Мемуары графа Олизара, продолжение: часть 2, глава 9
Оригинал: Olizar G. Pamiętniki. 1798-1865. Lwow, 1892.
Русская публикация в сокращении: "Русский вестник", 1893, NN 8-9
Вместо предисловия: http://naiwen.livejournal.com/1269941.html
Часть 2, глава 6: http://naiwen.livejournal.com/1270125.html
Часть 2, глава 8: http://naiwen.livejournal.com/1271264.html
Курсивом выделены фразы, написанные в оригинале по-французски
Жирным шрифтом выделены фразы, написанные в оригинале по-русски латинским транслитом.
Подчеркнуты слова и фразы, которые выделены в оригинале
[В квадратных скобках обозначены слова, фразы и абзацы, пропущенные в сокращенном переводе Копылова в «Русском вестнике» 1893 года]
1) цифрами обозначены мои примечания (я не повторяю примечания о тех лицах, которые уже упоминались в предыдущих опубликованных главах)
Продолжаю публикацию мемуаров графа Олизара. Мы остановились на том, что Олизара привезли на гауптвахту и оттуда вызвали во дворец на допрос...
Глава 9.
В богатом, огромном кабинете, украшенном книгами, картами, глобусами, стояло несколько длинных столов, покрытых темно-зеленым сукном; там же лежали книги и бумаги. Около светившего приятным огнем камина стоял небольшой столик, а возле него - несколько золоченых, покрытых шелком кресел, в одном из которых сидел дежурный генерал-адъютант, которым в тот день был гр.Левашов. Поодаль камина на той же самой стене висела темно-зеленая шелковая портьера, которая заслоняла закрытые двери особого императорского покоя.
Я быстро вошел, генерал велел мне остановиться, а сам приоткрыл занавеску, как бы спрашивая, будет ли сам император меня допрашивать, или поручит ему.
Он вернулся [недовольный и с такой миной], будто меня в первый раз видел, хотя во всех столичных обществах я с ним встречался и не раз разговаривал, сам уселся, а меня оставил стоять и начать задавать какие-то вопросы.
Я тогда сказал: «Ваше превосходительство! Впредь на все отвечу и изложу свои вины, но до тех пор у вас нет прав считать меня совершенно незнакомым человеком, и пока вы не удостоверитесь, что я не достоин вашего знакомства, могли бы со мной еще по-прежнему обращаться, а не как с каким-то уличным преступником».
Левашов имел еще достаточно благородства, извинился, наконец, и предложил сесть.
Первым его вопросом затем было, знаю ли я князя Яблоновского?
- Которого? - отвечал. - Ведь их много. Я упомянул князя Кароля из Острога и князя Максимилиана из Кжевина 1), о которых знал, что они не могли быть замешаны, и добавил:
«Не говорю вам о юном князе Яблоновском, который по приказу прежнего Императора был послан в Швейцарию, чтобы перевезти останки генерала Костюшко и захоронить их в пещере Польских Королей в Кракове? 2) Это был бы князь Антоний Яблоновский из Аннаполя»
Левашов на это холодно ответил: «Я не знал этого факта - но это именно тот, о котором идет речь. Каковы были ваши отношения с ним?»
- Шапочные, как говорят о знакомствах. - Был у меня раз или два, а я у него; близких отношений между нами не было, благоразумие меня от этого уберегло.
- В вашем ли доме, - спрашивает далее Левашов, - упомянутый князь Яблоновский имел совещания с Муравьевым и Пестелем?
- С Муравьевым, возможно, когда-то вели важные разговоры за столом, когда я их вместе иногда приглашал. Насчет Пестеля же совершенно уверен, что они общались не у меня, так как Пестеля в своем доме никогда не видел.
После еще нескольких вопросов о Петре Мошинском, Кжыжановском 3), которые я отклонял совершенным неведением, Левашов пошел за портьеру к императору - которому, вероятно, сообщил, что немногое от меня узнал, - а после возвращения заявил, что меня еще сегодня отвезут в Петропавловскую крепость.
