Очерки истории земли Вятичей. Часть 4 (конец)
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4 (начало)
Супрутское городище настолько отличается от остальных памятников бассейна Упы, а также от всех известных синхронных поселений роменского типа, что невольно возникает вопрос об этнической принадлежности памятников. Ведь это даже как-то не прилично, если окажется, что супрутская дружина была славянской. Тем более, что и салтовские артефакты находят, а есть веские основания полагать, что в Битицком городище, выполнявшем функции, аналогичные Супрутам, в Северской земле , волынцевская дружина была степного происхождения (болгарского или хазарского, возможно). И даже «скандинавские», как было указано выше, вещи в Супрутах обнаружены. А это, по логике некоторых товарищей, непременно должно означать, что в Супрутах был отряд варягов! К слову, совсем недавно мне примерно такой вопрос задали. Ну что ж, вновь обратимся к А.В. Григорьеву за консультацией:
«Судя по наиболее устойчивым этническим признакам, таким как традиции сооружения жилых построек и производства керамики, основную часть населения Супрут, Торхово, Уткино и, возможно, других менее изученных поселений региона составляли славяне. Материалы поселений Торхово и Уткино позволяют говорить о присутствии на этих памятниках заметного количества носителей волынцевских древностей. Это население (очевидно, родственное салтовскому) фиксируется не только по наличию характерной керамики. Степные традиции отмечаются в конструкциях некоторых из жилищ, производственных сооружений (горн в Торхово) и хозяйственных построек. Широкое распространение на памятниках получают трехлопастные наконечники стрел, которые из-за простоты изготовления вряд ли можно рассматривать в качестве предметов импорта. Процент «волынцевской» керамики в славянских слоях указанных памятников невысок и, вероятно, указывает на долю волынцевского населения.
В коллекции Супрутского городища материалы салтовского круга представлены очень широко и разнообразно. Однако предметы степного облика здесь, скорее всего, являлись импортом. Все они относятся к категории вещей, сложных в изготовлении. Это детали конской сбруи, поясов, украшения из цветных и драгоценных металлов. Качественная столовая керамика близка посуде собственно салтово-маяцкой культуры, а не волынцевской. Следов пребывания на памятнике населения, родственного салтовскому, не фиксировалось. Углубленные в землю жилые постройки раннего этапа совершенно идентичны славянским и не носят следов влияния степных традиций. Фрагменты волынцевских сосудов единичны и, по-видимому, связаны с соседними памятниками. Отсутствуют и трехлопастные наконечники стрел.
Наличие в регионе в рассматриваемое время заметного количества представителей иных этнических групп представляется весьма сомнительным. Находки на всех без исключения памятниках украшений финно-угорского и, возможно, балтского облика могут указывать лишь на тесные связи с ближайшими соседями, поскольку в других, более устойчивых чертах материальной культуры влияние не отмечается. Возможно, какая-то часть автохтонного населения и выходцы из финно-угорских земель входили в состав населения бассейна Упы, но их количество и степень влияния на формирование материальной культуры были столь незначительны, что совершенно не фиксируются археологически.
Помимо вещей славянского, салтовского, балтского и финно-угорского облика, в материалах Супрут содержится целая серия предметов скандинавского происхождения. С учетом дружинного характера памятника возникает вопрос о присутствии на поселении выходцев из Скандинавии (по аналогии с известными памятниками в Гнездово, Тимерево и Шестовицах). Однако сам факт наличия на городище скандинавских вещей еще не может однозначно указывать на присутствие скандинавского населения. Жители Супрут активно участвовали в международной торговле, и в материалах памятника имеются предметы, происходящие из разных частей Европы и Азии. Скандинавские вещи представлены технологически сложными предметами: удилами в стиле Воrrе, браслетами с глубоким орнаментом, необычайно сложной щитовидной подвеской, костяными гребнями и т. п. Все они, бесспорно, не производились на месте и могли являться объектами импорта. Многие из указанных вещей использовались в совокупности с изделиями совершенно иной этнической принадлежности. К примеру, удила входили в комплект уздечного набора с деталями салтовского происхождения, щитовидная подвеска найдена на костяке вместе с подвеской степного облика и финно-угорской шумящей подвеской, фрагмент скандинавских удил находился в комплексе с салтовской пряжкой, роменским наконечником стрелы и керамикой. Комплексов, в которых материал скандинавского облика был бы представлен пусть даже небольшой серией, на памятнике не обнаружено. Следует отметить и то, что в представительной коллекции, полученной за многие годы, не имеется ни одного фрагмента черепаховидной фибулы. Полное отсутствие этой категории находок, столь характерной для памятников с отчетливым скандинавским влиянием, может свидетельствовать об отличиях в традиционном костюме жительниц Супрут и Скандинавии».
