Мост и стена. Боевой флот министра Ямамото. Часть I
В рубрике "Игра в меньшинстве" - новый многотомник.
По выражению современного историка, японский флот эпохи Мэйдзи можно назвать флотом Ямамото Комбээ [1, с. 21]. Этот человек, имя которого в России обычно пишут как Гомбэй, известен куда как меньше, чем Теофиль Об или Альфред Тирпиц. Более того, по популярности он уступает и, скажем, Карлу Дёницу, и своему однофамильцу и соотечественнику Ямамото Исороку. В этом есть известная историческая несправедливость. Так же, как и перечисленные, Ямамото бросил вызов намного более сильному сопернику - но, в отличие от перечисленных, добился бесспорного и решительного успеха.
Относительную неизвестность Ямамото можно объяснить следующим. Во-первых, диспропорция сил Российской и Японской империй накануне войны 1904-1905 гг., вероятно, недооценивается. Между тем, по современным оценкам, в 1900 г. валовый внутренний продукт Российской империи был в 6,9 раза больше японского [2, p. 253] - соотношение, близкое к аналогичному, и представляющемуся многим вполне безнадёжным, соотношению для Японии и США в 1938 г. Население России (135 млн. человек) было в 3 раза больше населения Японии (44 млн.), и, хотя по ряду относительных показателей - например, уровню грамотности или урбанизации - Япония превосходила своего противника, показатели валовые не обещали японцам ничего хорошего. В том же 1900 г. численность городского населения России было больше в 1,7 раза (6,6 млн. против 3,8 млн.) [3, с. 306], промышленный потенциал - в 3,7 раза [3, с.309]. Кратное превосходство в экономической и промышленной мощи, равно как и численности городского населения, казалось бы, исключало безусловную победу слабейшего в борьбе на море - борьбе сложных и дорогих машин под управлением персонала с высоким уровнем технической подготовки - однако именно это и случилось во время русско-японской войны.
Второй важной причиной сдержанного отношения к Ямамото, вероятно, является эффект "младшего брата". Японский флот начала XX в. представляется копией флота королевского в масштабе 1:10, к тому же созданной при непосредственной поддержке Великобритании. Этот взгляд верен лишь отчасти. Действительно, император Мэйдзи в 1870 г. повелел устроить японский флот по образцу британского [1, с. 12; 4, с. 35]. В 1873 г. в Японию прибыла миссия королевского флота - пять офицеров, шесть унтер-офицеров и двадцать три матроса под началом коммандера Арчибальда Дугласа - которая проработал до 1879 г. [1, с. 12, 4, с. 36]. В то время японцы многое взяли от королевского флота - начиная от униформы и заканчивая организацией корабельной службы. Позднее важную роль в развитии японской морской мысли сыграли коммандер Уиллан и кэптэн Инглез. Тем не менее, уже в 80-х японский флот начал формировать оригинальную идентичность. К началу русско-японской войны существенные организационные, доктринальные, технические отличия - о некоторых мы поговорим ниже - позволяли говорить о японском флоте как о явлении вполне самостоятельным.
Наконец, стоит сказать несколько слов о "географическом детерминизме". Создание сильного флота островным государством представляется явлением естественным. На деле, руководству японского флота эпохи Мэйдзи приходилось вести бюрократическую борьбу не менее, если не более напряжённую, чем, скажем, флоту немецкому эпохи Тирпица. Основу японской экономики в то время составляли сельское хозяйство и лёгкая промышленность, у страны не было заморских колоний, морская торговля была в руках иностранцев, в связи с чем флот был лишён поддержки "традиционных" союзников навализма - крупных промышленников, судовладельцев и идеологов колониализма. Очевидных стратегических целей для создания сильного флота - до определённого момента - не было. "Приученного к морю" населения в стране было меньше, чем может казаться, а на фоне усложнения морской техники эта "приученность" играла всё меньшую роль: опыт рыбацкого сына не давал ему существенных преимуществ перед крестьянином ни у топки котла, ни у казённика пушки Армстронга. Это разумеется, не значит, что географическое положение Японии не играло роли. Пол Кеннеди считает, что удалённость Японии от мировых центров силы стала одной из двух главных - наряду с японской моралью - причин взлёта Японской империи [3, с. 319]. С этим можно согласиться, однако в целом география есть не прямая выгода, а всего лишь возможность - и чуть ниже мы увидим, как Ямамото нашёл интересный способ использовать эту возможность.
