"Обязательная гетеросексуальность: преследование лесбиянок", Дайана Рассел. Часть 3
"Обязательная гетеросексуальность: преследование лесбиянок" из книги Дайаны Рассел "Преступления против женщин: заседания международного трибунала". Часть 3
(часть 1)
(часть 2)
Свидетельство 9: Франция
Для полицейских докторов мы психически больные, извращенки и дегенератки.
Для полиции мы ненормальные, невротички, сексуальные извращенки и умственно отсталые.
Для психологов мы нарциссичны или одержимы клитором.
Для биологов мы генетическая ошибка природы.
Для отца психоанализа мы те, кто подавляет свою гетеросексуальную природу.
Для отца десяти детей мы ненормальные.
Для нормального мужчины мы больные.
Для типичного мужчины с улицы мы грязные лесбиянки.
Для психотерапевта мы личности без фаллоса, желающие, однако, его иметь.
Для моралистов мы порочные, развратные, эротически озабоченные женщины.
Для супермужчины мы недостаточным образом «обработаны».
Для Папы Римского мы смертный грех.
Для французских законотворцев мы социальное зло.
Для наших родителей мы позор семьи.
Для Коммунистической партии мы мелкие буржуазные извращенки.
Для левых мы буржуа, аполитичные индивидуалистки.
Для сексуального большинства левых мы сексуальное меньшинство.
Есть еще определенные женщины, принадлежащие иерархическим организациям крайне левого толка, которые обвиняют нас в гомосексуальном терроризме каждый раз, как мы пытаемся говорить о наших отношениях.
Короче, мы не женщины, а монстры. Это то, как нас подавляют, и это происходит постоянно. Это, как правило, неуловимо, но эффективно. Нас не отправляют в тюрьму, но:
- доктора и психоаналитики всегда хотят иметь нас под рукой: в лучшем случае, чтобы лечить, в худшем - чтобы отправить в психиатрические лечебницы;
- наши семьи постоянно пытаются выдать нас замуж;
- как только на работе узнают о том, что мы лесбиянки, за нами постоянно следят. Нам устраивают ловушки, делают мерзкие намеки и используют малейшую оплошность в работе, чтобы уволить нас;
- в кино из нас делают посмешищ и унижают нас ради любителей подглядываний.
- мужчины хотят взять нас силой, чтобы доказать, что с нами неправильно обращались, и хотят сделать нам детей, чтобы заставить нас замолчать.
Все мы с этим сталкивались. Никогда не сметь поговорить с кем-нибудь о себе из-за страха отторжения или даже наказания; быть обязанными скрывать нашу натуру; жить с ношей одиночества, среди ненависти натуралов или лицемерной снисходительности толерантных людей, которые «понимают» наши проблемы. Гомосексуальность не является нашей проблемой. Она является проблемой только для гетеросексуального общества.
Репрессии заключаются также в утверждениях о том, что они «не знают» о гомосексуальности, или что ее не существует, или что это несерьезно или что это худшая из катастроф, что могла с нами случиться; или что это позорная болезнь, полный разврат и непостижимый ужас. Репрессии служат тому, чтобы оправдать их гетеросексуальность и нормальность, усилить их власть над женщинами, заставить нас скрывать свой образ жизни, разделить нас, чтобы управлять нами, изолировать нас друг от друга, сделать нас виновными и заставить нас молчать.
Почему мы стали козлами отпущения их больного мужского социума? Потому что мы отказываемся подчиняться законам фаллоцентричных гетеросексуальных мужчин. Потому что мы говорим, что женщины не предназначены мужчинам изначально и что обязательные гетеросексуальные отношения - это не природное. Мы не хотим, чтобы они нас защищали.
