Люди и судьбы...
Прежде, чем перейти к описанию последнего акта южной трагедии (последнее - «можешь выйти на площадь?» - точнее, в снежную украинскую степь) - запишу еще немного окрестной лирики в тему.
Известно, что подполковник Гебель, командир Черниговского пехотного полка, не пользовался популярностью. Жестокий, грубый, мелочный, малокультурный человек - его не любили ни офицеры, ни нижние чины. Поднять Черниговский полк оказалось тем проще, чем сильнее было недовольство Гебелем.
Совершенно иным - по ряду косвенных признаков - человеком был подполковник Павел Севастьянов (или Савастьянов), командир Пензенского пехотного полка. Боевому офицеру, участнику войны 1812 года и заграничных походов Севастьянову было около 40 лет - и из них уже около пяти он командовал Пензенским полком.
В следственном деле Спиридова оказалось подшито следующее письмо:
Милостивый Государь Павел Иванович!
Благодаря Всемогущему Богу я здоров. - Я просил вас если деньги присылаются из дому то уплатить мои долги, полагая по времю уже они должны быть высланы, сделайте милость не оставьте в туне моей просьбы. - По милости Божей и Царской льщуся надеждою увидится с вами. - Если от брата Александра будет письмо ко мне возьмите на себя труд отвечать ему, но с тем чтобы он отнюдь не писал к Родителям. - Пожалуйста поберегите моих добрых слуг, я думаю они у Поручки, оставьте их там, я знаю, что он за ними присмотрит, пускай они не плачут, а молятся Богу вместе с Солдатами 2 бат. На молитвы которых я больше надеюсь нежели на все бормотанья баб к Богу. - Лошади и вещи, которые остались распорядитесь, как я вам просил. - Простите что утруждаю вас многими просьбами, но ваше всегдашнее ко мне расположение дает мне на сие повод. - Заверяю вас что благосклонность вашу во веки не забуду - будьте здоровы и благополучны, - кланяйтесь офицерам
С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть послушный слуга
Михаил Спиридов
6 фев.1826
P.S. прикажите известить людей моих, что вы получили от меня письмо.
Не очень понятно, как письмо (написанное в день первого допроса Спиридова во дворце) оказалось в следственном деле - было ли ему официально дозволено писать это письмо (но тогда почему оригинал подшит в дело), либо его попытались передать левым путем. Далее Следственный комитет интересуется - что означают фразы «пусть они не плачут» и «на молитвы которых я больше надеюсь…» и проч. - Спиридов с некоторым раздражением (прорывающемся из-под маски «я-покаянная-верноподданная-овца») отвечает - дескать, солдаты и слуги меня любили, вот и плакали; и я их тоже «оберегал и хранил сколько мог; признаюсь и теперь их участь тревожит меня». Однако нас в данном контексте интересует личность Севастьянова - вряд ли такое письмо было бы написано из крепости в адрес человека, если бы его не почитали за порядочного. Во всяком случае такого, который не отринет просьбы узника и не выместит злобу на беззащитных.
Из следственных дел известно, что Мишель поручил пензенским офицерам принять Севастьянова в Общество - вероятно, образ мыслей командира Пензенского полка был известен с такой стороны, что по крайней мере считали возможным обратиться к нему с опасным предложением. На следствии Тютчев и Спиридов отрицали, что приняли Севастьянова: «севоже незделалъ какъ я небылъ разъ палажинъ кдействаваню», «не смотря, что Бестужев поручил мне непременно присоединить… Пензенского пехотного подполковника Савастьянова… однакоже я ни одного шага не предпринимал для сего, напротив Подполковник Савастьянов может ручатся за чистоту моих суждений и видов…». Искренность этих покаянных овечек (как мы уже видели не раз) под большим сомнением - однако, по-видимому, Севастьянов не был членом общества и вряд ли сочувствовал заговорщикам. Однако легко предположить, что он мог догадываться о происходящем в полку: младшие офицеры-члены общества Фролов и Мазган, обиженные на старших товарищей по партии за недостаточное доверие, на следствии показывали о том, что регулярно в полк приезжали артиллерийские офицеры к Спиридову, Тютчеву и Громницкому, с которыми запирались наедине.
Когда в дни восстания Черниговского полка Пензенский полк получает приказ выдвинуться на подавление восстания - складывается смутное ощущение, что именно Севастьянов ненавязчиво тянет с выполнением приказа. Там все это очень плохо хронометрируется, события накладываются одно на другое - и пока старшие товарищи по партии орут друг на друга матом выясняют животрепещущий вопрос - восстать или не восстать? - тем временем не облеченные высшим доверием младшие бродят по полку и агитируют нижних чинов, в случае столкновения с черниговцами не стрелять в своих (Мазган влетел именно за это). И происходит это все, кажется, 4 января - когда уже и стрелять-то не в кого (а офицеры Пензенского полка этого еще не знают - а знает ли Севастьянов, Бог весть, но приказа о выдвижении полка навстречу мятежникам он не отдает).
Из уже известного нам рапорта «О нравственном состоянии Пензенского полка» мы узнаем, что оставшиеся офицеры полка вообще сочувствуют арестованным сослуживцам и не верят в «злодейские планы» заговорщиков, а лишь в то, что «хотели справедливости». Не исключено, что и Севастьянов сквозь пальцы смотрел на эти крамольные разговоры.(между прочим, упомянутый здесь поручик Мисюрин - в действительности Мисюров - был арестован за сочувствие мятежникам и несколько месяцев провел в крепости - но потом отпущен обратно в полк)
Несмотря на такое пятно на биографии, как 6 арестованных офицеров из одного полка - какая-либо связь Севастьянова с заговорщиками не была доказана, а в 1827 году он был награжден за беспорочную службу. В дальнейшем участвовал в подавлении Ноябрьского восстания, дослужился до генерал-лейтенанта и умер в 1852 году.