Таким образом, "флот Ямамото" - феномен во многом уникальный, и весьма значимый в мировой военно-морской истории. Представленный ниже текст не следует воспринимать как попытку описать японскую морскую политику 1895-1905 гг. во всей её красе - это не по силам автору, пользовавшемуся ограниченным кругом вторичных (главным образом англоязычных) источников. Цель скромнее - дать некоторые комментарии к политике Ямамото на основании доступных источников и, по возможности, сделать ценные для потомков выводы.
Предыстория: Сацума и парламент
В первом десятилетии "эпохи Мэйдзи" японский флот не имел ни политического веса, ни стратегической концепции, которые позволили бы претендовать на реализацию сколько-нибудь крупных кораблестроительных программ [5, с. 25]. Очевидная слабость Японии делала вполне убедительными аргументы армейского руководства, считавшего, что единственной разумной стратегией является стратегия "статичной обороны", предполагающая, что в случае войны японцы должны сосредоточиться на защите собственно японской территории [1, с. 8]. Более того, главной непосредственной угрозой безопасности в то время были внутренние волнения - так, между 1868 и 1872 гг. центральному правительству пришлось более 160 раз прибегать к силе для подавления восстаний и бунтов [5, с. 19]. Таким образом, основной задачей вооружённых сил Японии в 70-х годах была забота о внутреннем спокойствии, для чего не требовался сильный флот - но требовалась сильная армия, которой правительство отдавало естественное предпочтение [1, c. 7; 5, с. 19]. Доминирующее положение армии было формально закреплено в 1878 г., когда разработка общего плана обороны Японии была передана вновь учреждённому армейскому Генеральному штабу.
Финансирование флота в этот период вполне соответствовало его бюрократическому положению. В 1874-1882 гг. ежегодные расходы на флот составляли от 2,8 до 3,5 млн. иен, от 4% до 6,5% всех трат правительства. Армейский бюджет был в 2-3 раза больше [5, с. 47]. При таких объёмах финансирования японские моряки не могли рассчитывать на что-то большее, чем приобретение единичных кораблей, самым крупным и дорогим из которых стал броненосец "Фусо" (3 700 т) - чилийской флот в то время мог позволить себе два таких корабля.
Ситуация начала меняться на рубеже 70-х и 80-х годов. Интересно, что одной из главных причин изменения стал разгром Сацумского восстания (январь-сентябрь 1877 г.) Это было последнее и крупнейшее восстание против центральной власти в Японии эпохи Мэйдзи. После его подавления проблема внутренней безопасности постепенно отошла на второй план. Не менее важным последствием стало изменение расклада сил в руководстве страны. Политика Японии после реставрации во многом определялась представителями княжеств Тёсю и Сацума. При этом "клан Сацума" до 1877 г. имел одинаково сильные позиции и в армии, и во флоте. Однако, при подготовке к восстанию его будущий лидер - Сайго Такамори - переманил к себе многих сацумских офицеров. Позиции клана в армии были безнадёжно подорваны, и после восстания армия "досталась" конкурентам из "клана Тёсю".