Таким образом, резюмирует автор, имеющиеся материалы позволяют говорить о том, что основную часть населения на всех памятниках бассейна Упы составляли славяне. На ряде поселений присутствовали также носители древностей волынцевского типа. Положение последних отличалось от того, каким оно было в предшествующее время в Северской земле. Если на Левобережье Днепра «волынцевцы» составляли этносоциальную верхушку общества, то с приходом в междуречье Оки и Дона они перестают чем-либо отличаться от рядового сельского населения. Отсутствие их в составе супрутской дружины говорит об изменении этнических приоритетов.
Вятичи в начале IX века представляли собой довольно специфическое в социально-политическом плане явление. В последние годы очень модно говорить о том, что русь в IX- X вв. представляла собой что-то вроде «торговой корпорации», типа Ост- и Вест-Индских компаний или компании Гудзонова залива. У меня таких ассоциаций не возникает, однако, в большей степени это было бы справедливо в отношении организации населения в бассейне Упы. Социально-политическая организация здесь во многом отличалась и от организации соседних восточнославянских земель, и от позднейших дружинных центров. А.В. Григорьев характеризует ее следующим образом: «Расхождение торгового пути по двум направлениям и многовариантность перехода из бассейна Дона в бассейн Оки исключали совмещение всех функций по обеспечению его деятельности в пределах одного поселения. Для технической поддержки работы пути требовалось несколько поселений, расположенных на наиболее сложных и ответственных участках. Административные функции, включавшие защиту пути, сбор податей и торговые операции, не могли быть распределены по всем этим поселениям. В качестве единого центра возникает небольшое поселение на Супрутском городище. Оно располагалось примерно на равном расстоянии от основных, узловых пунктов. Небольшая конная дружина могла достичь практически любой точки региона в течение одного дня.
Существование постоянной дружины не характерно для восточных славян. То, что дружинники с семьями не обосновались ни на одном из крупных поселений, а устроили маленький поселок в стороне, во многом может объясняться и недоверием местных жителей к группе вооруженных людей. Вероятно, супрутская дружинная организация была весьма закрытым институтом. За столетие своего существования поселение не увеличило своей площади, оставаясь в пределах площадки городища первых веков н. э. Не наблюдается даже тенденции к превращению его в крупное открытое торгово-ремесленное поселение (ОТРП).
Какова была степень подчиненности поселений региона супрутской администрации, определить сложно. Если в Северской земле взаимозависимость центров и округи основывалась прежде всего на тесных экономических и племенных связях, то в рассматриваемом регионе причина единства территории, вероятно, была иной. Предположить прочные родоплеменные связи между поселениями колонистов, расположенными на значительном удалении друг от друга, чрезвычайно сложно. Еще менее вероятно существование подобных отношений между поселениями региона и супрутской дружиной. Экономически известные поселения представляются совершенно самодостаточными. Все они имели прямой выход на внешний рынок и не нуждались в каких-либо посредниках. Предполагаемые экономические связи округи и Супрутского городища в большей степени обеспечивали потребности последнего и не могли являться основой единства территории. Напротив, они, вероятно, возникли в результате сложения административной системы. Открытый характер поселков указывает на отсутствие серьезной военной угрозы, что также не способствовало установлению прочных внутрирегиональных связей».
