топ-доходы
Кто получает самые высокие доходы? Когда-то это были рантье, теперь это топ-менеджеры.
Рантье - лица, живущие за счёт ренты, то есть доходов, получаемых с капитала, как правило, размещённого в виде банковских вкладов, ценных бумаг, доходной недвижимости, земли, бизнеса, а также за счёт доходов, получаемых от авторских прав и гонораров. Джон Кейнс для характеристики термина «рантье» использовал словосочетание «бесфункциональный инвестор». Он считал, что его роль ограничена использованием ценности дефицита (в).
Пикетти вспоминает Францию в романах Бальзака, потом описывает "крах рантье" и отмечает умеренное неравенство доходов на протяжении большей части XX века.
Такое положение дел было во многих странах до 1970-х, затем началось всё большее возрастание доходов высшего руководства крупных компаний, "топ-менеджеров". В первую очередь к ним относят CEO, CFO, CCO, CPO, CTO и другие "C"-позиции (Chief Executive Officer, Chief Financial, Chief Commercial, etc). Такое изменение произошло сначала в США, затем в меньшей степени в Британии и Канаде, затронув не так сильно континентальную Европу (Франция, Германия, Швеция) и Японию. Высокие доходы с капитала рантье уступили историческое первенство "трудовым доходам", фантастически высоким зарплатам (включая все надбавки и бонусы, а также стоимость такой формы вознаграждения, как «опционы на акции» [*]). Причём, речь идёт не о разовой выплате, а о массовом явлении в течении длительного периода, продолжающегося по сей день.
* Суть опционов заключается в следующем: если руководитель получает возможность приобрести акции своей компании на сумму 100 долларов, а курс этих акций составляет 200 долларов на момент реализации опциона, то разница между двумя курсами - т. е. 100 долларов - будет рассматриваться как часть зарплаты в течение данного года. Если затем руководитель продает свои акции по еще более высокой цене (допустим, за 250 долларов), то разница - т. е. 50 долларов - будет учтена как прирост капитала.
Так как пример подали американцы, то Пикетти анализирует подробно данные по США. Внутри пропорции 10%-40%-50% (богатые-средние-бедные) он отдельно рассматривает 10% самых богатых (по доходам) людей, в том числе 1% и даже 0,1% (в США это около 300 тысяч человек). Опять отмечая, что самые богатые в плане доходов и самые богатые в имущественном плане - это не одни и те же люди. Доходы идут ежегодно (по ним отчитываются в налоговых декларациях), имущество копилось годами и наследовалось поколениями.
Три цитаты:
Недавние исследования, основанные на сопоставлении данных деклараций о доходах и данных деклараций о зарплатах в компаниях, позволяют констатировать, что подавляющее большинство тех, кто входит в группу 0,1% самых высоких доходов, - от 60 до 70%, в зависимости от используемых определений, - в 2000-е годы относились к числу руководителей высшего звена. [а в 30-40% - не относящихся к "топ-менеджерам" - включены те самые рантье, а также "суперзвёзды" (но последних совсем мало).]
Что касается спортсменов, актеров и представителей творческих профессий, то вместе взятые они составляли менее 5% от численности этой группы. В этом смысле новое американское неравенство намного больше отражает формирование общества «топ-менеджеров», чем общества «суперзвезд». [15 тысяч "звёздочек", "звёзд" и "суперзвёзд" на всю Америку.] Вопрос о «супер-предпринимателях» вроде Билла Гейтса касается лишь очень небольшого числа людей, не имеющего существенного значения для изучения доходов. [Их единицы, поэтому даже очень большие доходы суммарно на статистику не влияют.]
Также интересно отметить, что финансовые профессии - идет ли речь о руководителях банков и других финансовых институтов или о «трейдерах», действующих на финансовых рынках, - занимают примерно в два раза больше места в рамках очень высоких доходов, чем в экономике в целом (около 20% [это 60 тысяч человек] в группе 0,1% самых высоких доходов и менее 10% от ВВП). Тем не менее 80% [240 тысяч человек, влючая "суперзвёзд"] самых высоких доходов не связаны с финансами, а повышение очень высоких доходов в Соединенных Штатах объясняется прежде всего взрывным ростом вознаграждений руководителей высшего звена в крупных компаниях как финансового, так и нефинансового сектора.
Теория предельной производительности (см. предыдущий пост о квалификации работника) сверх-высокие зарплаты объяснить не может.
