Дневник. 1983-86 год. Трагический Ленин и слеза мелодрамы
Предыдущая глава
Сцена из спектакля МХАТа "Так победим"
Вот еще три спектакля. Один я посмотрел во МХАТе, и это был лучший спектакль про Лукича, хотя и он быстро устарел. Во втором и третьем я участвовал, в "Без вины виноватых" - с первых сценических репетиций и еще год после премьеры, поэтому хорошо знал его изнутри. В "Обретении" - не с самого начала, но к премьере меня ввели в массовые сцены.
Это был бесценный опыт для театроведа - познать театр в самом его нутре, закулисье, и даже лично регулярно выходить на сцену. Как несостоявшемуся актеру, мне это нравилось. Жаль, что жизнь повернулась не так, пошла не в ту степь, не в ту сторону...
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
20 января 1984 года
Феномен Калягина
"Так победим" - безусловно, самый серьезный спектакль о Ленине, из-за удивительного феномена Калягина. Его Ленин - мудрый, бессильный и трагический. С первого появления, после первой его речи сразу возникает энергия гигантского темперамента, вроде бы несовместимого с Калягиным, его внешностью.
Ленин изо всех сил пытается если не сделать что-то для страны, то хотя бы записать свои мысли, выразить свои надежды, создать иллюзию активности.
И хотя ноты оптимизма звучат в его словах, но подтекст, второй план - оторванность от политической жизни, ощущение, что всё идет не туда и невозможно помочь. Трагедия от этого, а не оттого, что смертельно болен, хотя и этот оттенок важен.
Про Сталина - в самом резком тоне, максимально возможное на нашей сцене, сказано. И его тень нависает над происходящим.
В общем, удивительный, одинокий и трагический Ленин, такого пока не было.
Его воспоминания тоже выхватывают моменты кризиса, одиночества, жесткого противоборства. Им противопоставлены скрипучие массовые сцены, на поворотном кругу выползает, громыхая железом, толпа, изображающая победы советского народа. Эти массовки - чисто формальный и дежурный элемент, они сбивают атмосферу интеллектуальной документальности своей неуклюжей театральностью на уровне "Синей блузы".
Практически спектакль ограничивается одной уникальной работой Калягина, еще ряд резко схваченных ролей - В. Невинного, В. Кашпура, Е. Киндинова. Остальное безлико и бесцветно. Но такая структура оправдана, и результат удачен и завершен.
26 января
Условно-лирический диссонанс
"Без вины виноватые", поставленные В. Левертовым в ЦАТСА, названы "спектакль-романс". В этом заключается намек на замысел, условно-лирическое представление старинной мелодрамы.
Но в спектакле чувствуется резкий диссонанс.
С одной стороны, условно-театральная декорация, гибкие ажурные стенки, расписанные "фресками" на тему театра, они движутся, то сжимая, то освобождая пространство. Своей игриво-ажурной вязью они придают свет иронии всем происходящим событиям. Вначале стенки представляют собой нечто вроде занавеса, затем они образуют две площадки, две точки действия, затем они расходятся полукругом, превращаясь в ассамблею торжественного зала в доме Дудукина, во всех шести дверях стоят фрачные лакеи (одним из них был я), мебель вытянута в середине по струнке параллельно рампе.
А перед тем мы видели мрачноватые закоулки театра, где бродят актеры, гримерные Кручининой, Коринкиной, обозначенные лишь реквизитом, постоянно меняющимся и обновляющимся.
Сам принцип организации пространства и действия - остроумная победа художника М. Карташова и режиссера. Иронически театральный отсвет идет и от загадочного барда в зеленом замшевом пиджаке, поющего романс, сильно похожий на десятки старинных романсов, и от водевиля и канкана, что исполняют Коринкина с Миловзоровым. Вообще много музыки, живой и записанной, много гитарного пения.
Ах, как громко рыдала Касаткина!
Всё это в резком противоречии с основным, преобладающим стилем актерской игры. Каждый играет, как умеет, на свой лад, как будто и не было режиссера, причем, в основном, очень всерьез, без иронии.