За что же? осмелился я спросить.
- Затем, чтобы вам было легче опровергнуть слова свидетелей, совершенно иначе о вашей невинности утверждающих. 4)
Тогда припомнил советы Остафьева и просил разрешения взять с собой немного белья. Провожающий меня с гауптвахты караульный офицер дал на это устное позволение.
Не собираюсь вдаваться в длинные описания моего заключения, [так как это надоедает, но мало чему учит, ибо сколько уже встретилось с подобной судьбой? Расскажу только о различных характерах: как моих товарищей по заключению, так и наших охранников, начиная от коменданта крепости, безногого генерала артиллерии Сукина 5) и до сменяющихся караульных солдат].
Клетка моя под номером 12-м была в казематах под названием Никольская куртина 6), из двоих моих соседей по бокам один был Булатов 7), который немилосердно верещал, заболев воспалением мозга, другой был некто Андреев 8), чудесным тенором поющий шуточные песенки. Булатова увезли через пару дней в госпиталь, где он и умер; а я, прислушавшись лучше к пению Андреева и другому более тихому голосу, отвечавшему ему, заметил, что все эти итальянские или французские кантаты были в действительности разговоры, которые, возможно, умышленно допускались, для вернейшего подслушивания узников!
Напротив моей камеры была камера Рюмина Бестужева 9), отделенная темным коридором - о чем я узнал из-за трещины отопительной печной трубы, проходившей сквозь все деревянные перегородки или наши клетки. Душащий дым, который разошелся по камерам, стал причиной, что мы все инстинктивно застучали в наши двери, чтобы нам впустили немного воздуха… и тогда, когда дверь отворили, в последний раз увидел перед собой Рюмина, который выкрикнул: «Как? И вы тоже здесь?». (Случай такого соседства показал мне разом, что и я был причислен не к второстепенной категории!)
Плац-майором Петропавловской твердыни был Подушкин 10), дурной человек, подлый и вор. [Когда он среди моих вещей нашел огромную табакерку, которую я про запас еще на гауптвахте набил добрым французским нюхательным табаком, то под предлогом поиска в ней чего-либо высыпал ее до дна на пол, а притом забрал у меня и трубку, и табак для курения, чтобы, отнимая эти две живительных стародавних привычки, сделать для меня заключение еще мучительнее. Пожаловался я о том письменно коменданту, но не получил никакой резолюции].
Что он был вором, показывает та отрава, которой он нас кормил: так, в течение суток получали только утром и вечером стакан гадкого жидкого чая, а на обед так называемые щи или россол со сладкой капустой и гречневой кашей с тухлым маслом, - когда император, как мы позднее узнали, назначил ежедневно по 5 руб.ассиг.столовых на каждого узника. Отнятый табак убедил меня, как сильна была та привычка, ибо мне легче было снести голод, нежели польститься на эту отвратительную еду; подкупить охрану я не мог ничем иным, как уступая кашу из моего обеда, за что солдат приносил мне несколько щепоток омерзительного зеленого солдатского табака в бумажке.
[Кто бы мог помыслить, что такой столь мало значащий эпизод в тот момент наилучшим образом послужит для оживления моего умирающего религиозного духа! Как неизведанны и непознанны дороги Бога!
Когда сидел уже двадцать с чем-то дней под замком, и никто меня ни о чем не допрашивал, напало на меня какое-то длительное наваждение, что я среди этого огромного числа узников, должно быть, забыт, и что правительство желало разом от всех нас избавиться, и ждало только весеннего разлива Невы, которая почти каждый год заливает крепостные казематы, чтобы всех нас разом затопить!
Хотя от этого монгольского правительства ожидать можно было всякого, признаюсь все же, что это уже было болезненное наваждение, вызванное скукой, неуверенностью, болезненным воспоминанием о моих детях, которые почти не знали отца 11), и быть может, уже никогда не узнали бы, сколько и за какое дело я страдал.
В таком отчаянном состоянии, заливаясь слезами, я воззвал: «О Боже! Есть ли кто-нибудь несчастнее меня?»
