Дневник. 1983-86 год. Спектакль хороший - и плохой
Предыдущая глава
Нодар Думбадзе. Автор романа "Закон вечности или Белые флаги"
Почти как у Серджо Леоне "Плохой, хороший, злой".
"Закон вечности" - одна из лучших постановок Юрия Еремина того периода. Я был чересчур придирчив к ней. Жаль и странно, что не осталось никаких иллюстраций.
Насчет "Амадея" могу сказать одно: спектакль МХАТа и Олег Табаков были настолько плохи и бездарны, что я до сих пор отчетливо помню муки и злость, которые я испытывал, сидя в зрительном зале. Почему не ушел в антракте? Не помню. Может быть, надеялся, что хоть какой-то просвет возникнет, но всё становилось только хуже, хуже и хуже... Позор и провал.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
24 декабря 1983 года
Изящно выстроена вязь времен
ВременнАя вязь, свойственная режиссуре Ю. Еремина, особенно четко и даже изящно выстроена в его спектакле "Закон вечности". Декорация и, следовательно, ведущий сквозной образ - больница, белый пол, стены, потолок. Но задняя стена подвижна, она отодвигается, обнажая черную глубину прошлого, и снова отсекает его, как ножом, возвращая в сегодня.
На сцене сосуществуют Бачана-старый, в статичном и риторически однообразно-унылом исполнении И. Ледогорова, его соседи по палате, веселый, ироничный, стремящийся ко всем благам жизни Булика - В. Сошальский сыграл здесь лучшую свою роль, он постоянно в движении, текуч, меняет ритмы, состояния и выделяется на фоне картинно страдающего, банально скупого на жесты и чувства И. Ледогорова и на фоне отца Иорама - Н. Пастухова, занятого мыслями о Боге, вырванного из земного обыденного бытия, странного, но как всегда у Пастухова, хоть и с червячком, вывертом, фанатической внутренней закалкой, истинно реального. Но тоже скуповатого на внешнюю энергию.
Сошальский - самый живой и естественный, но и наиболее примитивный (не он, а его герой, глупо написал!). Актера нельзя упрекнуть в том, что он не раскрывает свой образ, нет, он его раскрывает, но там пусто, всё снаружи, в игровых импульсах и реакциях, свежих, оправданных, сочных.
В общем, точен выбор актера. На чуть более сложный анализ личности Сошальский оказался бы не способен (что и произошло с Потемкиным и Геростратом) (совершенно напрасно я так писал о Сошальском! Но слов не выкинешь). Там, где к бытовым характерным приемам необходимо прибавить философское ощущение материала, Сошальский теряется, хотя всегда органичен и психологически точен.
Взаимоотношения этих троих и их жизнь в больнице - один из пластов, из компонентов спектакля.
Проступают черты князя Мышкина
Другая его часть, более действенная и яркая - воспоминания Бачаны Рамишвили, ныне знаменитого писателя, пережившего инфаркт.
Эпизоды воспоминаний можно было бы упрекнуть в иллюстративности, не будь они столь четко срежиссированы и скреплены с другими эпизодами - в больнице. Молодой Бачана возникает здесь же, рядом с больничной койкой, на которой мается Бачана - наш современник.
Сначала это маленький мальчик, вспоминающий детское посещение театра Аветика Бабаянца, и тут же тот возникает, происходит нелепо-пародийное представление "Отелло", возможно, чуть затянутое, чрезмерное и фарсовое. Но фарс этот груб - в силу дюжинности и нетонкости, негибкости актера Л. Персиянинова.
Затем появляется А. Ташков в роли Бачаны-юноши. Это не просто странноватый наивный подросток. Ташков играет некоего чистого душой до аномальности, неуклюжего парня, в коем проступают черты чуть ли не князя Мышкина.
Эпизоды детства Рамишвили отрывисты и быстры, они мелькают, как кинокадры. Персонажи юности выходят из черного небытия и исчезают в нем или уползают, как убитый Бачаной бандит Манучар, отрезаются от настоящего неумолимо надвигающейся стеной, сливающейся с задником и как бы насильно кидающей зрителя обратно в наши дни, в больницу.
Другая важная деталь декорации - это окна. Они используются и по прямому назначению, и как двери в прошлое, но из них выходят лишь женщины, которых Бачана любил. Сначала официантка Тамара, потом Мария, возлюбленная его зрелых лет.
