Тысячелетие вокруг Балтики (47)
47. Северная ветвь через просвет фрактала (начало, предыд.)
Подобно тому, как личности с интуитивным психотипом проявляют скрытность, этнополитические сообщества «северного» типа так же неохотно проявляют вовне свои особенности. Наибольшая часть энергии уходит на скрытую внутреннюю работу, а для влияния на окружение используются периферийные ветви и институты «западных» или «восточных» иерархий, южных торговых сетей. Проявлением «северных» особенностей является при этом относительная замкнутость, самоизоляция от внешних влияний узлов такой «управляющей сети». Также важна их равноудаленность от всех трех внешних контуров при участии в каждом, принципиальная самодостаточность и универсальность.
В предыдущих главах мы уточнили универсальную модель в части относительной динамики Подъема всех четырех ветвей на примере русского Подъема. Это позволяет применить сформированную и ограненную часть нашего «монокристалла» для более полного исследования каждой из ветвей, включая слабо проявленную вовне «северную». При этом иерархические «северо-западная» тверская и «северо-восточная» казанская подветви просматриваются достаточно четко. А вот границы между сетевыми «северо-северной» и «северо-южной» подветвями только предстоит определить.
Для начала сведем в таблицу начальные узлы подветвей русского Подъема. Почти все данные для этой разметки мы нашли в предыдущих главах, кроме разметки западной ветви после узла R3/4, которую обоснуем ниже. ( Таблица 22 в отдельной записи)
Чтобы составить такую же таблицу для четырех подветвей северорусской ветви Подъема, достаточно перенести часть узлов (до С.3/4) из верхней таблицы. Оставшиеся узлы можно для начала разметить на основе параллелей - характерного сходства политических режимов в тех или иных стадиях. Например, мы ранее отмечали сходство характера событий и изменений перед, во время и после битвы на Калке (1223) и битвы при Белеве (1437), как и Батыева нашествия (1238) с походом татар на Суздаль (1445). (Т аблица 24 в отдельной записи)
Менее очевидна, скажем, параллель между коронацией Миндовга (1251) и браком тверской княжны Марии и московского княжича Ивана Васильевича (1452). Напомню, что различные формы узловых событий определяются политическим контекстом, а сходство политического содержания определяется тем или иным изменением соотношения сил, как внешних, так и внутренних. В данном случае и коронация, и венчание обозначали пик влияния третейской ветви, ставшей опорой укрепления ослабленной княжеской власти Литвы или Твери за счет внешнего союза.
Для внимательных читателей, наверное, уже не нужно пояснять, почему битва при Шелони (1471, 4.D) и предотвращение ухода Новгорода под Литву явилась узлом консолидации для северорусской 4 стадии. Достаточно аналогии с консолидацией самостоятельной волжской Орды при хане Берке (1264) или с более масштабным узлом консолидации «Крымнаш» (2014, узел 19/20).
Также достаточно заметны параллели кризисных событий после смерти Василия III (1533, 5.18/19) и после смерти Ивана II (1359). Малолетний наследник, краткое регентство матери при недолгом возвышении суздальских князей (они же Шуйские спустя два века). Хотя, наверное, важнее других была роль митрополитов Алексия и Макария в становлении самостоятельного государства и воспитании молодого государя.
Обращу не лишний раз внимание, что речь идет о ветвях и подветвях Подъема, растущих этнополитических сообществах, вовлекаемых в политику надэтническими сообществами Надлома. Актуальная политика и уровень развития ее институтов диктует политические формы, в которых проявляют себя этнополитические ветви. Так, в 14 веке при Иване Калите или Дмитрии Донском князья из разных ветвей боролись друг с другом и с внешними соседями за расширение подконтрольных земель и торговых путей, возглавляя автономные протогосударственные образования.
Два века спустя, при Иване Грозном такие же коалиции князей и бояр конкурировали в форме «местничества» за статусные места на царской военной службе и за влиятельные позиции в центре управления, позволяющие направить экспансию и расширить поместья в своем направлении - западном, южном или восточном. При этом не сложно понять, что местничество как форма конкуренции этнополитических ветвей пришла в северную московскую ветвь из западной литовской - вместе с верховскими и смоленскими землями и элитами.
