Тысячелетие вокруг Балтики (30)
30. Особенности национального Надлома
(начало, предыд.)
Как бы мы ни старались настроиться быть объективными, наши оценки и анализ давних исторических событий все равно опираются на наши оценки и сравнительный анализ недавних событий. А эти оценки подвержены так называемой «аберрации близости», в том числе из-за идеологически искривленных «зеркал» масс-медиа. И все же именно анализ истории и выявление общих закономерностей позволяет нам эти «кривые зеркала» обходить, используя вместо них пусть пока не полностью ограненный, но намного более надежный кристалл фундаментальной модели. С его помощью можно обнаружить и исправить ошибки в восприятии современных событий, а затем не более точном современном материале еще раз провести сравнительный анализ и уточнить разметку исторических событий, привязку ко все более детальной модели Подъем-Надлом-Гармонизация (трижды по 12 стадий).
Кризис 2020 года в глобальной и американской политике позволил нам более точно определить политическую роль Трампа как американского «януковича», а не «ельцина» или «путина». У нас, конечно, была уже в руках подсказка в виде почти синхронного Подъема русской и англосаксонских цивилизаций, плюс вторая подсказка - в виде одинаковой Украины и США как левой ветви соответственно североевразийской и североатлантической цивилизаций. Были даже интуитивные прогнозы, что в Киеве отрабатываются методы борьбы олигархии с государством, и Америку ждет повторение украинских событий. Однако все же были сомнения и, признаемся, заблуждения, будто переход цивилизации в большую стадию Надлома сильнее привязывает элиты цивилизаций к фазам Надлома всемирной истории, что могло бы рассинхронизировать русские и англосаксонские параллели сильнее. Однако, разница в шесть лет для истории не существенна, и вполне объясняется каскадной сменой центра Глобализации, в которой центр центра опирается на осевую ветвь, русскую.
В таком случае можно уверенно предположить, что русско-английские параллели, начавшиеся еще с норманнских времен, не закончились на Пике Подъема, когда восстания Пугачева и Вашингтона, соответственно, привели к усилению и относительной автономии внешнеторгового крыла элит с опорой на «южные» и «восточные» ветви. Однако, в силу «южного», торгово-финансового характера англосаксонской элиты автономия США была выражена намного сильнее, чем торгово-финансовая автономия Малороссии и Новороссии. Реформы Линкольна и Александра II также параллельны на фоне войны с мятежными работорговцами - «южанами». Узел 13/14 Смены центра от британского имперского к американскому республиканскому происходил в 1917-18 годах также параллельно революции в России. Предвоенный и военный режим Рузвельта также имел множество сходств со сталинским режимом, включая конфискации, трудовые армии, возросшую роль ФБР, милитаризацию экономики и так далее. И далее общие параллели опирались друг на друга, как хрущевская и эйзенхауэровская оттепели, космические программы, совместное спасение доллара и подавление фронды в подконтрольной Европе, и так далее - до параллельного разложения украинской и штатовской элит и попыток Януковича и Трампа стабилизировать государство, разрываемое олигархическими кланами.
Признаемся, однако, что все эти параллели остаются неочевидными из-за разного характера политических элит и политических режимов в двух цивилизациях. «Интровертная» русская цивилизация черпает ресурсы внутри, путем освоения Севера, Сибири, Дальнего Востока. Торговая англосаксонская цивилизация обращена вовне. Более того, атлантическая осевая ветвь не имеет территориально-политической привязки, а разбросана по побережьям и островам. Поэтому видимые аналоги Украины или Прибалтики есть в лице США и Британии, а видимого аналога коренной России не просматривается. Есть только собирательный образ торгово-пиратского сообщества, извлекающего ресурсы из атлантической торговли.
Из этой разницы характеров разных ветвей мировой цивилизации (и таких же ветвей и подветвей внутри каждой из них) проистекает видимое различие политических форм и узловых событий. Например, революция Вудро Вильсона была в основном внешнеполитической, хотя отдельные революционные элементы внутренней политики тоже были, как 18-я поправка о «сухом законе», политическая опора на левых. Главным же содержанием вильсоновского переворота стало создание ФРС, революционное для осевой ветви североатлантической цивилизации. Хотя, как и в российской параллели полная победа нового центра над прежним завершилась лишь с началом ВМВ, когда были подчинены правые ветви - британская и балтийская. Однако при этом подчинение новому центру в торговой цивилизации происходило тоже иначе по форме, в виде «освобождения» в пользу ФРС атлантической и затем мировой торговли.