Семья - это институт, оправдывающий подчинение женщины во имя любви к мужу и детям, с бесплатным домашним трудом на хозяина как ее главной обязанностью. Мы противостоим социальным нормам, посвящающим женщин мужчинам, детям, домашней утвари и кухонным горшкам. Наше удовольствие - это не совместная мастурбация, как и не регрессия к отношениям мать-ребенок, как и не карикатура на отношения мужчина-женщина. Это удовольствие, которое принадлежит только женщинам, что означает, что оно не соответствует, не измеряется, не именуется и не регулируется мужчинами - это наше удовольствие.
Но репрессии не фатальны. В нашей феминистской борьбе мы заново открыли гордость быть женщиной, нашу любовь к женщинам, и мы стараемся добиться автономии как женщины. Женщинам необходимо объединяться и не бояться любящих женщин. В этом наша сила, и именно поэтому мужчины боятся.
И это не просто вопрос сексуальности. Для меня любить женщин не значит быть гомосексуальной, это значит быть Лесбиянкой. Между этими двумя понятиями есть разница. Гомосексуальность относится к сексуальности, то есть к гомо-би-гетеро разнице. Это ярлык, который они на нас навесили для того чтобы разделить женщин в соответствии со своими сексуальными предпочтениями. А вот лесбийство означает для меня женскую полярность: культурную, психическую, эмоциональную, сексуальную и творческую полярность. На мой взгляд, женская культура, культура, касающаяся женщин и связанная с женщинами, может быть только лесбийской.
Это также означает присоединение к силе наших сестер, которые век за веком боролись против мужской власти: Сапфо, амазонки, ведьмы, Кристина Пизанская, Луиза Лабе, Олимпия де Гуж, Мэри Уолстонкрафт, Флора Тристан, Эммелин Панкхёрст, Луиза Мишель, Луиза Отто Петерс, Мадлен Пеллетье, Элен Брион, Нелли Руссель, Хелен Ланж, Вирджиния Вульф, Рене Вивьен, Валери Соланас и многие другие. Мы должны проложить путь нашему собственному творчеству, найти способ построить свою собственную культуру, очнуться от тишины. У нас нет моделей, нет норм - мы все должны создать для себя сами. Это трудная задача, но, по крайней мере, мы здесь и мы живем для себя.
Свидетельство 10: Швейцария
Мне 18 лет, и я из Швейцарии. Мне очень сложно стоять здесь и говорить в присутствии такой широкой аудитории, но в этом своем спонтанном свидетельстве я хочу показать, как принадлежность к негетеросексуальной группе может повлиять и разрушить жизнь молодого человека, ведь только одна модель - гетеросексуальная - воспринимается в нашем обществе как приемлемая для молодежи. Право и возможности развиваться имеют только гетеросексуалы, но не те из нас, кто чувствует себя иначе. Я до сих пор боюсь быть наказанной или дискриминированной из-за своей сексуальности, в то время как молодым гетеросексуалам бояться этого нет смысла. В сексуальном плане они достигают статуса большинства в возрасте шестнадцати лет: им не приходится до двадцати лет жить под стигмой внезаконности, как приходится лесбиянкам и геям.
Я начала осознавать, что я отличаюсь от других девочек, когда мне было 11. До этого я всегда хотела быть мальчиком: думаю, это потому, что мне казалось, что у них больше прав и свободы, чем у девочек. Но я все яснее и яснее чувствовала, что я не только отказываюсь от женской роли, но и чувствую не так, как от меня ожидается. Я поняла, что я лесбиянка, только в 16 лет. Это было как освобождение. Впервые в жизни я смогла принять себя как женщину, но до того, как это случилось, я прошла долгий болезненный путь, который завершился в тюрьме.
Все в моем окружении были враждебными по отношению к моей «нетаковости». Они понимали так же мало, как я сама. Мои родители пытались убедить меня собраться и не сходить с ума. В школе я становилась агрессивной, все больше и больше изолировалась, пока наконец совсем не отказалась туда идти. Большую часть дня я проводила в своей кровати и в комнате. Мне давали много обезболивающих и транквилизаторов, и вскоре я поняла, как с их помощью можно отодвинуть все проблемы. Так или иначе, я принимала все больше и больше таблеток и, конечно, все больше и больше от них зависела. Я не могла разговаривать о своих чувствах с вызванными психиатрами: любовь к девушкам не вписывалась в их картину мира, а если и вписывалась, то только под ярлыком «переходная фаза: пубертат». Мое чувство изолированности все усиливалось.