Пикетти имеет свой взгляд на этот феномен. Он считает, что искать рациональное объяснение таким высоким зарплатам на базе индивидуальной "производительности" наивно. Если речь идёт об уникальных рабочих местах, то оценить вклад конкретного менеджера практически невозможно. Это не работник на конвейере. Далее, как устанавливаются зарплаты руководства в крупных компаниях? Руководители, грубо говоря, сами себе их назначают. С учётом иерархии и размера компании. Иногда требуется одобрение акционеров. Но, поскольку, менеджмент сам себе назначает вознаграждение, то он склонен переоценивать свой вклад, его самооценка всегда завышена. Ограничивающим фактором тут является "норма в обществе", которая меняется со временем. К концу 1970-х годов стало допустимым рассматривать зарплаты руководства компаний как награждение "победителей". Когда продажи и прибыли фирмы растут, даже за счёт внешних факторов на которые руководство повлиять не может (типа общего подъема экономики, благоприятного изменения цен на сырьё и т.д), то зарплаты руководства растут ещё быстрее. Марианна Бертран (w) и Сендхил Муллайнатан (в) назвали такой подход "платой за удачу" (pay for luck).
Как вывод, довольно пессимистиный прогноз: В будущем вполне может оказаться, что будут сочетаться друг с другом и возвращение очень сильного неравенства в наследственном капитале, и огромное неравенство в зарплатах, которое будет оправдываться соображениями достоинства и производительности (которые, как мы видели, на самом деле зиждутся на очень слабой фактической основе). Меритократический экстремизм тем самым может привести к гонке преследования между топ-менеджерами и рантье, а проигравшими будут все те, кто не относится ни к первым, ни ко вторым.
Под катом несколько цитат о рантье. Они хоть и уступили топ-менеджерам, но могут вернуться. "Рантье - враг демократии."
[рента и рантье]... ничто не гарантирует, что распределение наследственного капитала не вернется к высокому уровню неравенства, достигнутому в прошлом. Как мы уже отмечали в предыдущей главе, ни одна неумолимая сила не противодействует возвращению крайней имущественной концентрации, имевшей место в Прекрасную эпоху, особенно в том случае, если темпы роста значительно замедлятся, а очищенная от налогов доходность капитала заметно вырастет, например вследствие ожесточенной налоговой конкуренции. Если эволюция действительно пойдет в этом направлении, то, на мой взгляд, это может привести к серьезным политическим потрясениям. Наши демократические общества исходят из меритократических представлений о мире или по крайней мере из меритократических надежд, т. е. из веры в общество, в котором неравенство в большей степени определяется личными достоинствами и трудом, а не наследственностью и рентой. Эта вера и эти надежды играют ключевую роль в современном обществе по одной простой причине: при демократии провозглашаемое равенство прав гражданина вступает в противоречие с вполне реальным неравенством в уровне жизни; чтобы его разрешить, жизненно необходимо сделать так, чтобы социальное неравенство проистекало из рациональных и универсальных принципов [**], а не из произвольного стечения обстоятельств. Неравенство должно быть справедливым и полезным для всех («Общественные различия могут основываться лишь на общей пользе», - гласит первая статья Декларации прав человека и гражданина 1789 года), по крайней мере на словах и, насколько это возможно, в реальности. В 1893 году Эмиль Дюркгейм даже прогнозировал, что современные демократические общества не будут долго терпеть существование наследства и в конечном итоге ограничат права собственности сроком жизни человека. [наследованию Пикетти посвятил отдельную главу, там интересный график сравнения наследства c зарплатой за всю жизнь.]
** Здесь можно услышать призыв к обоснованию меритократии (которая, увы, может превратиться в гипер-меритократию и оправдание "топ-менеджеров"), но только не божественное и не сословное оправдание неравенства. Сильны традиции Французской Революции.