Особенно преуспевает Касаткина, рыдает, падает в обморок, хрипло вскрикивает, принимает мелодраму за чистую монету и донельзя скучна и банальна, хотя то и дело выжимает слезу и кого-то трогает.
Но никакой принципиальной трактовки роли у нее нет, всё то же, что и сто лет назад. Дудукин А. Петрова - мягкотелый, суетливый, добрый, но пустой старикан. Г. Крынкин - Муров - туп и прямолинеен, как всегда. О. Дзисько - Коринкина - стерва и кокотка, в последних спектаклях какая-то развязно-приторная, и вполне прилична в своем рисунке, простом и злом. А. Данилюк играет в Миловзорове самого себя, этим всё сказано. Органичен и комичен без нажима Бурлаков в роли Шмаги, довольно яркая, но сильно традиционная работа.
Галчиха Г. Морачевой - нечто подпольное, темное, с садизмом, с издевкой над Кручининой, хочет отомстить за былые унижения, но это больше намечено, чем выполнено.
Два мира - два Незнамова
Незнамов А. Ташкова - высокомерный юнец, скорее ХХ века, с едким характером, но более похож на взбунтовавшегося сынка почтенных родителей, чем на подзаборника. Он не любит Кручинину, и для его резкого, ясного рисунка явно излишен финальный монолог, он не нашел места в линии развития характера этого героя и существует как данность.
М. Неганов (мой товарищ по команде, увы, скончался в 2012-м на 52-м году жизни) играет эту роль иначе - искренне и честно, с полной верой во всё, и оттого чуть простовато и наивно. Он и правда много пережил, на его внешность отложила отпечаток бурная жизнь, чего нет у сытого и чистенького, чуть истеричного Незнамова-Ташкова.
Негановский герой мрачен и зол, хотя порой не хватает противоположной краски для глубины и диалектики. Очень тонко построена линия его взаимоотношений со Шмагой, панибратское покровительство, нечто от Несчастливцева - Счастливцева (тот же контраст даже внешне, худой, изможденный, высокий Неганов и толстый, приземистый Бурлаков).
Этот Незнамов детски влюблен в Кручинину, хотя не понимает этого. Ташков существует в вакууме, обособленно, и это его беда, следствие человеческой и актерской эгоцентричности.
В финале Неганов играет очень неровно, то искренние и замечательные в своей простоте и чистосердечности куски, то декламация и надрывный крик. Очень много темперамента расходуется впустую, ради нескольких живых моментов и откликов. Эта диспропорция - следствие неопытности, которая кое-где приносит неожиданный успех.
Но актерская игра, не выстроенная в настоящий ансамбль - лишь порой вспыхивают контактики, но часто тут же гаснут и рвутся - явно дисгармонирует с первоначальным замыслом и декорационным строем постановки. Мелодрама не преодолена, не переосмыслена, хотя поставлена под сомнение. Но есть немалая вина и пассивных, неповоротливых актеров театра во главе с Касаткиной, профессионалкой среднего уровня, работающей на примитивных эффектах и очень стесняющей любого режиссера.
Ольга Дзисько и Миша Неганов в спектакле
Людмила Касаткина в роли Кручининой
3 февраля
Икона и война Сумбаташвили
Декорация "Обретения", созданная И. Сумбаташвили, восполняет многие пробелы в спектакле. Две главные темы постановки (и пьесы Друце) - религия и война, их конфликт, и их вынужденная объединенность. И третье - тема российской государственности, коей подчинены и церковь, и армии.
Это триединство слито в полотнищах, создающих купол и обрамление огромной сцены: пушки и иконы неразделимы, потемневшие лики на фресках сразу настраивают на тревожный и горький лад. И реют везде российские двуглавые орлы и арки с золотой тканью, которые, опускаясь, обозначают покои Потемкина и ли дворца Екатерины.
Цвета - темно-серый, хмуро-коричневый и золотой - преобладают в декорации, которая едина и цельна в этом, лишенном единства стиля спектакле.
