуба. Как замечательно было быть рядом с человеком, который не смотрит на других женщин и который тебя защищает! Вскоре мы получили разрешение построить землянку. Я сказала двум своим лучшим подругам, Рае и Лоле: «У меня есть Таво, и вы можете подождать до конца войны. Вы останетесь со мной. Все, что у меня будет, я разделю с вами. Не спешите связываться с мужчиной.»
Почти пятьдесят лет спустя, оставаясь замужем за тем же самым человеком, Сулия сказала: «Достаточно было уже того, что я сделала то, что мне пришлось сделать. Мне хотелось, чтобы по крайней мере две моих лучших подруги могли свободно выбрать того, кого полюбят.»
Мать Сулии так и не встретилась со своим зятем, против которого так энергично возражала: семью убили прежде, чем Борис смог устроить для них побег. Нельзя забывать, что хотя к союзу с Борисом Сулию подтолкнуло неумение приспособиться к жизни в лагере, возможность спасти своих близких была важным доводом в пользу ее решения.
Некоторые из моих собеседниц настаивают, что отношения, складывавшиеся между мужчинами и женщинами в лесу, основывались на чем-то большем, нежели простой обмен или желание получить доступ к определенным благам. Рядом с мужчиной женщина чувствовала себя гораздо уверенней. По словам Песи Байрах: «Хотя мы, женщины, и не покидали пределы лагеря для того, чтобы сражаться с врагом или добывать пищу, мы ощущали близость военных действий. Немцы могли напасть на нас в любой момент. Женщина, у которой был вооруженный покровитель, чувствовала себя в большей безопасности.»
Лилия Кравиц, медсестра по профессии, еще в гетто связала себя с человеком из «простых». Она убеждена, что без него она не решилась бы убежать в лес и ни за что бы не выжила. Благодаря тому, что в отряде Бельского ее муж стал бойцом, Лили пользовалась там определенными привилегиями. Однако, по ее мнению, женщины, которые в силу необходимости вступали в такого рода союз, попадали в полную зависимость от своих мужей. Пытаясь понять эти социально асимметричные браки, она подчеркивает, что они заключались по доброй воле. Оправдывая свое решение, Лили говорит: «Я была молода и, как многие молодые женщины, жаждала любви. (…) Для моего мужа было невероятно важно, что он взял за себя женщину, которая по мнению других была «выше» его, и испытывал ко мне благодарность. Он гордился тем, что я хочу его и обращался со мной очень хорошо. Я даже не уверена, что он любил меня. Для меня же его доброта возмещала все остальное.(…) Я не думаю, что женщины стали бы продавать себя ради пищи, скорее, мужчина был нужен для безопасности. В случае нападения он мог защитить свою жену. Это было важно, ведь мы жили в постоянном страхе перед тем, что может случиться в следующую минуту. Можно ли жить с этим страхом совсем одной? Молодой девушке был просто необходим покровитель. (…) Я не могу согласиться с тем, что женщины продавали себя, но назвать это любовью тоже нельзя. (…) Конечно же, партнершу выбирал мужчина. Но если он ей не нравился, ее никто не принуждал. Она просто могла отказать ему.»
В отряде Бельского было немало семей, где находчивый муж опекал не только свою жену, но и ее родственников. Например, один из участников отряда, русский комиссар Шематовец взял под покровительство не только свою восемнадцатилетнюю жену, но и тестя, с которым они, между прочим, были ровесниками. В силу каких-то причин очаровательная и юная жена Шематовца никогда не улыбалась.
Их соседка Тамара Рабинович рассказывает о том, что у тестя, ортодоксального еврея, была весьма необычная манера молиться. Довольно странно выглядела его привычка совершать молитву на улице, кроме того, в процессе он постоянно раскачивался из стороны в сторону и плевал на землю. Заинтригованная происходящим, Тамара решила выяснить, что же означают эти непонятные телодвижения, и не связаны ли они с его русским зятем. «Я вышла, чтобы проследить за ним и подслушать, что он говорит, когда плюется. Я подкралась поближе и услышала: «чтоб он помер». Всякий раз, молясь, он поносил зятя: «чтоб он ноги себе переломал», «чтоб его земля поглотила», и так далее и так далее, прибавляя к этому всевозможные проклятия. Все это он говорил на идиш.»
Отношения, которые завязывались между мужчинами и женщинами, зачастую были недолговечны. В отряде Бельского, как и в большинстве других партизанских формирований, мужчина, обладавший властью, имел значительное преимущество в том, что касалось выбора партнерши, и Тувья с Зусом активно пользовались своим высоким положением. Пытаясь оправдать их поведение, многие говорят, что, хотя братья постоянно бросались из одного романа в другой, они старались держаться подальше от женщин, у которых был постоянный партнер. Другие же, напротив, с возмущением рассказывают, что Тувья и Зус не пропускали ни одной привлекательной женщины.
Защищая своего деверя, Хая обращает внимание на то, что Тувья принадлежал к числу мужчин, перед которыми было нелегко устоять. Она не отрицает, что он был весьма активен в сексуальном плане, но добавляет, что «женщины действительно бегали за ним сами. Он был красив и, судя по утверждениям, хорош в постели.» Похожее мнение высказывают многие другие члены отряда, особо подчеркивая, что Тувья «никого не принуждал, ни на кого не набрасывался. Все женщины в отряде были в него влюблены. Он был невероятно привлекателен и к тому же - командир. Так или иначе, но выбор у женщины был. Некоторые даже хвастались тем, что спали с ним.» Многие из тех, с кем я разговаривала о Тувье, убеждены, что он относился к женщинам с уважением, по их мнению «женщины становились его любовницами, потому что сами его преследовали.»
В своих рассказах о похождениях Тувьи бывшие участники и участницы отряда часто упоминают имя его второй жены Лильки, считавшейся самой красивой девушкой в лесу. Юная Лилька, которой едва ли было больше двадцати, безумно любила мужа, и, хотя несомненно страдала из-за неверности Тувьи, смотрела на его проступки сквозь пальцы, старалась не вмешиваться. {Многие признают за ней известную утонченность и в то же время говорят, что по отношению к другим она держалась отстраненно. Некоторые вспоминают о ней как о «сдержанном и умеющем хранить секреты человеке. Она не пыталась произвести впечатление. Хотя в общении с ней многие испытывали чувство собственной неполноценности, Лилька никогда не стремилась показать другим, что она - жена командира. Что касается ее мужа, она старалась многого не замечать. Возможно, для нее было лучше чего-то не знать.» Эта оценка в общих чертах совпадает с тем, что говорит о себе сама Лилька.
