Я пока продолжу расследование истории Олизара и семьи Раевских...
так как удалось подхватить некоторые хвосты.
В одном из предыдущих постов я процитировала два документа и сказала, что не знаю, откуда они взялись - их цитировал Тхоржевский в старой повести "Кардиатрикон" без ссылки. Одно из них - это текст письма, которое якобы написала сама Мария Раевская в ответ на сватовство Олизара (помимо письма ее отца).
А вот, собственно, откуда взялось это письмо. Эта цитата находится на самом деле в письме самого Олизара к его другу, киевскому помещику Станиславу Проскуре, и было обнаружено у Проскуры при аресте в 1826 году. Соответственно, это письмо находится в следственном деле Станислава Проскуры, в неопубликованной части 48 фонда со следующей жандармской пометкой в конце письма: "Олизар находится в обстоятельствах, сходных с писавшим лицом. Он в разводе с женой, которая уже вышла замуж за дивизионного генерала 25 пехотной дивизии Гогеля, имеет двое детей и человек очень влюбчивой". Касательно самого Станислава Проскуры известно то, что когда ему якобы предложили вступить в Патриотическое общество, он ответил, что сделает это только после того, как все члены общества освободят своих крепостных крестьян. За недостатком улик его освободили.
Итак, письмо Олизара. Перевод с польского С.Ланды (который, собственно, и опубликовал все эти любопытные подробности, о чем ниже)
"Tibi soli!" (Тебе одному - лат. - РД) Первое письмо, которое я отсюда пишу, обращено к тебе, мой любимый и верный друг; ты утешался моими надеждами, устранял сомнения, раздели же сейчас мое удивление и печаль. Ты знаешь мое письмо о том ответе, который был за час написан. -
"Я получила Ваше письмо и предложение, которые Вы мне делаете, дорогой граф; оно еще более привязывает меня к Вам, несмотря на то, что я не могу его принять.
Вы совершенно не сомневайтесь в моем уважении к Вам, мое поведение должно Вас в этом убедить, и оно никогда не изменится. Но подумали ли Вы сами, дорогой граф, о том положении, в котором Вы находитесь? Отец двух детей, разведенный муж, на что у нас смотрят совсем не так, как в Польше, и, наконец, политическое положение двух наших народов, - все создает непреодолимое препятствие между нами".
Далее она говорит мне там же об искренней печали, которую испытывает, будучи вынужденной дать мне такой ответ, - но, что удивительней, заканчивает следующими словами:
"Я надеюсь, это не лишит нас возможности видеть Вас в нашем доме, где Вы были приняты так дружественно, и будьте убеждены, что никто из членов нашей семьи ничего не узнает об этом деле. Я надеюсь также, что во всех обстоятельствах, Вы можете рассчитывать на меня, как на истинного друга" будьте уверены, что во всех обстоятельствах можете рассчитывать на меня, как на истинного друга" (отрывки из письма М.Раевской Олизар цитирует на французском языке - примечание С.Ланды)
- Как понимать это письмо, что оно значит, все ли окончено? Я ничего не могу понять. Не маленькая ли это месть и использование того самого оружия, которым я... может быть... мучил их? Эта народность!.. (выделено в оригинале - РД) Как бы то ни было, но положение мое очень печально, и я должен тебе признаться в своей слабости. Я провел две бессонные ночи, две ночи я плакал! Дальнейшее мое поведение, однако, вполне ясно. Исполняя долг порядочного человека, я буду вести себя согласно воле родителей той, чье счастья, а возможно лишь спокойствие я столь высоко ценю. В течение этого одного и последнего месяца моего пребывания в Киеве, а возможно и вообще в этих местах, я буду у них бывать очень редко; если ее отец будет меня упрекать в этом, я ему отвечу, что "ему пристойно отказывать, а мне пристало быть жестоким". Если он скажет, что "привязанность его дочери уничтожает препятствия" (слова в кавычках в оригинале на французском языке - примечание Ланды), в чем я весьма сомневаюсь, я смогу быть еще счастливым. Видишь (?) меня, ибо четыре и более (нрзбр) впереди, но смилуйся надо мной, не старайся меня утешать, не забывай, что я люблю и что долго и долго еще я буду испытывать это чувство! Остерегайся в особенности выставлять мне добрые последствия, вытекающие из этого положения. Ты это можешь высказать искренне, а я желаю, чтобы это врагам моим послужило в насмешку! И пусть лишь само время и забвение принесут мне облегчение.