Сталкер Андрей Ташков
Бачана спасает Тамару от сплетен и грязных языков, уводит из деревни. Очень здорово выстраивает Еремин метафору их трудного пути: они идут извилистыми поворотами, пробираясь между койками, вскарабкиваясь на тумбочки, соскакивая с них, свет приглушен, всё лишь угадывается, и создается иллюзия, что они карабкаются по горам, одновременно наполняя все это подтекстом притчи.
Бачана - как проводник заблудших душ, сталкер или Вергилий, ведущий Данте через ад. И Ташков ощущает этот второй план, очень интенсивен и даже заглушает статичность образа Тамары в спектакле, просто обозначенной, и не более.
Негибкий резонер Ледогоров
Все эти сцены перемежаются эпизодами в больнице, то грустными, то комическими, эта часть, в основном, связана с Буликой. Но юмор тонкий, воздушный, нигде не грубый. Режиссер сознательно подводит к мысли о некой избранности Рамишвили, о некоем высшем свете, о его миссии среди грязной суеты и различных мерзавцев, с которыми он борется.
Ему снится Бог - в образе его самого в юности. К нему приходит сумасшедший с известием, что он посланник других космических миров. Он один чист и совершенно идеален в этом мире, подлом и продажном.
Эту мысль закрепляет и Иорам, уходя из больницы и вознося молитвы за Рамишвили. Само по себе такое решение возможно. Но его совсем не вытягивает основной исполнитель роли И. Ледогоров, больше похожий не на святого, а на зануду, возомнившего себя учителем жизни. Хотя А. Ташков справляется с такой задачей и находит в себе силы, резервы, с помощью которых он рождает ощущение несуетной святости, безо всякой слащавости и дешевого ледогоровского пафоса.
В результате возникает художественный перекос, смещение, молодой искренний проповедник или проводник - и пожилой резонер с однообразно негибкими интонациями, негнущийся и железобетонный. Ташков живет, Ледогоров декламирует.
Кульминация и черная дыра
Кульминации спектакля в конце первого, начале второго акта, причем хронологически смещенные. Сначала умирает Булика, возникает черная дыра, не прошлого, а скорее вечности.
Затем на той же кочке, но уже в далеком прошлом умирает сумасшедшая Марго. Ее дерзко и обольстительно играет О. Дзисько. Это - странная женщина, шлюшка, пьяница, но какой-то невероятной доброты и простоты. Она появляется в стилизованном грузинском танце и умирает в танце.
Эпизод с Марго стремителен, выразителен, пластически ярок, блистателен. Самое живое место спектакля, пятеро подростков, среди них Бачана, и посреди их Марго в огненно красном платье, горячая, смелая, даже бесстыдная, дает им моральный урок, который Бачана заучивает на всю жизнь.
Дальше роль Бачаны перенимает Ледогоров. Идут эпизоды его любви с Марией, прелестной, чувственной до изнеможения в исполнении О. Богдановой (Голубкина в этой роли холодна и бесчувственна).
Неровно, но нестандартно
Спектакль не теряет ритма, есть неплохие режиссерские придумки, но всё как-то сереет и скучнеет, теряет душу живу, сосредоточенную ранее в Сошальском, Ташкове, Дзисько.
Сцена инфаркта Рамишвили утомительно разговорна и лишена действенности. Вдобавок активно участвует Г. Крынкин, способный убить и испортить любой спектакль (не любил я тогда актера Крынкина, но потом, когда увидел его в "Смерти Иоанна Грозного", изменил свое мнение). Приход "инопланетянина" вызывает комические эффекты, но его серьезный подтекст не выявляется. Окаменело-застыло-несгибаемый Ледогоров, как железный Феликс, серьезен везде, так что и не поймешь, какие чувства у него за этой суровой серьезностью.
Итак, очень неровный спектакль, с поразительными находками, открытиями и с ощутимыми потерями - хотя бы назначение Ледогорова на главную роль.
Но интересно о нем писать, размышлять, творческая жилка есть, и Еремин пока не сделал ни одного серого и стандартного спектакля.
28 декабря
Пастухов и тайники его души
Н. Пастухов, его герои - натуры нестабильные, неустроенные, странные люди, все с вывертами, отклонениями. Причем всё это на фоне очень ровно, без оттенков, без броских интонаций произносимого текста. Источники кроются в в своеобразной актерской индивидуальности Пастухова, а то и в тайниках его личности.