Впрочем, это мнение разделяют не все. Некоторые обвиняют Лильку в том, что она, напротив, всячески выпячивала свое положение, хотела, чтобы все восхищались и поклонялись ей. И это при том, что на самом-то деле, она была всего лишь молодой, неопытной девчонкой и, несмотря на свою красоту, не отличалась от остальных.
Быть может, эти два мнения, которые на первый взгляд кажутся противоположными, вполне можно согласовать. Дело в том, что робкие, застенчивые люди часто недоверчивы и создают у других впечатление снобизма и дистанцированности. Близость к Тувье накладывала на Лилку печать избранности независимо от того, хотела она этого или нет. Отчасти эту догадку подтверждают слова Тамары Рабинович: «В лесу у Лилки была своя свита. Ее люди принадлежали ко «двору». Они могли ездить верхом на лошадях, у них были нижнее белье и обувь. У каждого из них был пистолет. Когда Лилька ехала верхом, а я, Тамара, шла пешком, она смотрела на меня сверху вниз. Кем была для нее я, жена человека, у которого даже нет ботинок? Никем. В лесу такие люди, как мы, немного стоили. Чтобы с тобой считались, нужно было иметь оружие или связи. У нас с мужем не было ни того, ни другого. Тем не менее к нам относились очень хорошо, особенно Тувья и Асаэль.»
Несмотря на похождения Тувьи, Лилька вспоминает о своем браке с ностальгией. По ее словам, благодаря мужу она многое поняла о жизни и о любви. С грустью в голосе она говорит, что «В моменты опасности он всегда заботился обо мне. Он тоже мог на меня положиться. Я никогда не мешала ему. Не докучала. Не заставляла сопровождать меня и не просила побыть со мной.» Более того, она даже пытается оправдать неверность мужа: «Его личная жизнь была его личным делом. Если он отправлялся на задание и спал с кем-нибудь, я не видела этого и не знала. Какая мне разница? … Женщины заигрывали с ним даже в моем присутствии.»
Хая Бельская высказывает предположение, что «Тувья вряд ли любил Лилку. Просто она была молода и красива. Это был секс. После того, как его жену Соню убили, он начал слишком много пить. Хотел забыться. Как-то он уехал недели на две. До смерти жены вся его семья жила в одной палатке. Когда он приехал, он словно вернулся в свою семью, в ту же самую палатку. Теперь там жили Лилька и ее отец.» }
Потрясающая преданность Лильки своему мужу была скорее исключением, так как основная часть «браков» в отряде заключалась наподобие сделки, где женщина предлагала себя мужчине в обмен на определенные блага, покровительство, безопасность. Привязанность Асаэля Бельского к своей жене Хае во многом напоминает романтическое отношение Лильки к Тувье.
Практически все мои собеседники сошлись во мнении, что до войны брак Хаи и Асаэля был невозможен. И хотя Хая вряд ли бы стала отрицать это, за время совместной жизни она научилась воспринимать Асаэля в ином, куда более выгодном свете. По словам Хаи: «У Асаэля не было других женщин, он обожал меня. Считал, что никто не может со мной сравниться. … Я была девственницей, и он ценил это, тем более, что за мной ухаживало немало парней.» О трепетном отношении Асаэля к жене говорят многие участники интервью.
Со временем Хая научилась ценить сердечность и благородство мужа. Глядя на свой брак с расстояния в почти пятьдесят лет, она говорит: «Я очень любила его. Асаэль был весьма достойным человеком. Он был умен, смел, дерзок, мужественен. Очень красив. И знал, что значит любить. Целый год он не прикасался ко мне. Ходил к русским женщинам, потому что боялся, что я забеременею. И в первую же ночь после Освобождения, я зачала. Он хотел быть уверен, что я останусь с ним. Я бы и так ни за что его не бросила. Он выдержал испытание.»
В разговоре со мной некоторые женщины старались особо упомянуть, что свое решение вступить в связь с мужчиной они осуществили только спустя какое-то время, как будто им было необходимо подтвердить, что они не легли в постель сразу же. К примеру, Соня Болдо настаивает, что Зус не бросил ее потому, что в начале их знакомства она смогла устоять перед его сексуальным напором. Сулия также сочла нужным сообщить, что несмотря на свое согласие стать любовницей Бориса, прошло немало времени, прежде чем она потеряла девственность.
Выяснить, так ли все обстояло на самом деле, невозможно, и, по-видимому, «истина» в данном случае не столь важна. Просто мысль о том, что они вступили в связь с мужчиной, выждав определенное время, не сразу, могла хотя бы отчасти вернуть женщинам самоуважение. Их с самого детства приучали к мысли, что «хорошая» девушка должна иметь сексуальные отношения только со своим законным мужем. По всей видимости, потрясения и сумятица войны не смогли искоренить эти предрассудки: старые традиции противятся изменениям. Но даже в лесу довоенные обычаи проявляли себя по-разному.
Существовавшее в отряде разделение труда отражало довоенные ценности и представления о «мужских» и «женских» видах деятельности. Ответственность за отряд, его жизнеспособность и безопасность возлагалась на «сильный» пол - воинов и «добытчиков», но даже мужчины, игравшие в отряде второстепенную роль, и, как правило, не покидавшие пределов лагеря, были заняты на так называемых «мужских» работах. Они трудились в мастерских, рубили лес, строили землянки, при необходимости рыли окопы.
