Тысячелетие вокруг Балтики (24)
24. Гибель протоимперии
(начало, предыд.)
По сложившейся уже традиции сделаем обобщение для 3 стадии этнополитических подъемов. На первой стадии происходило распространение великокняжеской власти на все славянские земли (славинии), строительство крепостей ‑ военно-административных центров, выделение уделов младшим князьям. Как следствие, на второй стадии старой родовой знатью в союзе с младшими ветвями княжеского рода осваивались альтернативные торговые пути. Например, вдоль Десны-Оки-Москвы-Клязьмы далеко распространилось Черниговское княжество.
В первой половине третьей стадии таким же заметным процессом было усиление и распространение третейской ветви - в центре которой был союз византийского православия с Мономаховой ветвью Рюриковичей. Первые две четверти ‑ это учреждение новых епархий в славянских землях, подчиненных Киеву, вторая половина 3 стадии - укрепление связей епархий с княжескими домами автономных вотчин. Вплоть до первых попыток создания автономных архиепархий, напрямую подчиненных Константинополю, а не Киеву. Впрочем, эта политическая тенденция к полной автономии ветвей, проявленная с 1136 года ‑ это уже узел 10/11 второй четверти Подъема, начало предварительной стадии, имеющей узловой индекс 3/4.
Напомню, что первая четверть Надлома (11-13 стадии) развиваются сопряженно с последними двумя стадиями Подъема (11 и 12). Пик Подъема (узел 10/11) проявляет в яркой и доходчивой неустранимый раскол элит, как в Новгороде в 1136 году, когда на смену изгнанному южнорусскому князю был призван суздальский князь. Однако затем эта проявленная тенденция отрицания прежнего киевского центра общими силами подавляется, не признается, маскируется, но усиливается при каждом новом кризисе. Так что на самом деле в таблицу 18 из предыдущей главы нужно добавить, если не еще один столбец с заголовком «Ордынская Русь», то дополнительные индексы узлов (3.16/17 = 3/4.10/11; 3.19/20 = 3/4.11/12; 3.20/21 = 3/4.12/13 = 4.10/11).
Собственно, никто бы и не стал обращать внимание на очередной новгородский бунт, если бы он не был частью восходящего исторического тренда, а потому получил гордое наименование «восстания» и даже республиканской «революции». Точно так же и восстание декабристов (узел 10/11 российской истории) считалось очередным и притом неудачным гвардейским переворотом, и только после победы антимонархической тенденции стало «восстанием» и частью русской революции. Объяснить такое же признание новгородского восстания постфактум может только вот такое переплетение политических процессов уходящей Киевской Руси и растущего тренда литовско-московско-галицко-ордынского разделения Руси как активной четверти русской Подъема.
Внимательный читатель и почитатель классической истории должен немедленно возразить: О каком еще возрастании тренда на Ордынскую Русь может идти речь в начале XII века, когда еще даже сам Чингисхан не родился? Это, конечно, было бы замечание не в бровь, а в глаз, но только если этот глаз историка уже зашорен верноподданническим чувством, распространенным и на самое начало великокняжеской династии. Можно и на современном примере проиллюстрировать ‑ лояльные ельцинскому режиму эксперты и журналисты никогда не признавали даже слабо прикрытой взаимосвязи между аппетитами нуворишей и чеченским криминальным нашествием на российские города с формированием криминального анклава в самой Чечне. Мол, это вовсе не влияние интриг и теневого бизнеса олигархического центра, а свободолюбивый характер самих чеченцев.
Точно также на протяжении 2-3 стадий нарастала тенденция вовлечения в русскую политику все более организованных степняков ‑ от «черных клобуков» и печенегов до половцев и сменившей их Орды. Без разведчиков и проводников внутри самой Руси, без кровного и зачастую кровавого интереса работорговой киевской олигархии, желающей ослабить давление и контроль великокняжеской власти ‑ не было бы столь частых усобиц с разорением городов и продажей пленников, ни союзов удельных князей со степняками.