Теперь с учетом всех этих оговорок мы можем внимательнее посмотреть на аналог вышеназванных событий в опережающем процессе германо-романского Надлома. Будет правильным именно такое двойное обозначение. Подъем нужно называть германским, поскольку именно эти этнополитические субъекты обеспечивают военно-политическую экспансию. Однако в Надломе границы экспансии достигнуты, влияние военной аристократии германского корня уравновешивается влиянием старой романской элиты - духовенской, включая ордена-спецслужбы, научно-образовательной, юридической. При этом бенефициаром этого политического баланса становится торгово-пиратская олигархия в той или иной идеологической форме. Так что в Европе Надлом германо-романский, на Руси - русско-степной, а у них там - атлантико-средиземноморский.
Ранее мы вроде бы обнаружили, проводя русско-германские параллели, аналог путинской консолидации 2014 года в австрийской консолидации 1848 года (осевая ветвь Германского мира). Тогда же происходят сходные события в центре левой ветви - городе Париже, где под лозунгами возвращения к величию к власти приходит Наполеон III. Однако, когда мы проводили весьма удачные параллели между ходом русской и французской революций, воссоздание имперских форм относилось к фарсовому «гегелевскому» повторению французского Надлома в его последней четверти. Стадия Реставрации тоже заканчивалась «революцией» не в 1848-м, а в 1830-м.
Не наблюдается параллельности и по стадиям, и по длительности Надлома между французским и австрийским политическим процессом XVIII-XIX веков. Французская революция от смены центра (1789) до консолидации (1830) заняла 40 лет, а в австрийской монархии от смены центра (1740) до консолидации (1848) прошло более ста лет. Значит, и масштаб сообщества, и число политических связей, охваченных политическим процессом, существенно различаются. То есть эталонный революционный процесс во Франции имеет уровень нации, а не всей левой ветви германо-романской цивилизации, куда входят и Голландия, и Бельгия, и Лотарингия, и в каких-то отношениях - Испания Бурбонов. В то время как австрийская монархия охватывала практически всю осевую ветвь (кроме Швейцарии).
Поэтому нужно смотреть на наднациональный уровень политики, но не на европейский или общегерманский, а на промежуточный, ограничившись левым берегом Рейна. Осевой подветвью левой ветви Германского мира со времен западно-франкского королевства была Лотарингия, участвовавшая в политическом центре Германского мира в лице своего герцога-курфюрста. Однако при этом самостоятельность курфюршества была сильно скована тесными связями лотарингской элиты с Францией. По итогам войны за польское наследство (1837) Франц Стефан Лотарингский, супруг-консорт австрийской наследницы Марии Терезии, уступил права на Лотарингию тестю французского короля С.Лещинскому с фактическим присоединением к Франции.
До кончины императора СРИ Карла VI (1840) эта уступка прав курфюрста (в обмен на обещание поддержки на выборах нового императора) влияла на расклады европейской политики лишь потенциально. «Обещать - еще не значит жениться», ну или тем более поддержать кандидата от противостоящей коалиции. Война за австрийское наследство поменяла расклады не только в германской, австрийской, но и в франко-лотаринго-нидерландской ветви Германского мира.
Напомню для вящей точности, что политическим центром той или иной ветви цивилизации является не столичное сообщество одной из стран, а та часть политической элиты, которая обеспечивает политически значимые связи между соседними странами. (Как, например, семья Порошенко между Украиной и Молдавией через Приднестровье.) Поэтому для подтверждения узла Смены центра нужно смотреть и на изменение характера внешних связей, и на их отражение в структуре политического центра. При этом помнить, что опережающее развитие правой ветви, в том числе и его Смена центра, и глубокий Надлом проходят, как правило, в «старорежимных» политических формах.