Таким образом, в 1877 г. флот стал главным бюрократическим инструментом сацуской знати [5, с. 30]. Теперь представители "клана" стремились к усилению позиций флота в государственном аппарате, и одновременно - к усилению собственных позиций внутри флота. Пожалуй, наиболее любопытным примером в этой истории можно назвать Сайго Цугумити - младшего брата Такамори. Сайго сделал карьеру в армии, занимал несколько важных постов в правительстве Японии в 80-х, а потом трижды - в 1885-1886 гг., 1887-1890 гг., 1893-1898 гг. - становился морским министром. Его первое назначение на этот пост было частью целенаправленной кампании по усилению позиций Сацума во флоте [1, c. 527]. Хотя основной целью новой политики была "оккупация" ключевых постов в верхних эшелонах флотской власти, росло и общее представительство Сацума во флоте: если в начале "эпохи Мэйдзи" на долю этого княжества приходилось 23 процента флотских офицеров, то к 1883 г. - уже 28 процентов [5, c. 29].
Таким образом, к началу 80-х флот получил сильного внутриполитического союзника. Это позволило существенно усилить финансовые позиции. В 1882 г. была принята первая многолетняя кораблестроительная программа. Итоговые расходы по этой программе превысили 26 млн. иен - иными словами, были сравнимы с общими расходами на флот за предыдущие десять лет [5, с. 27].
Любопытен и механизм продвижения этой программы, и положенные в её основу соображения. Саму программу разработал Кавамура Сумиёси - сацумский генерал, командовавший правительственными войсками во время восстания 1877 г. Несмотря на поверхностное знакомство с морским делом, Кавамура принимал деятельное участие в жизни японского флота в 70-х, имел звание адмирала, занимал пост заместителя министра (1873-1877 гг.), а в 1881-1885 гг. был морским министром [5, с. 29-31]. Для обоснования новой программы он подготовил докладную записку под названием "Мнение по поводу увеличения флота". Однако и саму программу, и записку 19 августа 1882 г. на заседания Дайдзёкана (высший орган государственной власти, ранний аналог кабинета министров) представлял не Кавамура, а один из отцов-основателей новой Японии Ивакура Томоми [5, с. 26]. Таким образом, флот в своих притязаниях смог опереться на сильного политического деятеля.
Ивакура, ни много ни мало, указал на то, что флот в Японии должен занять более важное место, чем армия. Внутренние волнения, настаивал Ивакура, более не являются главной угрозой безопасности, а для защиты японского государства флот важнее, более того - крупный современный флот даст Японии международное признание [5, с. 26-27]. Ключевым вопросом, впрочем, был вопрос о деньгах - и здесь так же было предложено новое решение. Строительство флота было предложено профинансировать за счёт увеличения акцизов на сою, алкоголь и табак [5, с. 27].
Следует отметить, что, хотя флот и добился серьёзных успехов, они всё же были ограниченными. В частности, программа судостроения не была профинансирована в полном соответствии с желаниями флота - в 1881 г. речь шла о 40 млн. иен, а в 1885 г. были утверждены расходы в 75 млн. иен в течение 8 лет [6, с. 67]. Расходы на флот в 1882-1889 г. выросли существенно - от 6,2 до 9,5 млн. иен, доля флота в государственных расходах постепенно выросла с 8 до 12%. Тем не менее, армия всё ещё финансировалась лучше, её бюджет превышал флотский в 1,3-1,8 раза [5, с.47].
Абсолютные объёмы финансирования не позволяли японцам создать современный броненосный флот. Это - естественным образом - привело к тому, что, как пишут многие исследователи, японцы обратили внимание на идеи jeune ecole [1, с. 15; 5, с. 36; 7, с. 46]. Впрочем, японцы отнюдь не стали сторонниками неограниченной крейсерской войны или беспощадных бомбардировок прибрежных городов. Речь, как и в других подобных случаях, шла лишь о том, чтобы уделить особое внимание развитию минных сил и попытать счастья с относительно небольшими кораблями, вооружёнными тяжёлой артиллерией. Тем не менее, короткий период "франкофильства" второй половины 80-х способствовал развитию самостоятельной японской морской мысли - для начала через заимствование разных заграничных теорий - и появлению или как минимум восприятию оригинальных технических идей, вроде заказанного в 1886 г. бронированного миноносца "Котака" или построенных чуть позже кораблей типа "Мацусима".