Уверенная поступь Сошальского
По сравнению с тем, что я видел в августе, спектакль стал лучше, слаженнее и четче. Актеры играют уверенно и менее зажаты. Зажил вовсю Сошальский, гораздо богаче, щедрее на детали, реакции стало его исполнение. Крика меньше, зато более значимо его присутствие - чего стоит сцена с Екатериной и Зубовым, когда Сошальский слушает безумные проекты Платона Зубова , и тот перечисляет столицы стран, которые завоюет Россия, на каждую столицу актер реагирует иначе, усиливая, убыстряя ритм и наконец разражается речью.
Это не всегда бывает, чтобы столь богат и ярок был рисунок актера в ожидании своей реплики, которую часто просто тупо и неподвижно ждут, изображая нечто неопределенное на лице.
Имеются отдельные недостатки
Очень нелепа теперь фигура ведущего, им стал Попов, секретарь Потемкина. Михайлушкин вынужден вылезать некстати, вторгаться внутрь сцены, прерывая ее (а это здесь недопустимо), ломать логику действия, разрушать намеченный режиссером стиль и рисунок спектакля. Поэтому его фигура стала формальной и досадной помехой для восприятия. Так же, как и дурацкая сцена боя под мигалку - совсем не пришей к ..... рукав, иначе и сказать нельзя.
И очень слабый финал, оборванный, не удовлетворяющий, непонятный. Прежний финал с голосом Унгуряну был формален, но он хоть как-то заканчивал спектакль, а теперь конца, завершения нет. Действие обрывается на полуслове.
Большинство актеров выросли. Вишняков - духовный центр всего, есть истинное ощущение святости и величия духа. Голубкина весьма проста и бесхитростна, одолела роль, расправилась с нею и доказала, что она не столь ограниченная актриса.
А что было удачного и яркого, то и осталось, несмотря на всё же несамостоятельные и банальные эффекты (с цыганочкой и пр.)
(После всего этого законченный спектакль и запретили, как я уже писал)
Мои дневники
Дневник. 1983-86 год
Сцена из спектакля МХАТа "Так победим"
Вот еще три спектакля. Один я посмотрел во МХАТе, и это был лучший спектакль про Лукича, хотя и он быстро устарел. Во втором и третьем я участвовал, в "Без вины виноватых" - с первых сценических репетиций и еще год после премьеры, поэтому хорошо знал его изнутри. В "Обретении" - не с самого начала, но к премьере меня ввели в массовые сцены.
Это был бесценный опыт для театроведа - познать театр в самом его нутре, закулисье, и даже лично регулярно выходить на сцену. Как несостоявшемуся актеру, мне это нравилось. Жаль, что жизнь повернулась не так, пошла не в ту степь, не в ту сторону...
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
20 января 1984 года
Феномен Калягина
"Так победим" - безусловно, самый серьезный спектакль о Ленине, из-за удивительного феномена Калягина. Его Ленин - мудрый, бессильный и трагический. С первого появления, после первой его речи сразу возникает энергия гигантского темперамента, вроде бы несовместимого с Калягиным, его внешностью.
Ленин изо всех сил пытается если не сделать что-то для страны, то хотя бы записать свои мысли, выразить свои надежды, создать иллюзию активности.
И хотя ноты оптимизма звучат в его словах, но подтекст, второй план - оторванность от политической жизни, ощущение, что всё идет не туда и невозможно помочь. Трагедия от этого, а не оттого, что смертельно болен, хотя и этот оттенок важен.
Про Сталина - в самом резком тоне, максимально возможное на нашей сцене, сказано. И его тень нависает над происходящим.
В общем, удивительный, одинокий и трагический Ленин, такого пока не было.
Его воспоминания тоже выхватывают моменты кризиса, одиночества, жесткого противоборства. Им противопоставлены скрипучие массовые сцены, на поворотном кругу выползает, громыхая железом, толпа, изображающая победы советского народа. Эти массовки - чисто формальный и дежурный элемент, они сбивают атмосферу интеллектуальной документальности своей неуклюжей театральностью на уровне "Синей блузы".