Содержанием конструктивной четверти Надлома (в том числе 2 стадии для Киевской Руси) всегда является постепенное обуздание разрушительных амбиций олигархии введением и распространением правовых норм, освященных общей верой и внедряемых третейской ветвью в интересах всей политической элиты. При переходе в завершающую четверть (в нашем случае ‑ в 3 стадию) сложившееся государство не может противодействовать сложившейся политической культуре и морали элиты, кроме как ограничивая суицидальные, саморазрушительные тренды и их носителей. При этом в новом имперском (или протоимперском) качестве государство монополизирует и использует в общих интересах элиты выработанные ею инструменты, в том числе и опору на все более организованных варваров.
Из недавних примеров такого перехода от олигархической вольницы к имперским методам можно назвать жесткие ограничения Рузвельта на валютные спекуляции внутри страны, но при этом сами США стали активно использовать эти инструменты вовне, опираясь на новые постколониальные страны. Другой близкий нам пример перехода либерально-олигархического режима в либерально-имперский тоже отмечен переходом чеченской криминальной вольницы в организованную опору режима. При этом путинская РФ активно и успешно использует наработанные в ходе чеченских войн практики на Ближнем Востоке.
Чисто гипотетически, в отрыве от внешнего контекста, можно было бы представить альтернативную историю, в которой потомки Владимира Мономаха к концу завершающей четверти древнерусского Надлома полностью инкорпорируют и ассимилируют элиту половецких степей. После чего Древняя Русь развивалась бы как часть европейского пространства, поскольку сохранилось бы давление с Запада. А если бы совсем уже помыслить изолированную историю, как в древней Мезоамерике, то и результат был бы таким же ‑ постоянное повторение пройденного из цикла в цикл с постепенным развитием духовных практик.
Однако все эти альтернативные фантазии не учитывают главного, что породивший начальные стадии русского подъема внешний контекст в лице четырех империй: западноевропейской, византийской, ближневосточной, а теперь с приходом Орды еще и китайской ‑ никуда не делся и не мог деться. Интенсивное военное давление с Запада не могло не сжимать как пружину правую западнорусскую ветвь. Олигархическое разложение имперской власти на Юге не могло не усиливать влияние торговой олигархии в Киеве и тем самым разрушать южнорусские княжества. Как следствие, вовлечение степняков в саморазрушительную политику киевской элиты также не могло не оказаться частью аналогичного ордынского движения в более масштабном контексте, как причерноморская степь была только частью евразийской Великой Степи, а торговые пути Причерноморья были частью Великого шелкового пути.
Поэтому появление вместо организованной, но подчиненной силы половцев еще более организованной и поэтому доминирующей силы Орды было закономерным проявлением и усилением сложившихся политических трендов на Руси как части более широкого глобального контекста. Игру «цивилизация» пришлось начинать сначала на новом уровне и при участии не только нескольких внешних, но и нескольких внутренних игроков, в том числе Золотой Орды как новой внешней формы доминирующей в активной четверти Подъема левой «черноморской» ветви. Тот факт, что одновременно улус Джучи был важной частью еще одной, полностью ордынской «каспийской» ветви ‑ этому не мешает. Поскольку не только отдельные личности, но и большие сообщества могут чередовать участие в разных проектах в разной роли. Днем - начальник на работе, вечером и по выходным ‑ вратарь футбольной команды или просто подчиненный жены.
Немного разобравшись с обобщенной внутренней и внешней структурой 3 стадии, попробуем теперь проверить эти выводы на примере франкской протоимперии. Заодно посмотрим на отличия во влиянии средиземноморского, а не евразийского контекста. Как, с чего начать? В прошлый раз мы остановились на получении имперской короны Карлом Лысым (873), аналог нашего Владимира Мономаха. Аналогом южнорусских половцев в западно-франкском контексте были в то время норманны, которых нанимали западно-франкские феодалы, а именно Карл II начал постепенно приручать и ставить на службу империи. В дальнейшем из этого тренда вырастет Нормандское герцогство, как раз пример того, каким было бы развитие русско-половецких отношений, если бы в тылу киевской олигархии не было византийцев, а в тылу половцев не оказалось глобальной степной силы. (Как умозрительный вариант ‑ вассальное великому киевскому князю Всеволоду Юрьевичу Донское княжество)
В северном тылу норманнов такой глобальной силы не было, она была на юге и востоке Средиземноморья как морского аналога Великой Степи. Пираты и торговцы на морских и степных путях не слишком отличаются нравами и повадками, соленая вода не живительнее песков, а спасительные острова равноценны оазисам. Натиск арабов, хотя возможно это были берберы, в этот же период чуть не завершился захватом Рима. Хотя это историческое движение мало затрагивало Германский мир IX-X веков, подобно тому как события в Прикаспии мало затрагивали Русский мир XI-XII веков. Византию затрагивали, да.