Тут отворяется дверь тюрьмы и дежурный солдат, кидаясь предо мной на колени, воззвал впервые: «Ваше благородие! (до этого звал меня только Н-р.XII) Ваше благородие, спасите меня!» (что означает: ratuj mnie!)
Как и чем могу тебя спасти?
А он: Офицер увидел, что я несу вам кашу и щипаю ее с голода; обещал мне сто палок! Я ему поклялся, что вы мне сегодня сами свою кашу уступили. Не могли бы вы подтвердить, когда офицер придет и об этом спросит? - Охотно обещал ему это, а потом сам упал на колени: Боже! - вздохнул я, - хотел ты меня в милосердии своем убедить, что есть еще несчастнее меня, начиная с того, который поставлен моим стражником!
Религиозная революция, которая потом совершила чудо в сердце и помыслах, заполнила и с этого момента овладела моей душой; все более углубляясь в эту религию, которая ни одного случая в человеческой жизни не оставила без науки и образца, привязался к ней по убеждению и решился свои ошибки и частые падения не считать, как ранее, за благо, но с искренностью и раскаянием вверить неограниченному милосердию Господа].
Примечания
1) Яблоновские (польск. Jabłonowscy) - жалованный княжеский род Речи Посполитой, последний представитель которого умер в Австрии в 1925 году. В середине XVI века дворянский род Выхульских герба Прус III приобрёл на Галичине поместье Яблонов и принял прозвание Яблоновских. Начало его могуществу положил полководец Станислав Ян Яблоновский(1634-1702), возведённый за 4 года до смерти в личное княжеское достоинство Священной Римской империи. После смерти короля Яна Собеского он рассматривался как один из кандидатов на польский престол. Антоний Яблоновский, член Патриотического общества, привлекавшийся по делу декабристов (см.примечание 2 к главе 8) - его праправнук. Упоминаемые Олизаром Максимилиан Яблоновский (1785-1846) из Кжевина (Krzewin или Кривин - ныне деревня в Хмельницкой области в Украине) - дядя Антония Яблоновского, сенатор, воевода Царства Польского; Кароль Яблоновский (1768-1841) - владелец имения Острог (Ostróg) на Волыни (ныне город в Ровенской области в Украине).
2) Костюшко Тадеуш (1746-1817), герой национально-освободительной борьбы в Польше, Литве и Белоруссии, а также в США, руководитель восстания 1794 года. При разгроме восстания был взят в плен российской армией, однако после смерти Екатерины II помилован Павлом I, жил в эмиграции в США, а затем в Швейцарии, где и умер, и был первоначально похоронен в швейцарском городе Золотурне. В 1818 году набальзамированное тело Костюшко с разрешения императора Александра I было перевезено в Краков и торжественно перезахоронено в крипте Св.Леонарда в Вавельском замке, пантеоне польских королей и национальных героев.
3) Кжыжановский Северин (1787-1839) (польск. Krzyżanowski Seweryn, в русской транскрипции в разл.вар. Кржижановский, Крыжановский, Кшижановский и др.), подполковник польской армии, один из основателей Патриотического общества, с 1822 года (после ареста Валериана Лукасинского) - фактический его руководитель. Первым в 1824 году встретился на Украине с представителями Южного общества Сергеем Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым и вел с ними переговоры от имени Патриотического общества, в результате чего были достигнуты негласные договоренности о сотрудничестве. Арестован в Варшаве 20.02.1826 года, после длительного следствия в Петербурге и Варшаве предан Сеймовому суду Царства Польского. Суд оправдал его по обвинению в «государственной измене», но приговорил к 3 годам заключения за принадлежность к тайной организации с зачетом времени предварительного заключения. Однако Николай I не утвердил приговор и тайно вывез Кжыжановского из Варшавы в Петербург, откуда он был по личному распоряжению императора отправлен в ссылку в Березов в 1830 году. В связи с болезнью переведен впоследствии в Ишим, а потом в Тобольск, где умер в 1839 году, парализованный и потерявший рассудок.