Соответственно, на долю женщин приходились «обслуживающие» виды деятельности, уход и забота о других. Хая Бельская активно занималась улучшением бытовых условий в отряде. В зимнее время, когда помыться было не так просто, она ввела в обиход растирание снегом, объяснив, что эта процедура способна принести блестящие результаты: с помощью снега можно одновременно очистить кожу, сделать массаж и согреться. Энергичная и предприимчивая по своей натуре, Хая постоянно что-то придумывала, стараясь хоть как-то облегчить жизнь женщин. Ее удивительная доброта снискала ей всеобщую любовь и уважение
В соответствии с традиционным распределением обязанностей забота о детях автоматически переходила к женщинам. За годы войны их число в отряде колебалось от десяти до тридцати. Необходимо сказать, что немцы убивали еврейских детей с особым рвением: уничтожая молодое поколение, они надеялись искоренить евреев как нацию. Так, по некоторым подсчетам, во время Второй Мировой войны от рук нацистов погибло полтора миллиона еврейских детей. Нацистская политика жестокого уничтожения делала жизнь ребенка в глазах евреев особенно ценной. Однако, с другой стороны, маленьких было гораздо сложнее вызволить из гетто и благополучно доставить в отряд. В этом отношении обстоятельства складывались крайне неблагоприятно, лишая многих еврейских детей всяких шансов на спасение. Но даже перед лицом непреодолимых трудностей Тувья делал все возможное, чтобы переправить как можно больше малышей к себе. Своим проводникам он приказал использовать любые возможности для того, чтобы приводить детей, особенно сирот, в отряд, и несмотря на значительный риск, время от времени им это удавалось.
Среди партизан было немало людей, чьи сыновья и дочери погибли во время войны, поэтому попадавшие в отряд дети становились для них настоящей отрадой и утешением. Неудивительно, что неофициальные усыновления и удочерения были широко распространены. Во время «большой охоты» 1943г., когда отряд пробирался через болота Налибокской пущи, люди с готовностью брались нести детей на плечах.
Продолжение и сноски в комментах
Нехама Тэк
У ПАРТИЗАН: судьба женщин (глава из книги об отряде Бельского Nechama Tec. Defiance. The Bielski Partisans. Oxford University Press, 1993).
«Я шла по лесу. Меня остановил человек с винтовкой … Я подумала, что это партизан, хотя не была уверена. Мне было страшно. Он сделал вид, что хочет меня арестовать. Ему было на вид лет сорок, похож на белоруса. Он велел следовать за ним и привел меня в палатку. Затем он на меня набросился. … ни о чем не спросил … просто сделал это. Изнасиловал меня.
Внутри меня что-то сломалось. Я словно заболела. Это ощущение не оставляло меня на протяжении многих лет. Я не могла смотреть на мужчин … испытывала что-то вроде внутреннего конфликта. Секс меня волновал, но я была напугана, замкнута в себе. Мне не нравилась физическая сторона секса. Я не считала его чем-то важным в жизни. Я рада, что не нуждаюсь в нем … Я думаю, что многие женщины испытали что-то подобное… отвращение… это изнасилование … ужасно.»
Будучи в то время подростком, эта девушка убежала из гетто и заблудилась. Об изнасиловании она рассказала только в самом конце продолжительного интервью. Во время рассказа ее голос был монотонным, дрожал, как если бы она пыталась оттеснить назад какую-то невидимую, мешающую ей силу.
Помогли девушке пережить этот болезненный опыт другие беженцы, к которым она привязалась и вместе с которыми и добралась до отряда Бельского.
…………………………………………………………………………………………………
В лесу высоко ценились такие качества как физическая сила, стойкость, бесстрашие и мужество, но при этом считалось, что женщина едва ли может ими обладать. В жестокой, похожей на джунгли, лесной жизни большинство мужчин были убеждены, что женщины не могут участвовать в боях, а потому являются обузой.
Советское правительство придерживалось другой точки зрения и всячески прославляло женский вклад в партизанскую войну. Согласно официальной точке зрения именно партизанка является символом патриотизма и высшей преданности своей родине. Однако несмотря на широкую пропаганду и политическую поддержку, участие женщин в партизанском движении русских было ограничено. Предполагаемая доля женщин в рядах «лесных воинов» колеблется от двух до пяти процентов. В противовес одобрительной позиции правительства партизанское руководство было убеждено, что это максимум того, что движение могло эффективно вобрать в себя.
Обычно присоединившиеся к партизанским отрядам женщины направлялись на какие-то вспомогательные работы: самое большее, на что они могли рассчитывать в смысле собственно военного участия, была разведка, но даже эти задачи они выполняли изредка. Стремление быть полезной или особые личные качества редко имели решающее значение. Вместо этого большинство женщин были вынуждены заниматься обслуживанием и кухней: готовкой и уборкой.
Существует мнение, что в русские партизанские подразделения женщин принимали главным образом ради возможных сексуальных отношений. В самом деле, офицеры, начиная от командира бригады и заканчивая командиром батальона, могли выбирать себе сексуальных партнерш из числа состоявших в отряде женщин. В таких случаях женщины становились как бы собственностью офицеров, что косвенным образом придавало им самим офицерский статус, включая привилегии, которые предполагало положение их партнеров, но без соответствующих боевых обязанностей. Многие партизаны высокого ранга имели любовниц, которых было принято называть полевыми женами.
Большинство женщин-христианок* оставались в лесу в силу каких-то особых отношений с мужчиной. Лишь немногие из них приходили в отряд из желания бороться с нацистами и еще меньшая часть в силу того, что их жизни угрожала опасность. В лесу нееврейские женщины определенно составляли меньшинство. В отличие от них, еврейки уходили в лес, чтобы избежать смерти. Еще до того, как покинуть гетто, эти беженки знали, что в одиночку женщине приходится гораздо тяжелее, чем мужчине, и что возможность гибели или изнасилования более чем реальна. Кроме того, они понимали, что обладающий властью мужчина может их защитить, и что чем больше власть этого человека, тем больше у них шансов остаться в живых. Действительно, принятие женщины в отряд, как правило, зависело от ее готовности стать любовницей одного из партизан. Для молодых девушек было обычным делом спать с русскими командирами, политруками и вообще со всяким, кто обладал властью. С другой стороны, если партизан помогал женщине, то в качестве платы он ожидал от нее благосклонности.
Хотя многие партизаны всячески стремились к сексуальным отношениям с женщинами, они сами же при этом презирали их за доступность. Не случайно в мужских разговорах слово «шлюха» часто заменяло слово «женщина».