Практически спектакль ограничивается одной уникальной работой Калягина, еще ряд резко схваченных ролей - В. Невинного, В. Кашпура, Е. Киндинова. Остальное безлико и бесцветно. Но такая структура оправдана, и результат удачен и завершен.
26 января
Условно-лирический диссонанс
"Без вины виноватые", поставленные В. Левертовым в ЦАТСА, названы "спектакль-романс". В этом заключается намек на замысел, условно-лирическое представление старинной мелодрамы.
Но в спектакле чувствуется резкий диссонанс.
С одной стороны, условно-театральная декорация, гибкие ажурные стенки, расписанные "фресками" на тему театра, они движутся, то сжимая, то освобождая пространство. Своей игриво-ажурной вязью они придают свет иронии всем происходящим событиям. Вначале стенки представляют собой нечто вроде занавеса, затем они образуют две площадки, две точки действия, затем они расходятся полукругом, превращаясь в ассамблею торжественного зала в доме Дудукина, во всех шести дверях стоят фрачные лакеи (одним из них был я), мебель вытянута в середине по струнке параллельно рампе.
А перед тем мы видели мрачноватые закоулки театра, где бродят актеры, гримерные Кручининой, Коринкиной, обозначенные лишь реквизитом, постоянно меняющимся и обновляющимся.
Сам принцип организации пространства и действия - остроумная победа художника М. Карташова и режиссера. Иронически театральный отсвет идет и от загадочного барда в зеленом замшевом пиджаке, поющего романс, сильно похожий на десятки старинных романсов, и от водевиля и канкана, что исполняют Коринкина с Миловзоровым. Вообще много музыки, живой и записанной, много гитарного пения.
Ах, как громко рыдала Касаткина!
Всё это в резком противоречии с основным, преобладающим стилем актерской игры. Каждый играет, как умеет, на свой лад, как будто и не было режиссера, причем, в основном, очень всерьез, без иронии.
Особенно преуспевает Касаткина, рыдает, падает в обморок, хрипло вскрикивает, принимает мелодраму за чистую монету и донельзя скучна и банальна, хотя то и дело выжимает слезу и кого-то трогает.
Но никакой принципиальной трактовки роли у нее нет, всё то же, что и сто лет назад. Дудукин А. Петрова - мягкотелый, суетливый, добрый, но пустой старикан. Г. Крынкин - Муров - туп и прямолинеен, как всегда. О. Дзисько - Коринкина - стерва и кокотка, в последних спектаклях какая-то развязно-приторная, и вполне прилична в своем рисунке, простом и злом. А. Данилюк играет в Миловзорове самого себя, этим всё сказано. Органичен и комичен без нажима Бурлаков в роли Шмаги, довольно яркая, но сильно традиционная работа.
Галчиха Г. Морачевой - нечто подпольное, темное, с садизмом, с издевкой над Кручининой, хочет отомстить за былые унижения, но это больше намечено, чем выполнено.
Два мира - два Незнамова
Незнамов А. Ташкова - высокомерный юнец, скорее ХХ века, с едким характером, но более похож на взбунтовавшегося сынка почтенных родителей, чем на подзаборника. Он не любит Кручинину, и для его резкого, ясного рисунка явно излишен финальный монолог, он не нашел места в линии развития характера этого героя и существует как данность.
М. Неганов (мой товарищ по команде, увы, скончался в 2012-м на 52-м году жизни) играет эту роль иначе - искренне и честно, с полной верой во всё, и оттого чуть простовато и наивно. Он и правда много пережил, на его внешность отложила отпечаток бурная жизнь, чего нет у сытого и чистенького, чуть истеричного Незнамова-Ташкова.
Негановский герой мрачен и зол, хотя порой не хватает противоположной краски для глубины и диалектики. Очень тонко построена линия его взаимоотношений со Шмагой, панибратское покровительство, нечто от Несчастливцева - Счастливцева (тот же контраст даже внешне, худой, изможденный, высокий Неганов и толстый, приземистый Бурлаков).