4) К этому времени следователи располагали рядом показаний о принадлежности Олизара к тайным обществам. По-видимому, имя Олизара впервые прозвучало на заседаниях Следственного комитета 1 января 1826 года: «слушали… показания князя Трубецкого и подпоручика Рылеева о сношениях Южного общества с Варшавским, из коих… упадает подозрение к принадлежности графа Олизара к Варшавскому обществу (Журналы Следственного комитета, ВД, том XVI, стр.44) (однако непосредственно в следственных делах Трубецкого и Рылеева имя Олизара не упоминается - вероятно, оно прозвучало только на устном допросе). После этих показаний было сделано распоряжение об аресте Олизара. 3 января 1826 года Пестель на первом дворцовом допросе в Петербурге показал: «… с польским обществом… в сношении были мы чрез Бестужева-Рюмина… Бестужев же был в сношении с Г.Олизаром…» (ВД, том IV, стр.80). 17 января Матвей Муравьев-Апостол назвал Олизара членом Польского общества, но с чужих слов: «…называли мне…» (ВД, том IX, стр. 191). Сергей Муравьев-Апостол, допрошенный на сутки раньше Олизара, 20 января 1826 года, назвал его членом Патриотического общества предположительно: «члены, о коих я слышел, но с коими личного сношения не имел» (ВД, том IV, стр. 257). Собственное следственное дело Г.Олизара (ГАРФ, ф.48, оп.1, д.71) не опубликовано.
5) Сукин Александр Яковлевич (1764-1837), генерал-адъютант, комендант Петропавловской крепости с 1814 по 1837 год. Лишился ноги в бою под Фридландом (14 июня 1807 года) во время Наполеоновских войн.
6) Олизар, по-видимому, ошибается: его место заключения было не в Никольской куртине, а в Кронверкской куртине, что подтверждается и исследованием-реконструкцией М.Вершевской (М.В.Вершевская. Места заключения декабристов в бастионах и куртинах Петропавловской крепости // В сб. Краеведческие записки, вып.4. Спб., 1996). Номер камеры был, действительно, 12 (в публикации Копылова в «Русском вестнике» 1893 года ошибочно указан номер 13)
7) Булатов Александр Михайлович (1793-1826), полковник, принимал участие в подготовке восстания 14 декабря в Петербурге, накануне восстания на совещании у Рылеева был выбран одним из военных руководителей, который должен был командовать Лейб-гренадерским полком и захватить с ним Петропавловскую крепость, однако в последний момент отказался от данного ему поручения и к восставшим войскам не явился, в тот же вечер добровольно сдался властям. Находясь в тяжелом душевном состоянии, в крепости покончил с собой, разбив голову о стены камеры, и умер в тюремном госпитале от воспаления мозга. Олизар, скорее всего, путает Булатова с кем-то, так как Булатов был увезен в госпиталь уже 10 января, а умер в ночь с 18 на 19 января - Олизар же находился в крепости лишь с 21 января 1826 года; кроме того, по данным М.В.Вершевской (указ.соч.), Булатов никогда не находился в Кронверкской куртине. По ее же данным, соседями Олизара по бокам были соответственно с одной стороны А.Е.Розен (в номере 13), с другой - упоминавшийся ранее И.В.Поджио (в номере 11). Возможно, Олизар слышал чьи-то крики, а позднее узнал о судьбе Булатова и соединил это в своей памяти - но чьи крики он мог слышать? Это не обязательно был ближайший сосед, в Кронверкской куртины было 35 камер, а слышимость - в соответствии с многими воспоминаниями - была отличная.
8) Андреев 2-й Андрей Николаевич (1803 или 1804-1831), подпоручик Измайловского полка, член Северного общества, арестован 15 декабря 1825 года в Петербурге, с 5.01.1826 помещен в отдельный арестантский покой Кронверкской куртины (по данным «Алфавита декабристов»; по данным Вершевской - в номере 18 Кронверкской куртины, который находился не сбоку от номера 12, а ровно напротив него). Осужден Верховным уголовным судом по 8 разряду, находился в ссылке в Якутии, в 1831 году погиб по трагической случайности вместе с декабристом Репиным во время пожара.