При опережающей фазе развития Литвы у тех же князей Мстиславских или Одоевских был наработан политический опыт конкуренции внутри централизованного государства, как и участия во внешней экспансии. Однако ВКЛ прошло свой пик влияния при Витовте и далее было не в силах удовлетворить амбиции западнорусских князей, скорее - наоборот. Поэтому отпадение верховских и смоленских земель под руку Москвы явилось укреплением северо-западной подветви за счет юго-восточных для нее земель (к 1505), стало аналогом усиления западнорусской ветви при Гедимине за счет присоединения части южных земель - черниговских, северских и Киева (к 1324).
Сам Иван III - правнук Витовта, а его наследники Иван Молодой и Димитрий-внук - еще и прямые наследники тверского великокняжеского дома в союзе с влиятельнейшим московским наместником И.Ю.Патрикевым из Гедиминовичей. Однако на пике своего влияния эта сильнейшая литовско-тверская западная ветвь неожиданно проигрывает финал гонки за наследование московского трона. Как обычно, проблема не только в союзе всех остальных ветвей против актуального гегемона, но и в расколе самой западной ветви.
В этом состоит основное содержание узла R3/4. Ровно так же династия Романовых и вся российская аристократия раскололась и проиграла в 1917-м накануне ожидаемой победы (узел 13/14). И то же самое мы наблюдали в узлах 3/4 западной и северной ветвей - после смерти Гедимина и Василия Дмитриевича, соответственно. Тоже краткие периоды выдвижения слабого наследника с последующим перехватом власти более сильными коалициями.
Несмотря на опалу одной из семей Патрикеевы и дальше оставались влиятельной частью западной подветви, но на первые роли вышли другие Гедимнновичи - князья Бельские, а затем - Мстиславские. Роль и влияние князя Ивана Мстиславского в конце правления Ивана Грозного вполне можно сравнить с ролью и влиянием на московские дела Витовта в 1425-30 годах. Достаточно заметить, что Симеон Бекбулатович, врио царя в 1575-76 годах - был ближайшим союзником, а после - зятем Мстиславского.
Собственно, этого факта достаточно, чтобы высветить мотивы и оценить значение временной отставки Ивана Грозного. Когда Ливонская война не принесла новых земель и доходов амбициозным западнорусским князьям и княжатам, а продвижение на южные земли блокировалось крымскими набегами, для раздачи поместий служивым оставался ресурс церковных и монастырских земель. Однако именно эта северная подветвь северорусской ветви Подъема и была главной опорой самого царя. Не дать заслуженных в тяжелых войнах земель своим дворянам царь не мог, но и отнять земли у церкви тоже сам не мог - это было бы тоже явным предательством и подрывом устоев. Вот и пришлось совместно разыгрывать политическую трагикомедию.
Можно увидеть иронию судьбы и в том, что Симеон Бекбулатович был правнуком того самого хана Большой орды Ахмата, который одним своим присутствием на другом берегу Оки и Угры в 1480 году и при неявной поддержке Литвы сильно способствовал консолидации северорусской ветви, особенно ее западной подветви. Так и в 1575 году одной лишь угрозы восстановления династии Чингизидов при поддержке западнорусских князей оказалось достаточно для усиления военно-аристократического крыла северной подветви, где до этого преобладало влияние монастырей.
Через эту же «призму», то есть модель этнополитических ветвей, можно оценить и содержание такого феномена как «опричнина» (1565-72). Рост внутриполитического влияния западной ветви военной аристократии, ставшей мотором Ливонской войны, дал весьма скромные дивиденды - немногие присоединенные земли, и то ненадолго, взамен объединения западных соседей для блокады и прочих западных санкций.
Ограничитель Избранной рады как инструмента для согласования интересов ветвей элиты был сорван (1560). Советники царя уже не могли влиять на военную машину, а со смертью митрополита Макария (1563) сдерживающее влияние церкви тоже резко упало. Только отрезвляющая военная катастрофа (битва при Уле, 1564) заставила срочно формировать военно-политический противовес воинственной «земщине» северо-западной подветви. При этом основные опричные земли и города лежали на северо-востоке, а также в полосе между московскими и бывшими литовскими землями.