Через несколько дней сюда приезжает мой брат - раньше я как будто искал с ним встречи, теперь я хочу быть один. Мне незачем спешить и поэтому я, вероятно, выеду отсюда лишь в половине либо в конце августа. Здесь у меня меньше знакомых, меньше придется стыдиться своих страданий, ах, и то счастье, страдать сколько хочется! Буду в твоей деревне по пути в город, где решится моя судьба, а сейчас экстра-почта отходит, поэтому обнимаю тебя, а ты отри лицо, ибо я плачу!
20 июля 1823. Одесса".
Вопросы по тексту.
1) Непонятна хронология событий. Сначала отказывает отец, потом пишет письмо дочь, но при этом Олизар (который уже уехал из Киева в Одессу) собирается снова ехать в Киев и еще на что-то надеется?
2) Неизвестно, насколько точно сам Олизар передает письмо Раевской
3) Если письмо точное, то видно, что Мария Николаевна тоже упомянула не только развод и двух детей, но и пресловутую "разницу народностей".
4) И эээ... как понимать якобы написанную ей фразу "и будьте убеждены, что никто из членов нашей семьи ничего не узнает об этом деле". Она намекает на то, что Олизар может стать ее любовником, а он гордо отказывается, "исполняя долг порядочного человека"? Или как это следует читать?
5) Вообще поражает количество людей, ставших свидетелями публичной душевной драмы Олизара - Проскура, Сергей Муравьев, Мицкевич, Пушкин. Интересно, это тогда так было принято - всем рассказывать о несчастной любви и неудачном сватовстве, или это личная особенность Олизара, который щедро делится своими переживаниями со всеми знакомыми?
Там же я цитировала письмо Олизара к Волконской из Дрездена. Ланда цитирует это же письмо в более полном виде - но! увы, по совершенно непонятным причинам ссылка тоже отсутствует! (кажется, это просто брак полиграфии, там в сносках перепутаны страницы). Указано только, что письмо написано на французском языке "в 1859 года в Дрездене, куда проездом в Карлсбад заезжали Волконские, чтобы повидать старинного знакомого и приятеля" (интересно, что Тхоржевский описывает эту встречу так, что Олизар и Мария Волконская едва ли не случайно увидели друг друга на улице и узнали друг друга. А Ланда описывает это так, что супруги специально заехали навестить Олизара, и почему-то мне эта версия кажется более точной). Причем где-то эти письма живут, так как у Тхоржевского и у Ланды разные переводы (значит, оба сами переводили с первоисточника) и Тхоржевский цитирует дальше еще и второе письмо.
Вот это письмо (первое), в переводы Ланды:
"Сон ли это? Действительность ли это? Снова увидеть Вас, дорогая княгиня?.. После тридцати четырех лет расставания!! Я все еще не могу избавиться от восторженного впечатления, и если бы не Ваш, увы! короткий визит - такой земной - я склонен был бы видеть в нашей встрече нечто предопределенное самим небом! Значит я не умру, не повидав Вас еще раз здесь, на земле, не сказав Вас, что вы были моей Беатриче, что когда-нибудь, когда-нибудь - да будет это "когда-нибудь" еще очень далеким для Вас - еще раз произойдет наше свидание на небе!