Когда мне исполнилось 14, я сбежала. Я пересекла границу и попала в Мюнхен. Мне было все равно, куда идти, главное - подальше. Я меня почти не было денег, а те, что были, ушли на таблетки. Когда меня поймали два дня спустя, я была постоянно на наркотиках и едва ли соображала, что происходит. Меня допрашивали в полиции, затем сопроводили до границы, где мой отец меня забрал и наругал, и, конечно, все хотели знать, почему я сбежала, хотя я едва ли сама знала.
Потом я прошла через ряд клиник и коррекционных школ. Я все еще зависела от таблеток, все еще была в изоляции, потому что не было такого места, где я бы могла выразить свои чувства к девушкам или претворить их в жизнь. Меня били, на меня кричали, запирали, унижали. Когда я захотела пойти в школу, родители других девочек запротестовали из-за страха, что я соблазню их дочерей. В итоге я глотала все, что попадалось мне под руку и сама занялась поставкой наркотиков, чтобы иметь их все больше, пока я снова не попала в клинику. Я сбежала оттуда с одной женщиной, все еще на таблетках и вообще не способная думать или рассуждать. Мы крали то, что нам было нужно. В конце концов эта женщина украла пистолет и настояла, что я должна сказать, будто это я ее похитила - ведь я была несовершеннолетней и мне ничего серьезного бы не грозило. Когда нас поймали, я была под действием наркотиков, поэтому сказала все, что она хотела.
Арест и ожидание приговора были пыткой. Я побывала в шести разных тюрьмах, всегда в одиночных камерах. Допросы длились часами, при этом мне не разъясняли мои права и возможности. Я постоянно была одна, лицом к лицу с обученной, хорошо организованной и численно превосходящей властью мужчин. Я только и делала, что ждала, ждала, ждала… У меня был выбор - отправиться в тюрьму, коррекционную школу или психиатрическую клинику. Я думала, что если я пойду в тюрьму, я освобожусь через два-три месяца, тогда как в коррекционной школе меня бы держали годы, а в клинике вообще неизвестно сколько. Я понятия не имела о том, что несовершеннолетним не выносят таких четких приговоров, как взрослым. В итоге я должна была провести в тюрьме 13 месяцев.
Сестры, вы, разумеется, понимаете, в чем состоит главная проблема молодых лесбиянок: она состоит в том, что мы очень изолированы и нам нужен контакт с вами. Нам нужна ваша помощь.
Свидетельство 11: Мозамбик
Сейчас я зачитаю письмо от лесбиянки из Мозамбика, которая не смогла быть с нами:
Дорогие женщины, я решила не отправлять кассету на Трибунал, потому что, боюсь, запись может быть очень легко отслежена и это означает, что мне могли бы запретить вернуться в Мозамбик. Однако мне кажется очень важным привлечь внимание к положению лесбиянок в Мозамбике: оно наглядно демонстрирует, как к лесбиянкам и одиноким женщинам, не встречающимся с мужчинами, относятся в марксистско-революционных странах во всем мире. Нам срочно необходимо ставить под вопрос, за счет каких обещаний и какой ценой мы как феминистки поддерживаем подобные освободительные движения. Я колеблюсь отдавать свою энергию на поддержку битвы за освобождение, когда, как только получена власть, мне отказывают в праве на существование и на сотрудничество.
Я приговорена к жизни в ссылке, поскольку я не отрицаю, что я лесбиянка и что моя главная приверженность есть и всегда будет приверженностью к женщинам. В новом Мозамбике лесбийство рассматривается как пережиток колониализма и декадентской западной цивилизации. Лесбиянок ссылают в реабилитационные лагеря, чтобы путем самокритики они выучили, какими они должны быть на самом деле.