Еврейские женщины сталкивались с опасностями и отказом быть принятыми в отряд чаще, чем кто бы то ни было. Угрозы и отказы принимали все более резкую форму по мере того, как в отряды проникали сотрудничавшие с нацистами предатели.
Еврейские женщины страдали вдвойне: как еврейки и как женщины, в силу своей как национальной, так и половой принадлежности. В результате, большое, но точно неустановленное, число женщин погибло либо по пути в лес, либо в самом лесу. Из тех, кому удалось остаться в живых, одни нашли убежище в советских партизанских подразделениях, другие в еврейских отрядах. Лишь единицам удалось пережить войну в составе небольших семейных групп, разбросанных по лесам.
Большинство еврейских женщин, принятых в состав русских отрядов, становились любовницами партизан, как правило офицеров. Но на русских офицеров, у которых были любовницы-еврейки, оказывалось давление с требованием прекратить отношения. Иногда партизаны отсылали своих любовниц в отряд Бельского; иногда, как в случае с Марчвинским и Шематовцом, они сами уходили вместе с ними.
Бывали, разумеется, и исключения. Некоторым партизанам, благодаря особой роли, которую они играли в отряде, удавалось оставить женщин при себе. Иногда еврейку принимали в советский отряд в силу некоторых, не связанных с сексом, отношений с партизаном, игравшим в нем важную роль. Например, брат или отец могли покровительствовать своим родственницам, если их статус в партизанской среде был достаточно высок.
Необходимо уточнить, что когда перед русскими партизанами вставал вопрос о том, следует ли принять к себе еврейку, возможные сексуальные отношения не были единственным определяющим фактором. Во-первых, далеко не все женщины были согласны обменивать секс на покровительство, во-вторых, лишь немногие подходили для такого рода сделок хотя бы потому, что большинство женщин не соответствовало двум основным требованиям - они не обладали ни молодостью, ни красотой. Однако, если у женщины были какие-то ценные профессиональные навыки, это могло умерить мужской шовинизм. Профессия врача, медсестры, и даже просто умение хорошо готовить нередко позволяли еврейкам войти в состав советского отряда безо всяких сексуальных обязательств.
В отличии от большей части советских формирований, два еврейских лагеря, размещавшиеся в белорусских лесах, отряд Бельского и отряд Зорина, принимали евреев без каких-либо ограничений. Пол, возраст и другие характеристики не играли никакой роли. Любая женщина, которой удавалось добраться до отряда Бельского, принималась туда автоматически, так что для евреек проблема состояла скорее в том, чтобы узнать о существовании этих отрядов, а затем благополучно до них добраться.
Большинство женщин понимали, что шансы попасть в отряд без чьей-либо помощи были минимальны: связь с «подходящим» человеком облегчала побег из гетто, уменьшала опасности в дороге или даже спасала от возможной смерти. Осуществить это, как правило, брались изобретательные молодые люди из “простых”. И в силу того, что эти юноши были в состоянии гарантировать женщине определенную безопасность, они могли свободно выбирать себе партнершу. Простой, заурядный молодой человек мог без труда заполучить девушку, которая занимала более высокую позицию на социальной лестнице, девушку, о которой до войны он мог только мечтать.
Жить хотелось всем. Тем не менее, женщинам, обладавшим определенным статусом, было нелегко связать себя с человеком низкого происхождения. Иногда родители, принадлежавшие к местной элите, предпочитали, чтобы их дочь погибла, нежели стала любовницей грубого и необразованного человека. Такого рода ситуации часто приводили к болезненным конфликтам и недоразумениям. К примеру, за одной живущей в гетто женщиной из «хорошей семьи» ухаживал довольно грубый человек низкого происхождения, потерявший жену и ребенка во время одной из нацистских «акций». Он был полон решимости спасти эту молодую женщину. Узнав о том, что немцы планируют очередной рейд, он предложил ей убежать вместе с ним.
У женщины, о которой идет речь, в гетто оставались отец, мать и сестра, и она отказывалась покинуть их, мужчина же давил на нее, утверждая, что говорил с ее отцом, и тот велел им поступать, как будет лучше. Начались приготовления к побегу. Незадолго до того, как пара должна была покинуть гетто, девушка пошла попрощаться с отцом, и тот сказал, что хотел бы умереть: смерть избавит его от мучительной мысли, что его дочь связана с простым человеком. Как и было запланировано, они убежали; оба выжили, присоединившись к отряду Бельского.
Их брак длился более сорока лет. Уже после смерти мужа женщина призналась: «Он стал моим мужем только потому, что хотел спасти меня, а не по какой-либо другой причине. В этой связи я прошу вас не упоминать моего имени. До войны я никогда бы не вышла за него замуж. Я бы никогда и не встретила его. Мы жили в совершенно разных мирах.»
Если женщины были уверены в том, что за пределами гетто их кто-то ждет, они нередко уходили оттуда сами. Партизан из отряда Бельского, особенно если он был молод и участвовал в боевых операциях, мог иногда связаться с женщиной посредством писем или же лично и предложить ей отправиться в отряд в составе группы, которую вел проводник. Во многих случаях эту группу возглавлял сам партизан.
Сулия Рубина отправилась в отряд Бельского, получив соответствующее предложение от партизана Израиля Котлера. Прибыв на место, она поняла, что у того связь с другой девушкой. Сулия уверена, что она никогда не добралась бы до леса, если бы ее не попросил придти этот человек. В письме, которое прислал Котлер, содержалась информация о том, как убежать, а также, как добраться до отряда. Помимо всего прочего, письмо обещало девушке радушный прием.
Позвать женщину в отряд мог не только ее партнер. Иногда приглашение исходило от родственников или друзей. Конечно же, не все женщины, которые приходили в лагерь Бельского в составе группы, были “приглашены”. Некоторые приходили в одиночку, другие случайно натыкались на отряд Бельского в своих скитаниях по лесу - иногда эти женщины даже не подозревали о его существовании. Кроме того, многих подбирали разведчики Бельского, специально занятые поиском в лесах еврейских беженцев.