Николай Исакович Пастухов в спектакле "Святая святых"
8 января 1984 года
Зачем сморкаться, взывая к Богу?
"Амадей" во МХАТе - на удивление пустой и бездарный спектакль, давно уже у меня не было такого ощущения полного провала, полного равнодушия, при всех внешних признаках благополучности и богатства.
Декорация шикарна, помпезна, но в БДТ было лаконичнее, но гораздо выразительнее и красивее.
Вообще полный проигрыш товстоноговскому спектаклю по всем статьям. Розовский (Марк Розовский, постановщик этого спектакля) срубил сосну не по себе. На фоне пышных декораций (в финале за задником вывозят макет оперного театра огромных размеров, и всё в этом духе) на удивление бедная актерская игра.
Табаков не в состоянии справиться с текстом роли, то кричит, то перебивает его бытовыми эффектами, плачет, кашляет, сморкается, взывая к Богу. Всюду лезут его интонации, растянутые звуки, носовые нотки.
Неповоротливый бездарный Амадей
Он мог сыграть заурядного мелкого завистника-злодея, но почему-то полез в трагики, стал тягаться со Стржельчиком и проиграл. Роль эта совершенно не в его средствах, или надо было основательно ее переработать, уйти от оперности, пышности, а то внешнее разительно противоречит внутреннему. И ко второму акту тяжелый, медлительный, неповоротливый спектакль превращается в литературно-музыкальную композицию о жизни Моцарта с утомительным ведущим Сальери.
Всякое подобие темпа, динамики исчезает совсем, и гениальная музыка Моцарта не спасает, а лишь оттеняет абсолютную ничтожность и отсутствие режиссуры.
Моцарт - наиболее живой и естественный герой, но молодой актер Пинчевский тоже к концу надоедает из-за своей однообразной непосредственности и легкости. Но он не виноват, один он не в силах оживить действие этого мертворожденного спектакля.
Сцены из спектакля "Амадей", только Моцарта уже играет Безруков
Мои дневники
Дневник. 1983-86 год
Нодар Думбадзе. Автор романа "Закон вечности или Белые флаги"
Почти как у Серджо Леоне "Плохой, хороший, злой".
"Закон вечности" - одна из лучших постановок Юрия Еремина того периода. Я был чересчур придирчив к ней. Жаль и странно, что не осталось никаких иллюстраций.
Насчет "Амадея" могу сказать одно: спектакль МХАТа и Олег Табаков были настолько плохи и бездарны, что я до сих пор отчетливо помню муки и злость, которые я испытывал, сидя в зрительном зале. Почему не ушел в антракте? Не помню. Может быть, надеялся, что хоть какой-то просвет возникнет, но всё становилось только хуже, хуже и хуже... Позор и провал.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
24 декабря 1983 года
Изящно выстроена вязь времен
ВременнАя вязь, свойственная режиссуре Ю. Еремина, особенно четко и даже изящно выстроена в его спектакле "Закон вечности". Декорация и, следовательно, ведущий сквозной образ - больница, белый пол, стены, потолок. Но задняя стена подвижна, она отодвигается, обнажая черную глубину прошлого, и снова отсекает его, как ножом, возвращая в сегодня.
На сцене сосуществуют Бачана-старый, в статичном и риторически однообразно-унылом исполнении И. Ледогорова, его соседи по палате, веселый, ироничный, стремящийся ко всем благам жизни Булика - В. Сошальский сыграл здесь лучшую свою роль, он постоянно в движении, текуч, меняет ритмы, состояния и выделяется на фоне картинно страдающего, банально скупого на жесты и чувства И. Ледогорова и на фоне отца Иорама - Н. Пастухова, занятого мыслями о Боге, вырванного из земного обыденного бытия, странного, но как всегда у Пастухова, хоть и с червячком, вывертом, фанатической внутренней закалкой, истинно реального. Но тоже скуповатого на внешнюю энергию.
Сошальский - самый живой и естественный, но и наиболее примитивный (не он, а его герой, глупо написал!). Актера нельзя упрекнуть в том, что он не раскрывает свой образ, нет, он его раскрывает, но там пусто, всё снаружи, в игровых импульсах и реакциях, свежих, оправданных, сочных.
