«Пантеон» большевицких мозгов.
В продолжение темы: Мозги «красных вождей».
14 апреля 1930 года большевицкий поэт Владимир Маяковский покончил жизнь самоубийством в своей московской квартире. Его самые близкие друзья, в том числе писатель Юрий Олеша, помчались в квартиру, услышав страшное известие.
Пока они сидели в тишине в гостиной, раздался громкий стук из спальни, где лежал труп Маяковского: «…Вдруг стали слышны из его комнаты громкие стуки - очень громкие, бесцеремонно громкие: так могут рубить, казалось, только дерево. Это происходило вскрытие черепа, чтобы изъять мозг. Мы слушали в тишине, полной ужаса. Затем из комнаты вышел человек в белом халате и сапогах - не то служитель, не то какой-то медицинский помощник, словом, человек, посторонний нам всем; и этот человек нёс таз, покрытый белым платком, приподнявшимся посередине и чуть образующим пирамиду, как если бы этот солдат в сапогах и халате нёс сырную пасху. В тазу был мозг Маяковского…», - написал Олеша позднее.
Неизвестный сказал друзьям Маяковского, что мозг был необычайно большим (1700 граммов) - перед тем как загрузить его в машину и уехать.
Мозг Маяковского был доставлен в дореволюционный 3-х этажный особняк (бывшее здание Лютеранской больницы) в Грузинском/Кривогрузинском переулке (ныне улица Воронцово Поле № 14/5), где по ходатайству В.М. Бехтерева и личному распоряжению Сосо Джугашвили по кличке «Сталин» с 1928 года был устроен так называемый Институт мозга, а также Музей мозга (или по выражению Бехтерева, «Пантеон»).
Ещё 19 июня 1927 года в «Известиях» - одной из самых многотиражных советских газет, была опубликована статья «О создании Пантеона в СССР», в которой В.М. Бехтерев представил свои мысли по этому вопросу: [«Пантеон мозгов» должен быть] «доступным осмотру всех желающих. Он явился бы собранием консервированных мозгов, принадлежащих вообще талантливым лицам, к каким бы областям деятельности они ни относились, и в то же время пропагандой материалистического взгляда на развитие творческой деятельности человека».
Далее В.М. Бехтерев пишет: «В наш бурный период пламенной работы над строительством СССР люди быстро сгорают. Умер замечательный деятель Дзержинский, а ещё ранее - не менее замечательный военный специалист Фрунзе... Мы скорбим об умерших талантах, живших рядом с нами, вспоминаем об их великих заслугах перед СССР и в то же время не задумываясь предаем земле их творческий мозг на съедение червям. Не правильнее было бы, чтобы наука имела на мозги великих людей свои права и не встречала бы вполне безразличного отношения и даже противодействия со стороны близких людей, стоящих у гроба умершего таланта? Пора сказать всем, кто близко стоит около таких лиц: бросьте глупые предрассудки против анатомирования человеческих трупов, а людям, близко стоящим у смертного одра талантливых деятелей, надо знать, что они совершают преступление против общества и науки. А потому для борьбы с мещанскими предрассудками и для успешной реализации идеи Пантеона необходимо вмешательство советской власти, которая уже имела счастливый опыт национализации практически во всех областях. Для создания такого учреждения требовалось бы издание декрета об образовании особого комитета, которому было бы предоставлено право назначать и осуществлять вскрытие и консервирование мозгов замечательных деятелей в области политики, науки, искусства и общественности по всему СССР в целях создания в будущем музея - хранилища мозгов этих деятелей».
Одного обращения - в порядке предложения - к читателям «Известий» было явно недостаточно, следовало привлечь власть, что Бехтерев практически сразу и сделал.
По жестокой иронии, первый мозг, который вошёл в этот «Пантеон», был мозг самого В.М. Бехтерева.
В.М. Бехтерев был отравлен на следующий день после того, как по по просьбе Лечебно-санитарного управления Кремля в ходе медицинского осмотра Сосо Бесовича Джугашвили (Сталина) на предмет сухорукости (Сталин тщательно скрывал свою частичную сухорукость, старался не раздеваться при людях и редко показывался даже врачам, поскольку в ту пору сухорукость считали наследственным заболеванием блудных людей), попутно поставил ему психиатрический диагноз «тяжелая паранойя».