Можно сказать, что царь в этом случае упредил и использовал мотивацию дворян на раздел поместных земель для создания своей опоры против могущественной земщины. Возможно, какую-то подсказку нам даст параллель событий северной ветви и основного Подъема, где аналогом опричнины оказывается период доминирования западно-ордынской подветви при Едигее от битвы на Ворскле (1399) до ухода в Хорезм (1410). Как минимум, несомненна аналогия между карательными набегами ордынцев и репрессивными походами опричников, при сочетании «западных» военных технологий с «восточными» формами духовенской иерархии. И также, как на Ворскле, столкновение интересов земщины и опричнины сдержало внутриполитический натиск западной ветви в союзе с частью татар.
Религиозная окраска опричного войска, как у католических орденов, могла быть связана с желанием царя сохранить опору в церкви и северных монастырских уделах. Сам институт царской власти как самодержавного политического центра был сформирован при активном участии митрополита Макария. Растущий национальный северорусский центр подчинен опережающему развитию будущего имперского центра. Отсюда вытекает идеологическое возвышение фигуры царя даже над великокняжеским родом, не говоря уже о прочих князьях и боярах. Отсюда же вытекает закономерная необходимость опоры такого центра именно на северную подветвь, равноудаленную от западных, восточных или южных политических влияний.
Этот политический тренд соответствует активной 7 стадии конструктивной четверти общерусского Подъема. Так что речь шла о противоречивом, методом проб и ошибок, процессе становления общерусского политического центра, а не субъективных страхах и прихотях первого русского царя. Наоборот, эти противоречия, диктуемые объективным процессом взаимодействия не только четырех русских ветвей, но влиянием контуров и ветвей мирового исторического процесса, порождали субъективные противоречия в новом цивилизационном центре и в личности царя.
При этом мировой политический процесс взаимодействия цивилизаций опирается на идеологии, в основе которых лежат разные мировоззрения, диктуемые в том числе религиозными традициями в сочетании с развитием технологий и наук. Отсюда необходимая религиозная окраска всей «северно-северной» этнополитической опоры царской власти.
Мы с вами имеем общее представление о динамической структуре четырехмерного фрактала в виде трех или четырех больших стадий (Подъем, Надлом, Гармонизация, Завершение), разделенных на четверти с четырьмя контурами управления. Предстоит еще большая работа по уточнению структуры всех этих переплетений узлов для процессов разных уровней и стадий. Хотя даже в нынешнем несовершенном виде расчищенные участки и грани будущего «монокристалла» универсальной теории позволяют делать интересные открытия и приблизиться к объективной оценке многих известных событий.
Поясним на конкретном примере. Мы уже выявили параллели между событиями вокруг и во время битвы на Калке (1223) в основном Подъеме и схожими событиями битвы при Белеве (1437, 4.14/15) в северорусском процессе. Если наша универсальная модель верна, то и в западнорусском Подъеме в такой же фазе можно и нужно найти нечто похожее по форме и содержанию. Вопрос как и где искать?
Сопоставлять лучше с самым близким по уровню и времени северорусским процессом. Мы уже отмечали параллели между парами братьев-дуумвиров - Ольгерд и Кейстут в Вильне и Тракае, Василий I Дмитриевич и Владимир Александрович Храбрый в Москве и Серпухове. При этом в битве при Белеве «отличился» именно серпуховский князь, подставивший под удар Улу-Мухаммеда своих кузенов Юрьевичей из северного Галича, военных союзников Новгорода. Можно ли найти в истории Литвы примерно через 5-7 лет после вокняжения Ольгерда (1345) военное событие с участием Кейстута и родственного ему князя из Гедиминовичей? Причем союзного Польше, но имеющего свои виды на контроль общих торговых путей.