Думаю можно согласиться с автором, что единственным фактором, объединявшим территорию бассейна Упы в IX в., являлось наличие транзитного торгового пути: «Роль, отводившаяся тому или иному поселению в функционировании пути, определяла его положение в системе. Управление регионом скорее всего осуществлялось с Супрутского городища. Вероятно, здесь решались основные вопросы по обеспечению деятельности пути и собирались пошлины с торговых караванов. Не исключено, что дружина являлась посредником при сборе налога с местного населения в пользу Хазарского каганата.
Участие супрутской дружины и ее предводителя во внутренней жизни окрестных поселений представляется маловероятным. В целом положение местной дружины в жизни общества вряд ли сопоставимо с тем местом, которое занимала древнерусская дружина. Социально-политическая организация славян междуречья Днепра и Дона в IX-X вв. практически исключала существование постоянной дружины. Никаких следов ее пребывания на всей этой обширной территории не выявлено. Трудно предположить, что в бассейне Упы те же славяне, находившиеся на том же уровне социально-экономического развития, имели принципиально иную социально-политическую организацию. Возникновение здесь дружины было вызвано не процессами развития общества, а исключительно потребностями контроля торгового пути.
Военная организация славян, построенная на основе ополчения, была пригодна для ведения масштабных, но эпизодических боевых действий. Против небольших, но профессиональных мобильных отрядов, она была совершенно не эффективна. Контролировать торговые караваны, одновременно являвшиеся разбойничьими шайками, мог только постоянный вооруженный отряд. Вероятно, это была единственная цель создания супрутской дружины. Прочная связь с небольшим поселением, этническая однородность, отсутствие заметного роста в течение столетия косвенно указывают на то, что местная дружина была именно создана, а не самоорганизовалась под влиянием обстоятельств. В формировании своеобразного военного поселения на Супрутском городище могли принимать участие как пришлые славянские колонисты, так и хазарская администрация. Внимание последней к Донскому пути в нач. IX в. прослеживается достаточно отчетливо, свидетельством чему служит постройка Саркела. Возможно, на отдаленном северном рубеже каганата функции контроля были делегированы специально созданному славянскому отряду».
Итак, Вятичи (как географическое и политическое явление) и вятичи (как этнос) возникли в начале IX века как своеобразная славянская колония на северной границе славянских земель и Хазарского каганата. На протяжении всего девятого столетия главной их целью было обеспечение функционирования важного участка трансъевропейского торгового пути. Судя по всему, переселенцы появились в этом регионе по соглашению с хазарским правительством. Анализ поздних летописных преданий и археологических материалов позволяет предположить, что это была хорошо организованная группа выходцев из разных скорее всего племен, возглавляемая выходцами из западнославянского региона, возможно Моравии.
Находясь на важном торговом пути, вятичи достаточно быстро развивались в культурном и хозяйственном плане, опережая многих своих сородичей: «При таком же высоком, как на юге, уровне развития земледелия здесь наблюдаются более высокие темпы развития в других отраслях хозяйства. Так, необычайно быстро совершенствуются навыки домашнего строительства. Наземные постройки становятся ведущим типом жилища уже со 2-й пол. IX в., в то время как в Северской земле и Подонье они появляются лишь в нач. XI в. Усадебный принцип застройки поселений фиксируется на памятниках Упы с IX в., в Северской земле - лишь с X в. При небольших в целом объемах раскопок на поселениях региона отчетливо видно развитое производство железа - в значительно больших объемах, чем на других территориях. Следы активной торговли, зафиксированные на Супрутском городище, уникальны для памятников роменского круга. В общем, уровень развития материальной культуры славян междуречья Дона и Оки несколько выше, чем на других территориях распространения культур роменского облика».