9) В «Алфавите декабристов» указано, что Бестужев-Рюмин находился в N 17 Невской куртины, однако М.Вершевская (указ.соч.) указывает, что он находился в номере 17 Кронверкской куртины, что совпадает с воспоминаниями Олизара (номера 12 и 17 действительно находятся напротив друг друга). После освобождения Олизара на его место в номер 12 Кронверкской куртины был переведен член Южного общества Н.В.Басаргин, который также оказался соседом Бестужева-Рюмина и оставил об этом рассказ в своих мемуарах.
10) Подушкин Егор Михайлович, полковник, плац-майор Петропавловской крепости. Один из декабристов, Н.Р.Цебриков, вспоминал о нем так: "Подушкин, всегда поддержанный порядочною дозою водки, имел всегда красное лицо, всегда звериное. Он всегда готов был воспользоваться чужою собственностью, считая арестантов, как отпетых, и злоупотреблениям его не было конца…" ("Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820 годов". М., 1931, т.1) Через несколько лет Подушкин за крупную взятку был уволен от должности.
11) Дети Олизара от первого брака с Каролиной де Моло: Кароль (ок.1818-1877) и Людвика (1823 ? - 1882). Каролина Олизар сразу после развода в 1823 году вышла замуж за генерала Федора Григорьевича Гогеля (1775-1827), у которого было трое своих взрослых детей от первого брака, и еще один сын, Константин, родился у Каролины во втором браке. Сбежав от первого мужа, Каролина забрала с собой обоих детей. Позже, однако, Олизар поддерживал отношения с первой женой и принимал активное участие в воспитании детей, особенно когда после смерти генерала Гогеля в 1827 году Каролина фактически перестала заниматься детьми и вернула их бывшему мужу. Людвика Олизар в дальнейшем в 1838 году вышла замуж за Мечислава Ходкевича (сына гр.Александра Ходкевича, сыгравшего активную роль в установлении контактов между Южным и Патриотическом обществом). Прямые потомки этой семьи до сих пор живут во Вроцлаве. Сын Густава, Кароль Олизар был полной противоположностью отца. Молодые годы он провел на Кавказе, где имел множество дуэлей, из которых всегда выходил победителем. Впоследствии Кароль начал пить, вел разгульный образ жизни и любил повторять, что «Коростышев уже 400 лет принадлежит Олизарам». Кончил Кароль плохо: от него сбежала жена (Ядвига урожд.Дзеконская), и последние дни он доживал у сестры в Варшаве.
PS Еще раз напомню, что буду благодарна за любые комментарии. Что поправить, отредактировать? Что непонятно в примечаниях? Что нужно добавить, убрать, пояснить?
Русская публикация в сокращении: "Русский вестник", 1893, NN 8-9
Вместо предисловия: http://naiwen.livejournal.com/1269941.html
Часть 2, глава 6: http://naiwen.livejournal.com/1270125.html
Часть 2, глава 8: http://naiwen.livejournal.com/1271264.html
Курсивом выделены фразы, написанные в оригинале по-французски
Жирным шрифтом выделены фразы, написанные в оригинале по-русски латинским транслитом.
Подчеркнуты слова и фразы, которые выделены в оригинале
[В квадратных скобках обозначены слова, фразы и абзацы, пропущенные в сокращенном переводе Копылова в «Русском вестнике» 1893 года]
1) цифрами обозначены мои примечания (я не повторяю примечания о тех лицах, которые уже упоминались в предыдущих опубликованных главах)
Продолжаю публикацию мемуаров графа Олизара. Мы остановились на том, что Олизара привезли на гауптвахту и оттуда вызвали во дворец на допрос...
Глава 9.