Увеличение флота в 80-х годах XIX в. способствовало активному организационному строительству. В 1886 г. в составе армейского Генерального штаба был учреждён Морской штаб, в 1889 г. переподчинённый Морскому министерству [1, с. 8]. В 1885 г. была сформирована "Малая эскадра постоянной готовности" (常備小艦隊), в 1889 г. ставшая просто "Эскадрой постоянной готовности" (常備艦隊). Наконец, в 1888 г. был создан военно-морской колледж - специальное учебное заведение для подготовки офицеров среднего и высшего звена.
Стоит так же отметить, что в 80-х годах японский флот предпринял первую попытку организации масштабной пропагандистской кампании. При активной поддержке флотского руководства видные публицисты совершали плавания на японских военных кораблях по "Южным морям", а потом описывали их в книгах, некоторые из которых становились бестселлерами. Таким образом, флот пытался "продать" японскому обществу популярную идею колониализма - и, тем самым, получить независимые стратегические основания для своего существования [5, с. 38-43]. Любопытно, что эта агитация началась до публикации работ Альфреда Мэхэна - и, возможно, была вдохновлена аналогичными идеями и аргументами французских теоретиков. Так, или иначе, попытка не принесла серьёзных результатов за неимением полноценных экономических и социальных предпосылок для развития колониализма. Тем не менее, японский флот получил опыт работы с общественным мнением и, в известной степени, укрепил внутреннюю идентичность.
К концу 80-х годов XIX в. японский флот в целом сложился как серьёзная организация. Внутриполитические позиции флота укрепились в должной мере, и высшее флотское руководство наладило работу с правительством. Однако, с вступлением в 1890 г. в силу конституции механизм финансирования правительственных мероприятий - в том числе и финансирования флота - радикально изменился: в Японии впервые собрался парламент, за которым было закреплено право утверждения бюджета.
Первые морские министры, которым пришлось столкнуться с новой политической реальностью - Кабаяма Сукенори (1890-1892) и Нирэ Кагэнори (1892-1893) - к работе с парламентом оказались не готовы. Более того, первая программа увеличения флота, предложенная Кабаямой в 1890 г. и предусматривавшая увеличение суммарного водоизмещения с 50 000 т до 120 000 т, не была одобрена даже кабинетом. Занимавший пост премьера генерал из Тёсю, бывший начальник Генерального штаба Ямагата Аритомо, отклонил предложение об увеличении флота. На первой сессии парламента премьер попросил - и получил - скромную сумму в 5,4 млн. иен для финансирования постройки пары крейсеров (будущие "Ёсино" и "Сума") и торпедной канонерской лодки ("Тацута") [5, c. 55].
Вторая и третья сессии парламента - 1891/1892 гг. и 1892/1893 гг. - обернулись полноценным политическим кризисом, во многом непосредственно связанном с проблемой увеличения флота. В июле 1891 г. в Японию очередным не вполне дружественным визитом прибыла китайская эскадра, включавшая броненосцы "Чжэньюань" и "Динъюань" - корабли водоизмещением 7 400 т, равных которым в то время в японском флоте не было [1, c. 19-20, 5, c. 55]. Состязание с китайцами к этому времени вышло на первый план, и министру Кабаяме этот визит показался прекрасным поводом для нового призыва к увеличению расходов на флот. На заседании кабинета министров 8 июля 1891 г. - через три дня после прибытия китайской эскадры - Кабаяма заявил: "Ясно без слов, что строительство броненосцев является безотлагательным делом. Несмотря на высокую стоимость, флот в 120 000 т необходим для сохранения нашей национальной силы" [5, c. 56].