Такое событие действительно имело место в ходе полувековой войны за галицко-волынское наследство между Литвой и Польшей при активном участии Венгрии. Причем это военное событие тоже не без странностей, как и при Белеве. В 1351 году после захвата Львова союзным войском Кейстута и Любарта Гедиминовичей оба ухитрились попасть в плен польско-венгерским войскам. Однако Кейстуту из венгерского плена удалось вдруг сбежать, а Любарт остался в польском плену.
Хотя формально война за галицко-волынское наследство считается между Польшей и Литвой, однако именно участие венгров было решающим до такой степени, что венгерский король Лайош Великий стал сначала наследником, а затем и польским королем (1470). Таким образом, перелом в польско-литовской войне послужил в пользу союзных венграм малопольских князей из Кракова, ослабив противостоящие Кейстуту и тевтонцам северные польские центры. Если учесть традиции венгров и союзных им половцев, потомком которых был король Лайош-Людвик, тогда проясняется параллель с казанским ханом Улу-Мухаммедом, взявшим при закулисной помощи Москвы и Серпухова под контроль восточную часть волжского торгового пути.
Кто-то заметит: серпуховский князь Владимир Храбрый был зятем Ольгерда, своего западного соседа, а его аналог Кейстут - вечным противником западных соседей, тевтонских и ливонских рыцарей. Однако и Ольгерд воевал с Москвой и Серпуховым, прежде чем войти в условный союз. Противостояние Кейстута с рыцарями тоже не было антагонистическим. Как раз большое число военных походов, перехода из рук в руки Жемайтии как второго ключа к неманскому торговому пути - говорит о долгосрочном общем интересе в контроле этого пути и осложнении жизни конкурентам с Вислы. Как и Ольгерд с зятем имели общий интерес в ослаблении Новгорода и северного Галича.
Схожая по сюжету интрига имела место в 1521 году в рамках северо-западной подветви. Крымский хан Менгли-Гирей сумел найти слабое место в обороне и прорвался на северный берег Оки у Коломны. Так что великому князю пришлось из столицы бежать на северо-запад. Разорив окрестности, крымский хан Москву брать не стал и ушел домой с полоном. Что же нас заставляет усматривать в этом эпизоде такую же «подставу» для ослабления северного крыла военной аристократии, а значит и северо-северо-западной подветви?
В самом начале правления Василия III Ивановича после неудачного мятежа в Литве на службу Москве перешел влиятельный князь Михаил Глинский со сторонниками (1508). При этом во внутрилитовских интригах почти открыто поддерживал хан Крымской орды Менгли-Гирей, предлагавший Глинскому отрезать от Литвы южные земли и восстановить контроль над торговыми путями, как при Мамае.
И вот ведь какое совпадение - именно после похода союзника Глинских под Москву их северные конкуренты из числа Бельских, Шуйских, Шемячичей попали в опалу. А вскоре великий князь отправил в отставку первую жену Соломонию, за которой стояли интересы северо-западных служилых родов. При этом новая великая княгиня Елена Васильевна (1526) приходилась племянницей Михаилу Глинскому.
Другое дело, что турецкий султан не стал ждать укрепления крымско-московского альянса и успел провести переворот в Крыму (1523). Однако русско-татарские альянсы военной аристократии не стали от этого менее востребованы в постордынском Русском мире. Взятие Казани и Астрахани без татарских и южнорусских отрядов на стороне Москвы тоже не обошлось.
Соответственно, и южные, и восточные ветви и подветви так же, как и западные, постепенно кооптируются в централизованную военно-политическую систему. Западнорусские князья и бояре получают поместья на востоке, и наоборот - русские элиты восточного происхождения становятся помещиками на западных или северных землях. Постепенно сближаются, породнившись как Мстиславский с Симеоном Бекбулатовичем. Однако разделение на этнополитические подветви сохраняется на основе родовых традиций и взаимодействия с соседними ветвями общей цивилизации.
У нас нет сейчас задачи более подробно рассмотреть все обозначенные в таблицах выше параллели. Это и невозможно без погружения в недоступные нам подробности регионального и местного уровня. Для нашей задачи уточнения модели до второго уровня переплетения узлов такого обзора пока достаточно. Будем считать, что 4 и 5 стадии Подъема мы в основном разметили, и еще немного уточним на дальнейших параллелях.