В богатом, огромном кабинете, украшенном книгами, картами, глобусами, стояло несколько длинных столов, покрытых темно-зеленым сукном; там же лежали книги и бумаги. Около светившего приятным огнем камина стоял небольшой столик, а возле него - несколько золоченых, покрытых шелком кресел, в одном из которых сидел дежурный генерал-адъютант, которым в тот день был гр.Левашов. Поодаль камина на той же самой стене висела темно-зеленая шелковая портьера, которая заслоняла закрытые двери особого императорского покоя.
Я быстро вошел, генерал велел мне остановиться, а сам приоткрыл занавеску, как бы спрашивая, будет ли сам император меня допрашивать, или поручит ему.
Он вернулся [недовольный и с такой миной], будто меня в первый раз видел, хотя во всех столичных обществах я с ним встречался и не раз разговаривал, сам уселся, а меня оставил стоять и начать задавать какие-то вопросы.
Я тогда сказал: «Ваше превосходительство! Впредь на все отвечу и изложу свои вины, но до тех пор у вас нет прав считать меня совершенно незнакомым человеком, и пока вы не удостоверитесь, что я не достоин вашего знакомства, могли бы со мной еще по-прежнему обращаться, а не как с каким-то уличным преступником».
Левашов имел еще достаточно благородства, извинился, наконец, и предложил сесть.
Первым его вопросом затем было, знаю ли я князя Яблоновского?
- Которого? - отвечал. - Ведь их много. Я упомянул князя Кароля из Острога и князя Максимилиана из Кжевина 1), о которых знал, что они не могли быть замешаны, и добавил:
«Не говорю вам о юном князе Яблоновском, который по приказу прежнего Императора был послан в Швейцарию, чтобы перевезти останки генерала Костюшко и захоронить их в пещере Польских Королей в Кракове? 2) Это был бы князь Антоний Яблоновский из Аннаполя»
Левашов на это холодно ответил: «Я не знал этого факта - но это именно тот, о котором идет речь. Каковы были ваши отношения с ним?»
- Шапочные, как говорят о знакомствах. - Был у меня раз или два, а я у него; близких отношений между нами не было, благоразумие меня от этого уберегло.
- В вашем ли доме, - спрашивает далее Левашов, - упомянутый князь Яблоновский имел совещания с Муравьевым и Пестелем?
- С Муравьевым, возможно, когда-то вели важные разговоры за столом, когда я их вместе иногда приглашал. Насчет Пестеля же совершенно уверен, что они общались не у меня, так как Пестеля в своем доме никогда не видел.
После еще нескольких вопросов о Петре Мошинском, Кжыжановском 3), которые я отклонял совершенным неведением, Левашов пошел за портьеру к императору - которому, вероятно, сообщил, что немногое от меня узнал, - а после возвращения заявил, что меня еще сегодня отвезут в Петропавловскую крепость.
За что же? осмелился я спросить.
- Затем, чтобы вам было легче опровергнуть слова свидетелей, совершенно иначе о вашей невинности утверждающих. 4)
Тогда припомнил советы Остафьева и просил разрешения взять с собой немного белья. Провожающий меня с гауптвахты караульный офицер дал на это устное позволение.
Не собираюсь вдаваться в длинные описания моего заключения, [так как это надоедает, но мало чему учит, ибо сколько уже встретилось с подобной судьбой? Расскажу только о различных характерах: как моих товарищей по заключению, так и наших охранников, начиная от коменданта крепости, безногого генерала артиллерии Сукина 5) и до сменяющихся караульных солдат].
Клетка моя под номером 12-м была в казематах под названием Никольская куртина 6), из двоих моих соседей по бокам один был Булатов 7), который немилосердно верещал, заболев воспалением мозга, другой был некто Андреев 8), чудесным тенором поющий шуточные песенки. Булатова увезли через пару дней в госпиталь, где он и умер; а я, прислушавшись лучше к пению Андреева и другому более тихому голосу, отвечавшему ему, заметил, что все эти итальянские или французские кантаты были в действительности разговоры, которые, возможно, умышленно допускались, для вернейшего подслушивания узников!