Как мы видим, Вятичи были достаточно ярким явлением славянской истории IX века. Логично предположить, что сведения о них могли отразиться в письменных источниках. И для этого есть все основания. Уже давно была высказана мысль, что именно Вятичи скрываются за загадочным названием страны Вантит, упоминаемой в арабо-персидской географической литературе того времени. К анализу этих сообщений мы и обратимся в следующем очерке.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Часть 2
Часть 3
Часть 4 (начало)
Супрутское городище настолько отличается от остальных памятников бассейна Упы, а также от всех известных синхронных поселений роменского типа, что невольно возникает вопрос об этнической принадлежности памятников. Ведь это даже как-то не прилично, если окажется, что супрутская дружина была славянской. Тем более, что и салтовские артефакты находят, а есть веские основания полагать, что в Битицком городище, выполнявшем функции, аналогичные Супрутам, в Северской земле , волынцевская дружина была степного происхождения (болгарского или хазарского, возможно). И даже «скандинавские», как было указано выше, вещи в Супрутах обнаружены. А это, по логике некоторых товарищей, непременно должно означать, что в Супрутах был отряд варягов! К слову, совсем недавно мне примерно такой вопрос задали. Ну что ж, вновь обратимся к А.В. Григорьеву за консультацией:
«Судя по наиболее устойчивым этническим признакам, таким как традиции сооружения жилых построек и производства керамики, основную часть населения Супрут, Торхово, Уткино и, возможно, других менее изученных поселений региона составляли славяне. Материалы поселений Торхово и Уткино позволяют говорить о присутствии на этих памятниках заметного количества носителей волынцевских древностей. Это население (очевидно, родственное салтовскому) фиксируется не только по наличию характерной керамики. Степные традиции отмечаются в конструкциях некоторых из жилищ, производственных сооружений (горн в Торхово) и хозяйственных построек. Широкое распространение на памятниках получают трехлопастные наконечники стрел, которые из-за простоты изготовления вряд ли можно рассматривать в качестве предметов импорта. Процент «волынцевской» керамики в славянских слоях указанных памятников невысок и, вероятно, указывает на долю волынцевского населения.
В коллекции Супрутского городища материалы салтовского круга представлены очень широко и разнообразно. Однако предметы степного облика здесь, скорее всего, являлись импортом. Все они относятся к категории вещей, сложных в изготовлении. Это детали конской сбруи, поясов, украшения из цветных и драгоценных металлов. Качественная столовая керамика близка посуде собственно салтово-маяцкой культуры, а не волынцевской. Следов пребывания на памятнике населения, родственного салтовскому, не фиксировалось. Углубленные в землю жилые постройки раннего этапа совершенно идентичны славянским и не носят следов влияния степных традиций. Фрагменты волынцевских сосудов единичны и, по-видимому, связаны с соседними памятниками. Отсутствуют и трехлопастные наконечники стрел.
Наличие в регионе в рассматриваемое время заметного количества представителей иных этнических групп представляется весьма сомнительным. Находки на всех без исключения памятниках украшений финно-угорского и, возможно, балтского облика могут указывать лишь на тесные связи с ближайшими соседями, поскольку в других, более устойчивых чертах материальной культуры влияние не отмечается. Возможно, какая-то часть автохтонного населения и выходцы из финно-угорских земель входили в состав населения бассейна Упы, но их количество и степень влияния на формирование материальной культуры были столь незначительны, что совершенно не фиксируются археологически.
Помимо вещей славянского, салтовского, балтского и финно-угорского облика, в материалах Супрут содержится целая серия предметов скандинавского происхождения. С учетом дружинного характера памятника возникает вопрос о присутствии на поселении выходцев из Скандинавии (по аналогии с известными памятниками в Гнездово, Тимерево и Шестовицах). Однако сам факт наличия на городище скандинавских вещей еще не может однозначно указывать на присутствие скандинавского населения. Жители Супрут активно участвовали в международной торговле, и в материалах памятника имеются предметы, происходящие из разных частей Европы и Азии. Скандинавские вещи представлены технологически сложными предметами: удилами в стиле Воrrе, браслетами с глубоким орнаментом, необычайно сложной щитовидной подвеской, костяными гребнями и т. п. Все они, бесспорно, не производились на месте и могли являться объектами импорта. Многие из указанных вещей использовались в совокупности с изделиями совершенно иной этнической принадлежности. К примеру, удила входили в комплект уздечного набора с деталями салтовского происхождения, щитовидная подвеска найдена на костяке вместе с подвеской степного облика и финно-угорской шумящей подвеской, фрагмент скандинавских удил находился в комплексе с салтовской пряжкой, роменским наконечником стрелы и керамикой. Комплексов, в которых материал скандинавского облика был бы представлен пусть даже небольшой серией, на памятнике не обнаружено. Следует отметить и то, что в представительной коллекции, полученной за многие годы, не имеется ни одного фрагмента черепаховидной фибулы. Полное отсутствие этой категории находок, столь характерной для памятников с отчетливым скандинавским влиянием, может свидетельствовать об отличиях в традиционном костюме жительниц Супрут и Скандинавии».
