Зачем мне нужно современное искусство?
В искусстве метод аналогий не работает на создание чего-то нового, а лишь бодяжит, разбодяживает уже существующую тему. Между тем, искусство - это именно что рема, то есть, постоянный поиск нового - того самого, что ещё не стало фактом «жизни», не вписалось в окружающую нас реальность. Моё давнишнее определение («искусство - это то, что не жизнь»), конечно, хромает неполнотой и вынужденной суггестивностью, но лучшего пока не придумано.
Я ведь много думал (и продолжаю думать) над тем, зачем нужно интересоваться новинками, «нюхать воздух» и «держать нос по ветру»: зачастую это утомительно и не приносит ощутимых результатов. Мы все находимся в конфликте со своим временем и с реальностью, давления которой почти никто не выдерживает (и, хотя бы поэтому, в своём проигрыше перед ней совершенно нестыдно признаться).
Однако, один из вариантов борьбы с наступающей на нас действительностью, хотя бы потенциально заряженной на успех, оказывается именно нацеленность на всё новое. То, что ещё формируется, не устоялось и что расхлёбывать будут уже без нашего непосредственного участия.
Нацеленность на новое (помимо всевозможных бонусов из удовлетворённых тщеславия и любопытства, чувства сопричастности творению) позволяет создать почву для действительно оригинальных жестов, которых не было раньше только оттого, что для этих самых жестов не существовало технических, технологических предпосылок.
Вместо того, чтобы завидовать классикам, дорвавшимся до открытий и откровений, кажущихся нам теперь очевидными и простыми (де, кто раньше встал - того и тапки), следует тщательнее и систематичнее мониторить новые, только теперь открывающиеся возможности - только на этом неустойчивом, непонятно куда ведущем поле, ещё возможны какие-то существенные достижения.
Думал ли я, летом 2001 года впутываясь в игру под названием «Живой журнал», что участвую в про/пра-образе всех ныне существующих социальных сетей, активно влияющих на формирование не только моего авторского стиля, но и практически всей парадигмы текстуального потребления современного человека (по крайней мере, моего круга).
Я понял про важность contemporary art’a в тот момент, когда Дима Врубель, показывая мне свой «Евангельский проект» (большие фрески, перерисованные с репортажных фотографий) вдруг сказал, что ещё полгода назад этих работ не могло существовать, поскольку в России (дело было в самом начале 2008 года) отсутствовали платёжные системы, позволявшие покупать изображения у крупнейших мировых новостных агентств. Появилась возможность - возник новый тренд (жанр, техника, дискурс), ценность которого пока не очевидна. Впрочем, именно в этой неопределенности, отличающей актуальное искусство от классики, буквально проверенной временем, и заключена главная особенность эксперимента в котором любой может выступить экспертом.
Можно сливаться со своим временем до полного неразличения (условный «крымнаш»), можно выпадать из него, обратившись к классикам или затвориться в башне из слоновой кости. Существуют разные тактики и стратегии собственного существования во времени, однако все они приводят к ощутимым результатам лишь в одном случае - когда позволяют сделать одноразовую (то есть, пока что неповторимую) вещь.
Конгениальность зиждется не на формальной, но на содержательной аналогии. Поэт, из года в год сочиняющий пасхальный цикл стихотворений только оттого, что у Бродского, в качестве "единицы измерения", уже был рождественский (а у Пушкина лицейский) обречён на графоманию - безрезультатное кружение на холостом ходу. Это уже не развитие традиции, не ученичество, но эпигонство, то есть, деятельность заведомо бессмысленная для культуры, которая, если вспомнить определение Лотмана, «обман информацией», а не обман белым шумом. Информация же и возникает из стыка с новизной, из несформированных ещё дискурсивных структур, внутри которых всё ещё гуляет воздух вольной жизни.
Свобода внутри канона, к которой призывают лучшие (самые талантливые) иконописцы заключается во включении в работе по трафарету, каких-то новых материалов и личных качеств, доступных лишь самостоятельно мыслящему человеку.
И тут самое важное действительно мыслить самостоятельно, а не находится в заблуждении по поводу своих мыслительных способностей, опрокинутых в прошлое, в уже существующий, не тобой подготовленный результат. Опора на уже сделанное нужна не для того, чтобы топтаться там, где все уже оттоптались, но для того, чтобы прыгнуть куда-то вбок. В свою собственную сторону.
Сегодня, может быть, рифмовать (хоть в столбик, хоть в строчку, или же не рифмовать, сохраняя видимость столбика в верлибре как горизонтальном, так и вертикальном, даже и используя возможности белого стиха) есть заранее закончившееся прошлое, так как текущий момент требует иного способа выражения вечных чувств. Необязательно с помощью Твиттера или смс, но какого-то способа, нарушающего жанровую и дискурсивную энерцию. И, хотя бы поэтому, лишённого гладкописи, превращающей стихи в тексты (текстовки), а романы - в заготовки для сценариев.
Новые материалы, впрочем, не самоцель, но один из способов сделать шаг в неизведанное. Особенно в том случае, когда тебе не хватает личностных масштабов преодолеть существующие содержательные стереотипы, как это удалось тому же Бродскому или Пригову.