В параллельном германском мире находим в той же фазе такие же споры и столкновения между восточно-франкским королем и его сыновьями (Бавария против Швабии как Полоцк с Минском). Однако вмешательство Парижа, аналогичное вмешательству Киева против Минска, завершается иначе, в пользу правой ветви как наиболее сильной в военном отношении. То есть имеем совпадение по характеру правления и фазам развития, но отличия в соотношениях сил между ветвями. Впрочем, парижская олигархия быстро нашла не военное, а манипулятивное решение, и немецкий преемник Карла II Лысого ‑ Карл III Толстый не смог ничего противопоставить натиску норманнов, вошел в историю как слабый император.
Избрание парижской знатью восточно-франкским королем графа парижского Эда (888) имеет признаки узла (3.16/17 = 3/4.10/11) нарастающей тенденции к расколу и разделению ветвей. Однако, есть вопрос - это завершение или начало узла? Потому что чуть позже будет такой же повторный демарш, когда королем ненадолго станет еще один парижский граф Роберт, брат Эда (922-923). Скорее всего, это и был финал узла 3.С и узел L0/1 для левой ветви, поскольку одновременно происходит смена династии правой ветви, где на смену Каролингам приходит саксонский герцог Генрих Птицелов (919, узел R1/2).
С учетом доминирования военной аристократии в Германском мире правая ветвь преобладает не только в целом, но и в каждой из ветвей, включая правую подветвь левой ветви. «Уход» императорской короны в Италию имеет такое же значение, как открытое противостояние волынских и киевских князей. Так что возвращение на парижский трон Каролингов лишь маскирует необратимые изменения, приведшие к передаче французской короны Гуго Капету в 987 году, французский аналог Даниила Галицкого. В рамках вассального, но более сильного «государства Робертинов» аналогом Романа Волынского был «герцог франков» Гуго Великий.
Прекращение династии Каролингов в Париже соответствует, таким образом, полному упадку Киева. Только во Франции переход власти центру левой подветви произошел путем окружения и захвата столицы, а не ее разорения. Возможно, потому что в германском мире и каждой его ветви преобладают правые аристократические подветви. Одновременно, в немецкой ветви происходит окончательное подчинение баварского герцогства новой Саксонской династии. В отличие от дремучей Литвы, зажатой со всех сторон, немецкий аналог Саксония была восточным фронтиром расширяющейся правой ветви, и в силу этого самым сильным герцогством всей империи. Аналогом возвышения Миндовга является, таким образом, передача императорского титула от отца Оттона I сыну ‑ Оттону II (973) и подавление «бунта трех герцогов»(978), как аналог полного подчинения полоцких земель литовскому князю.
Третьим, пусть и не столь великим деятелем, этого небольшого периода был первый австрийский маркграф Леопольд Бабельберг (976), родоначальник династии австрийской «осевой» ветви Германского мира. Для Австрии и соседних стран его значение ни меньше, чем у Александра Невского для России. Однако в Германском мире совсем иное соотношение силы и значения ветвей.
Переход германского Подъема во вторую четверть (4-6 стадии) тоже сопровождался сменой центра внутри германской элиты. На место Каролингов пришли разделенные династии разных ветвей. Римская церковь, ослабленная арабским вторжением на юг Италии, оказывается уже не ведущим, а скорее ‑ равным игроком, зависящим от имперской защиты в рамках Священной Римской империи. Вторжение венгров под давлением печенегов в Паннонию в 896 году, и в целом давление восточных соседей стали таким же долгосрочным стимулом автономного развития австрийской ветви как и ордынское нашествие для северо-восточной Руси, с поправкой на масштабы бедствия.