Продолжение следует
Подобно тому, как личности с интуитивным психотипом проявляют скрытность, этнополитические сообщества «северного» типа так же неохотно проявляют вовне свои особенности. Наибольшая часть энергии уходит на скрытую внутреннюю работу, а для влияния на окружение используются периферийные ветви и институты «западных» или «восточных» иерархий, южных торговых сетей. Проявлением «северных» особенностей является при этом относительная замкнутость, самоизоляция от внешних влияний узлов такой «управляющей сети». Также важна их равноудаленность от всех трех внешних контуров при участии в каждом, принципиальная самодостаточность и универсальность.
В предыдущих главах мы уточнили универсальную модель в части относительной динамики Подъема всех четырех ветвей на примере русского Подъема. Это позволяет применить сформированную и ограненную часть нашего «монокристалла» для более полного исследования каждой из ветвей, включая слабо проявленную вовне «северную». При этом иерархические «северо-западная» тверская и «северо-восточная» казанская подветви просматриваются достаточно четко. А вот границы между сетевыми «северо-северной» и «северо-южной» подветвями только предстоит определить.
Для начала сведем в таблицу начальные узлы подветвей русского Подъема. Почти все данные для этой разметки мы нашли в предыдущих главах, кроме разметки западной ветви после узла R3/4, которую обоснуем ниже. ( Таблица 22 в отдельной записи)
Чтобы составить такую же таблицу для четырех подветвей северорусской ветви Подъема, достаточно перенести часть узлов (до С.3/4) из верхней таблицы. Оставшиеся узлы можно для начала разметить на основе параллелей - характерного сходства политических режимов в тех или иных стадиях. Например, мы ранее отмечали сходство характера событий и изменений перед, во время и после битвы на Калке (1223) и битвы при Белеве (1437), как и Батыева нашествия (1238) с походом татар на Суздаль (1445). (Т аблица 24 в отдельной записи)
Менее очевидна, скажем, параллель между коронацией Миндовга (1251) и браком тверской княжны Марии и московского княжича Ивана Васильевича (1452). Напомню, что различные формы узловых событий определяются политическим контекстом, а сходство политического содержания определяется тем или иным изменением соотношения сил, как внешних, так и внутренних. В данном случае и коронация, и венчание обозначали пик влияния третейской ветви, ставшей опорой укрепления ослабленной княжеской власти Литвы или Твери за счет внешнего союза.
Для внимательных читателей, наверное, уже не нужно пояснять, почему битва при Шелони (1471, 4.D) и предотвращение ухода Новгорода под Литву явилась узлом консолидации для северорусской 4 стадии. Достаточно аналогии с консолидацией самостоятельной волжской Орды при хане Берке (1264) или с более масштабным узлом консолидации «Крымнаш» (2014, узел 19/20).
Также достаточно заметны параллели кризисных событий после смерти Василия III (1533, 5.18/19) и после смерти Ивана II (1359). Малолетний наследник, краткое регентство матери при недолгом возвышении суздальских князей (они же Шуйские спустя два века). Хотя, наверное, важнее других была роль митрополитов Алексия и Макария в становлении самостоятельного государства и воспитании молодого государя.
Обращу не лишний раз внимание, что речь идет о ветвях и подветвях Подъема, растущих этнополитических сообществах, вовлекаемых в политику надэтническими сообществами Надлома. Актуальная политика и уровень развития ее институтов диктует политические формы, в которых проявляют себя этнополитические ветви. Так, в 14 веке при Иване Калите или Дмитрии Донском князья из разных ветвей боролись друг с другом и с внешними соседями за расширение подконтрольных земель и торговых путей, возглавляя автономные протогосударственные образования.
Два века спустя, при Иване Грозном такие же коалиции князей и бояр конкурировали в форме «местничества» за статусные места на царской военной службе и за влиятельные позиции в центре управления, позволяющие направить экспансию и расширить поместья в своем направлении - западном, южном или восточном. При этом не сложно понять, что местничество как форма конкуренции этнополитических ветвей пришла в северную московскую ветвь из западной литовской - вместе с верховскими и смоленскими землями и элитами.