В своих старых бумагах я нашел стишок, написанный под впечатлением встречи с Вами в первый год Вашего замужества. Это было 14 июля 1825 года в Одессе, и я признаюсь, что встреча в Дрездене в 1859 году всецело в Вашу пользу, чистая, облагороженная столькими страданиями душа! Мне кажется, что возраст ничему не повредил. Он прибавил только ту патину времени, которая дает возможность отличить истинное от поддельного и увеличивает ценность, достоинство - сказал бы я - этих памятников - наших воспоминаний. Как я тогда проносился по кругам моего Ада с нашим современным Виргилием, наши славным Мицкевичем (который, кроме того, был моим другом и товарищем по изгнанию); к нему я обращал свои скорбные и поэтические признания. В своих Крымских Сонетах - в сонете "Аю-Даг" (у подножья которого у меня было поместье) - он мне даже оказал честь, адресовав моей скорби несколько слов. Сколько лет, как я уже перестал перечитывать все это! Но, увидев Вас снова в Дрездене, дорогая княгиня, найдя вновь в Ваших чертах еще более подчеркнутыми все прекрасные душевные качества, котоыре Ваша жизнь, столь прекрасная, жертвенная и христиански добродетельная, сделала неизгладимыми в глазах тех, кто Вас знает, я не мог противостоять желанию сообщить Вам о сходстве и различии этих двух встреч, отделенных друг от друга 34-мя годами молчаливого воспоминания. В моих стихах Вы зоветесь Амирой. Это - анаграмма Вашего имени. И вот что я рассказывал о моей первой встрече с Вами в 1825 году покойному Виргилию.
NB Вы слишком много хорошего сделали тогда для моих бедных соотечественников, сосланных в Сибирь, чтобы не научиться понимать их язык. Однако, я перевел текст рядом с буквальным переводом в плохой французской прозе. Переводы бедного Сергея (С.Г.Волконского - примечание Ланды) были куда лучше, но у меня их тогда конфисковали.
2-й том поэтических воспоминаний. Воспоминание IV. Амира.
Я видел! видел!... Так, омраченные глаза
Уже не страшатся солнечного пламени;
Постоянные слезы, когда их покрывает черная поволока,
Заставляют привыкнуть к вечной тени!..
Их безумные взгляды уже не выдают сердце
И смело встречают улыбку Неблагодарной...
Но я говорил о солнце?.. властью этого солнце
Все еще льются слезы в этих омраченных глазах.
Цветы, скалы, все, что живет и существует,
Чистыми слезами встречают величие светильника миров.
Кто же у меня вырвет, кто лишит меня права
Такими же слезами почтить светило моей жизни?..
Нет! и я плакал - и ты не вправе
Осуждать несчастного за столь благородную слабость!
Способна ли к любви ничтожная душа?..
За что же жестокая судьба разрешает мне видеть тебя
Не в обманчивых добродетельных снах,
Когда человек, находящийся у границ жизни, вступает в области смерти,
Познавая иные утешения и муки!..
Может быть, я увидел бы тебя в образе ангела!..
Может быть, я услышал бы такие слова милой:
"Утешься! Жизнь кратка - тот не теряет любимой,
Кто из собственной могилы создает алтарь!"
А может быть я увидел Тебя с развевающимися волосами,
Бессильной бежать от молчаливого призрака..
Я бы услышал, как Ты кого-то... проклинаешь и судьбу!
А она рядом с Тобой - эта преследующая тень!..
Ты уже плачешь, пала на колени, кричишь: "О, страшный призрак!
Пощади!.. Пусть мои слезы тебя смягчат!..
Я убийца!.." и Ты бледнеешь, колеблешься, мертва.
Призрак тебя схватил и сказал: "Время пришло Тебе быть моей!"
Какое страшное видение! страшное?.. Но не такое,
Как ежедневное утро презренного Тобой!!
Видеть эту холодную улыбку... Ах! подобным минутам
Влюбленный охотней предпочел бы смерть!
Я теперь смотрю на тебя, как тот умирающий на врага, кто с чувством радости
Завещает живущему сверкающий мрамор,
Которым рад скорее прикрыть свои кости!