Кроме того, показательно, что сами слова «рента» и «рантье» в течение XX века приобрели ярко выраженную негативную окраску. В настоящей книге мы используем эти слова в их изначальном описательном смысле, т. е. для обозначения ежегодной ренты, производимой капиталом, и людей, которые на нее живут. Для нас рента, производимая капиталом, представляет собой лишь доходы, приносимые этим капиталом, будь то арендные платежи, проценты, дивиденды, прибыль, роялти или любые другие юридические их формы, общей чертой которых является тот простой факт, что они вознаграждают за обладание капиталом, вне зависимости от труда. Именно в этом изначальном смысле слова «рента» и «рантье» использовались в XVIII-XIX веках, например в романах Бальзака и Остин, когда преобладание имущества и доходов с него на вершине иерархии доходов полностью принималось и считалось допустимым, по крайней мере в кругу элит. Поразительно, что этот изначальный смысл постепенно утратился по мере того, как утверждались демократические и меритократические ценности. В течение XX века слово «рента» стало ругательством, оскорблением, вероятно, худшим из всех возможных. Эта языковая эволюция наблюдается во всех странах. [Как учёный, Пикетти старается абстрагироваться от эмоциональных коннотаций, лишь отмечая лингвистические изменения. Наше "старушка-процентщица" - тоже ведь описание рантье.]
Проблема, связанная с таким использованием слова «рента», очень проста: тот факт, что капитал производит доходы, которые мы, следуя изначальному употреблению, называем «ежегодной рентой, производимой капиталом», вообще не имеет ничего общего с проблемой несовершенной конкуренции или с монополией. Раз капитал играет полезную роль в процессе производства, то вполне естественно, что он имеет доходность. А в условиях слабого роста доходность капитала практически неизбежно оказывается заметно выше темпов роста, что автоматически придает несоразмерное значение имущественному неравенству, сформировавшемуся в прошлом. Это логическое противоречие нельзя разрешить путем увеличения конкуренции. Предельно кратко ситуация "слабого роста" описывается любимым неравенством Пикетти r > g ( ссылка на один из предыдущих постов).
Рента - это не проявление несовершенства рынка: напротив, она является следствием «чистого и совершенного», в понимании экономистов, рынка капитала, обеспечивающего каждому владельцу капитала - в том числе и наименее способному из наследников - самую высокую и диверсифицированную доходность, которую только можно найти в национальной или даже в мировой экономике. Конечно, есть нечто удивительное в понятии ренты, которую капитал производит, а его собственник может получать, не работая. Есть в нем что-то такое, что противоречит здравому смыслу и что сотрясало основы многих цивилизаций, которые на этот вызов давали разные и не всегда удачные ответы, от запрета ростовщичества до коммунизма советского типа. [курсив мой]
Тем не менее в рыночной экономике, основанной на частной собственности на капитал, рента реальна, и тот факт, что капитал из земельного превратился в недвижимый, промышленный и финансовый, никак на эту реальность не повлиял. Иногда думают, что логика экономического развития заключается в постепенном стирании различий между трудом и капиталом. На самом деле все происходит с точностью до наоборот: все возрастающая сложность рынка капитала и системы финансового посредничества все сильнее разделяет личность собственника и личность управляющего капиталом, а значит, и собственно доход с капитала и трудовой доход. Экономическая и технологическая рациональность порой никак не связана с рациональностью демократической. Первую породило Просвещение, и очень многие считали, что вторая естественным образом, словно по волшебству будет из нее проистекать. Однако реальная демократия и социальная справедливость требуют специфических институтов, которые не тождественны институтам рынка и которые не исчерпываются формальными парламентскими и демократическими институтами.
Итак, перспектива возврата рантье на верхние позиции в рейтинге доходов не нравится Пикетти. Он, как учёный, старается сдерживать эмоции, но они прорываются (см. цитаты выше). Тем не менее, рантье неистребимы - Пикетти видит это в рыночных основах экономики, отмечая "противоречие здравому смыслу" - но здесь, думаю, дело в размерах ренты. Опасение вызывают именно большие размеры капитала (и его безудержное возрастание - об этом говорили Маркс и Рикардо), приносящего большую ренту. Собственно, такое же опасение вызывают у Пикетти и большие размеры доходов, пусть даже условно "трудовых". То есть - опасение вызывают большие размеры любых индивидуальных доходов, неважно "с капитала" или "с труда".
О ренте в умеренных размерах (так сказать, о "рантье среднего класса") наверное стоит сделать отдельный пост, а пока отмечу два принципиальных момента. Главные отличия мира рантье (гиперимущественного) от мира топ-менеджеров (гипермеритократического): (1) высокая должность не передаётся по наследству, (2) чтобы оставаться на своей позиции менеджеру приходится всё время "крутиться". Причём, Пикетти не призывает прекратить выплаты сверх-высоких вознаграждений, он лишь констатирует факт (наблюдает процесс взрывного роста). Раз фирмы так решили, раз это много лет продолжается, значит в этом есть какая-то закономерность. Если бы рост доходов "топ-менеджеров" противоречил рынку, то фирмы бы разорялись, процесс бы прекратился.