При опережающей фазе развития Литвы у тех же князей Мстиславских или Одоевских был наработан политический опыт конкуренции внутри централизованного государства, как и участия во внешней экспансии. Однако ВКЛ прошло свой пик влияния при Витовте и далее было не в силах удовлетворить амбиции западнорусских князей, скорее - наоборот. Поэтому отпадение верховских и смоленских земель под руку Москвы явилось укреплением северо-западной подветви за счет юго-восточных для нее земель (к 1505), стало аналогом усиления западнорусской ветви при Гедимине за счет присоединения части южных земель - черниговских, северских и Киева (к 1324).
Сам Иван III - правнук Витовта, а его наследники Иван Молодой и Димитрий-внук - еще и прямые наследники тверского великокняжеского дома в союзе с влиятельнейшим московским наместником И.Ю.Патрикевым из Гедиминовичей. Однако на пике своего влияния эта сильнейшая литовско-тверская западная ветвь неожиданно проигрывает финал гонки за наследование московского трона. Как обычно, проблема не только в союзе всех остальных ветвей против актуального гегемона, но и в расколе самой западной ветви.
В этом состоит основное содержание узла R3/4. Ровно так же династия Романовых и вся российская аристократия раскололась и проиграла в 1917-м накануне ожидаемой победы (узел 13/14). И то же самое мы наблюдали в узлах 3/4 западной и северной ветвей - после смерти Гедимина и Василия Дмитриевича, соответственно. Тоже краткие периоды выдвижения слабого наследника с последующим перехватом власти более сильными коалициями.
Несмотря на опалу одной из семей Патрикеевы и дальше оставались влиятельной частью западной подветви, но на первые роли вышли другие Гедимнновичи - князья Бельские, а затем - Мстиславские. Роль и влияние князя Ивана Мстиславского в конце правления Ивана Грозного вполне можно сравнить с ролью и влиянием на московские дела Витовта в 1425-30 годах. Достаточно заметить, что Симеон Бекбулатович, врио царя в 1575-76 годах - был ближайшим союзником, а после - зятем Мстиславского.
Собственно, этого факта достаточно, чтобы высветить мотивы и оценить значение временной отставки Ивана Грозного. Когда Ливонская война не принесла новых земель и доходов амбициозным западнорусским князьям и княжатам, а продвижение на южные земли блокировалось крымскими набегами, для раздачи поместий служивым оставался ресурс церковных и монастырских земель. Однако именно эта северная подветвь северорусской ветви Подъема и была главной опорой самого царя. Не дать заслуженных в тяжелых войнах земель своим дворянам царь не мог, но и отнять земли у церкви тоже сам не мог - это было бы тоже явным предательством и подрывом устоев. Вот и пришлось совместно разыгрывать политическую трагикомедию.
Можно увидеть иронию судьбы и в том, что Симеон Бекбулатович был правнуком того самого хана Большой орды Ахмата, который одним своим присутствием на другом берегу Оки и Угры в 1480 году и при неявной поддержке Литвы сильно способствовал консолидации северорусской ветви, особенно ее западной подветви. Так и в 1575 году одной лишь угрозы восстановления династии Чингизидов при поддержке западнорусских князей оказалось достаточно для усиления военно-аристократического крыла северной подветви, где до этого преобладало влияние монастырей.
Через эту же «призму», то есть модель этнополитических ветвей, можно оценить и содержание такого феномена как «опричнина» (1565-72). Рост внутриполитического влияния западной ветви военной аристократии, ставшей мотором Ливонской войны, дал весьма скромные дивиденды - немногие присоединенные земли, и то ненадолго, взамен объединения западных соседей для блокады и прочих западных санкций.
Ограничитель Избранной рады как инструмента для согласования интересов ветвей элиты был сорван (1560). Советники царя уже не могли влиять на военную машину, а со смертью митрополита Макария (1563) сдерживающее влияние церкви тоже резко упало. Только отрезвляющая военная катастрофа (битва при Уле, 1564) заставила срочно формировать военно-политический противовес воинственной «земщине» северо-западной подветви. При этом основные опричные земли и города лежали на северо-востоке, а также в полосе между московскими и бывшими литовскими землями.