Кабинет - который к тому времени возглавлял выходец из Сацума, Мацуката Масаёси - предложение Кабаямы одобрил. Однако для работы с парламентом министр, полагающий, что дело "ясно без слов", подходил плохо. Выступление министра в парламенте закончилось скандалом. Флотское руководство получило полный комплект подходящих к случаю - и отнюдь небезосновательных - упрёков в неэффективном расходовании средств, коррупции и кумовстве. Готовые к бою оппозиционные депутаты указывали на перерасход средств при постройке крейсера "Тиёда", страдавшего от механических неполадок, на то, что каждая тонна водоизмещения в японском флоте стоит 500 иен - против 300 в Великобритании. "Любой дилетант, которому посчастливилось родиться в Сацуме, может стать морским министром", заявил один из главных японских либералов того времени [5, c. 59-60]. Разумеется, программа Кабаяма провалилась.
За сим последовал роспуск нижней палаты, новые выборы и смена кабинета. Это, впрочем, не привело к радикальным изменениям. Министр Нирэ так же, как и его предшественник, считал, что вопросы национальной обороны "трансцендентны" вопросам внутренней партийной политики. Представленная им программа была интересна и во многом предвосхищала будущую программу Ямамото. Нирэ отстаивал "магическое" число в 120 000 т общего водоизмещения и предлагал построить 19 боевых кораблей водоизмещением в 87 000 т, в том числе 4 броненосца в 11 200 т и 4 крейсера в 5 200 т. Общая стоимость программы, рассчитанной на 16 лет, оценивалась в 59,2 млн. иен [7, c. 48]. Тем не менее, и эта программа не встретила одобрения в обновлённом парламенте.
На причинах парламентского кризиса стоит остановиться подробнее, поскольку они позволяют ещё раз коснуться вопроса о "естественности" создания сильного флота островной Японией. Вопрос усиления флота выглядел естественным для пары незадачливых морских министров, но таковым не являлся. Япония была аграрной страной. Это, с одной стороны, означало, что основу доходов правительства составляет поземельный налог, и, со стороны другой, вело к тому, что к "аграрному большинству" в парламенте - и большинство это хотело снижения поземельного налога. Иными словами, кризис имел серьёзные социально-политические корни.
Пространство для компромисса имелось. Парламентарии отнюдь не были настроены "непробиваемо", они просто требовали, чтобы принятию новой судостроительной программы предшествовала реформа флотской организации. Такая реформа могла бы повысить эффективность расходования средств. Впрочем, парламентариев больше интересовала возможность усиления общественного контроля над флотом и одновременного ослабления политических позиций самурайских кланов. Предложенная на сессии 1892/1893 гг. программа реформы флота, помимо прочего, предполагала разделение военных и административных функций флотского руководства (т.е. учреждение независимого МГШ), назначение на административные позиции гражданских чиновников, общее сокращение численности офицеров флота, упразднение флотских медицинского колледжа и ревизорской школы (с рекрутированием на соответствующие должности выпускников гражданских университетов), усиление контроля за расходованием средств, и такие радикальные меры, как сокращение бюджета военно-морского колледжа и создание резервной эскадры с зачислением в неё половины имеющихся кораблей [5, с. 69-70].
Кабаяма и Нирэ просто игнорировали эти предложения, за что и поплатились своими постами. Второй парламентский кризис был разрешён при помощи самого императора: тот согласился пожертвовать на строительство новых кораблей 1,8 млн. иен из финансов двора (по 300 тыс. иен в течение 6 лет) и приказал отчислять на те же нужды 10 процентов жалованья чиновников [7, c. 48]. Вдохновлённые примером императора, депутаты верхней палаты парламента согласились выделять на строительство флота 25 процентов своего жалованья на протяжении того же срока [5, c. 71]. Эти предложения были одобрены парламентом, что позволило "наскрести" 18 млн. иен (в дальнейшем сумма была увеличена до 23 млн.) [7, c. 48], на которые были построены два броненосца ("Фудзи" и "Ясима"), один крейсер ("Акаси") и одна торпедная канонерская лодка ("Мияко").