Обозначим еще более кратким пунктиром параллель с англосаксонским Подъемом после двух Вильгельмов и Генриха I. Прежде всего, можно заметить, что в роли Великой Степи опять выступает Средиземноморье, но уже по итогам крестовых походов. Это, впрочем, соответствует развитию внешнего контекста, опосредованного для Англии и Нормандии германской империей. Поэтому не так уж велика доля шутки в параллели ордынского нашествия на Русь и орденского натиска на англо-нормандскую монархию с той же целью выплаты дани. Своего рода «каламбур» от Творческого духа Истории.
Внешний контекст развития в начале XII века (узел 13/14 всемирной истории) означал доминирование европейского «правого контура», но одновременно раскол и смену центра в нем. Поэтому не удивительно, что власть в Англии переходит к франко-нормандской династии Плантагенетов, контролирующей торговые пути на западе Франции от Нормандии до Пиренеев. Преобладание торговых интересов также играет не в пользу собственной англосаксонской аристократии, вынужденной подвинуться.
Неудачная попытка Генриха Плантагенета захватить английский трон (1151) и предшествующий эпизод недолго прихода к власти его матери (1141) имеют все признаки узла 3.16/17, как и серия воцарений парижских Эда и Роберта. Спасительная женитьба Генриха на Алиеноре Аквитанской стала, скорее, сдачей позиций нормандской аристократии в пользу подопечных из торговой олигархии. Нормандскую энергию в Лондоне направили на завоевание Уэльса и Ирландии. Для освящения похода общий интерес западной торговой олигархии даже пролоббировал избрание англичанина римским папой.
Явным признаком подчинения аристократии торговым интересам и другим направлением экспансии англо-аквитанской торговой олигархии, а с нею рыцарей и флота стало участие Ричарда I Львиное Сердце в крестовых походах. Что в свою очередь не могло не ослабить влияние англо-нормандской аристократии в ее метрополии и привело к кризису власти при Джоне Безземельном. Разделение английских и нормандских владений (1204), «совершенно случайно» совпавшее с захватом крестоносцами политического центра средиземноморской торговой олигархии ‑ такая же смена центра, разделение страны и завершение древнеанглийского периода, как и уход из власти Каролингов или замена Киева на Сарай.
Продолжение следует
(начало, предыд.)
По сложившейся уже традиции сделаем обобщение для 3 стадии этнополитических подъемов. На первой стадии происходило распространение великокняжеской власти на все славянские земли (славинии), строительство крепостей ‑ военно-административных центров, выделение уделов младшим князьям. Как следствие, на второй стадии старой родовой знатью в союзе с младшими ветвями княжеского рода осваивались альтернативные торговые пути. Например, вдоль Десны-Оки-Москвы-Клязьмы далеко распространилось Черниговское княжество.
В первой половине третьей стадии таким же заметным процессом было усиление и распространение третейской ветви - в центре которой был союз византийского православия с Мономаховой ветвью Рюриковичей. Первые две четверти ‑ это учреждение новых епархий в славянских землях, подчиненных Киеву, вторая половина 3 стадии - укрепление связей епархий с княжескими домами автономных вотчин. Вплоть до первых попыток создания автономных архиепархий, напрямую подчиненных Константинополю, а не Киеву. Впрочем, эта политическая тенденция к полной автономии ветвей, проявленная с 1136 года ‑ это уже узел 10/11 второй четверти Подъема, начало предварительной стадии, имеющей узловой индекс 3/4.
Напомню, что первая четверть Надлома (11-13 стадии) развиваются сопряженно с последними двумя стадиями Подъема (11 и 12). Пик Подъема (узел 10/11) проявляет в яркой и доходчивой неустранимый раскол элит, как в Новгороде в 1136 году, когда на смену изгнанному южнорусскому князю был призван суздальский князь. Однако затем эта проявленная тенденция отрицания прежнего киевского центра общими силами подавляется, не признается, маскируется, но усиливается при каждом новом кризисе. Так что на самом деле в таблицу 18 из предыдущей главы нужно добавить, если не еще один столбец с заголовком «Ордынская Русь», то дополнительные индексы узлов (3.16/17 = 3/4.10/11; 3.19/20 = 3/4.11/12; 3.20/21 = 3/4.12/13 = 4.10/11).