Можно сказать, что царь в этом случае упредил и использовал мотивацию дворян на раздел поместных земель для создания своей опоры против могущественной земщины. Возможно, какую-то подсказку нам даст параллель событий северной ветви и основного Подъема, где аналогом опричнины оказывается период доминирования западно-ордынской подветви при Едигее от битвы на Ворскле (1399) до ухода в Хорезм (1410). Как минимум, несомненна аналогия между карательными набегами ордынцев и репрессивными походами опричников, при сочетании «западных» военных технологий с «восточными» формами духовенской иерархии. И также, как на Ворскле, столкновение интересов земщины и опричнины сдержало внутриполитический натиск западной ветви в союзе с частью татар.
Религиозная окраска опричного войска, как у католических орденов, могла быть связана с желанием царя сохранить опору в церкви и северных монастырских уделах. Сам институт царской власти как самодержавного политического центра был сформирован при активном участии митрополита Макария. Растущий национальный северорусский центр подчинен опережающему развитию будущего имперского центра. Отсюда вытекает идеологическое возвышение фигуры царя даже над великокняжеским родом, не говоря уже о прочих князьях и боярах. Отсюда же вытекает закономерная необходимость опоры такого центра именно на северную подветвь, равноудаленную от западных, восточных или южных политических влияний.
Этот политический тренд соответствует активной 7 стадии конструктивной четверти общерусского Подъема. Так что речь шла о противоречивом, методом проб и ошибок, процессе становления общерусского политического центра, а не субъективных страхах и прихотях первого русского царя. Наоборот, эти противоречия, диктуемые объективным процессом взаимодействия не только четырех русских ветвей, но влиянием контуров и ветвей мирового исторического процесса, порождали субъективные противоречия в новом цивилизационном центре и в личности царя.
При этом мировой политический процесс взаимодействия цивилизаций опирается на идеологии, в основе которых лежат разные мировоззрения, диктуемые в том числе религиозными традициями в сочетании с развитием технологий и наук. Отсюда необходимая религиозная окраска всей «северно-северной» этнополитической опоры царской власти.
Мы с вами имеем общее представление о динамической структуре четырехмерного фрактала в виде трех или четырех больших стадий (Подъем, Надлом, Гармонизация, Завершение), разделенных на четверти с четырьмя контурами управления. Предстоит еще большая работа по уточнению структуры всех этих переплетений узлов для процессов разных уровней и стадий. Хотя даже в нынешнем несовершенном виде расчищенные участки и грани будущего «монокристалла» универсальной теории позволяют делать интересные открытия и приблизиться к объективной оценке многих известных событий.
Поясним на конкретном примере. Мы уже выявили параллели между событиями вокруг и во время битвы на Калке (1223) в основном Подъеме и схожими событиями битвы при Белеве (1437, 4.14/15) в северорусском процессе. Если наша универсальная модель верна, то и в западнорусском Подъеме в такой же фазе можно и нужно найти нечто похожее по форме и содержанию. Вопрос как и где искать?
Сопоставлять лучше с самым близким по уровню и времени северорусским процессом. Мы уже отмечали параллели между парами братьев-дуумвиров - Ольгерд и Кейстут в Вильне и Тракае, Василий I Дмитриевич и Владимир Александрович Храбрый в Москве и Серпухове. При этом в битве при Белеве «отличился» именно серпуховский князь, подставивший под удар Улу-Мухаммеда своих кузенов Юрьевичей из северного Галича, военных союзников Новгорода. Можно ли найти в истории Литвы примерно через 5-7 лет после вокняжения Ольгерда (1345) военное событие с участием Кейстута и родственного ему князя из Гедиминовичей? Причем союзного Польше, но имеющего свои виды на контроль общих торговых путей.
Такое событие действительно имело место в ходе полувековой войны за галицко-волынское наследство между Литвой и Польшей при активном участии Венгрии. Причем это военное событие тоже не без странностей, как и при Белеве. В 1351 году после захвата Львова союзным войском Кейстута и Любарта Гедиминовичей оба ухитрились попасть в плен польско-венгерским войскам. Однако Кейстуту из венгерского плена удалось вдруг сбежать, а Любарт остался в польском плену.