Независимо от того, каким образом женщина попадала в расположение лагеря и кем она была, стоило ей только добраться до отряда Бельского, и она автоматически становилась его членом. Медсестра Лилия Кравиц, довольно критично настроенная по отношению к Тувье, вспоминает, что он без всяких колебаний принял в отряд ее подругу с престарелой и больной матерью на руках. Безусловно, старая женщина стала для отряда обузой, но в истории соединения этот случай был далеко не единственным. Политика Тувьи, безоговорочно принимавшего к себе любого еврея, будь-то мужчина, женщина или ребенок, несомненно объясняет наличие в отряде большого количества женщин, процент которых колеблется от тридцати до сорока.
Внутри лагеря действовало несколько основных правил, в равной мере касавшихся как мужчин, так и женщин. Каждый человек имел право на минимальную порцию пищи, и Тувья не допускал никаких отклонений от этого правила. Далее, все взрослые мужчины и женщины должны были участвовать в охране лагеря. Лишь немногие были освобождены от караульной службы в силу физических недостатков, преклонного возраста или излишней нервозности.
Тувья считал, что его люди должны были быть заняты чем-то полезным. После того, как отряд осел в Налибокской пуще во второй раз, в лагере были построены постоянно действующие мастерские, и, таким образом, созданы дополнительные возможности для работы. Помимо того, что работа могла принести некоторое личное удовлетворение, иногда она давала право на дополнительное питание и, таким образом, позволяла увеличить дневную порцию. Если говорить о «женских» профессиях, этой привилегией пользовались, к примеру, медсестры - они автоматически получали прибавку к стандартному пайку. Многим женщинам работа по крайней мере позволяла не остаться голодными.
В том, что касается социального статуса и экономического положения в целом, у женщин по сравнению с мужчинами было меньше возможностей для их улучшения. Кроме того, путь, который нужно было пройти от первоначального положения “иждивенца” к более высокой социальной позиции, был для них совершенно разным. Как уже отмечалось ранее, мужчина мог изменить свое положение, получив оружие. Благодаря этому у него появлялось право участвовать в вылазках за провизией, и он моментально переходил из разряда «иждивенцев» в привилегированную категорию разведчиков и бойцов.
Для женщин эти возможности были закрыты, так как оружие давать им никто не хотел. К участию в продуктовых рейдах их тоже не допускали: мужчины полагали, что от присутствия женщины операция становится более опасной. Те немногие партизанки, у которых оружие все же было, как правило, не принимали участия в продуктовых вылазках. Исключение составляла Хая, жена Асаэля. Она сопровождала мужа во время нескольких операций, что было возможно благодаря его высокому статусу в лагере.
Когда некоторые участницы отряда выражали свое недовольство по этому поводу, им говорили, что каждая армия должна иметь хорошую хозяйственную базу, и именно женщинам следует заниматься ее обеспечением .
В тех редких случаях, когда женщина приносила в отряд Бельского оружие, оно подлежало конфискации. Ружье должно было принадлежать мужчине, а не женщине - таков закон леса. Одна из участниц отряда по имени Рая, несмотря на свой независимый характер, оправдывает этот обычай и утверждает, что Тувья поступал так потому, что оружие было необходимо мужчинам, которые добывали провизию.
Как правило, одинокая, незамужняя женщина была одета в лохмотья и носила обувь, которая в любую минуту грозила развалиться, или же вообще ходила босая. Женщина, у которой не было обуви, должна была ждать, когда подойдет ее очередь сшить что-то у сапожника. Но если ей нечем было его отблагодарить, ее черед мог так никогда и не наступить.
За одинокой и молодой женщиной, как правило, начинали ухаживать, причем иногда весьма необычным образом. До тех пор, пока Сулия Рубина не завела себе постоянного парня, мужчины пробирались по ночам к ее койке в общей землянке. Одна пожилая женщина посоветовала ей держать при себе прут и бить им всякого, кто к ней приблизится. Последовав ее совету, Сулия стала по утрам замечать на лицах партизан свежие следы ударов. Вскоре мужчины перестали ее беспокоить.
Как правило, непрошенные ночные визиты не перерастали в постоянную связь, однако большинство членов отряда считали, что женщине необходим покровитель - «достойный» мужчина, способный о ней позаботиться. Заведя себе любовника, женщины называли его «Таво». На иврите это слово означает обращение к мужчине; в данном контексте его можно перевести как «иди сюда». Благодаря тому, что вооруженные мужчины ходили добывать провизию, женщина, у которой был постоянный Таво с собственным ружьем, питалась лучше, нежели одинокая женщина. Все социальные привилегии, которыми мог обладать молодой вооруженной человек, автоматически переносились на его подругу. И в силу того, что с женщиной без покровителя никто особо не считался, многие девушки находились в поисках подходящего Таво.
Среди женщин отряда одни поддерживали отношения с постоянным партнером, другие вступали в случайные связи со многими. Были женщины, предпочитавшие оставаться в одиночестве.
В отряде не было официальных свадеб. Если мужчина и женщина жили в одной палатке или бункере и вели себя как супруги, то остальные начинали считать их мужем и женой. Большинство взрослых участников отряда, более шестидесяти процентов, жили парами. Мнения по поводу этих новоиспеченных браков расходятся. Некоторые полагают, что они возникали в результате трезвого размышления. Другие считают, что любовь в лесу крайне редко выходила за рамки физического влечения. Некоторые мои собеседницы критикуют эти союзы на том основании, что, вступая в «брак», женщина как бы продавала себя мужчине.
Женщины, которым удалось улучшить свое положение в отряде благодаря «браку», объясняют свое решение по-разному. Сулия, чей отец до войны работал челюстно-лицевым хирургом, а мать - дантисткой, естественным образом принадлежала к новогрудской элите. Она охотно признает, что, попав в к Бельскому, смогла поселиться в землянке, которую занимала столь же привилегированная семья Болдо, именно в силу своего происхождения. Семье Болдо удалось сохранить высокое положение даже в лесу благодаря тому, что их дочери Соня и Хая состояли в браке с Зусом и Асаэлем Бельскими. К тому же, двое молодых Болдо, Пинхус и Иосиф, находились в составе боевой группы отряда.