Рантье - лица, живущие за счёт ренты, то есть доходов, получаемых с капитала, как правило, размещённого в виде банковских вкладов, ценных бумаг, доходной недвижимости, земли, бизнеса, а также за счёт доходов, получаемых от авторских прав и гонораров. Джон Кейнс для характеристики термина «рантье» использовал словосочетание «бесфункциональный инвестор». Он считал, что его роль ограничена использованием ценности дефицита (в).
Пикетти вспоминает Францию в романах Бальзака, потом описывает "крах рантье" и отмечает умеренное неравенство доходов на протяжении большей части XX века.
Такое положение дел было во многих странах до 1970-х, затем началось всё большее возрастание доходов высшего руководства крупных компаний, "топ-менеджеров". В первую очередь к ним относят CEO, CFO, CCO, CPO, CTO и другие "C"-позиции (Chief Executive Officer, Chief Financial, Chief Commercial, etc). Такое изменение произошло сначала в США, затем в меньшей степени в Британии и Канаде, затронув не так сильно континентальную Европу (Франция, Германия, Швеция) и Японию. Высокие доходы с капитала рантье уступили историческое первенство "трудовым доходам", фантастически высоким зарплатам (включая все надбавки и бонусы, а также стоимость такой формы вознаграждения, как «опционы на акции» [*]). Причём, речь идёт не о разовой выплате, а о массовом явлении в течении длительного периода, продолжающегося по сей день.
* Суть опционов заключается в следующем: если руководитель получает возможность приобрести акции своей компании на сумму 100 долларов, а курс этих акций составляет 200 долларов на момент реализации опциона, то разница между двумя курсами - т. е. 100 долларов - будет рассматриваться как часть зарплаты в течение данного года. Если затем руководитель продает свои акции по еще более высокой цене (допустим, за 250 долларов), то разница - т. е. 50 долларов - будет учтена как прирост капитала.
Так как пример подали американцы, то Пикетти анализирует подробно данные по США. Внутри пропорции 10%-40%-50% (богатые-средние-бедные) он отдельно рассматривает 10% самых богатых (по доходам) людей, в том числе 1% и даже 0,1% (в США это около 300 тысяч человек). Опять отмечая, что самые богатые в плане доходов и самые богатые в имущественном плане - это не одни и те же люди. Доходы идут ежегодно (по ним отчитываются в налоговых декларациях), имущество копилось годами и наследовалось поколениями.
Три цитаты:
Недавние исследования, основанные на сопоставлении данных деклараций о доходах и данных деклараций о зарплатах в компаниях, позволяют констатировать, что подавляющее большинство тех, кто входит в группу 0,1% самых высоких доходов, - от 60 до 70%, в зависимости от используемых определений, - в 2000-е годы относились к числу руководителей высшего звена. [а в 30-40% - не относящихся к "топ-менеджерам" - включены те самые рантье, а также "суперзвёзды" (но последних совсем мало).]
Что касается спортсменов, актеров и представителей творческих профессий, то вместе взятые они составляли менее 5% от численности этой группы. В этом смысле новое американское неравенство намного больше отражает формирование общества «топ-менеджеров», чем общества «суперзвезд». [15 тысяч "звёздочек", "звёзд" и "суперзвёзд" на всю Америку.] Вопрос о «супер-предпринимателях» вроде Билла Гейтса касается лишь очень небольшого числа людей, не имеющего существенного значения для изучения доходов. [Их единицы, поэтому даже очень большие доходы суммарно на статистику не влияют.]
Также интересно отметить, что финансовые профессии - идет ли речь о руководителях банков и других финансовых институтов или о «трейдерах», действующих на финансовых рынках, - занимают примерно в два раза больше места в рамках очень высоких доходов, чем в экономике в целом (около 20% [это 60 тысяч человек] в группе 0,1% самых высоких доходов и менее 10% от ВВП). Тем не менее 80% [240 тысяч человек, влючая "суперзвёзд"] самых высоких доходов не связаны с финансами, а повышение очень высоких доходов в Соединенных Штатах объясняется прежде всего взрывным ростом вознаграждений руководителей высшего звена в крупных компаниях как финансового, так и нефинансового сектора.
Теория предельной производительности (см. предыдущий пост о квалификации работника) сверх-высокие зарплаты объяснить не может.