Таким образом, резюмирует автор, имеющиеся материалы позволяют говорить о том, что основную часть населения на всех памятниках бассейна Упы составляли славяне. На ряде поселений присутствовали также носители древностей волынцевского типа. Положение последних отличалось от того, каким оно было в предшествующее время в Северской земле. Если на Левобережье Днепра «волынцевцы» составляли этносоциальную верхушку общества, то с приходом в междуречье Оки и Дона они перестают чем-либо отличаться от рядового сельского населения. Отсутствие их в составе супрутской дружины говорит об изменении этнических приоритетов.
Вятичи в начале IX века представляли собой довольно специфическое в социально-политическом плане явление. В последние годы очень модно говорить о том, что русь в IX- X вв. представляла собой что-то вроде «торговой корпорации», типа Ост- и Вест-Индских компаний или компании Гудзонова залива. У меня таких ассоциаций не возникает, однако, в большей степени это было бы справедливо в отношении организации населения в бассейне Упы. Социально-политическая организация здесь во многом отличалась и от организации соседних восточнославянских земель, и от позднейших дружинных центров. А.В. Григорьев характеризует ее следующим образом: «Расхождение торгового пути по двум направлениям и многовариантность перехода из бассейна Дона в бассейн Оки исключали совмещение всех функций по обеспечению его деятельности в пределах одного поселения. Для технической поддержки работы пути требовалось несколько поселений, расположенных на наиболее сложных и ответственных участках. Административные функции, включавшие защиту пути, сбор податей и торговые операции, не могли быть распределены по всем этим поселениям. В качестве единого центра возникает небольшое поселение на Супрутском городище. Оно располагалось примерно на равном расстоянии от основных, узловых пунктов. Небольшая конная дружина могла достичь практически любой точки региона в течение одного дня.
Существование постоянной дружины не характерно для восточных славян. То, что дружинники с семьями не обосновались ни на одном из крупных поселений, а устроили маленький поселок в стороне, во многом может объясняться и недоверием местных жителей к группе вооруженных людей. Вероятно, супрутская дружинная организация была весьма закрытым институтом. За столетие своего существования поселение не увеличило своей площади, оставаясь в пределах площадки городища первых веков н. э. Не наблюдается даже тенденции к превращению его в крупное открытое торгово-ремесленное поселение (ОТРП).
Какова была степень подчиненности поселений региона супрутской администрации, определить сложно. Если в Северской земле взаимозависимость центров и округи основывалась прежде всего на тесных экономических и племенных связях, то в рассматриваемом регионе причина единства территории, вероятно, была иной. Предположить прочные родоплеменные связи между поселениями колонистов, расположенными на значительном удалении друг от друга, чрезвычайно сложно. Еще менее вероятно существование подобных отношений между поселениями региона и супрутской дружиной. Экономически известные поселения представляются совершенно самодостаточными. Все они имели прямой выход на внешний рынок и не нуждались в каких-либо посредниках. Предполагаемые экономические связи округи и Супрутского городища в большей степени обеспечивали потребности последнего и не могли являться основой единства территории. Напротив, они, вероятно, возникли в результате сложения административной системы. Открытый характер поселков указывает на отсутствие серьезной военной угрозы, что также не способствовало установлению прочных внутрирегиональных связей».
