"Дама с единорогом" Рафаэля. ГМИИ
В "Даме с единорогом", привезённой в ГМИИ из Италии "выставке одной картины" меня интересовало три момента.
Во-первых, цвет и свет, которых, как известно, никакие иллюстрации и репродукции не передают - внутреннюю озарённость лица светом, лёгкость переходов, которые при передаче ужесточаются, становятся плотнее, выстраивают границы; небесно-голубой фона, передающего внутреннее состояние модели, пейзаж её характера и её настроения, особенно сильно страдающий при копировании (на картинках сложно разглядеть озерный ландшафт, символизирующий чистоту и целомудрие девушки не меньше, чем единорог, примостившийся у неё на руках).
Во-вторых, меня заинтересовало мнение Бальзака о Рафаэле, как о главном певце еврейской женской красоты. Надо сказать, у Бальзака был пунктик по поводу евреек, уже во втором романе подряд, он выводит еврейку главной страдалицей и главной красавицей, главной притворщицей (Корали в "Утраченных иллюзиях" и вовсе актёрка, раба не только Люсьена, но и своей театральной карьеры).
Бальзак очень подробно описывает еврейские женские лица, из-за чего, если наложить их на работу Рафаэля, при всех отличиях (тем более, что, скорее всего, художник изображал итальянку, хотя не факт, никогда уже не установишь точно) получается развёрнутый экфрасис.
Я уже понял, что Бальзак - автор, попутно пихающий в текст, всё, что его волнует в данный-конкретный момент написания текста.
Есть такой известный нарративный приём, призванный расцветить тупую определённость сюжета. Поэтому все, казалось бы, левые и лишние описания в его книгах являются биографическими проговорками, которые и надо в первую очередь изучать авторам потенциальной ЖЗЛ.
"Рафаэль был художником, наиболее изучившим и лучше других передавшим еврейскую красоту. Эта дивная особенность лица создавалась чёткостью рисунка надбровной дуги, напоминавшей арку, под сводом которой жили глаза, как бы независимо от своей оправы. Когда молодость расцвечивает чистыми и прозрачными красками эту великолепную арку, увенчанную крылатыми бровями, когда солнечный луч, скользнув под её окружие, ложится там розовой тенью, тогда это - источник сокровищ нежности, утоляющей любовника источник красоты, доводящий до отчаянья живописца. В высшем напряжении создаёт природа и эти светоносные излучины, где приютилась золотистая тень, и эту ткань, плотную, как нерв, и чувствительную, как самая нежная мембрана. Глаз покоится, подобно волшебному яйцу, в гнезде из шёлковых травинок. Но со временем, когда страсти опалят эти столь утончённые черты, когда горести избороздят морщинами нежную ткань, тогда это чудо преисполнится мрачной печали.
Происхождение Эстер сказывалось в восточном разрезе глаз с тяжёлыми веками; при ярком освещении серый, аспидный цвет этих глаз переходил в синеву воронова крыла. Только поразительная нежность её взгляда смягчала их блеск. Лишь детям пустынь давно чаровать всех своим взглядом, ибо женщина, всегда кого-нибудь чарует. Глаза их, несомненно, хранят в себе что-то от бесконечности, которую они созерцали. Не снабдила ли предусмотрительная природа их сетчатую оборочку каким-то отражающим покровом, чтобы они могли выдержать миражи песков, потоки солнечных лучей и пламенную лазурь эфира?
Или они, подобно другим существам человеческим, заимствуют нечто от той среды, в которой развиваются, и приобретённые там свойства проносят сквозь века! Вопрос сам по себе, может быть, заключает в себе великое решение расовой проблемы; инстинкты - это живая реальность, в основе их лежит подчинение необходимости. Животные разновидности суть следствие этих инстинктов...
... Взгляд Эстер отнюдь не таил опасного очарования, он излучал нежное тепло, он умилял, а не поражал, и самая твёрдая воля растворялась в его пламени. Эстер победила ненависть, изумив парижских распутников; но глаза и нежность её сладостной кожи создали ей ужасное прозвище, которое едва не свело её в могилу. Всё в ней было в гармонии с её обликом пери знойных пустынь. У неё был высокий лоб благородной формы. Нос был изящный, тонкий как у арабов, с овальными, чуть приподнятыми, чётко очерченными ноздрями. Рот - алый и свежий, как роза, не тронутая увяданием, - оргии не оставили на нём никакого следа. Подбородок, словно изваянный влюблённым скульптором, блистал молочной белизной. Одно лишь, чему она не могла помочь, выдавало опустившуюся куртизанку: испорченные ногти, ибо требовалось много времени, чтобы вернуть им изысканную форму, настолько они были обезображены самой грубой домашней работой..."
"Блеск и нищета куртизанок"
Стр. 85-89
Но самое интересное, в-третьих, представляли для меня обрамляющие портрет колонны, которых нет на Джоконде. Но которые раньше были на портрете Леонардо, композицией которого Рафаэль воспользовался для своей работы.
Только Леонардо колонны со своего холста убрал, а Рафаэль, вскрывая приём, нет.