Еще одна причина, по которой мне кажется важным, чтобы Трибунал обсудил отношение революционных движений к лесбийству, это то, что это может стать причиной глубокого раскола в женском движении. Примут ли гетеросексуальные сестры привилегии, дарованные им их революционными братьями, или они отвергнут их и объединятся со всеми угнетенными женщинами, пока мы не сможем создать наше собственное пространство, где сможем любить друг друга?
Если я вынуждена отказываться от своей любви к женщинам, если я таким образом отрицаю себя, я бы могла бы вернуться в Мозамбик и присоединиться к тяжелой и захватывающей борьбе по восстановлению нации, включая борьбу за освобождение мозамбикских женщин. В противном случае я рискую оказаться в реабилитационном лагере либо в ссылке.
Еще один момент, на который я хотела бы обратить внимание Трибунала. В Мозамбике сейчас всех женщин, подозреваемых в проституции, отправляют в реабилитационные лагеря, при этом мужчин-сутенеров туда не ссылают. Под ударом матери-одиночки, но об отцах-одиночках нет и речи.
Мне очень жаль, что я не могу присутствовать на Трибунале, но я горячо надеюсь, это письмо привлечет внимание к положению лесбиянок в странах третьего мира и странах, охваченных революцией, как, впрочем, и во всем мире.
Свидетельство 12: Испания
Как лесбиянка, живущая и работающая на протяжении многих лет в Испании, я лично сталкиваюсь и страдаю от всех видов репрессий, о которых здесь сегодня говорили. В Сеговии реакция на мою ориентацию бывает от насмешливой до близкой к жестокости. Мои письма женщине воровали и переводили с целью использовать их против нее на суде по ее разводу - для того чтобы с большей вероятностью забрать у нее дочь за то, что женщина - лесбиянка.
Из-за сильных репрессий против лесбиянок в Испании никто не осмеливается об этом говорить. Я надеюсь, что хотя бы испанские феминистки не будут дискриминировать лесбиянок, ибо без нас феминистские группы значительно слабее.
(часть 1)
(часть 2)
Свидетельство 9: Франция
Для полицейских докторов мы психически больные, извращенки и дегенератки.
Для полиции мы ненормальные, невротички, сексуальные извращенки и умственно отсталые.
Для психологов мы нарциссичны или одержимы клитором.
Для биологов мы генетическая ошибка природы.
Для отца психоанализа мы те, кто подавляет свою гетеросексуальную природу.
Для отца десяти детей мы ненормальные.
Для нормального мужчины мы больные.
Для типичного мужчины с улицы мы грязные лесбиянки.
Для психотерапевта мы личности без фаллоса, желающие, однако, его иметь.
Для моралистов мы порочные, развратные, эротически озабоченные женщины.
Для супермужчины мы недостаточным образом «обработаны».
Для Папы Римского мы смертный грех.
Для французских законотворцев мы социальное зло.
Для наших родителей мы позор семьи.
Для Коммунистической партии мы мелкие буржуазные извращенки.
Для левых мы буржуа, аполитичные индивидуалистки.
Для сексуального большинства левых мы сексуальное меньшинство.
Есть еще определенные женщины, принадлежащие иерархическим организациям крайне левого толка, которые обвиняют нас в гомосексуальном терроризме каждый раз, как мы пытаемся говорить о наших отношениях.
Короче, мы не женщины, а монстры. Это то, как нас подавляют, и это происходит постоянно. Это, как правило, неуловимо, но эффективно. Нас не отправляют в тюрьму, но:
- доктора и психоаналитики всегда хотят иметь нас под рукой: в лучшем случае, чтобы лечить, в худшем - чтобы отправить в психиатрические лечебницы;
- наши семьи постоянно пытаются выдать нас замуж;
- как только на работе узнают о том, что мы лесбиянки, за нами постоянно следят. Нам устраивают ловушки, делают мерзкие намеки и используют малейшую оплошность в работе, чтобы уволить нас;
- в кино из нас делают посмешищ и унижают нас ради любителей подглядываний.