Хотя формально война за галицко-волынское наследство считается между Польшей и Литвой, однако именно участие венгров было решающим до такой степени, что венгерский король Лайош Великий стал сначала наследником, а затем и польским королем (1470). Таким образом, перелом в польско-литовской войне послужил в пользу союзных венграм малопольских князей из Кракова, ослабив противостоящие Кейстуту и тевтонцам северные польские центры. Если учесть традиции венгров и союзных им половцев, потомком которых был король Лайош-Людвик, тогда проясняется параллель с казанским ханом Улу-Мухаммедом, взявшим при закулисной помощи Москвы и Серпухова под контроль восточную часть волжского торгового пути.
Кто-то заметит: серпуховский князь Владимир Храбрый был зятем Ольгерда, своего западного соседа, а его аналог Кейстут - вечным противником западных соседей, тевтонских и ливонских рыцарей. Однако и Ольгерд воевал с Москвой и Серпуховым, прежде чем войти в условный союз. Противостояние Кейстута с рыцарями тоже не было антагонистическим. Как раз большое число военных походов, перехода из рук в руки Жемайтии как второго ключа к неманскому торговому пути - говорит о долгосрочном общем интересе в контроле этого пути и осложнении жизни конкурентам с Вислы. Как и Ольгерд с зятем имели общий интерес в ослаблении Новгорода и северного Галича.
Схожая по сюжету интрига имела место в 1521 году в рамках северо-западной подветви. Крымский хан Менгли-Гирей сумел найти слабое место в обороне и прорвался на северный берег Оки у Коломны. Так что великому князю пришлось из столицы бежать на северо-запад. Разорив окрестности, крымский хан Москву брать не стал и ушел домой с полоном. Что же нас заставляет усматривать в этом эпизоде такую же «подставу» для ослабления северного крыла военной аристократии, а значит и северо-северо-западной подветви?
В самом начале правления Василия III Ивановича после неудачного мятежа в Литве на службу Москве перешел влиятельный князь Михаил Глинский со сторонниками (1508). При этом во внутрилитовских интригах почти открыто поддерживал хан Крымской орды Менгли-Гирей, предлагавший Глинскому отрезать от Литвы южные земли и восстановить контроль над торговыми путями, как при Мамае.
И вот ведь какое совпадение - именно после похода союзника Глинских под Москву их северные конкуренты из числа Бельских, Шуйских, Шемячичей попали в опалу. А вскоре великий князь отправил в отставку первую жену Соломонию, за которой стояли интересы северо-западных служилых родов. При этом новая великая княгиня Елена Васильевна (1526) приходилась племянницей Михаилу Глинскому.
Другое дело, что турецкий султан не стал ждать укрепления крымско-московского альянса и успел провести переворот в Крыму (1523). Однако русско-татарские альянсы военной аристократии не стали от этого менее востребованы в постордынском Русском мире. Взятие Казани и Астрахани без татарских и южнорусских отрядов на стороне Москвы тоже не обошлось.
Соответственно, и южные, и восточные ветви и подветви так же, как и западные, постепенно кооптируются в централизованную военно-политическую систему. Западнорусские князья и бояре получают поместья на востоке, и наоборот - русские элиты восточного происхождения становятся помещиками на западных или северных землях. Постепенно сближаются, породнившись как Мстиславский с Симеоном Бекбулатовичем. Однако разделение на этнополитические подветви сохраняется на основе родовых традиций и взаимодействия с соседними ветвями общей цивилизации.
У нас нет сейчас задачи более подробно рассмотреть все обозначенные в таблицах выше параллели. Это и невозможно без погружения в недоступные нам подробности регионального и местного уровня. Для нашей задачи уточнения модели до второго уровня переплетения узлов такого обзора пока достаточно. Будем считать, что 4 и 5 стадии Подъема мы в основном разметили, и еще немного уточним на дальнейших параллелях.
Продолжение следует