В общем, точен выбор актера. На чуть более сложный анализ личности Сошальский оказался бы не способен (что и произошло с Потемкиным и Геростратом) (совершенно напрасно я так писал о Сошальском! Но слов не выкинешь). Там, где к бытовым характерным приемам необходимо прибавить философское ощущение материала, Сошальский теряется, хотя всегда органичен и психологически точен.
Взаимоотношения этих троих и их жизнь в больнице - один из пластов, из компонентов спектакля.
Проступают черты князя Мышкина
Другая его часть, более действенная и яркая - воспоминания Бачаны Рамишвили, ныне знаменитого писателя, пережившего инфаркт.
Эпизоды воспоминаний можно было бы упрекнуть в иллюстративности, не будь они столь четко срежиссированы и скреплены с другими эпизодами - в больнице. Молодой Бачана возникает здесь же, рядом с больничной койкой, на которой мается Бачана - наш современник.
Сначала это маленький мальчик, вспоминающий детское посещение театра Аветика Бабаянца, и тут же тот возникает, происходит нелепо-пародийное представление "Отелло", возможно, чуть затянутое, чрезмерное и фарсовое. Но фарс этот груб - в силу дюжинности и нетонкости, негибкости актера Л. Персиянинова.
Затем появляется А. Ташков в роли Бачаны-юноши. Это не просто странноватый наивный подросток. Ташков играет некоего чистого душой до аномальности, неуклюжего парня, в коем проступают черты чуть ли не князя Мышкина.
Эпизоды детства Рамишвили отрывисты и быстры, они мелькают, как кинокадры. Персонажи юности выходят из черного небытия и исчезают в нем или уползают, как убитый Бачаной бандит Манучар, отрезаются от настоящего неумолимо надвигающейся стеной, сливающейся с задником и как бы насильно кидающей зрителя обратно в наши дни, в больницу.
Другая важная деталь декорации - это окна. Они используются и по прямому назначению, и как двери в прошлое, но из них выходят лишь женщины, которых Бачана любил. Сначала официантка Тамара, потом Мария, возлюбленная его зрелых лет.
Сталкер Андрей Ташков
Бачана спасает Тамару от сплетен и грязных языков, уводит из деревни. Очень здорово выстраивает Еремин метафору их трудного пути: они идут извилистыми поворотами, пробираясь между койками, вскарабкиваясь на тумбочки, соскакивая с них, свет приглушен, всё лишь угадывается, и создается иллюзия, что они карабкаются по горам, одновременно наполняя все это подтекстом притчи.
Бачана - как проводник заблудших душ, сталкер или Вергилий, ведущий Данте через ад. И Ташков ощущает этот второй план, очень интенсивен и даже заглушает статичность образа Тамары в спектакле, просто обозначенной, и не более.
Негибкий резонер Ледогоров
Все эти сцены перемежаются эпизодами в больнице, то грустными, то комическими, эта часть, в основном, связана с Буликой. Но юмор тонкий, воздушный, нигде не грубый. Режиссер сознательно подводит к мысли о некой избранности Рамишвили, о некоем высшем свете, о его миссии среди грязной суеты и различных мерзавцев, с которыми он борется.
Ему снится Бог - в образе его самого в юности. К нему приходит сумасшедший с известием, что он посланник других космических миров. Он один чист и совершенно идеален в этом мире, подлом и продажном.
Эту мысль закрепляет и Иорам, уходя из больницы и вознося молитвы за Рамишвили. Само по себе такое решение возможно. Но его совсем не вытягивает основной исполнитель роли И. Ледогоров, больше похожий не на святого, а на зануду, возомнившего себя учителем жизни. Хотя А. Ташков справляется с такой задачей и находит в себе силы, резервы, с помощью которых он рождает ощущение несуетной святости, безо всякой слащавости и дешевого ледогоровского пафоса.
В результате возникает художественный перекос, смещение, молодой искренний проповедник или проводник - и пожилой резонер с однообразно негибкими интонациями, негнущийся и железобетонный. Ташков живет, Ледогоров декламирует.
Кульминация и черная дыра
Кульминации спектакля в конце первого, начале второго акта, причем хронологически смещенные. Сначала умирает Булика, возникает черная дыра, не прошлого, а скорее вечности.