Тем более, что эволюция ведёт к измельчанию человеческих (а, значит, и творческих) масштабов ("богатыри, не мы"), из-за чего необходимость постоянно «держать нос по ветру» только возрастает.
Я ведь много думал (и продолжаю думать) над тем, зачем нужно интересоваться новинками, «нюхать воздух» и «держать нос по ветру»: зачастую это утомительно и не приносит ощутимых результатов. Мы все находимся в конфликте со своим временем и с реальностью, давления которой почти никто не выдерживает (и, хотя бы поэтому, в своём проигрыше перед ней совершенно нестыдно признаться).
Однако, один из вариантов борьбы с наступающей на нас действительностью, хотя бы потенциально заряженной на успех, оказывается именно нацеленность на всё новое. То, что ещё формируется, не устоялось и что расхлёбывать будут уже без нашего непосредственного участия.
Нацеленность на новое (помимо всевозможных бонусов из удовлетворённых тщеславия и любопытства, чувства сопричастности творению) позволяет создать почву для действительно оригинальных жестов, которых не было раньше только оттого, что для этих самых жестов не существовало технических, технологических предпосылок.
Вместо того, чтобы завидовать классикам, дорвавшимся до открытий и откровений, кажущихся нам теперь очевидными и простыми (де, кто раньше встал - того и тапки), следует тщательнее и систематичнее мониторить новые, только теперь открывающиеся возможности - только на этом неустойчивом, непонятно куда ведущем поле, ещё возможны какие-то существенные достижения.
Думал ли я, летом 2001 года впутываясь в игру под названием «Живой журнал», что участвую в про/пра-образе всех ныне существующих социальных сетей, активно влияющих на формирование не только моего авторского стиля, но и практически всей парадигмы текстуального потребления современного человека (по крайней мере, моего круга).
Я понял про важность contemporary art’a в тот момент, когда Дима Врубель, показывая мне свой «Евангельский проект» (большие фрески, перерисованные с репортажных фотографий) вдруг сказал, что ещё полгода назад этих работ не могло существовать, поскольку в России (дело было в самом начале 2008 года) отсутствовали платёжные системы, позволявшие покупать изображения у крупнейших мировых новостных агентств. Появилась возможность - возник новый тренд (жанр, техника, дискурс), ценность которого пока не очевидна. Впрочем, именно в этой неопределенности, отличающей актуальное искусство от классики, буквально проверенной временем, и заключена главная особенность эксперимента в котором любой может выступить экспертом.
Можно сливаться со своим временем до полного неразличения (условный «крымнаш»), можно выпадать из него, обратившись к классикам или затвориться в башне из слоновой кости. Существуют разные тактики и стратегии собственного существования во времени, однако все они приводят к ощутимым результатам лишь в одном случае - когда позволяют сделать одноразовую (то есть, пока что неповторимую) вещь.
Конгениальность зиждется не на формальной, но на содержательной аналогии. Поэт, из года в год сочиняющий пасхальный цикл стихотворений только оттого, что у Бродского, в качестве "единицы измерения", уже был рождественский (а у Пушкина лицейский) обречён на графоманию - безрезультатное кружение на холостом ходу. Это уже не развитие традиции, не ученичество, но эпигонство, то есть, деятельность заведомо бессмысленная для культуры, которая, если вспомнить определение Лотмана, «обман информацией», а не обман белым шумом. Информация же и возникает из стыка с новизной, из несформированных ещё дискурсивных структур, внутри которых всё ещё гуляет воздух вольной жизни.
Свобода внутри канона, к которой призывают лучшие (самые талантливые) иконописцы заключается во включении в работе по трафарету, каких-то новых материалов и личных качеств, доступных лишь самостоятельно мыслящему человеку.
И тут самое важное действительно мыслить самостоятельно, а не находится в заблуждении по поводу своих мыслительных способностей, опрокинутых в прошлое, в уже существующий, не тобой подготовленный результат. Опора на уже сделанное нужна не для того, чтобы топтаться там, где все уже оттоптались, но для того, чтобы прыгнуть куда-то вбок. В свою собственную сторону.
Сегодня, может быть, рифмовать (хоть в столбик, хоть в строчку, или же не рифмовать, сохраняя видимость столбика в верлибре как горизонтальном, так и вертикальном, даже и используя возможности белого стиха) есть заранее закончившееся прошлое, так как текущий момент требует иного способа выражения вечных чувств. Необязательно с помощью Твиттера или смс, но какого-то способа, нарушающего жанровую и дискурсивную энерцию. И, хотя бы поэтому, лишённого гладкописи, превращающей стихи в тексты (текстовки), а романы - в заготовки для сценариев.
Новые материалы, впрочем, не самоцель, но один из способов сделать шаг в неизведанное. Особенно в том случае, когда тебе не хватает личностных масштабов преодолеть существующие содержательные стереотипы, как это удалось тому же Бродскому или Пригову.
Тем более, что эволюция ведёт к измельчанию человеческих (а, значит, и творческих) масштабов ("богатыри, не мы"), из-за чего необходимость постоянно «держать нос по ветру» только возрастает.