Этот Незнамов детски влюблен в Кручинину, хотя не понимает этого. Ташков существует в вакууме, обособленно, и это его беда, следствие человеческой и актерской эгоцентричности.
В финале Неганов играет очень неровно, то искренние и замечательные в своей простоте и чистосердечности куски, то декламация и надрывный крик. Очень много темперамента расходуется впустую, ради нескольких живых моментов и откликов. Эта диспропорция - следствие неопытности, которая кое-где приносит неожиданный успех.
Но актерская игра, не выстроенная в настоящий ансамбль - лишь порой вспыхивают контактики, но часто тут же гаснут и рвутся - явно дисгармонирует с первоначальным замыслом и декорационным строем постановки. Мелодрама не преодолена, не переосмыслена, хотя поставлена под сомнение. Но есть немалая вина и пассивных, неповоротливых актеров театра во главе с Касаткиной, профессионалкой среднего уровня, работающей на примитивных эффектах и очень стесняющей любого режиссера.
Ольга Дзисько и Миша Неганов в спектакле
Людмила Касаткина в роли Кручининой
3 февраля
Икона и война Сумбаташвили
Декорация "Обретения", созданная И. Сумбаташвили, восполняет многие пробелы в спектакле. Две главные темы постановки (и пьесы Друце) - религия и война, их конфликт, и их вынужденная объединенность. И третье - тема российской государственности, коей подчинены и церковь, и армии.
Это триединство слито в полотнищах, создающих купол и обрамление огромной сцены: пушки и иконы неразделимы, потемневшие лики на фресках сразу настраивают на тревожный и горький лад. И реют везде российские двуглавые орлы и арки с золотой тканью, которые, опускаясь, обозначают покои Потемкина и ли дворца Екатерины.
Цвета - темно-серый, хмуро-коричневый и золотой - преобладают в декорации, которая едина и цельна в этом, лишенном единства стиля спектакле.
Уверенная поступь Сошальского
По сравнению с тем, что я видел в августе, спектакль стал лучше, слаженнее и четче. Актеры играют уверенно и менее зажаты. Зажил вовсю Сошальский, гораздо богаче, щедрее на детали, реакции стало его исполнение. Крика меньше, зато более значимо его присутствие - чего стоит сцена с Екатериной и Зубовым, когда Сошальский слушает безумные проекты Платона Зубова , и тот перечисляет столицы стран, которые завоюет Россия, на каждую столицу актер реагирует иначе, усиливая, убыстряя ритм и наконец разражается речью.
Это не всегда бывает, чтобы столь богат и ярок был рисунок актера в ожидании своей реплики, которую часто просто тупо и неподвижно ждут, изображая нечто неопределенное на лице.
Имеются отдельные недостатки
Очень нелепа теперь фигура ведущего, им стал Попов, секретарь Потемкина. Михайлушкин вынужден вылезать некстати, вторгаться внутрь сцены, прерывая ее (а это здесь недопустимо), ломать логику действия, разрушать намеченный режиссером стиль и рисунок спектакля. Поэтому его фигура стала формальной и досадной помехой для восприятия. Так же, как и дурацкая сцена боя под мигалку - совсем не пришей к ..... рукав, иначе и сказать нельзя.
И очень слабый финал, оборванный, не удовлетворяющий, непонятный. Прежний финал с голосом Унгуряну был формален, но он хоть как-то заканчивал спектакль, а теперь конца, завершения нет. Действие обрывается на полуслове.
Большинство актеров выросли. Вишняков - духовный центр всего, есть истинное ощущение святости и величия духа. Голубкина весьма проста и бесхитростна, одолела роль, расправилась с нею и доказала, что она не столь ограниченная актриса.
А что было удачного и яркого, то и осталось, несмотря на всё же несамостоятельные и банальные эффекты (с цыганочкой и пр.)
(После всего этого законченный спектакль и запретили, как я уже писал)
Мои дневники
Дневник. 1983-86 год