Пикетти имеет свой взгляд на этот феномен. Он считает, что искать рациональное объяснение таким высоким зарплатам на базе индивидуальной "производительности" наивно. Если речь идёт об уникальных рабочих местах, то оценить вклад конкретного менеджера практически невозможно. Это не работник на конвейере. Далее, как устанавливаются зарплаты руководства в крупных компаниях? Руководители, грубо говоря, сами себе их назначают. С учётом иерархии и размера компании. Иногда требуется одобрение акционеров. Но, поскольку, менеджмент сам себе назначает вознаграждение, то он склонен переоценивать свой вклад, его самооценка всегда завышена. Ограничивающим фактором тут является "норма в обществе", которая меняется со временем. К концу 1970-х годов стало допустимым рассматривать зарплаты руководства компаний как награждение "победителей". Когда продажи и прибыли фирмы растут, даже за счёт внешних факторов на которые руководство повлиять не может (типа общего подъема экономики, благоприятного изменения цен на сырьё и т.д), то зарплаты руководства растут ещё быстрее. Марианна Бертран (w) и Сендхил Муллайнатан (в) назвали такой подход "платой за удачу" (pay for luck).
Как вывод, довольно пессимистиный прогноз: В будущем вполне может оказаться, что будут сочетаться друг с другом и возвращение очень сильного неравенства в наследственном капитале, и огромное неравенство в зарплатах, которое будет оправдываться соображениями достоинства и производительности (которые, как мы видели, на самом деле зиждутся на очень слабой фактической основе). Меритократический экстремизм тем самым может привести к гонке преследования между топ-менеджерами и рантье, а проигравшими будут все те, кто не относится ни к первым, ни ко вторым.
Под катом несколько цитат о рантье. Они хоть и уступили топ-менеджерам, но могут вернуться. "Рантье - враг демократии."
[рента и рантье]... ничто не гарантирует, что распределение наследственного капитала не вернется к высокому уровню неравенства, достигнутому в прошлом. Как мы уже отмечали в предыдущей главе, ни одна неумолимая сила не противодействует возвращению крайней имущественной концентрации, имевшей место в Прекрасную эпоху, особенно в том случае, если темпы роста значительно замедлятся, а очищенная от налогов доходность капитала заметно вырастет, например вследствие ожесточенной налоговой конкуренции. Если эволюция действительно пойдет в этом направлении, то, на мой взгляд, это может привести к серьезным политическим потрясениям. Наши демократические общества исходят из меритократических представлений о мире или по крайней мере из меритократических надежд, т. е. из веры в общество, в котором неравенство в большей степени определяется личными достоинствами и трудом, а не наследственностью и рентой. Эта вера и эти надежды играют ключевую роль в современном обществе по одной простой причине: при демократии провозглашаемое равенство прав гражданина вступает в противоречие с вполне реальным неравенством в уровне жизни; чтобы его разрешить, жизненно необходимо сделать так, чтобы социальное неравенство проистекало из рациональных и универсальных принципов [**], а не из произвольного стечения обстоятельств. Неравенство должно быть справедливым и полезным для всех («Общественные различия могут основываться лишь на общей пользе», - гласит первая статья Декларации прав человека и гражданина 1789 года), по крайней мере на словах и, насколько это возможно, в реальности. В 1893 году Эмиль Дюркгейм даже прогнозировал, что современные демократические общества не будут долго терпеть существование наследства и в конечном итоге ограничат права собственности сроком жизни человека. [наследованию Пикетти посвятил отдельную главу, там интересный график сравнения наследства c зарплатой за всю жизнь.]
** Здесь можно услышать призыв к обоснованию меритократии (которая, увы, может превратиться в гипер-меритократию и оправдание "топ-менеджеров"), но только не божественное и не сословное оправдание неравенства. Сильны традиции Французской Революции.
Кроме того, показательно, что сами слова «рента» и «рантье» в течение XX века приобрели ярко выраженную негативную окраску. В настоящей книге мы используем эти слова в их изначальном описательном смысле, т. е. для обозначения ежегодной ренты, производимой капиталом, и людей, которые на нее живут. Для нас рента, производимая капиталом, представляет собой лишь доходы, приносимые этим капиталом, будь то арендные платежи, проценты, дивиденды, прибыль, роялти или любые другие юридические их формы, общей чертой которых является тот простой факт, что они вознаграждают за обладание капиталом, вне зависимости от труда. Именно в этом изначальном смысле слова «рента» и «рантье» использовались в XVIII-XIX веках, например в романах Бальзака и Остин, когда преобладание имущества и доходов с него на вершине иерархии доходов полностью принималось и считалось допустимым, по крайней мере в кругу элит. Поразительно, что этот изначальный смысл постепенно утратился по мере того, как утверждались демократические и меритократические ценности. В течение XX века слово «рента» стало ругательством, оскорблением, вероятно, худшим из всех возможных. Эта языковая эволюция наблюдается во всех странах. [Как учёный, Пикетти старается абстрагироваться от эмоциональных коннотаций, лишь отмечая лингвистические изменения. Наше "старушка-процентщица" - тоже ведь описание рантье.]