По словам Сулии: «Болдо взяли меня к себе потому, что за меня попросил Арчик Бельский, который и привел меня к ним. Он знал, кто я такая и благоговел передо мной.» Но хотя происхождение Сули и давало ей первоначальное преимущество, она тем не менее оставалась иждивенкой: «В каждой землянке был свой «nebich», обуза, нахлебник - в нашей землянке это была я. Ни к чему не пригодная. Они взяли меня к себе с неохотой.»
Фактически, стоило ее юному покровителю уйти, как в землянке принялись ворчать. «На что нам еще один дармоед?” Кто-то обозвал ее шлюхой. Ситуацию переломило появление человека, который показался Сулии великаном. В землянку заглянул сам Тувья Бельский. Он сказал им: «Замолчите, сколько у нас уже таких девушек! И сколько б их ни пришло, всех приму. И пусть приходят!». «Благодаря ему я почувствовала себя в безопасности, на своем месте. Мне Тувия казался героем сказки, человеком из легенды… Увидеть вооруженного еврея - командира, сильного человека. Это было незабываемое впечатление.»
Хотя эта первая встреча с Тувьей помогла Сулии почувствовать себя лучше, более защищенной, ей трудно было приспособиться к условиям лагеря. Как иждивенке и новенькой, ей приходилось выполнять самую «низкую» работу.
Сулия должна была готовить, но никогда этому не училась. Она даже не могла как следует разжечь огонь: чтобы поддерживать самое маленькое пламя, ей все время приходилось поддувать его снизу. В результате лицо, руки и шея девушки были постоянно покрыты слоем земли и пепла. Один старик в землянке пожалел ее и, несмотря на собственную слабость, пытался помогать. При этом он не переставая ворчал: «Что с тобой будет? Как ты справишься? Как?» Сулия не знала, что ответить. Вместо того, чтобы сосредоточиться на своей работе, она мечтала о шубе, ведь в отряд она пришла в одном свитере.
Потрясенная, Сулия впала в отчаяние. Ее родители и сестра по-прежнему оставались в гетто. Она была убеждена, что будь они здесь с ней, все бы ее беды исчезли и знала, что будь у нее подходящий партнер, он мог привести их в лес. Эта мысль помогла ей почувствовать себя лучше, и она занялась активными поисками Таво. Среди ее новых друзей был пожилой человек, который недавно потерял свою жену и детей. Он стал пить горькую и утратил всякий интерес к жизни и к женщинам. Согласившись, что ее проблемы можно разрешить, если подыскать Таво, он предложил для этого своего младшего брата, Бориса Рубежевского: это был отважный партизан, разведчик и постоянный участник продуктовых вылазок.
Вскоре Сулию познакомили с простым, необразованным юношей, у которого были отвага и винтовка. Борис даже представить себе не мог, что такая утонченная девушка может стать его женой. Сулия также никогда не встречалась с подобными молодыми людьми: его повадки вызвали у нее отвращение, но мужество впечатляло. Речь не шла о любви или влечении - Сулия уважала его силу и надеялась, что он сделает для нее две вещи: улучшит ее экономическое положение и вызволит ее семью из гетто.
Борис был заинтересован. В качестве подтверждения своих намерений он подарил ей шубу, которую захватил во время одной из вылазок. Такой подарок, несомненно, кое-что да значил, но Сулия продолжала держать его на расстоянии. Перед тем как пойти на решающий шаг, она заставила своего будущего Таво пообещать, что он не бросит ее в течение всего времени, пока они будут оставаться в лесу. Таким образом она старалась предотвратить возможные унижения в будущем. Борис с готовностью на все согласился.
Затем Сулия через связных сообщила родителям о своем решении вступить в связь с мужчиной. Ее мать была против этого союза. Она с присущим ей снобизмом считала, что Борис недостаточно хорош для ее дочери. В письме к Сулии она писала: «Я могу понять женщину, которая продает свое тело, чтобы как-то существовать, но ты продаешь свою душу, потому что никогда не покинешь его.» Сулия не вняла пространным аргументам. Она попала в отряд Бельского в ноябре 1942г., а 18 апреля 1943г. у нее уже был постоянный Таво.
О тех шести месяцах, в течение которых она была одна, Сулия говорит: «Это было похоже на шесть лет сибирской каторги. Но за это время я научилась хорошо готовить. Меня научили стрелять. Я узнала, как правильно чистить оружие.» Стоило ей сойтись с Борисом, как: «У меня моментально появилась одежда. Он сразу же достал мне пару ботинок. У меня была шуба. Как замечательно было быть рядом с человеком, который не смотрит на других женщин и который тебя защищает! Вскоре мы получили разрешение построить землянку. Я сказала двум своим лучшим подругам, Рае и Лоле: «У меня есть Таво, и вы можете подождать до конца войны. Вы останетесь со мной. Все, что у меня будет, я разделю с вами. Не спешите связываться с мужчиной.»
Почти пятьдесят лет спустя, оставаясь замужем за тем же самым человеком, Сулия сказала: «Достаточно было уже того, что я сделала то, что мне пришлось сделать. Мне хотелось, чтобы по крайней мере две моих лучших подруги могли свободно выбрать того, кого полюбят.»
Мать Сулии так и не встретилась со своим зятем, против которого так энергично возражала: семью убили прежде, чем Борис смог устроить для них побег. Нельзя забывать, что хотя к союзу с Борисом Сулию подтолкнуло неумение приспособиться к жизни в лагере, возможность спасти своих близких была важным доводом в пользу ее решения.
Некоторые из моих собеседниц настаивают, что отношения, складывавшиеся между мужчинами и женщинами в лесу, основывались на чем-то большем, нежели простой обмен или желание получить доступ к определенным благам. Рядом с мужчиной женщина чувствовала себя гораздо уверенней. По словам Песи Байрах: «Хотя мы, женщины, и не покидали пределы лагеря для того, чтобы сражаться с врагом или добывать пищу, мы ощущали близость военных действий. Немцы могли напасть на нас в любой момент. Женщина, у которой был вооруженный покровитель, чувствовала себя в большей безопасности.»