Политические центры европейских стран 18-19 веков, независимо от наличия или отсутствия парламентов, взаимодействуют через аристократические, а не буржуазные формы - через военные или брачные монархические союзы. При этом внутри политических центров конкурирующие ветви все так же выглядят как «партия короля», «партия королевы» и «партия кардинала». Впрочем, в таких сложносочиненных элитах, как французская в конце Подъема и начале Надлома, представительная ветвь имела две «палаты» - еще и «партия фаворитки». При этом именно «женские партии» издавна были связаны с ювелирами и финансистами. Однако на стадиях Подъема королевы и фаворитки все же представляли аристократические роды, пусть даже такие, как Медичи.
Одним из признаков Смены центра на уровне высших элит является, как раз, раскол военно-политической ветви и усиление финансово-политической ветви. Впрочем, значение пиратско-торговой и финансовой элиты для любой «левой» ветви любой цивилизации или нации определяется именно расположением на торговых путях. Однако в период Подъема цивилизации и общего преобладания военной аристократии торгово-финансовые интересы, во-первых, находят защиту за стенами родовых замков или аббатств (тоже родовых). Лидерами торговой элиты тоже становятся аристократы или князья церкви, а некоторые из них, как парижские мажордомы, выходят в короли.
Тем не менее, само по себе породнение с аристократией и даже кооптация пиратско-торговой элиты не гарантирует ее ведущей политической роли. Поэтому главным способом предохранения и признаком левой ветви является поддержание баланса между двумя сильными иерархиями - военной и церковной, а в более развитое и сложное Новое время - между военно-промышленной элитой и всеми духовенскими иерархиями, прежде всего юридическими. Этот баланс периодически смещается и нарушается, но потом обязательно восстанавливается.
На ранних стадиях Подъема нарушается «в пользу» военной аристократии, поэтому в 11 веке для баланса потребовалась «феодальная революция» во главе с радикально обновленной церковной элитой. На поздних, «имперских» стадиях Подъема в той же Франции «партия кардинала», как правило, была не менее влиятельна, чем «партия короля» - первыми министрами были кардиналы Ришелье, Мазарини, Флери. Это и позволяло «партии королевы» лавировать и обделывать подозрительные транзакции с «алмазными подвесками» и прочими ценностями. Однако сама королева была плоть от плоти европейской аристократии, и «жена галантерейщика» была у нее на побегушках.
Между тем в начале 18 века уже торговцы подбирают из своей среды фавориток, а фаворитки подбирают кандидатуры королев. Историки соглашаются, что кандидатура Марии Лещинской на роль жены Людовика XV была подобрана именно, чтобы лишить будущую королеву какой-либо военно-политической опоры. Мало того, что из поляков, которые и своего-то короля редко поддерживают и только в пику кому-то, так еще из семьи изгнанного экс-короля, опиравшегося на шведских торгашей. Это только на первый взгляд кажется случайностью. Закономерность заключается в том, что до 18 века такой фокус ни у одной политической коалиции не прошел бы, будь даже за спиной фаворитки объединенная сила всех финансистов. Просто потому, что ослабленная таким способом королевская власть, не имеющая положенных в случае равного брака внешних союзников или хотя бы нейтралов, быстро потеряла бы половину владений в ходе войн.
Однако именно в начале 18 века европейские времена изменились, европейские монархи оказались не просто окружены усилившимися внешними игроками как Российская и Британская империя, но и сами войны стали слишком дорогими и не под силу прежним королевствам и герцогствам, нерентабельны. Отсюда и вытекает узел 18/19 «Кризис центра», кризис германской аристократии как бывшего политического центра Европы и мира. Соответственно, для Германского мира в целом происходит узел 13/14 Смены центра. На место системы выборов императора СРИ в ходе Семилетней войны (1756-62) приходит новая система внешнеполитических союзов с участием новых держав, основные территории и ресурсы которых лежат вне исторической Европы.
Мадам Помпадур, как и мадам Дюбарри - не просто влиятельные не аристократки в роли официальных фавориток Людовика XV, а именно что проводницы влияния финансовой олигархии, зарабатывающей, прежде всего, на заморской торговле. Методы их работы с королем и его близким окружением сложно оценить иначе, как моральное разложение политического противника, верхушки военной аристократии. Ниже этажами беспрепятственно идет разложение и буржуазное перерождение, кооптация теперь уже не торговцев в ряды аристократии, а наоборот. И все это задолго до Французской революции.