Собственно, никто бы и не стал обращать внимание на очередной новгородский бунт, если бы он не был частью восходящего исторического тренда, а потому получил гордое наименование «восстания» и даже республиканской «революции». Точно так же и восстание декабристов (узел 10/11 российской истории) считалось очередным и притом неудачным гвардейским переворотом, и только после победы антимонархической тенденции стало «восстанием» и частью русской революции. Объяснить такое же признание новгородского восстания постфактум может только вот такое переплетение политических процессов уходящей Киевской Руси и растущего тренда литовско-московско-галицко-ордынского разделения Руси как активной четверти русской Подъема.
Внимательный читатель и почитатель классической истории должен немедленно возразить: О каком еще возрастании тренда на Ордынскую Русь может идти речь в начале XII века, когда еще даже сам Чингисхан не родился? Это, конечно, было бы замечание не в бровь, а в глаз, но только если этот глаз историка уже зашорен верноподданническим чувством, распространенным и на самое начало великокняжеской династии. Можно и на современном примере проиллюстрировать ‑ лояльные ельцинскому режиму эксперты и журналисты никогда не признавали даже слабо прикрытой взаимосвязи между аппетитами нуворишей и чеченским криминальным нашествием на российские города с формированием криминального анклава в самой Чечне. Мол, это вовсе не влияние интриг и теневого бизнеса олигархического центра, а свободолюбивый характер самих чеченцев.
Точно также на протяжении 2-3 стадий нарастала тенденция вовлечения в русскую политику все более организованных степняков ‑ от «черных клобуков» и печенегов до половцев и сменившей их Орды. Без разведчиков и проводников внутри самой Руси, без кровного и зачастую кровавого интереса работорговой киевской олигархии, желающей ослабить давление и контроль великокняжеской власти ‑ не было бы столь частых усобиц с разорением городов и продажей пленников, ни союзов удельных князей со степняками.
Содержанием конструктивной четверти Надлома (в том числе 2 стадии для Киевской Руси) всегда является постепенное обуздание разрушительных амбиций олигархии введением и распространением правовых норм, освященных общей верой и внедряемых третейской ветвью в интересах всей политической элиты. При переходе в завершающую четверть (в нашем случае ‑ в 3 стадию) сложившееся государство не может противодействовать сложившейся политической культуре и морали элиты, кроме как ограничивая суицидальные, саморазрушительные тренды и их носителей. При этом в новом имперском (или протоимперском) качестве государство монополизирует и использует в общих интересах элиты выработанные ею инструменты, в том числе и опору на все более организованных варваров.
Из недавних примеров такого перехода от олигархической вольницы к имперским методам можно назвать жесткие ограничения Рузвельта на валютные спекуляции внутри страны, но при этом сами США стали активно использовать эти инструменты вовне, опираясь на новые постколониальные страны. Другой близкий нам пример перехода либерально-олигархического режима в либерально-имперский тоже отмечен переходом чеченской криминальной вольницы в организованную опору режима. При этом путинская РФ активно и успешно использует наработанные в ходе чеченских войн практики на Ближнем Востоке.
Чисто гипотетически, в отрыве от внешнего контекста, можно было бы представить альтернативную историю, в которой потомки Владимира Мономаха к концу завершающей четверти древнерусского Надлома полностью инкорпорируют и ассимилируют элиту половецких степей. После чего Древняя Русь развивалась бы как часть европейского пространства, поскольку сохранилось бы давление с Запада. А если бы совсем уже помыслить изолированную историю, как в древней Мезоамерике, то и результат был бы таким же ‑ постоянное повторение пройденного из цикла в цикл с постепенным развитием духовных практик.
Однако все эти альтернативные фантазии не учитывают главного, что породивший начальные стадии русского подъема внешний контекст в лице четырех империй: западноевропейской, византийской, ближневосточной, а теперь с приходом Орды еще и китайской ‑ никуда не делся и не мог деться. Интенсивное военное давление с Запада не могло не сжимать как пружину правую западнорусскую ветвь. Олигархическое разложение имперской власти на Юге не могло не усиливать влияние торговой олигархии в Киеве и тем самым разрушать южнорусские княжества. Как следствие, вовлечение степняков в саморазрушительную политику киевской элиты также не могло не оказаться частью аналогичного ордынского движения в более масштабном контексте, как причерноморская степь была только частью евразийской Великой Степи, а торговые пути Причерноморья были частью Великого шелкового пути.