Горачий советует не перечитывать свои сочинения раньше 8 лет, если хотят их исправить; я же их перечитывал 20 лет спустя, и я их больше исправлять не буду. Я был сумасшедшим, несправедливым, я был несчастным, но я Вас очень любил! Тридцать с лишним лет существования излечили меня от двух первых недостатков, в то время, как Ваше появление в Дрездене лишь убедило меня, что я сохранил неприкосновенным третье хорошее качество моего сердца!
Моя сегодняшняя поэзия не еть и не может быть ничем иным, как покорной просьбой, обращенной в молитвах к тому, кто разрешил, чтоб две души, которые подверглись испытанию, но были созданы для взаимопонимания..."
(окончание письма отсутствует)
Тут есть еще любопытная деталь, обратите внимание - Олизар пишет про встречу с уже замужней Марией Волконской в 1825 году в Одессе. И что якобы Сергей Волконский переводил его стихи. Ланда утверждает, что именно во время этой встречи - то есть вот Олизар демонстрировал счастливому мужу свои любовные стихи, посвященные его жене, а Волконский их переводил? Так это следует понимать? Я, кстати, не подозревала в Сергее Григорьевиче таких отличных познаний в польском языке, у него и с русским-то не очень, надо признать (при всей моей к нему горячей симпатии).
А все это извлечено из древней-древней (и похоже, мало кому известной) статьи Ланды "Мицкевич накануне восстания декабристов" (В сб."Литература славянских народов", вып.4. М, 1959). Причем изначально я эту статью копировала для того, чтобы пополнить свои познания о круге филоматов, и даже не знала, что там есть еще и что-то про Олизара. Ланда все-таки прекрасный был историк, с широчайшим кругозором, попутно и мимоходом сообщает кучу интереснейших сведений в контексте эпохи.
... А вообще вот никогда мне особенно не были близки любовные истории - а тут прямо так увлеклась :)) И опять читаешь и думаешь: ведь отличный был бы фильм. Но - как правильно сказала Хильда, не дай Бог туда притянут нынешнюю "патриотическую идеологию" :(
PS Стихи, конечно, кажутся бессвязными - с другой стороны, это двойной перевод. А когда оно в оригинале (в мемуарах приведены другие, в оригинале), то оно вроде и ничего так, в зарифмованном виде.
В одном из предыдущих постов я процитировала два документа и сказала, что не знаю, откуда они взялись - их цитировал Тхоржевский в старой повести "Кардиатрикон" без ссылки. Одно из них - это текст письма, которое якобы написала сама Мария Раевская в ответ на сватовство Олизара (помимо письма ее отца).
А вот, собственно, откуда взялось это письмо. Эта цитата находится на самом деле в письме самого Олизара к его другу, киевскому помещику Станиславу Проскуре, и было обнаружено у Проскуры при аресте в 1826 году. Соответственно, это письмо находится в следственном деле Станислава Проскуры, в неопубликованной части 48 фонда со следующей жандармской пометкой в конце письма: "Олизар находится в обстоятельствах, сходных с писавшим лицом. Он в разводе с женой, которая уже вышла замуж за дивизионного генерала 25 пехотной дивизии Гогеля, имеет двое детей и человек очень влюбчивой". Касательно самого Станислава Проскуры известно то, что когда ему якобы предложили вступить в Патриотическое общество, он ответил, что сделает это только после того, как все члены общества освободят своих крепостных крестьян. За недостатком улик его освободили.
Итак, письмо Олизара. Перевод с польского С.Ланды (который, собственно, и опубликовал все эти любопытные подробности, о чем ниже)
"Tibi soli!" (Тебе одному - лат. - РД) Первое письмо, которое я отсюда пишу, обращено к тебе, мой любимый и верный друг; ты утешался моими надеждами, устранял сомнения, раздели же сейчас мое удивление и печаль. Ты знаешь мое письмо о том ответе, который был за час написан. -
"Я получила Ваше письмо и предложение, которые Вы мне делаете, дорогой граф; оно еще более привязывает меня к Вам, несмотря на то, что я не могу его принять.