Бехтерев, приехавший из Ленинграда на I Всесоюзный съезд невропатологов и психиатров, вечером 23 декабря с женой отправился в Большой театр на «Лебединое озеро». В антракте зашел в буфет, скушал две порции мороженого, со второго действия вернулся в квартиру профессора Сергея Благоволина, у которого остановился. И внезапно заболел: у него начался профузный понос. После кратковременного приступа острого желудочно-кишечного заболевания (так и оставшегося неизвестным!), несмотря на уколы, сделанные неким спешно приглашенным домашним врачом, академик стал терять сознание, его дыхание стало прерывистым, частота пульса резко упала и после короткой агонии он скончался. Первые сомнения в «естественности» смерти были высказаны именно в кругу коллег Владимира Михайловича - высокопрофессиональных медиков дореволюционной школы, имевших за своими плечами огромный опыт и практику. Сначала их насторожила столь быстротечная и странная кончина ученого, обладавшего, как утверждали близко знавшие его, отменным здоровьем. Да и последние месяцы и дни жизни не показали каких-либо симптомов-предвестников, ухудшающих состояние здоровья Бехтерева. Но затем последовали совсем уж вопиющие странности, подробно описанные в исследовании историка медицины профессора Августа Шерешевского. По приказу наркома здравоохранения Николая Семашко для вскрытия тела были срочно вызваны не специалисты в области патологической анатомии или судебной медицины, а… психиатры! Впрочем, один известный патологоанатом при вскрытии всё же присутствовал - будущий академик Алексей Абрикосов. Вскрытие произвели в условиях, мягко скажем, далёких от профессиональных - в той же квартире, где и скончался ученый. Впрочем, настоящим вскрытием это трудно назвать: психиатр Аристарх Ильин вскрыл пилой только череп покойного. Беглый осмотр мозга не обнаружил никаких болезненных явлений в веществе мозга, оболочках и сосудах, сосуды мозга «не склерозированы, и развитие их на основании мозга… идеально правильное». Но вскрытие уже собственно мозга - горизонтальными разрезами - Абрикосов не допустил, забрал его, залил формалином и на своей машине увез к себе в лабораторию. Никаких дальнейших исследований мозга Бехтерева реально так никогда и не произвели. Не было произведено и вскрытия собственно тела академика! Более того, в тот же день его спешно кремировали, хотя дети Бехтерева были категорически против этого (за год до смерти Бехтерев женился вторым браком на племяннице наркома НКВД СССР Еноха Гершеновича Ягоды - Берте Яковлевне Гуржи, будучи старше её на 30 лет).
Труп Бехтерева перед кремацией:
В «Пантеоне мозгов», кроме законсервированного мозга его основателя, в стеклянных витринах впоследствии демонстрировались вскрытые мозги большевицких деятелей, в том числе Сосо Бесовича Джугашвили (Сталина), «всесоюзного старосты» Михаила Ивановича Калинина (Козлика), Сергея Мироновича Кострикова (Кирова), писателя Алексея Максимовича Пешкова (Максима Горького), режиссёров Сергея Мовшевича Эйзенштейна и Константина Сергеевича Станиславского, наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского, изобретателя Константина Эдуардовича Циолковского, председателя ОГПУ СССР Вячеслава Рудольфовича Менжинского и других. Единственные женские мозги, как известно, хранившиеся в коллекции: вдовы Ульянова (Ленина) Надежды Константиновны Крупской и немецкой коммунистки Клары Цеткин). «Тринадцать мозгов стоят в тринадцати стеклянных сосудах вдоль стены в огромном зале», - писал корреспондент немецкой газеты Düsseldorfer Nachrichten, - «На каждом сосуде написано имя человека, которому принадлежал мозг, а также приведены некоторые сведения о его жизни. В отдельных случаях есть и фотографии этого человека». Настоящие мозги подвергались лабораторным исследованиям и сравнивались с мозгом Ульянова (Ленина), который был нарезан на 30953 части и хранился отдельно. Коллекция должна была демонстрировать, что большевицкая идеология является «высшей стадией эволюции человечества».
Каталогизация мозгов продолжалась всё время, вплоть до 1989 года, когда падение СССР положило конец этому своеобразному эксперименту.