- мужчины хотят взять нас силой, чтобы доказать, что с нами неправильно обращались, и хотят сделать нам детей, чтобы заставить нас замолчать.
Все мы с этим сталкивались. Никогда не сметь поговорить с кем-нибудь о себе из-за страха отторжения или даже наказания; быть обязанными скрывать нашу натуру; жить с ношей одиночества, среди ненависти натуралов или лицемерной снисходительности толерантных людей, которые «понимают» наши проблемы. Гомосексуальность не является нашей проблемой. Она является проблемой только для гетеросексуального общества.
Репрессии заключаются также в утверждениях о том, что они «не знают» о гомосексуальности, или что ее не существует, или что это несерьезно или что это худшая из катастроф, что могла с нами случиться; или что это позорная болезнь, полный разврат и непостижимый ужас. Репрессии служат тому, чтобы оправдать их гетеросексуальность и нормальность, усилить их власть над женщинами, заставить нас скрывать свой образ жизни, разделить нас, чтобы управлять нами, изолировать нас друг от друга, сделать нас виновными и заставить нас молчать.
Почему мы стали козлами отпущения их больного мужского социума? Потому что мы отказываемся подчиняться законам фаллоцентричных гетеросексуальных мужчин. Потому что мы говорим, что женщины не предназначены мужчинам изначально и что обязательные гетеросексуальные отношения - это не природное. Мы не хотим, чтобы они нас защищали.
Семья - это институт, оправдывающий подчинение женщины во имя любви к мужу и детям, с бесплатным домашним трудом на хозяина как ее главной обязанностью. Мы противостоим социальным нормам, посвящающим женщин мужчинам, детям, домашней утвари и кухонным горшкам. Наше удовольствие - это не совместная мастурбация, как и не регрессия к отношениям мать-ребенок, как и не карикатура на отношения мужчина-женщина. Это удовольствие, которое принадлежит только женщинам, что означает, что оно не соответствует, не измеряется, не именуется и не регулируется мужчинами - это наше удовольствие.
Но репрессии не фатальны. В нашей феминистской борьбе мы заново открыли гордость быть женщиной, нашу любовь к женщинам, и мы стараемся добиться автономии как женщины. Женщинам необходимо объединяться и не бояться любящих женщин. В этом наша сила, и именно поэтому мужчины боятся.
И это не просто вопрос сексуальности. Для меня любить женщин не значит быть гомосексуальной, это значит быть Лесбиянкой. Между этими двумя понятиями есть разница. Гомосексуальность относится к сексуальности, то есть к гомо-би-гетеро разнице. Это ярлык, который они на нас навесили для того чтобы разделить женщин в соответствии со своими сексуальными предпочтениями. А вот лесбийство означает для меня женскую полярность: культурную, психическую, эмоциональную, сексуальную и творческую полярность. На мой взгляд, женская культура, культура, касающаяся женщин и связанная с женщинами, может быть только лесбийской.
Это также означает присоединение к силе наших сестер, которые век за веком боролись против мужской власти: Сапфо, амазонки, ведьмы, Кристина Пизанская, Луиза Лабе, Олимпия де Гуж, Мэри Уолстонкрафт, Флора Тристан, Эммелин Панкхёрст, Луиза Мишель, Луиза Отто Петерс, Мадлен Пеллетье, Элен Брион, Нелли Руссель, Хелен Ланж, Вирджиния Вульф, Рене Вивьен, Валери Соланас и многие другие. Мы должны проложить путь нашему собственному творчеству, найти способ построить свою собственную культуру, очнуться от тишины. У нас нет моделей, нет норм - мы все должны создать для себя сами. Это трудная задача, но, по крайней мере, мы здесь и мы живем для себя.