Затем на той же кочке, но уже в далеком прошлом умирает сумасшедшая Марго. Ее дерзко и обольстительно играет О. Дзисько. Это - странная женщина, шлюшка, пьяница, но какой-то невероятной доброты и простоты. Она появляется в стилизованном грузинском танце и умирает в танце.
Эпизод с Марго стремителен, выразителен, пластически ярок, блистателен. Самое живое место спектакля, пятеро подростков, среди них Бачана, и посреди их Марго в огненно красном платье, горячая, смелая, даже бесстыдная, дает им моральный урок, который Бачана заучивает на всю жизнь.
Дальше роль Бачаны перенимает Ледогоров. Идут эпизоды его любви с Марией, прелестной, чувственной до изнеможения в исполнении О. Богдановой (Голубкина в этой роли холодна и бесчувственна).
Неровно, но нестандартно
Спектакль не теряет ритма, есть неплохие режиссерские придумки, но всё как-то сереет и скучнеет, теряет душу живу, сосредоточенную ранее в Сошальском, Ташкове, Дзисько.
Сцена инфаркта Рамишвили утомительно разговорна и лишена действенности. Вдобавок активно участвует Г. Крынкин, способный убить и испортить любой спектакль (не любил я тогда актера Крынкина, но потом, когда увидел его в "Смерти Иоанна Грозного", изменил свое мнение). Приход "инопланетянина" вызывает комические эффекты, но его серьезный подтекст не выявляется. Окаменело-застыло-несгибаемый Ледогоров, как железный Феликс, серьезен везде, так что и не поймешь, какие чувства у него за этой суровой серьезностью.
Итак, очень неровный спектакль, с поразительными находками, открытиями и с ощутимыми потерями - хотя бы назначение Ледогорова на главную роль.
Но интересно о нем писать, размышлять, творческая жилка есть, и Еремин пока не сделал ни одного серого и стандартного спектакля.
28 декабря
Пастухов и тайники его души
Н. Пастухов, его герои - натуры нестабильные, неустроенные, странные люди, все с вывертами, отклонениями. Причем всё это на фоне очень ровно, без оттенков, без броских интонаций произносимого текста. Источники кроются в в своеобразной актерской индивидуальности Пастухова, а то и в тайниках его личности.
Николай Исакович Пастухов в спектакле "Святая святых"
8 января 1984 года
Зачем сморкаться, взывая к Богу?
"Амадей" во МХАТе - на удивление пустой и бездарный спектакль, давно уже у меня не было такого ощущения полного провала, полного равнодушия, при всех внешних признаках благополучности и богатства.
Декорация шикарна, помпезна, но в БДТ было лаконичнее, но гораздо выразительнее и красивее.
Вообще полный проигрыш товстоноговскому спектаклю по всем статьям. Розовский (Марк Розовский, постановщик этого спектакля) срубил сосну не по себе. На фоне пышных декораций (в финале за задником вывозят макет оперного театра огромных размеров, и всё в этом духе) на удивление бедная актерская игра.
Табаков не в состоянии справиться с текстом роли, то кричит, то перебивает его бытовыми эффектами, плачет, кашляет, сморкается, взывая к Богу. Всюду лезут его интонации, растянутые звуки, носовые нотки.
Неповоротливый бездарный Амадей
Он мог сыграть заурядного мелкого завистника-злодея, но почему-то полез в трагики, стал тягаться со Стржельчиком и проиграл. Роль эта совершенно не в его средствах, или надо было основательно ее переработать, уйти от оперности, пышности, а то внешнее разительно противоречит внутреннему. И ко второму акту тяжелый, медлительный, неповоротливый спектакль превращается в литературно-музыкальную композицию о жизни Моцарта с утомительным ведущим Сальери.
Всякое подобие темпа, динамики исчезает совсем, и гениальная музыка Моцарта не спасает, а лишь оттеняет абсолютную ничтожность и отсутствие режиссуры.
Моцарт - наиболее живой и естественный герой, но молодой актер Пинчевский тоже к концу надоедает из-за своей однообразной непосредственности и легкости. Но он не виноват, один он не в силах оживить действие этого мертворожденного спектакля.
Сцены из спектакля "Амадей", только Моцарта уже играет Безруков
Мои дневники
Дневник. 1983-86 год