14 апреля 1930 года большевицкий поэт Владимир Маяковский покончил жизнь самоубийством в своей московской квартире. Его самые близкие друзья, в том числе писатель Юрий Олеша, помчались в квартиру, услышав страшное известие.
Пока они сидели в тишине в гостиной, раздался громкий стук из спальни, где лежал труп Маяковского: «…Вдруг стали слышны из его комнаты громкие стуки - очень громкие, бесцеремонно громкие: так могут рубить, казалось, только дерево. Это происходило вскрытие черепа, чтобы изъять мозг. Мы слушали в тишине, полной ужаса. Затем из комнаты вышел человек в белом халате и сапогах - не то служитель, не то какой-то медицинский помощник, словом, человек, посторонний нам всем; и этот человек нёс таз, покрытый белым платком, приподнявшимся посередине и чуть образующим пирамиду, как если бы этот солдат в сапогах и халате нёс сырную пасху. В тазу был мозг Маяковского…», - написал Олеша позднее.
Неизвестный сказал друзьям Маяковского, что мозг был необычайно большим (1700 граммов) - перед тем как загрузить его в машину и уехать.
Мозг Маяковского был доставлен в дореволюционный 3-х этажный особняк (бывшее здание Лютеранской больницы) в Грузинском/Кривогрузинском переулке (ныне улица Воронцово Поле № 14/5), где по ходатайству В.М. Бехтерева и личному распоряжению Сосо Джугашвили по кличке «Сталин» с 1928 года был устроен так называемый Институт мозга, а также Музей мозга (или по выражению Бехтерева, «Пантеон»).
Ещё 19 июня 1927 года в «Известиях» - одной из самых многотиражных советских газет, была опубликована статья «О создании Пантеона в СССР», в которой В.М. Бехтерев представил свои мысли по этому вопросу: [«Пантеон мозгов» должен быть] «доступным осмотру всех желающих. Он явился бы собранием консервированных мозгов, принадлежащих вообще талантливым лицам, к каким бы областям деятельности они ни относились, и в то же время пропагандой материалистического взгляда на развитие творческой деятельности человека».
Далее В.М. Бехтерев пишет: «В наш бурный период пламенной работы над строительством СССР люди быстро сгорают. Умер замечательный деятель Дзержинский, а ещё ранее - не менее замечательный военный специалист Фрунзе... Мы скорбим об умерших талантах, живших рядом с нами, вспоминаем об их великих заслугах перед СССР и в то же время не задумываясь предаем земле их творческий мозг на съедение червям. Не правильнее было бы, чтобы наука имела на мозги великих людей свои права и не встречала бы вполне безразличного отношения и даже противодействия со стороны близких людей, стоящих у гроба умершего таланта? Пора сказать всем, кто близко стоит около таких лиц: бросьте глупые предрассудки против анатомирования человеческих трупов, а людям, близко стоящим у смертного одра талантливых деятелей, надо знать, что они совершают преступление против общества и науки. А потому для борьбы с мещанскими предрассудками и для успешной реализации идеи Пантеона необходимо вмешательство советской власти, которая уже имела счастливый опыт национализации практически во всех областях. Для создания такого учреждения требовалось бы издание декрета об образовании особого комитета, которому было бы предоставлено право назначать и осуществлять вскрытие и консервирование мозгов замечательных деятелей в области политики, науки, искусства и общественности по всему СССР в целях создания в будущем музея - хранилища мозгов этих деятелей».
Одного обращения - в порядке предложения - к читателям «Известий» было явно недостаточно, следовало привлечь власть, что Бехтерев практически сразу и сделал.
По жестокой иронии, первый мозг, который вошёл в этот «Пантеон», был мозг самого В.М. Бехтерева.
В.М. Бехтерев был отравлен на следующий день после того, как по по просьбе Лечебно-санитарного управления Кремля в ходе медицинского осмотра Сосо Бесовича Джугашвили (Сталина) на предмет сухорукости (Сталин тщательно скрывал свою частичную сухорукость, старался не раздеваться при людях и редко показывался даже врачам, поскольку в ту пору сухорукость считали наследственным заболеванием блудных людей), попутно поставил ему психиатрический диагноз «тяжелая паранойя».