Вы совершенно не сомневайтесь в моем уважении к Вам, мое поведение должно Вас в этом убедить, и оно никогда не изменится. Но подумали ли Вы сами, дорогой граф, о том положении, в котором Вы находитесь? Отец двух детей, разведенный муж, на что у нас смотрят совсем не так, как в Польше, и, наконец, политическое положение двух наших народов, - все создает непреодолимое препятствие между нами".
Далее она говорит мне там же об искренней печали, которую испытывает, будучи вынужденной дать мне такой ответ, - но, что удивительней, заканчивает следующими словами:
"Я надеюсь, это не лишит нас возможности видеть Вас в нашем доме, где Вы были приняты так дружественно, и будьте убеждены, что никто из членов нашей семьи ничего не узнает об этом деле. Я надеюсь также, что во всех обстоятельствах, Вы можете рассчитывать на меня, как на истинного друга" будьте уверены, что во всех обстоятельствах можете рассчитывать на меня, как на истинного друга" (отрывки из письма М.Раевской Олизар цитирует на французском языке - примечание С.Ланды)
- Как понимать это письмо, что оно значит, все ли окончено? Я ничего не могу понять. Не маленькая ли это месть и использование того самого оружия, которым я... может быть... мучил их? Эта народность!.. (выделено в оригинале - РД) Как бы то ни было, но положение мое очень печально, и я должен тебе признаться в своей слабости. Я провел две бессонные ночи, две ночи я плакал! Дальнейшее мое поведение, однако, вполне ясно. Исполняя долг порядочного человека, я буду вести себя согласно воле родителей той, чье счастья, а возможно лишь спокойствие я столь высоко ценю. В течение этого одного и последнего месяца моего пребывания в Киеве, а возможно и вообще в этих местах, я буду у них бывать очень редко; если ее отец будет меня упрекать в этом, я ему отвечу, что "ему пристойно отказывать, а мне пристало быть жестоким". Если он скажет, что "привязанность его дочери уничтожает препятствия" (слова в кавычках в оригинале на французском языке - примечание Ланды), в чем я весьма сомневаюсь, я смогу быть еще счастливым. Видишь (?) меня, ибо четыре и более (нрзбр) впереди, но смилуйся надо мной, не старайся меня утешать, не забывай, что я люблю и что долго и долго еще я буду испытывать это чувство! Остерегайся в особенности выставлять мне добрые последствия, вытекающие из этого положения. Ты это можешь высказать искренне, а я желаю, чтобы это врагам моим послужило в насмешку! И пусть лишь само время и забвение принесут мне облегчение.
Через несколько дней сюда приезжает мой брат - раньше я как будто искал с ним встречи, теперь я хочу быть один. Мне незачем спешить и поэтому я, вероятно, выеду отсюда лишь в половине либо в конце августа. Здесь у меня меньше знакомых, меньше придется стыдиться своих страданий, ах, и то счастье, страдать сколько хочется! Буду в твоей деревне по пути в город, где решится моя судьба, а сейчас экстра-почта отходит, поэтому обнимаю тебя, а ты отри лицо, ибо я плачу!
20 июля 1823. Одесса".
Вопросы по тексту.
1) Непонятна хронология событий. Сначала отказывает отец, потом пишет письмо дочь, но при этом Олизар (который уже уехал из Киева в Одессу) собирается снова ехать в Киев и еще на что-то надеется?
2) Неизвестно, насколько точно сам Олизар передает письмо Раевской
3) Если письмо точное, то видно, что Мария Николаевна тоже упомянула не только развод и двух детей, но и пресловутую "разницу народностей".
4) И эээ... как понимать якобы написанную ей фразу "и будьте убеждены, что никто из членов нашей семьи ничего не узнает об этом деле". Она намекает на то, что Олизар может стать ее любовником, а он гордо отказывается, "исполняя долг порядочного человека"? Или как это следует читать?
5) Вообще поражает количество людей, ставших свидетелями публичной душевной драмы Олизара - Проскура, Сергей Муравьев, Мицкевич, Пушкин. Интересно, это тогда так было принято - всем рассказывать о несчастной любви и неудачном сватовстве, или это личная особенность Олизара, который щедро делится своими переживаниями со всеми знакомыми?