Предпосылки: реформы, война с Китаем, Тройственная интервенция
Кризис в отношениях флота и парламента можно было преодолеть только через реформу. В конце четвёртой сессии парламента премьер Ито Хиробуми заверил представителей крупнейших парламентских партий в том, что такая реформа будет проведена незамедлительно. Первым и очевидно необходимым шагом была смена морского министра: 11 марта 1893 г. на этот пост вернулся Сайго Цугумити, к тому моменту ставший главой небольшой парламентской фракции [5, c. 71]. В начале апреля того же года был учреждён Комитет реформирования флота, включавший ключевых министров (но не представителей парламентских партий), и проработавший до декабря [5, c. 72].
По предложению комитета входивший в состав министерства Морской штаб ("Командный департамент") был преобразован в независимый Морской генеральный штаб, глава которого получил право доклада императору [1, с. 23; 5, с. 72]. Хотя предлагавшие эту реформу парламентарии, очевидно, и предполагали, что разделение административных и военных функций позволит усилить гражданский контроль над деятельностью собственно Морского министерства, на деле этого не случилось. При этом политические позиции флота радикально усилились, поскольку теперь сразу два высших флотских чина имели доступ к императору, в этом смысле флот сравнялся с армией. Тем не менее, поначалу армейский Генеральный штаб сохранил за собой право разработки общего плана обороны Японии и руководства всеми операциями во время войны [1, c. 24].
Японский флот стал одним из первых в мире, в составе которого появился полноценный генеральный штаб. Стоит отметить, что подобная реформа на рубеже XIX и XX вв. обсуждалась почти во всех крупных флотах мира, и вызывала серьёзные споры. В США политические партии противились созданию МГШ по той же самой причине, по которой японские парламентарии за МГШ ратовали - американские политики (видимо, более обосновано) и собственно секретарь (гражданский министр) флота считали, что это решение ослабит общественный контроль за флотом. В итоге полноценный МГШ в США так и не появился, его функции с 1900 г. выполнял "Главный совет" (General Board), а с 1915 г. - аппарат независимого от министра Командующего морскими операциями (Chief of Naval Operations, CNO). В Великобритании главным противником создания штаба был Первый морской лорд, боявшийся ослабления собственной власти (штаб в составе Адмиралтейства, не независимый, появился только в 1912 г.). В Германии Адмиралштаб появился раньше, чем в Японии, однако его полномочия были существенно ограничены в 1899 г. - во многом по желанию стремившегося к усилению личной власти статс-секретаря (министра) флота Тирпица. Словом, вопрос создания МГШ был сложным вопросом внутренней политики, и представляется вполне примечательным тот факт, что в Японии этот вопрос был решён скорее в пользу флота как абстрактной идеи, а не в пользу той или иной политической фигуры или партии.
Ещё одним важным мероприятием Комитета стала реформа финансового контроля. Был пересмотрен ряд актов, регламентирующих флотские закупки. Было предложено учредить Инспекционный департамент в составе министерства. Наконец, был усилен контроль за приобретением кораблей и материалов за границей [5, c. 73].
Наконец, требовалась и реформа комплектования, призванная "купировать" упрёки в кумовстве. Для решения этой - самой деликатной - проблемы министр Сайго решил выбрать сорокалетнего Ямамото Комбээ, с июня 1891 г. занимавшего пост начальника секретариата Морского министерства. Относительно молодой офицер-чиновник к тому времени накопил серьёзный морской и командный опыт и обладал весьма широким, для офицера японского флота, кругозором. В 1877-1878 гг. он совершил кругосветное плавание на кораблях немецкого флота, а спустя десять лет сопровождал заместителя Морского министра Кабаяму в путешествии по Европе и Америке, где успел познакомиться с самим Альфредом Мэхэном (который, впрочем, тогда ещё мало кому был известен). В 1885 г. Ямамото был командирован в Великобританию в составе комиссии по приёмке крейсера "Нанива", и в должности старшего офицера корабля участвовал в "перегонке" крейсера из Великобритании в Японию, а в 1890 г. командовал однотипным "Наниве" "Такатихо" [6, c. 5, 439-440].