Лилия Кравиц, медсестра по профессии, еще в гетто связала себя с человеком из «простых». Она убеждена, что без него она не решилась бы убежать в лес и ни за что бы не выжила. Благодаря тому, что в отряде Бельского ее муж стал бойцом, Лили пользовалась там определенными привилегиями. Однако, по ее мнению, женщины, которые в силу необходимости вступали в такого рода союз, попадали в полную зависимость от своих мужей. Пытаясь понять эти социально асимметричные браки, она подчеркивает, что они заключались по доброй воле. Оправдывая свое решение, Лили говорит: «Я была молода и, как многие молодые женщины, жаждала любви. (…) Для моего мужа было невероятно важно, что он взял за себя женщину, которая по мнению других была «выше» его, и испытывал ко мне благодарность. Он гордился тем, что я хочу его и обращался со мной очень хорошо. Я даже не уверена, что он любил меня. Для меня же его доброта возмещала все остальное.(…) Я не думаю, что женщины стали бы продавать себя ради пищи, скорее, мужчина был нужен для безопасности. В случае нападения он мог защитить свою жену. Это было важно, ведь мы жили в постоянном страхе перед тем, что может случиться в следующую минуту. Можно ли жить с этим страхом совсем одной? Молодой девушке был просто необходим покровитель. (…) Я не могу согласиться с тем, что женщины продавали себя, но назвать это любовью тоже нельзя. (…) Конечно же, партнершу выбирал мужчина. Но если он ей не нравился, ее никто не принуждал. Она просто могла отказать ему.»
В отряде Бельского было немало семей, где находчивый муж опекал не только свою жену, но и ее родственников. Например, один из участников отряда, русский комиссар Шематовец взял под покровительство не только свою восемнадцатилетнюю жену, но и тестя, с которым они, между прочим, были ровесниками. В силу каких-то причин очаровательная и юная жена Шематовца никогда не улыбалась.
Их соседка Тамара Рабинович рассказывает о том, что у тестя, ортодоксального еврея, была весьма необычная манера молиться. Довольно странно выглядела его привычка совершать молитву на улице, кроме того, в процессе он постоянно раскачивался из стороны в сторону и плевал на землю. Заинтригованная происходящим, Тамара решила выяснить, что же означают эти непонятные телодвижения, и не связаны ли они с его русским зятем. «Я вышла, чтобы проследить за ним и подслушать, что он говорит, когда плюется. Я подкралась поближе и услышала: «чтоб он помер». Всякий раз, молясь, он поносил зятя: «чтоб он ноги себе переломал», «чтоб его земля поглотила», и так далее и так далее, прибавляя к этому всевозможные проклятия. Все это он говорил на идиш.»
Отношения, которые завязывались между мужчинами и женщинами, зачастую были недолговечны. В отряде Бельского, как и в большинстве других партизанских формирований, мужчина, обладавший властью, имел значительное преимущество в том, что касалось выбора партнерши, и Тувья с Зусом активно пользовались своим высоким положением. Пытаясь оправдать их поведение, многие говорят, что, хотя братья постоянно бросались из одного романа в другой, они старались держаться подальше от женщин, у которых был постоянный партнер. Другие же, напротив, с возмущением рассказывают, что Тувья и Зус не пропускали ни одной привлекательной женщины.
Защищая своего деверя, Хая обращает внимание на то, что Тувья принадлежал к числу мужчин, перед которыми было нелегко устоять. Она не отрицает, что он был весьма активен в сексуальном плане, но добавляет, что «женщины действительно бегали за ним сами. Он был красив и, судя по утверждениям, хорош в постели.» Похожее мнение высказывают многие другие члены отряда, особо подчеркивая, что Тувья «никого не принуждал, ни на кого не набрасывался. Все женщины в отряде были в него влюблены. Он был невероятно привлекателен и к тому же - командир. Так или иначе, но выбор у женщины был. Некоторые даже хвастались тем, что спали с ним.» Многие из тех, с кем я разговаривала о Тувье, убеждены, что он относился к женщинам с уважением, по их мнению «женщины становились его любовницами, потому что сами его преследовали.»
В своих рассказах о похождениях Тувьи бывшие участники и участницы отряда часто упоминают имя его второй жены Лильки, считавшейся самой красивой девушкой в лесу. Юная Лилька, которой едва ли было больше двадцати, безумно любила мужа, и, хотя несомненно страдала из-за неверности Тувьи, смотрела на его проступки сквозь пальцы, старалась не вмешиваться. {Многие признают за ней известную утонченность и в то же время говорят, что по отношению к другим она держалась отстраненно. Некоторые вспоминают о ней как о «сдержанном и умеющем хранить секреты человеке. Она не пыталась произвести впечатление. Хотя в общении с ней многие испытывали чувство собственной неполноценности, Лилька никогда не стремилась показать другим, что она - жена командира. Что касается ее мужа, она старалась многого не замечать. Возможно, для нее было лучше чего-то не знать.» Эта оценка в общих чертах совпадает с тем, что говорит о себе сама Лилька.
Впрочем, это мнение разделяют не все. Некоторые обвиняют Лильку в том, что она, напротив, всячески выпячивала свое положение, хотела, чтобы все восхищались и поклонялись ей. И это при том, что на самом-то деле, она была всего лишь молодой, неопытной девчонкой и, несмотря на свою красоту, не отличалась от остальных.
Быть может, эти два мнения, которые на первый взгляд кажутся противоположными, вполне можно согласовать. Дело в том, что робкие, застенчивые люди часто недоверчивы и создают у других впечатление снобизма и дистанцированности. Близость к Тувье накладывала на Лилку печать избранности независимо от того, хотела она этого или нет. Отчасти эту догадку подтверждают слова Тамары Рабинович: «В лесу у Лилки была своя свита. Ее люди принадлежали ко «двору». Они могли ездить верхом на лошадях, у них были нижнее белье и обувь. У каждого из них был пистолет. Когда Лилька ехала верхом, а я, Тамара, шла пешком, она смотрела на меня сверху вниз. Кем была для нее я, жена человека, у которого даже нет ботинок? Никем. В лесу такие люди, как мы, немного стоили. Чтобы с тобой считались, нужно было иметь оружие или связи. У нас с мужем не было ни того, ни другого. Тем не менее к нам относились очень хорошо, особенно Тувья и Асаэль.»