Свидетельство 10: Швейцария
Мне 18 лет, и я из Швейцарии. Мне очень сложно стоять здесь и говорить в присутствии такой широкой аудитории, но в этом своем спонтанном свидетельстве я хочу показать, как принадлежность к негетеросексуальной группе может повлиять и разрушить жизнь молодого человека, ведь только одна модель - гетеросексуальная - воспринимается в нашем обществе как приемлемая для молодежи. Право и возможности развиваться имеют только гетеросексуалы, но не те из нас, кто чувствует себя иначе. Я до сих пор боюсь быть наказанной или дискриминированной из-за своей сексуальности, в то время как молодым гетеросексуалам бояться этого нет смысла. В сексуальном плане они достигают статуса большинства в возрасте шестнадцати лет: им не приходится до двадцати лет жить под стигмой внезаконности, как приходится лесбиянкам и геям.
Я начала осознавать, что я отличаюсь от других девочек, когда мне было 11. До этого я всегда хотела быть мальчиком: думаю, это потому, что мне казалось, что у них больше прав и свободы, чем у девочек. Но я все яснее и яснее чувствовала, что я не только отказываюсь от женской роли, но и чувствую не так, как от меня ожидается. Я поняла, что я лесбиянка, только в 16 лет. Это было как освобождение. Впервые в жизни я смогла принять себя как женщину, но до того, как это случилось, я прошла долгий болезненный путь, который завершился в тюрьме.
Все в моем окружении были враждебными по отношению к моей «нетаковости». Они понимали так же мало, как я сама. Мои родители пытались убедить меня собраться и не сходить с ума. В школе я становилась агрессивной, все больше и больше изолировалась, пока наконец совсем не отказалась туда идти. Большую часть дня я проводила в своей кровати и в комнате. Мне давали много обезболивающих и транквилизаторов, и вскоре я поняла, как с их помощью можно отодвинуть все проблемы. Так или иначе, я принимала все больше и больше таблеток и, конечно, все больше и больше от них зависела. Я не могла разговаривать о своих чувствах с вызванными психиатрами: любовь к девушкам не вписывалась в их картину мира, а если и вписывалась, то только под ярлыком «переходная фаза: пубертат». Мое чувство изолированности все усиливалось.
Когда мне исполнилось 14, я сбежала. Я пересекла границу и попала в Мюнхен. Мне было все равно, куда идти, главное - подальше. Я меня почти не было денег, а те, что были, ушли на таблетки. Когда меня поймали два дня спустя, я была постоянно на наркотиках и едва ли соображала, что происходит. Меня допрашивали в полиции, затем сопроводили до границы, где мой отец меня забрал и наругал, и, конечно, все хотели знать, почему я сбежала, хотя я едва ли сама знала.
Потом я прошла через ряд клиник и коррекционных школ. Я все еще зависела от таблеток, все еще была в изоляции, потому что не было такого места, где я бы могла выразить свои чувства к девушкам или претворить их в жизнь. Меня били, на меня кричали, запирали, унижали. Когда я захотела пойти в школу, родители других девочек запротестовали из-за страха, что я соблазню их дочерей. В итоге я глотала все, что попадалось мне под руку и сама занялась поставкой наркотиков, чтобы иметь их все больше, пока я снова не попала в клинику. Я сбежала оттуда с одной женщиной, все еще на таблетках и вообще не способная думать или рассуждать. Мы крали то, что нам было нужно. В конце концов эта женщина украла пистолет и настояла, что я должна сказать, будто это я ее похитила - ведь я была несовершеннолетней и мне ничего серьезного бы не грозило. Когда нас поймали, я была под действием наркотиков, поэтому сказала все, что она хотела.