Там же я цитировала письмо Олизара к Волконской из Дрездена. Ланда цитирует это же письмо в более полном виде - но! увы, по совершенно непонятным причинам ссылка тоже отсутствует! (кажется, это просто брак полиграфии, там в сносках перепутаны страницы). Указано только, что письмо написано на французском языке "в 1859 года в Дрездене, куда проездом в Карлсбад заезжали Волконские, чтобы повидать старинного знакомого и приятеля" (интересно, что Тхоржевский описывает эту встречу так, что Олизар и Мария Волконская едва ли не случайно увидели друг друга на улице и узнали друг друга. А Ланда описывает это так, что супруги специально заехали навестить Олизара, и почему-то мне эта версия кажется более точной). Причем где-то эти письма живут, так как у Тхоржевского и у Ланды разные переводы (значит, оба сами переводили с первоисточника) и Тхоржевский цитирует дальше еще и второе письмо.
Вот это письмо (первое), в переводы Ланды:
"Сон ли это? Действительность ли это? Снова увидеть Вас, дорогая княгиня?.. После тридцати четырех лет расставания!! Я все еще не могу избавиться от восторженного впечатления, и если бы не Ваш, увы! короткий визит - такой земной - я склонен был бы видеть в нашей встрече нечто предопределенное самим небом! Значит я не умру, не повидав Вас еще раз здесь, на земле, не сказав Вас, что вы были моей Беатриче, что когда-нибудь, когда-нибудь - да будет это "когда-нибудь" еще очень далеким для Вас - еще раз произойдет наше свидание на небе!
В своих старых бумагах я нашел стишок, написанный под впечатлением встречи с Вами в первый год Вашего замужества. Это было 14 июля 1825 года в Одессе, и я признаюсь, что встреча в Дрездене в 1859 году всецело в Вашу пользу, чистая, облагороженная столькими страданиями душа! Мне кажется, что возраст ничему не повредил. Он прибавил только ту патину времени, которая дает возможность отличить истинное от поддельного и увеличивает ценность, достоинство - сказал бы я - этих памятников - наших воспоминаний. Как я тогда проносился по кругам моего Ада с нашим современным Виргилием, наши славным Мицкевичем (который, кроме того, был моим другом и товарищем по изгнанию); к нему я обращал свои скорбные и поэтические признания. В своих Крымских Сонетах - в сонете "Аю-Даг" (у подножья которого у меня было поместье) - он мне даже оказал честь, адресовав моей скорби несколько слов. Сколько лет, как я уже перестал перечитывать все это! Но, увидев Вас снова в Дрездене, дорогая княгиня, найдя вновь в Ваших чертах еще более подчеркнутыми все прекрасные душевные качества, котоыре Ваша жизнь, столь прекрасная, жертвенная и христиански добродетельная, сделала неизгладимыми в глазах тех, кто Вас знает, я не мог противостоять желанию сообщить Вам о сходстве и различии этих двух встреч, отделенных друг от друга 34-мя годами молчаливого воспоминания. В моих стихах Вы зоветесь Амирой. Это - анаграмма Вашего имени. И вот что я рассказывал о моей первой встрече с Вами в 1825 году покойному Виргилию.
NB Вы слишком много хорошего сделали тогда для моих бедных соотечественников, сосланных в Сибирь, чтобы не научиться понимать их язык. Однако, я перевел текст рядом с буквальным переводом в плохой французской прозе. Переводы бедного Сергея (С.Г.Волконского - примечание Ланды) были куда лучше, но у меня их тогда конфисковали.
2-й том поэтических воспоминаний. Воспоминание IV. Амира.
Я видел! видел!... Так, омраченные глаза
Уже не страшатся солнечного пламени;
Постоянные слезы, когда их покрывает черная поволока,
Заставляют привыкнуть к вечной тени!..
Их безумные взгляды уже не выдают сердце
И смело встречают улыбку Неблагодарной...
Но я говорил о солнце?.. властью этого солнце
Все еще льются слезы в этих омраченных глазах.
