Дневник читателя. Бальзак "Блеск и нищета куртизанок"
За "Куртизанок" я взялся так как меня заинтересовала судьба Люсьена, одного из главных героев "Утраченных иллюзий", которые я прочитал до этого по производственной необходимости - из-за премьеры одноименного балета в Большом театре.
Но для театрального впечатления знание первоисточника не сильно пригодилось, зато получил своё законное читательское удовольствие.
Бальзак помог вернуться мне к систематическому чтению, переключил какие-то внутренние настройки на восприятие эпически длинных текстов, из-за чего и Пруст окрасился в какие-то новые краски нового понимания (он же весь прямиком из "Человеческой комедии" выходит!).
Хотя справедливости ради, следует сказать, что сделаны (сбиты) "Куртизанки" менее целостно и плотно, нежели "Утраченные иллюзии", здесь слишком много воздуха тематических отступлений (одно отступление, посвящённое устройству пеницитарной и судебной систем Франции тянет на локальное "Надзирать и наказывать"), в разы больше персонажей, в том числе и третьестепенных, из-за чего сложно разобраться в хитросплетениях сюжета, а здесь их множество превеликое.
Напомню, "Утраченные иллюзии" заканчивались полным крахом парижской жизни Люсьена, вернувшегося на родину к обворованным им же родственникам, из-за чего Люсьен решает свести счёты с жизнью.
В тот момент, когда нетвёрдой походкой, он идёт к озеру, ему встречается дорожная карета, из которой выходит богатый, испанский аббат, тут же выкупающий не только многочисленные долги, но и душу незадачливого поэта.
Аббат, совсем в духе "Монте-Кристо" устраивает все парижские дела Люсьена, возвращает его в высшее общество, позволяет купаться в роскоши, постепенно оказываясь беглым каторжником, с помощью Люсьена решающим свои финансовые дела: красивая наживка помогает ему проворачивать всевозможные аферы, хотя трепет, с которым преступник относится к Люсьену (очень уж по-отечески) заставляет подозревать в его чувствах второй план.
То есть, помимо прочего "Куртизанки" построены ещё и как разоблачение чувств самого мрачного и загадочного персонажа, развивающихся параллельно его внешним интригам и иллюстрируя их, дрейфующего от корысти и ложного признания в отцовстве до констатации гомосексуальной подоплёки, которую Бальзак (или же его советские переводчики) никак не педалирует.
Просто рассказывая об устройстве главной парижской тюрьмы Консьержери и описывая обитателей внутреннего двора для прогулок, Бальзак, совсем как позже Солженицын в "Архипелаге Гулаге" поступает точно этнограф и лингвист, анализируя не только иерархии и быт (в том числе закуток, в котором сидят тётки), но и разнообразие фени, на которой говорят многие из тюремных обитателей. А о тётках, имеющих при этом мужские имена, они говорят в женском роде.
На фоне этих субкультурных изысканий (Аббат, чудом бежавший гильотины, пытается обрести смысл жизни, уже после того как Люсьен повесился в одиночной камере, в другом своем молодом подельнике, корсиканце, который жил с женщинами и сводил их с ума, хотя и не мог ответить им взаимностью) становится очевидным, что беглый каторжник обычный гомосексуалист, подменяющий влечение (непонятно, правда, насколько осознанно) деловыми играми.
Причём, задолго до "гулаговских глав" на таком же ломанном французском, говорит один из самых богатых банкиров Парижа, немец по происхождению (отсюда и суржик), барон Н., из которого аббат-каторжник тянет миллионы через любовницу Люсьена.
И (пущей убедительности ради) Бальзаку было не лень десятки страниц пространных диалогов тянуть в таком исковерканном - сначала волапюком, затем феней - образе, как бы уже для самого недалёкого читателя дожёвывая, что этот роман - о языке социальной реальности, который следует не только знать, но и учитывать, тем более, если ты говоришь на нём.
Бальзак нарочно смешивает самые разные социальные пласты и суб-культуры, точно семиотик, дотошно описывая наборы признаков и нравы.
Но ещё более интересной оказывается манера заключать в скобочки отсылки к другим своим книжкам, когда на сцене возникает тот или иной персонаж, засвеченный в других повестях и романах "Человеческой комедии", создаваемой по постмодернистской модели "сада расходящихся тропок".
Читатель сам выбирает куда перескакивать из прочитанного текста, какой вариант развития событий предпочесть. Скажем, мне показалась интересной судьба Эстер, куртизанки, пожертвовавшей собой ради Люсьена, для чего мне нужно будет вернуться к "Отцу Горио".
Если кого-то заинтересовал характер Растиньяка или Азии, тётушки преступного аббата, следует выбирать иные тропки, благо Бальзак проложил их великое множество.
Став, таким образом, первым интерактивным писателем, на пару веков вперед предугадавшем все эти ныне модные квесты и прочие структурные придумки в духе Кальвино или Павича.
Так что можно выбирать, что ценнее - считать Бальзака предшественником компьютерного романа, учителем не только Пруста, но и Жене или же обратить внимание на манеру дотошно описывать какого-нибудь полуслучайного персонажа, промелькнувшего в третей трети для того, чтобы сделать нечто существенное, а затем растворится в мглистых сумерках сырой текстуальной массы - совсем как Рахметов у Чернышевского (тоже приём).
Ну, или же зачислить его в беспафосные предшественники Александра Исаевича, что тоже, как мне кажется, не менее почётно.
Осталось только выбрать какой дорожкой двигаться дальше? Кажется, придётся приклеиться к финансовым махинациям барона Н., тем более, что двигаться хочется не в условное прошлое, из которого знаешь чем сердце персонажей успокоится, но в условное будущее, которое манит мнимой непредсказуемостью.