Арест и ожидание приговора были пыткой. Я побывала в шести разных тюрьмах, всегда в одиночных камерах. Допросы длились часами, при этом мне не разъясняли мои права и возможности. Я постоянно была одна, лицом к лицу с обученной, хорошо организованной и численно превосходящей властью мужчин. Я только и делала, что ждала, ждала, ждала… У меня был выбор - отправиться в тюрьму, коррекционную школу или психиатрическую клинику. Я думала, что если я пойду в тюрьму, я освобожусь через два-три месяца, тогда как в коррекционной школе меня бы держали годы, а в клинике вообще неизвестно сколько. Я понятия не имела о том, что несовершеннолетним не выносят таких четких приговоров, как взрослым. В итоге я должна была провести в тюрьме 13 месяцев.
Сестры, вы, разумеется, понимаете, в чем состоит главная проблема молодых лесбиянок: она состоит в том, что мы очень изолированы и нам нужен контакт с вами. Нам нужна ваша помощь.
Свидетельство 11: Мозамбик
Сейчас я зачитаю письмо от лесбиянки из Мозамбика, которая не смогла быть с нами:
Дорогие женщины, я решила не отправлять кассету на Трибунал, потому что, боюсь, запись может быть очень легко отслежена и это означает, что мне могли бы запретить вернуться в Мозамбик. Однако мне кажется очень важным привлечь внимание к положению лесбиянок в Мозамбике: оно наглядно демонстрирует, как к лесбиянкам и одиноким женщинам, не встречающимся с мужчинами, относятся в марксистско-революционных странах во всем мире. Нам срочно необходимо ставить под вопрос, за счет каких обещаний и какой ценой мы как феминистки поддерживаем подобные освободительные движения. Я колеблюсь отдавать свою энергию на поддержку битвы за освобождение, когда, как только получена власть, мне отказывают в праве на существование и на сотрудничество.
Я приговорена к жизни в ссылке, поскольку я не отрицаю, что я лесбиянка и что моя главная приверженность есть и всегда будет приверженностью к женщинам. В новом Мозамбике лесбийство рассматривается как пережиток колониализма и декадентской западной цивилизации. Лесбиянок ссылают в реабилитационные лагеря, чтобы путем самокритики они выучили, какими они должны быть на самом деле.
Еще одна причина, по которой мне кажется важным, чтобы Трибунал обсудил отношение революционных движений к лесбийству, это то, что это может стать причиной глубокого раскола в женском движении. Примут ли гетеросексуальные сестры привилегии, дарованные им их революционными братьями, или они отвергнут их и объединятся со всеми угнетенными женщинами, пока мы не сможем создать наше собственное пространство, где сможем любить друг друга?
Если я вынуждена отказываться от своей любви к женщинам, если я таким образом отрицаю себя, я бы могла бы вернуться в Мозамбик и присоединиться к тяжелой и захватывающей борьбе по восстановлению нации, включая борьбу за освобождение мозамбикских женщин. В противном случае я рискую оказаться в реабилитационном лагере либо в ссылке.
Еще один момент, на который я хотела бы обратить внимание Трибунала. В Мозамбике сейчас всех женщин, подозреваемых в проституции, отправляют в реабилитационные лагеря, при этом мужчин-сутенеров туда не ссылают. Под ударом матери-одиночки, но об отцах-одиночках нет и речи.
Мне очень жаль, что я не могу присутствовать на Трибунале, но я горячо надеюсь, это письмо привлечет внимание к положению лесбиянок в странах третьего мира и странах, охваченных революцией, как, впрочем, и во всем мире.
Свидетельство 12: Испания
Как лесбиянка, живущая и работающая на протяжении многих лет в Испании, я лично сталкиваюсь и страдаю от всех видов репрессий, о которых здесь сегодня говорили. В Сеговии реакция на мою ориентацию бывает от насмешливой до близкой к жестокости. Мои письма женщине воровали и переводили с целью использовать их против нее на суде по ее разводу - для того чтобы с большей вероятностью забрать у нее дочь за то, что женщина - лесбиянка.
Из-за сильных репрессий против лесбиянок в Испании никто не осмеливается об этом говорить. Я надеюсь, что хотя бы испанские феминистки не будут дискриминировать лесбиянок, ибо без нас феминистские группы значительно слабее.