Проблема, связанная с таким использованием слова «рента», очень проста: тот факт, что капитал производит доходы, которые мы, следуя изначальному употреблению, называем «ежегодной рентой, производимой капиталом», вообще не имеет ничего общего с проблемой несовершенной конкуренции или с монополией. Раз капитал играет полезную роль в процессе производства, то вполне естественно, что он имеет доходность. А в условиях слабого роста доходность капитала практически неизбежно оказывается заметно выше темпов роста, что автоматически придает несоразмерное значение имущественному неравенству, сформировавшемуся в прошлом. Это логическое противоречие нельзя разрешить путем увеличения конкуренции. Предельно кратко ситуация "слабого роста" описывается любимым неравенством Пикетти r > g ( ссылка на один из предыдущих постов).
Рента - это не проявление несовершенства рынка: напротив, она является следствием «чистого и совершенного», в понимании экономистов, рынка капитала, обеспечивающего каждому владельцу капитала - в том числе и наименее способному из наследников - самую высокую и диверсифицированную доходность, которую только можно найти в национальной или даже в мировой экономике. Конечно, есть нечто удивительное в понятии ренты, которую капитал производит, а его собственник может получать, не работая. Есть в нем что-то такое, что противоречит здравому смыслу и что сотрясало основы многих цивилизаций, которые на этот вызов давали разные и не всегда удачные ответы, от запрета ростовщичества до коммунизма советского типа. [курсив мой]
Тем не менее в рыночной экономике, основанной на частной собственности на капитал, рента реальна, и тот факт, что капитал из земельного превратился в недвижимый, промышленный и финансовый, никак на эту реальность не повлиял. Иногда думают, что логика экономического развития заключается в постепенном стирании различий между трудом и капиталом. На самом деле все происходит с точностью до наоборот: все возрастающая сложность рынка капитала и системы финансового посредничества все сильнее разделяет личность собственника и личность управляющего капиталом, а значит, и собственно доход с капитала и трудовой доход. Экономическая и технологическая рациональность порой никак не связана с рациональностью демократической. Первую породило Просвещение, и очень многие считали, что вторая естественным образом, словно по волшебству будет из нее проистекать. Однако реальная демократия и социальная справедливость требуют специфических институтов, которые не тождественны институтам рынка и которые не исчерпываются формальными парламентскими и демократическими институтами.
Итак, перспектива возврата рантье на верхние позиции в рейтинге доходов не нравится Пикетти. Он, как учёный, старается сдерживать эмоции, но они прорываются (см. цитаты выше). Тем не менее, рантье неистребимы - Пикетти видит это в рыночных основах экономики, отмечая "противоречие здравому смыслу" - но здесь, думаю, дело в размерах ренты. Опасение вызывают именно большие размеры капитала (и его безудержное возрастание - об этом говорили Маркс и Рикардо), приносящего большую ренту. Собственно, такое же опасение вызывают у Пикетти и большие размеры доходов, пусть даже условно "трудовых". То есть - опасение вызывают большие размеры любых индивидуальных доходов, неважно "с капитала" или "с труда".
О ренте в умеренных размерах (так сказать, о "рантье среднего класса") наверное стоит сделать отдельный пост, а пока отмечу два принципиальных момента. Главные отличия мира рантье (гиперимущественного) от мира топ-менеджеров (гипермеритократического): (1) высокая должность не передаётся по наследству, (2) чтобы оставаться на своей позиции менеджеру приходится всё время "крутиться". Причём, Пикетти не призывает прекратить выплаты сверх-высоких вознаграждений, он лишь констатирует факт (наблюдает процесс взрывного роста). Раз фирмы так решили, раз это много лет продолжается, значит в этом есть какая-то закономерность. Если бы рост доходов "топ-менеджеров" противоречил рынку, то фирмы бы разорялись, процесс бы прекратился.