Парадокс истории заключается в том, что буржуазная политическая революция произошла не только во Франции, но и в той же Лотарингии со слабой аристократией, да и в Австрийских Нидерландах, отрезанных от ослабленной метрополии вовсе не в 1789 году, а на полвека раньше. Политический переворот 1789 года был антидворянским, это да, но достаточно посмотреть на состав самопровозглашенного Национального собрания, чтобы не обнаружить там собственно буржуазии как класса. Даже отдельно в третьей палате Генеральных штатов от третьего сословия половину составляли юридические чиновники судебных органов, а вместе с адвокатами - все 70 процентов, не считая аббатов, врачей, преподавателей, журналистов, короче - интеллигенции. Собственно, поэтому депутаты от «первого сословия», духовенства так легко и быстро согласились присоединиться к духовно родственному «Национальному собранию», в отличие от дворян.
Можно, конечно, пытаться возразить, мол, избирали-то депутатов настоящие буржуа, однако и это будет натяжкой. Состав выборщиков тоже определяли юристы, а не торговцы. Кроме того, специфические формы революционной активности говорят тоже сами за себя. Даже название радикальных фракций якобинцев и кордельеров, заседавших в одноименных монастырях, подтверждает типично духовенскую активность депутатов, в бесконечных диспутах и спорах, где в борьбе с одними ересями могут родиться только еще более радикальные ереси, а вовсе не истина. Но зато можно идеологически обосновать политический террор на основе привычных юристам форм судилищ. Это только присущие формы, не говоря о таких ведущих фигурах как аббат Сийес и епископ Талейран, врач Марат, адвокаты Робеспьер и Фуше, и многие другие деятели духовенского крыла элиты.
Опять кто-то может возразить: - Но они же атеисты! Причем здесь духовенство? - При том, что у каждой ветви элиты своя этика, свои принципы влияния и способы существования. Третейская ветвь включает и священников, и юристов, и филологов с философами. А кроме того, «атеизм» французских революционеров - это вовсе не отсутствие веры в бога, а вера в другого бога, называемого «Разум». И при ближайшем рассмотрении и суждении «по плодам», этот «атеизм» более всего похож на ересь катаров, они же альбигойцы. Есть ветхозаветный Демиург, сотворивший этот грязный и тошнотворный (по Сартру) мир, а ему противостоит светлое и чистое Божество абстрактного, виртуального мира.
Ну и соответственно, есть «добрые люди», предопределенные к спасению, и все остальные. (Напомню псевдоним одного из идеологов революций 18 века Б.Франклина - тоже был «BonHomme».) Так и кочует это представление об исключительных людях и прочих людишках именно в сетевой духовенской обслуге торгово-финансовых элит - от фарисеев к гностикам, через богумилов к катарам, и далее от кальвинистов к нынешним исключительным «демократам». И всюду, так или иначе, локальное торжество «добрых людей» порождает раскол обществ, репрессии и террор, короче - «антисистемы». Отличие якобинцев от катаров лишь в том, что в активной четверти Подъема периферийные буржуазно-духовенские сети отступали под давлением растущих конкурентов, а в Надломе имели возможность отомстить отступающим церковникам и аристократии.
А что же истинные лидеры буржуазии, денежные мешки? Вряд ли они сильно обрадовались наступившей «свободе» от либеральной «тирании» Бурбонов. Но сами же и ослабляли, разлагали, как могли, северную «германскую» опору «старого режима», вот и получили острое воспаление южной «романской» ветви элиты, игравшей до того третейскую роль между двумя другими ветвями, и вдруг вознесенной над ними. Как обычно в таких узлах, пик влияния оказывается одновременно и моментом раскола победителей, началом их взаимного уничтожения. Денежным мешкам при этом ничего не остается, как сделать ставку на генералов и «новое дворянство» революционных войн, чтобы снова восстановить баланс влияний в свою пользу. Генерала Богарне не удалось продвинуть в диктаторы, но на замену ему нашелся генерал Наполеон. При этом «партия королевы» Жозефины из круга финансистов уже была в наличии, подбирая себе лидера новой «партии короля». А без доступа к финансам не было бы никаких побед или хотя бы газетных сообщений об успехах провальной экспедиции в Египет.