Бехтерев, приехавший из Ленинграда на I Всесоюзный съезд невропатологов и психиатров, вечером 23 декабря с женой отправился в Большой театр на «Лебединое озеро». В антракте зашел в буфет, скушал две порции мороженого, со второго действия вернулся в квартиру профессора Сергея Благоволина, у которого остановился. И внезапно заболел: у него начался профузный понос. После кратковременного приступа острого желудочно-кишечного заболевания (так и оставшегося неизвестным!), несмотря на уколы, сделанные неким спешно приглашенным домашним врачом, академик стал терять сознание, его дыхание стало прерывистым, частота пульса резко упала и после короткой агонии он скончался. Первые сомнения в «естественности» смерти были высказаны именно в кругу коллег Владимира Михайловича - высокопрофессиональных медиков дореволюционной школы, имевших за своими плечами огромный опыт и практику. Сначала их насторожила столь быстротечная и странная кончина ученого, обладавшего, как утверждали близко знавшие его, отменным здоровьем. Да и последние месяцы и дни жизни не показали каких-либо симптомов-предвестников, ухудшающих состояние здоровья Бехтерева. Но затем последовали совсем уж вопиющие странности, подробно описанные в исследовании историка медицины профессора Августа Шерешевского. По приказу наркома здравоохранения Николая Семашко для вскрытия тела были срочно вызваны не специалисты в области патологической анатомии или судебной медицины, а… психиатры! Впрочем, один известный патологоанатом при вскрытии всё же присутствовал - будущий академик Алексей Абрикосов. Вскрытие произвели в условиях, мягко скажем, далёких от профессиональных - в той же квартире, где и скончался ученый. Впрочем, настоящим вскрытием это трудно назвать: психиатр Аристарх Ильин вскрыл пилой только череп покойного. Беглый осмотр мозга не обнаружил никаких болезненных явлений в веществе мозга, оболочках и сосудах, сосуды мозга «не склерозированы, и развитие их на основании мозга… идеально правильное». Но вскрытие уже собственно мозга - горизонтальными разрезами - Абрикосов не допустил, забрал его, залил формалином и на своей машине увез к себе в лабораторию. Никаких дальнейших исследований мозга Бехтерева реально так никогда и не произвели. Не было произведено и вскрытия собственно тела академика! Более того, в тот же день его спешно кремировали, хотя дети Бехтерева были категорически против этого (за год до смерти Бехтерев женился вторым браком на племяннице наркома НКВД СССР Еноха Гершеновича Ягоды - Берте Яковлевне Гуржи, будучи старше её на 30 лет).
Труп Бехтерева перед кремацией:
В «Пантеоне мозгов», кроме законсервированного мозга его основателя, в стеклянных витринах впоследствии демонстрировались вскрытые мозги большевицких деятелей, в том числе Сосо Бесовича Джугашвили (Сталина), «всесоюзного старосты» Михаила Ивановича Калинина (Козлика), Сергея Мироновича Кострикова (Кирова), писателя Алексея Максимовича Пешкова (Максима Горького), режиссёров Сергея Мовшевича Эйзенштейна и Константина Сергеевича Станиславского, наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского, изобретателя Константина Эдуардовича Циолковского, председателя ОГПУ СССР Вячеслава Рудольфовича Менжинского и других. Единственные женские мозги, как известно, хранившиеся в коллекции: вдовы Ульянова (Ленина) Надежды Константиновны Крупской и немецкой коммунистки Клары Цеткин). «Тринадцать мозгов стоят в тринадцати стеклянных сосудах вдоль стены в огромном зале», - писал корреспондент немецкой газеты Düsseldorfer Nachrichten, - «На каждом сосуде написано имя человека, которому принадлежал мозг, а также приведены некоторые сведения о его жизни. В отдельных случаях есть и фотографии этого человека». Настоящие мозги подвергались лабораторным исследованиям и сравнивались с мозгом Ульянова (Ленина), который был нарезан на 30953 части и хранился отдельно. Коллекция должна была демонстрировать, что большевицкая идеология является «высшей стадией эволюции человечества».
Каталогизация мозгов продолжалась всё время, вплоть до 1989 года, когда падение СССР положило конец этому своеобразному эксперименту.