Поэтому появление вместо организованной, но подчиненной силы половцев еще более организованной и поэтому доминирующей силы Орды было закономерным проявлением и усилением сложившихся политических трендов на Руси как части более широкого глобального контекста. Игру «цивилизация» пришлось начинать сначала на новом уровне и при участии не только нескольких внешних, но и нескольких внутренних игроков, в том числе Золотой Орды как новой внешней формы доминирующей в активной четверти Подъема левой «черноморской» ветви. Тот факт, что одновременно улус Джучи был важной частью еще одной, полностью ордынской «каспийской» ветви ‑ этому не мешает. Поскольку не только отдельные личности, но и большие сообщества могут чередовать участие в разных проектах в разной роли. Днем - начальник на работе, вечером и по выходным ‑ вратарь футбольной команды или просто подчиненный жены.
Немного разобравшись с обобщенной внутренней и внешней структурой 3 стадии, попробуем теперь проверить эти выводы на примере франкской протоимперии. Заодно посмотрим на отличия во влиянии средиземноморского, а не евразийского контекста. Как, с чего начать? В прошлый раз мы остановились на получении имперской короны Карлом Лысым (873), аналог нашего Владимира Мономаха. Аналогом южнорусских половцев в западно-франкском контексте были в то время норманны, которых нанимали западно-франкские феодалы, а именно Карл II начал постепенно приручать и ставить на службу империи. В дальнейшем из этого тренда вырастет Нормандское герцогство, как раз пример того, каким было бы развитие русско-половецких отношений, если бы в тылу киевской олигархии не было византийцев, а в тылу половцев не оказалось глобальной степной силы. (Как умозрительный вариант ‑ вассальное великому киевскому князю Всеволоду Юрьевичу Донское княжество)
В северном тылу норманнов такой глобальной силы не было, она была на юге и востоке Средиземноморья как морского аналога Великой Степи. Пираты и торговцы на морских и степных путях не слишком отличаются нравами и повадками, соленая вода не живительнее песков, а спасительные острова равноценны оазисам. Натиск арабов, хотя возможно это были берберы, в этот же период чуть не завершился захватом Рима. Хотя это историческое движение мало затрагивало Германский мир IX-X веков, подобно тому как события в Прикаспии мало затрагивали Русский мир XI-XII веков. Византию затрагивали, да.
В параллельном германском мире находим в той же фазе такие же споры и столкновения между восточно-франкским королем и его сыновьями (Бавария против Швабии как Полоцк с Минском). Однако вмешательство Парижа, аналогичное вмешательству Киева против Минска, завершается иначе, в пользу правой ветви как наиболее сильной в военном отношении. То есть имеем совпадение по характеру правления и фазам развития, но отличия в соотношениях сил между ветвями. Впрочем, парижская олигархия быстро нашла не военное, а манипулятивное решение, и немецкий преемник Карла II Лысого ‑ Карл III Толстый не смог ничего противопоставить натиску норманнов, вошел в историю как слабый император.
Избрание парижской знатью восточно-франкским королем графа парижского Эда (888) имеет признаки узла (3.16/17 = 3/4.10/11) нарастающей тенденции к расколу и разделению ветвей. Однако, есть вопрос - это завершение или начало узла? Потому что чуть позже будет такой же повторный демарш, когда королем ненадолго станет еще один парижский граф Роберт, брат Эда (922-923). Скорее всего, это и был финал узла 3.С и узел L0/1 для левой ветви, поскольку одновременно происходит смена династии правой ветви, где на смену Каролингам приходит саксонский герцог Генрих Птицелов (919, узел R1/2).
С учетом доминирования военной аристократии в Германском мире правая ветвь преобладает не только в целом, но и в каждой из ветвей, включая правую подветвь левой ветви. «Уход» императорской короны в Италию имеет такое же значение, как открытое противостояние волынских и киевских князей. Так что возвращение на парижский трон Каролингов лишь маскирует необратимые изменения, приведшие к передаче французской короны Гуго Капету в 987 году, французский аналог Даниила Галицкого. В рамках вассального, но более сильного «государства Робертинов» аналогом Романа Волынского был «герцог франков» Гуго Великий.