Несмотря на похождения Тувьи, Лилька вспоминает о своем браке с ностальгией. По ее словам, благодаря мужу она многое поняла о жизни и о любви. С грустью в голосе она говорит, что «В моменты опасности он всегда заботился обо мне. Он тоже мог на меня положиться. Я никогда не мешала ему. Не докучала. Не заставляла сопровождать меня и не просила побыть со мной.» Более того, она даже пытается оправдать неверность мужа: «Его личная жизнь была его личным делом. Если он отправлялся на задание и спал с кем-нибудь, я не видела этого и не знала. Какая мне разница? … Женщины заигрывали с ним даже в моем присутствии.»
Хая Бельская высказывает предположение, что «Тувья вряд ли любил Лилку. Просто она была молода и красива. Это был секс. После того, как его жену Соню убили, он начал слишком много пить. Хотел забыться. Как-то он уехал недели на две. До смерти жены вся его семья жила в одной палатке. Когда он приехал, он словно вернулся в свою семью, в ту же самую палатку. Теперь там жили Лилька и ее отец.» }
Потрясающая преданность Лильки своему мужу была скорее исключением, так как основная часть «браков» в отряде заключалась наподобие сделки, где женщина предлагала себя мужчине в обмен на определенные блага, покровительство, безопасность. Привязанность Асаэля Бельского к своей жене Хае во многом напоминает романтическое отношение Лильки к Тувье.
Практически все мои собеседники сошлись во мнении, что до войны брак Хаи и Асаэля был невозможен. И хотя Хая вряд ли бы стала отрицать это, за время совместной жизни она научилась воспринимать Асаэля в ином, куда более выгодном свете. По словам Хаи: «У Асаэля не было других женщин, он обожал меня. Считал, что никто не может со мной сравниться. … Я была девственницей, и он ценил это, тем более, что за мной ухаживало немало парней.» О трепетном отношении Асаэля к жене говорят многие участники интервью.
Со временем Хая научилась ценить сердечность и благородство мужа. Глядя на свой брак с расстояния в почти пятьдесят лет, она говорит: «Я очень любила его. Асаэль был весьма достойным человеком. Он был умен, смел, дерзок, мужественен. Очень красив. И знал, что значит любить. Целый год он не прикасался ко мне. Ходил к русским женщинам, потому что боялся, что я забеременею. И в первую же ночь после Освобождения, я зачала. Он хотел быть уверен, что я останусь с ним. Я бы и так ни за что его не бросила. Он выдержал испытание.»
В разговоре со мной некоторые женщины старались особо упомянуть, что свое решение вступить в связь с мужчиной они осуществили только спустя какое-то время, как будто им было необходимо подтвердить, что они не легли в постель сразу же. К примеру, Соня Болдо настаивает, что Зус не бросил ее потому, что в начале их знакомства она смогла устоять перед его сексуальным напором. Сулия также сочла нужным сообщить, что несмотря на свое согласие стать любовницей Бориса, прошло немало времени, прежде чем она потеряла девственность.
Выяснить, так ли все обстояло на самом деле, невозможно, и, по-видимому, «истина» в данном случае не столь важна. Просто мысль о том, что они вступили в связь с мужчиной, выждав определенное время, не сразу, могла хотя бы отчасти вернуть женщинам самоуважение. Их с самого детства приучали к мысли, что «хорошая» девушка должна иметь сексуальные отношения только со своим законным мужем. По всей видимости, потрясения и сумятица войны не смогли искоренить эти предрассудки: старые традиции противятся изменениям. Но даже в лесу довоенные обычаи проявляли себя по-разному.
Существовавшее в отряде разделение труда отражало довоенные ценности и представления о «мужских» и «женских» видах деятельности. Ответственность за отряд, его жизнеспособность и безопасность возлагалась на «сильный» пол - воинов и «добытчиков», но даже мужчины, игравшие в отряде второстепенную роль, и, как правило, не покидавшие пределов лагеря, были заняты на так называемых «мужских» работах. Они трудились в мастерских, рубили лес, строили землянки, при необходимости рыли окопы.
Соответственно, на долю женщин приходились «обслуживающие» виды деятельности, уход и забота о других. Хая Бельская активно занималась улучшением бытовых условий в отряде. В зимнее время, когда помыться было не так просто, она ввела в обиход растирание снегом, объяснив, что эта процедура способна принести блестящие результаты: с помощью снега можно одновременно очистить кожу, сделать массаж и согреться. Энергичная и предприимчивая по своей натуре, Хая постоянно что-то придумывала, стараясь хоть как-то облегчить жизнь женщин. Ее удивительная доброта снискала ей всеобщую любовь и уважение
В соответствии с традиционным распределением обязанностей забота о детях автоматически переходила к женщинам. За годы войны их число в отряде колебалось от десяти до тридцати. Необходимо сказать, что немцы убивали еврейских детей с особым рвением: уничтожая молодое поколение, они надеялись искоренить евреев как нацию. Так, по некоторым подсчетам, во время Второй Мировой войны от рук нацистов погибло полтора миллиона еврейских детей. Нацистская политика жестокого уничтожения делала жизнь ребенка в глазах евреев особенно ценной. Однако, с другой стороны, маленьких было гораздо сложнее вызволить из гетто и благополучно доставить в отряд. В этом отношении обстоятельства складывались крайне неблагоприятно, лишая многих еврейских детей всяких шансов на спасение. Но даже перед лицом непреодолимых трудностей Тувья делал все возможное, чтобы переправить как можно больше малышей к себе. Своим проводникам он приказал использовать любые возможности для того, чтобы приводить детей, особенно сирот, в отряд, и несмотря на значительный риск, время от времени им это удавалось.
Среди партизан было немало людей, чьи сыновья и дочери погибли во время войны, поэтому попадавшие в отряд дети становились для них настоящей отрадой и утешением. Неудивительно, что неофициальные усыновления и удочерения были широко распространены. Во время «большой охоты» 1943г., когда отряд пробирался через болота Налибокской пущи, люди с готовностью брались нести детей на плечах.
Продолжение и сноски в комментах