Цветы, скалы, все, что живет и существует,
Чистыми слезами встречают величие светильника миров.
Кто же у меня вырвет, кто лишит меня права
Такими же слезами почтить светило моей жизни?..
Нет! и я плакал - и ты не вправе
Осуждать несчастного за столь благородную слабость!
Способна ли к любви ничтожная душа?..
За что же жестокая судьба разрешает мне видеть тебя
Не в обманчивых добродетельных снах,
Когда человек, находящийся у границ жизни, вступает в области смерти,
Познавая иные утешения и муки!..
Может быть, я увидел бы тебя в образе ангела!..
Может быть, я услышал бы такие слова милой:
"Утешься! Жизнь кратка - тот не теряет любимой,
Кто из собственной могилы создает алтарь!"
А может быть я увидел Тебя с развевающимися волосами,
Бессильной бежать от молчаливого призрака..
Я бы услышал, как Ты кого-то... проклинаешь и судьбу!
А она рядом с Тобой - эта преследующая тень!..
Ты уже плачешь, пала на колени, кричишь: "О, страшный призрак!
Пощади!.. Пусть мои слезы тебя смягчат!..
Я убийца!.." и Ты бледнеешь, колеблешься, мертва.
Призрак тебя схватил и сказал: "Время пришло Тебе быть моей!"
Какое страшное видение! страшное?.. Но не такое,
Как ежедневное утро презренного Тобой!!
Видеть эту холодную улыбку... Ах! подобным минутам
Влюбленный охотней предпочел бы смерть!
Я теперь смотрю на тебя, как тот умирающий на врага, кто с чувством радости
Завещает живущему сверкающий мрамор,
Которым рад скорее прикрыть свои кости!
Горачий советует не перечитывать свои сочинения раньше 8 лет, если хотят их исправить; я же их перечитывал 20 лет спустя, и я их больше исправлять не буду. Я был сумасшедшим, несправедливым, я был несчастным, но я Вас очень любил! Тридцать с лишним лет существования излечили меня от двух первых недостатков, в то время, как Ваше появление в Дрездене лишь убедило меня, что я сохранил неприкосновенным третье хорошее качество моего сердца!
Моя сегодняшняя поэзия не еть и не может быть ничем иным, как покорной просьбой, обращенной в молитвах к тому, кто разрешил, чтоб две души, которые подверглись испытанию, но были созданы для взаимопонимания..."
(окончание письма отсутствует)
Тут есть еще любопытная деталь, обратите внимание - Олизар пишет про встречу с уже замужней Марией Волконской в 1825 году в Одессе. И что якобы Сергей Волконский переводил его стихи. Ланда утверждает, что именно во время этой встречи - то есть вот Олизар демонстрировал счастливому мужу свои любовные стихи, посвященные его жене, а Волконский их переводил? Так это следует понимать? Я, кстати, не подозревала в Сергее Григорьевиче таких отличных познаний в польском языке, у него и с русским-то не очень, надо признать (при всей моей к нему горячей симпатии).
А все это извлечено из древней-древней (и похоже, мало кому известной) статьи Ланды "Мицкевич накануне восстания декабристов" (В сб."Литература славянских народов", вып.4. М, 1959). Причем изначально я эту статью копировала для того, чтобы пополнить свои познания о круге филоматов, и даже не знала, что там есть еще и что-то про Олизара. Ланда все-таки прекрасный был историк, с широчайшим кругозором, попутно и мимоходом сообщает кучу интереснейших сведений в контексте эпохи.
... А вообще вот никогда мне особенно не были близки любовные истории - а тут прямо так увлеклась :)) И опять читаешь и думаешь: ведь отличный был бы фильм. Но - как правильно сказала Хильда, не дай Бог туда притянут нынешнюю "патриотическую идеологию" :(
PS Стихи, конечно, кажутся бессвязными - с другой стороны, это двойной перевод. А когда оно в оригинале (в мемуарах приведены другие, в оригинале), то оно вроде и ничего так, в зарифмованном виде.