Прекращение династии Каролингов в Париже соответствует, таким образом, полному упадку Киева. Только во Франции переход власти центру левой подветви произошел путем окружения и захвата столицы, а не ее разорения. Возможно, потому что в германском мире и каждой его ветви преобладают правые аристократические подветви. Одновременно, в немецкой ветви происходит окончательное подчинение баварского герцогства новой Саксонской династии. В отличие от дремучей Литвы, зажатой со всех сторон, немецкий аналог Саксония была восточным фронтиром расширяющейся правой ветви, и в силу этого самым сильным герцогством всей империи. Аналогом возвышения Миндовга является, таким образом, передача императорского титула от отца Оттона I сыну ‑ Оттону II (973) и подавление «бунта трех герцогов»(978), как аналог полного подчинения полоцких земель литовскому князю.
Третьим, пусть и не столь великим деятелем, этого небольшого периода был первый австрийский маркграф Леопольд Бабельберг (976), родоначальник династии австрийской «осевой» ветви Германского мира. Для Австрии и соседних стран его значение ни меньше, чем у Александра Невского для России. Однако в Германском мире совсем иное соотношение силы и значения ветвей.
Переход германского Подъема во вторую четверть (4-6 стадии) тоже сопровождался сменой центра внутри германской элиты. На место Каролингов пришли разделенные династии разных ветвей. Римская церковь, ослабленная арабским вторжением на юг Италии, оказывается уже не ведущим, а скорее ‑ равным игроком, зависящим от имперской защиты в рамках Священной Римской империи. Вторжение венгров под давлением печенегов в Паннонию в 896 году, и в целом давление восточных соседей стали таким же долгосрочным стимулом автономного развития австрийской ветви как и ордынское нашествие для северо-восточной Руси, с поправкой на масштабы бедствия.
Обозначим еще более кратким пунктиром параллель с англосаксонским Подъемом после двух Вильгельмов и Генриха I. Прежде всего, можно заметить, что в роли Великой Степи опять выступает Средиземноморье, но уже по итогам крестовых походов. Это, впрочем, соответствует развитию внешнего контекста, опосредованного для Англии и Нормандии германской империей. Поэтому не так уж велика доля шутки в параллели ордынского нашествия на Русь и орденского натиска на англо-нормандскую монархию с той же целью выплаты дани. Своего рода «каламбур» от Творческого духа Истории.
Внешний контекст развития в начале XII века (узел 13/14 всемирной истории) означал доминирование европейского «правого контура», но одновременно раскол и смену центра в нем. Поэтому не удивительно, что власть в Англии переходит к франко-нормандской династии Плантагенетов, контролирующей торговые пути на западе Франции от Нормандии до Пиренеев. Преобладание торговых интересов также играет не в пользу собственной англосаксонской аристократии, вынужденной подвинуться.
Неудачная попытка Генриха Плантагенета захватить английский трон (1151) и предшествующий эпизод недолго прихода к власти его матери (1141) имеют все признаки узла 3.16/17, как и серия воцарений парижских Эда и Роберта. Спасительная женитьба Генриха на Алиеноре Аквитанской стала, скорее, сдачей позиций нормандской аристократии в пользу подопечных из торговой олигархии. Нормандскую энергию в Лондоне направили на завоевание Уэльса и Ирландии. Для освящения похода общий интерес западной торговой олигархии даже пролоббировал избрание англичанина римским папой.
Явным признаком подчинения аристократии торговым интересам и другим направлением экспансии англо-аквитанской торговой олигархии, а с нею рыцарей и флота стало участие Ричарда I Львиное Сердце в крестовых походах. Что в свою очередь не могло не ослабить влияние англо-нормандской аристократии в ее метрополии и привело к кризису власти при Джоне Безземельном. Разделение английских и нормандских владений (1204), «совершенно случайно» совпавшее с захватом крестоносцами политического центра средиземноморской торговой олигархии ‑ такая же смена центра, разделение страны и завершение древнеанглийского периода, как и уход из власти Каролингов или замена Киева на Сарай.
Продолжение следует