Таким образом, воссоздание новой «партии короля» (к 1800), подчиненного финансовой олигархии и подчинившего остатки радикалов, знаменует Дно Надлома - и для левой ветви Германского мира, и для ее «романской» подветви - французской нации. Тот факт, что Смена центра для французской элиты произошел с запозданием относительно Смены центра во всей «левой» ветви, объясняется именно ее третейским, преимущественно «духовенским» характером. Аристократическая «правая» ветвь развивается с опережением, а третейская - с таким же запозданием. В нашем случае, правая нидерландская подветвь левой германской ветви пережила Смену центра на полвека раньше Смены центра в «осевой» Лотарингии и в целом в левой германской ветви. Пик влияния голландской военной аристократии и сразу же ее раскол произошел в 1689 году, когда голландский штатгальтер Вильгельм III повторил успех нормандского тезки и стал английским королем. Соответственно, французская революция произошла на полвека позже Смены центра в этой субцивилизации.
Одной из проблем анализа эволюции левых ветвей социально-политических процессов любого уровня является относительная бесформенность на стадиях Подъема. Интересы торгово-финансовой элиты с ее сетевой организацией требуют поддержания баланса двух конкурирующих иерархий - военно-аристократической и церковной. При этом именно церковная элита, сильнее склонная к коррупции, является ведомой, более удобной для торговой элиты. Поэтому французская часть франко-нидерландской левой ветви содержит в своих границах и левую, торгашескую, и третейскую, духовенскую подветви. Также и бельгийская часть нидерландской подветви содержит две аналогичных подподветви - фландрскую и валлонскую. Отсюда вытекает и постоянное балансирование на стадиях Надлома Франции и Бельгии между монархическим и республиканским принципами государственного строительства, централизацией и децентрализацией.
Все эти теоретические рассуждения, обосновывающие анализ активной четверти Надлома «левой» франко-нидерландской ветви Германского мира, нужны нам, в том числе, чтобы более точно проанализировать в следующей главе конструктивную четверть французского и франко-нидерландского Надлома, включая узел 19/20 Консолидации. Это в свою очередь поможет нам провести параллели с нынешним аналогичным узлом развития «левой» американской ветви «левой» американо-британской цивилизации. Для этого можно и нужно провести такие параллели и для активной четверти Надлома.
Прежде всего, нужно заметить, что французская революция 1789-99 годов (ее активная четверть) по своему характеру не является гражданской войной на пике влияния расколотой военно-политической элиты (как активная стадия русской революции 1918-22). И по масштабам, и по характеру событий французская революция соответствует русской культурной революции 1930-х годов, причем именно в самой остервенелой украинской ее части, где интеллигентская верхушка польских, западенских и еврейских духовенских корней зачищала не только конкурентов во власти, но и по мере сил геноцидила нелояльное сельское население, как в той же Вандее.
Теперь вопрос, наблюдалось ли что-то похожее в США тех же 1930-х годов? Скорее всего, ответ утвердительный. Свой американский «голодомор» посреди плодородных степей имел место, экономическое и местами физическое вымирание массы мелких фермерских хозяйств. Трудовые армии под строгим полицейским надзором тоже имели место. Кооптация вожаков гангстерских кланов (Кеннеди-отец как Видок) в систему контроля над морем преступности. Становление политической полиции (Э.Гувер в роли Фуше). Параллелей более чем достаточно на завершающей стадии активной четверти Надлома. Впрочем, и до этого параллелей тоже хватает - от Смены центра в ходе первой мировой войны, тоже отчасти за австрийское наследство. Хотя важнее перехват финансистами решающего влияния на государство после создания ФРС.
Однако было бы грубой ошибкой не заметить самого главного отличия политических процессов в довоенных США, находившихся на периферии всемирной истории, от европейских процессов всемирного значения - французской революции в Париже и русской революции в Петербурге. Эти события сопряжены с важными узлами процесса Глобализации, потому и имели такой всемирный резонанс. Однако, сегодня и на американской улице наступил такой же «праздник непослушания» всемирного значения.
Продолжение следует