Ямамото подошёл к решению вопроса с энтузиазмом. Буквально за месяц он подготовил длинный список офицеров, которых следовало отстранить от должностей - всего 97 фамилий, в том числе 8 из 13 адмиралов [5, c. 74]. Размах предложенной Ямамото реформы показался начальству чрезмерным, в итоге директор секретариата имел беседы по этому поводу не только с морским министром Сайго, но и с председателем Комитета реформирования, упомянутым выше Ямагата Аритомо. Причиной для беспокойства были, помимо прочего, усиливающиеся трения с Китаем. Флот мог утратить боеспособность буквально накануне войны. Ямамото заверил обоих в том, что у него есть план по возвращению особенно важных людей в случае войны, и после этого заверения его предложениям дали ход [5, с. 74].
Следует отметить, что реформа Ямамото отнюдь не положила конец "сацумскому засилью" во флоте. Оно сохранялось ещё долгое время. Так, перед началом войны началом русско-японской войны все ключевые руководители флота - ставший к тому времени минстром Ямамото начальник МГШ Ито Сукэюки, его деятельный заместитель Идзюин Горо, командующий Соединённым флотом Того Хэйхатиро, командующий 2-й эскадрой Камимура Хиконодзё, командующий 3-й эскадрой Катаока Ситиро - представляли знать южного княжества. Тем не менее, Ямамото, очевидно, сумел избавить флот от "балласта" из офицеров, не получивших должного образования и опыта, и, что было даже важнее, произвести сильное впечатление на общественное мнение [5, с. 75]. Ямамото активно работал с прессой, и уже в 1893 г. в одно из интервью - самом длинном интервью офицера японского флота - заявил следующее: "во времена Кавамуры человек не мог руководить флотом, если он не уроженцем Сацума. Сейчас, однако, любой уважаемый и способный человек может занять высокий флотский пост" [5, с. 75]. Весьма вероятно так же, что Ямамото проводил агрессивную кадровую политику и в собственных интересах - радикальное омоложение флотского офицерского корпуса способствовало продвижению на руководящие посты близких к Ямамото людей, которые, к тому же, теперь были обязаны ему своим продвижением.
Масштабы проведённых японцами реформ впечатляли, ещё более впечатляли и темпы - фактически, радикальные преобразования были осуществлены меньше чем за год. Любопытным представляется вопрос о том, как пошло бы мирное развитие реформированного японского флота под управлением тандема Сайго-Ямамото. Ответ на этот вопрос, к сожалению, дать невозможно - на парламентской сессии 1893/1894 гг. новые программы усиления флота, насколько известно автору, не обсуждались. Ну а летом 1894 г. Япония вступила в войну с Китаем.
История боевых действий на море в 1894-1895 гг. описана в отечественной литературе достаточно хорошо для того, чтобы оставить за скобками подробности. Вопрос о причинах побед японцев так же заслуживает отдельного разговора. Так или иначе, японский флот успешно решил стратегические задачи, обеспечив развёртывание армии на континенте и практически уничтожив Бэйянский флот. К числу наиболее ярких успехов японцев можно отнести победу в сражении при Ялу 17 сентября 1894 г., действия против Вэйхайвэя в январе-феврале 1895 г., и, наконец, захват Пескадорских островов в марте 1895 г.