Думаю можно согласиться с автором, что единственным фактором, объединявшим территорию бассейна Упы в IX в., являлось наличие транзитного торгового пути: «Роль, отводившаяся тому или иному поселению в функционировании пути, определяла его положение в системе. Управление регионом скорее всего осуществлялось с Супрутского городища. Вероятно, здесь решались основные вопросы по обеспечению деятельности пути и собирались пошлины с торговых караванов. Не исключено, что дружина являлась посредником при сборе налога с местного населения в пользу Хазарского каганата.
Участие супрутской дружины и ее предводителя во внутренней жизни окрестных поселений представляется маловероятным. В целом положение местной дружины в жизни общества вряд ли сопоставимо с тем местом, которое занимала древнерусская дружина. Социально-политическая организация славян междуречья Днепра и Дона в IX-X вв. практически исключала существование постоянной дружины. Никаких следов ее пребывания на всей этой обширной территории не выявлено. Трудно предположить, что в бассейне Упы те же славяне, находившиеся на том же уровне социально-экономического развития, имели принципиально иную социально-политическую организацию. Возникновение здесь дружины было вызвано не процессами развития общества, а исключительно потребностями контроля торгового пути.
Военная организация славян, построенная на основе ополчения, была пригодна для ведения масштабных, но эпизодических боевых действий. Против небольших, но профессиональных мобильных отрядов, она была совершенно не эффективна. Контролировать торговые караваны, одновременно являвшиеся разбойничьими шайками, мог только постоянный вооруженный отряд. Вероятно, это была единственная цель создания супрутской дружины. Прочная связь с небольшим поселением, этническая однородность, отсутствие заметного роста в течение столетия косвенно указывают на то, что местная дружина была именно создана, а не самоорганизовалась под влиянием обстоятельств. В формировании своеобразного военного поселения на Супрутском городище могли принимать участие как пришлые славянские колонисты, так и хазарская администрация. Внимание последней к Донскому пути в нач. IX в. прослеживается достаточно отчетливо, свидетельством чему служит постройка Саркела. Возможно, на отдаленном северном рубеже каганата функции контроля были делегированы специально созданному славянскому отряду».
Итак, Вятичи (как географическое и политическое явление) и вятичи (как этнос) возникли в начале IX века как своеобразная славянская колония на северной границе славянских земель и Хазарского каганата. На протяжении всего девятого столетия главной их целью было обеспечение функционирования важного участка трансъевропейского торгового пути. Судя по всему, переселенцы появились в этом регионе по соглашению с хазарским правительством. Анализ поздних летописных преданий и археологических материалов позволяет предположить, что это была хорошо организованная группа выходцев из разных скорее всего племен, возглавляемая выходцами из западнославянского региона, возможно Моравии.
Находясь на важном торговом пути, вятичи достаточно быстро развивались в культурном и хозяйственном плане, опережая многих своих сородичей: «При таком же высоком, как на юге, уровне развития земледелия здесь наблюдаются более высокие темпы развития в других отраслях хозяйства. Так, необычайно быстро совершенствуются навыки домашнего строительства. Наземные постройки становятся ведущим типом жилища уже со 2-й пол. IX в., в то время как в Северской земле и Подонье они появляются лишь в нач. XI в. Усадебный принцип застройки поселений фиксируется на памятниках Упы с IX в., в Северской земле - лишь с X в. При небольших в целом объемах раскопок на поселениях региона отчетливо видно развитое производство железа - в значительно больших объемах, чем на других территориях. Следы активной торговли, зафиксированные на Супрутском городище, уникальны для памятников роменского круга. В общем, уровень развития материальной культуры славян междуречья Дона и Оки несколько выше, чем на других территориях распространения культур роменского облика».
Как мы видим, Вятичи были достаточно ярким явлением славянской истории IX века. Логично предположить, что сведения о них могли отразиться в письменных источниках. И для этого есть все основания. Уже давно была высказана мысль, что именно Вятичи скрываются за загадочным названием страны Вантит, упоминаемой в арабо-персидской географической литературе того времени. К анализу этих сообщений мы и обратимся в следующем очерке.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...