Известно, что подполковник Гебель, командир Черниговского пехотного полка, не пользовался популярностью. Жестокий, грубый, мелочный, малокультурный человек - его не любили ни офицеры, ни нижние чины. Поднять Черниговский полк оказалось тем проще, чем сильнее было недовольство Гебелем.
Совершенно иным - по ряду косвенных признаков - человеком был подполковник Павел Севастьянов (или Савастьянов), командир Пензенского пехотного полка. Боевому офицеру, участнику войны 1812 года и заграничных походов Севастьянову было около 40 лет - и из них уже около пяти он командовал Пензенским полком.
В следственном деле Спиридова оказалось подшито следующее письмо:
Милостивый Государь Павел Иванович!
Благодаря Всемогущему Богу я здоров. - Я просил вас если деньги присылаются из дому то уплатить мои долги, полагая по времю уже они должны быть высланы, сделайте милость не оставьте в туне моей просьбы. - По милости Божей и Царской льщуся надеждою увидится с вами. - Если от брата Александра будет письмо ко мне возьмите на себя труд отвечать ему, но с тем чтобы он отнюдь не писал к Родителям. - Пожалуйста поберегите моих добрых слуг, я думаю они у Поручки, оставьте их там, я знаю, что он за ними присмотрит, пускай они не плачут, а молятся Богу вместе с Солдатами 2 бат. На молитвы которых я больше надеюсь нежели на все бормотанья баб к Богу. - Лошади и вещи, которые остались распорядитесь, как я вам просил. - Простите что утруждаю вас многими просьбами, но ваше всегдашнее ко мне расположение дает мне на сие повод. - Заверяю вас что благосклонность вашу во веки не забуду - будьте здоровы и благополучны, - кланяйтесь офицерам
С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть послушный слуга
Михаил Спиридов
6 фев.1826
P.S. прикажите известить людей моих, что вы получили от меня письмо.
Не очень понятно, как письмо (написанное в день первого допроса Спиридова во дворце) оказалось в следственном деле - было ли ему официально дозволено писать это письмо (но тогда почему оригинал подшит в дело), либо его попытались передать левым путем. Далее Следственный комитет интересуется - что означают фразы «пусть они не плачут» и «на молитвы которых я больше надеюсь…» и проч. - Спиридов с некоторым раздражением (прорывающемся из-под маски «я-покаянная-верноподданная-овца») отвечает - дескать, солдаты и слуги меня любили, вот и плакали; и я их тоже «оберегал и хранил сколько мог; признаюсь и теперь их участь тревожит меня». Однако нас в данном контексте интересует личность Севастьянова - вряд ли такое письмо было бы написано из крепости в адрес человека, если бы его не почитали за порядочного. Во всяком случае такого, который не отринет просьбы узника и не выместит злобу на беззащитных.
Из следственных дел известно, что Мишель поручил пензенским офицерам принять Севастьянова в Общество - вероятно, образ мыслей командира Пензенского полка был известен с такой стороны, что по крайней мере считали возможным обратиться к нему с опасным предложением. На следствии Тютчев и Спиридов отрицали, что приняли Севастьянова: «севоже незделалъ какъ я небылъ разъ палажинъ кдействаваню», «не смотря, что Бестужев поручил мне непременно присоединить… Пензенского пехотного подполковника Савастьянова… однакоже я ни одного шага не предпринимал для сего, напротив Подполковник Савастьянов может ручатся за чистоту моих суждений и видов…». Искренность этих покаянных овечек (как мы уже видели не раз) под большим сомнением - однако, по-видимому, Севастьянов не был членом общества и вряд ли сочувствовал заговорщикам. Однако легко предположить, что он мог догадываться о происходящем в полку: младшие офицеры-члены общества Фролов и Мазган, обиженные на старших товарищей по партии за недостаточное доверие, на следствии показывали о том, что регулярно в полк приезжали артиллерийские офицеры к Спиридову, Тютчеву и Громницкому, с которыми запирались наедине.
Когда в дни восстания Черниговского полка Пензенский полк получает приказ выдвинуться на подавление восстания - складывается смутное ощущение, что именно Севастьянов ненавязчиво тянет с выполнением приказа. Там все это очень плохо хронометрируется, события накладываются одно на другое - и пока старшие товарищи по партии орут друг на друга матом выясняют животрепещущий вопрос - восстать или не восстать? - тем временем не облеченные высшим доверием младшие бродят по полку и агитируют нижних чинов, в случае столкновения с черниговцами не стрелять в своих (Мазган влетел именно за это). И происходит это все, кажется, 4 января - когда уже и стрелять-то не в кого (а офицеры Пензенского полка этого еще не знают - а знает ли Севастьянов, Бог весть, но приказа о выдвижении полка навстречу мятежникам он не отдает).
Из уже известного нам рапорта «О нравственном состоянии Пензенского полка» мы узнаем, что оставшиеся офицеры полка вообще сочувствуют арестованным сослуживцам и не верят в «злодейские планы» заговорщиков, а лишь в то, что «хотели справедливости». Не исключено, что и Севастьянов сквозь пальцы смотрел на эти крамольные разговоры.(между прочим, упомянутый здесь поручик Мисюрин - в действительности Мисюров - был арестован за сочувствие мятежникам и несколько месяцев провел в крепости - но потом отпущен обратно в полк)
Несмотря на такое пятно на биографии, как 6 арестованных офицеров из одного полка - какая-либо связь Севастьянова с заговорщиками не была доказана, а в 1827 году он был награжден за беспорочную службу. В дальнейшем участвовал в подавлении Ноябрьского восстания, дослужился до генерал-лейтенанта и умер в 1852 году.