Успешные военные действия фактически лишили внутриполитических оппонентов японского флота главного аргумента - теперь высказывать сомнения в эффективности расходования средств было практически невозможно. Впрочем, этим список важных для японского флота результатов не исчерпывался. По подписанному в Симоносеки мирному договору от 17 апреля 1895 г. Китай отказывался от притязаний на Корею, соглашался передать Японии Ляодунский полуостров, Тайвань и Пескадорские острова и выплатить Японии контрибуцию в 200 млн. таэлей, т.е. 311 млн. иен, что соответствовало примерно четырём годовым японским бюджетам. Если движение на континент больше радовало армию (руководство флота пока не осознавало, что это движение служит лучшим стратегическим обоснованием для новых кораблестроительных программ), то захват Тайваня и Пескадорских островов означал начало "движения на юг" и, как таковой, выглядел многообщающим для флота. Выплата же контрибуции должна была дать правительству деньги, часть которых принадлежала флоту "по праву".
Как известно, статьи Симносекского договора не были реализованы в полной мере. Спустя шесть дней после его подписания, 23 апреля 1895 г., три европейские державы - Россия, Франция и Германия - потребовали от Японии отказаться от притязаний на Ляодун. Главным военным аргументом европейцев стала сосредоточившаяся в китайском порту Чифу русская эскадра. Японцы вынуждены были признать, что "господство на море принадлежит русскому флоту" [6, c. 13]. Результатом Тройственной интервенции стал вывод японских войск с Ляодунского полуострова, а в обмен на отказ от передачи территории Китай вынужден был согласиться на выплату ещё 30 млн. таэлей (45 млн. иен).
Вмешательство России, Франции и Германии стало дипломатическим поражением Японии и было остро воспринято японским обществом. Однако оно парадоксальным образом резко улучшило позиции японского флота. Разбив Бэйянский флот, японские моряки собственными руками лишили себя главного противника - и, тем самым, главного аргумента в пользу новых кораблей. Вмешательство русской эскадры дало им новый аргумент в пользу усиления флота, абстрактная "внешняя угроза" стала угрозой конкретной, ну а дополнительная контрибуция была для флота важнее, чем база в Жёлтом море.
Весной 1895 г. японский флот, во многом неожиданно, оказался в чрезвычайно выгодной для дальнейшего усиления ситуации. Проведённые реформы и военные успехи резко улучшили имидж флота в обществе. Внешняя угроза обозначилась в явном виде, а у правительства вскоре должны были появиться свободные китайские деньги. Вопрос теперь был только в том, сумеет ли руководство флота воспользоваться ситуацией, и как именно оно распорядится новообретённым капиталом.
Литература
1. Evans D., Peattie M. Kaigun: Strategy, Tactics, and Technology in the Imperial Japanese Navy, 1887-1941. Annapolis, 1997. 662 p.
2. Ono K. Japan’s Monetary Mobilization for War in The Russo-Japanese War in Global Perspective: World War Zero, ed. D. Wolf et al., Leiden-Boston, 2007. PP. 251-270.
3. Кеннеди П. Взлёты и падения великих держав. Екатеринбург, 2018. 848 с.
4. Gow I. Military Intervention in Prewar Japanese Politics: Admiral Katō Kanji and the ‘Washington System’. London, 2004. 376 p.
5. Schencking J. Making Waves: Politics, Propaganda, and the Emergence of the Imperial Japanese Navy, 1868-1922. Stanford, 2005. 297 p.
6. Полутов А.В. Десантная операция японской армии и флота в феврале 1904 г. Инчхоне. Владивосток, 2009. 472 с.
7. Lengerer H. The Genesis of the Six-Six Fleet // Warship, 2019. - PP. 46-57.
Ранее в рубрике "Игра в меньшинстве":
Разумные ублюдки. Jeune ecole как философия. Часть I
Разумные ублюдки. Jeune ecole как философия. Часть II
Они не придут. Рождение и смерть «теории риска». Часть I
Они не придут. Рождение и смерть «теории риска». Часть II
Они не придут. Рождение и смерть «теории риска». Часть III