Напротив моей камеры была камера Рюмина Бестужева 9), отделенная темным коридором - о чем я узнал из-за трещины отопительной печной трубы, проходившей сквозь все деревянные перегородки или наши клетки. Душащий дым, который разошелся по камерам, стал причиной, что мы все инстинктивно застучали в наши двери, чтобы нам впустили немного воздуха… и тогда, когда дверь отворили, в последний раз увидел перед собой Рюмина, который выкрикнул: «Как? И вы тоже здесь?». (Случай такого соседства показал мне разом, что и я был причислен не к второстепенной категории!)
Плац-майором Петропавловской твердыни был Подушкин 10), дурной человек, подлый и вор. [Когда он среди моих вещей нашел огромную табакерку, которую я про запас еще на гауптвахте набил добрым французским нюхательным табаком, то под предлогом поиска в ней чего-либо высыпал ее до дна на пол, а притом забрал у меня и трубку, и табак для курения, чтобы, отнимая эти две живительных стародавних привычки, сделать для меня заключение еще мучительнее. Пожаловался я о том письменно коменданту, но не получил никакой резолюции].
Что он был вором, показывает та отрава, которой он нас кормил: так, в течение суток получали только утром и вечером стакан гадкого жидкого чая, а на обед так называемые щи или россол со сладкой капустой и гречневой кашей с тухлым маслом, - когда император, как мы позднее узнали, назначил ежедневно по 5 руб.ассиг.столовых на каждого узника. Отнятый табак убедил меня, как сильна была та привычка, ибо мне легче было снести голод, нежели польститься на эту отвратительную еду; подкупить охрану я не мог ничем иным, как уступая кашу из моего обеда, за что солдат приносил мне несколько щепоток омерзительного зеленого солдатского табака в бумажке.
[Кто бы мог помыслить, что такой столь мало значащий эпизод в тот момент наилучшим образом послужит для оживления моего умирающего религиозного духа! Как неизведанны и непознанны дороги Бога!
Когда сидел уже двадцать с чем-то дней под замком, и никто меня ни о чем не допрашивал, напало на меня какое-то длительное наваждение, что я среди этого огромного числа узников, должно быть, забыт, и что правительство желало разом от всех нас избавиться, и ждало только весеннего разлива Невы, которая почти каждый год заливает крепостные казематы, чтобы всех нас разом затопить!
Хотя от этого монгольского правительства ожидать можно было всякого, признаюсь все же, что это уже было болезненное наваждение, вызванное скукой, неуверенностью, болезненным воспоминанием о моих детях, которые почти не знали отца 11), и быть может, уже никогда не узнали бы, сколько и за какое дело я страдал.
В таком отчаянном состоянии, заливаясь слезами, я воззвал: «О Боже! Есть ли кто-нибудь несчастнее меня?»
Тут отворяется дверь тюрьмы и дежурный солдат, кидаясь предо мной на колени, воззвал впервые: «Ваше благородие! (до этого звал меня только Н-р.XII) Ваше благородие, спасите меня!» (что означает: ratuj mnie!)
Как и чем могу тебя спасти?
А он: Офицер увидел, что я несу вам кашу и щипаю ее с голода; обещал мне сто палок! Я ему поклялся, что вы мне сегодня сами свою кашу уступили. Не могли бы вы подтвердить, когда офицер придет и об этом спросит? - Охотно обещал ему это, а потом сам упал на колени: Боже! - вздохнул я, - хотел ты меня в милосердии своем убедить, что есть еще несчастнее меня, начиная с того, который поставлен моим стражником!
Религиозная революция, которая потом совершила чудо в сердце и помыслах, заполнила и с этого момента овладела моей душой; все более углубляясь в эту религию, которая ни одного случая в человеческой жизни не оставила без науки и образца, привязался к ней по убеждению и решился свои ошибки и частые падения не считать, как ранее, за благо, но с искренностью и раскаянием вверить неограниченному милосердию Господа].
Примечания
1) Яблоновские (польск. Jabłonowscy) - жалованный княжеский род Речи Посполитой, последний представитель которого умер в Австрии в 1925 году. В середине XVI века дворянский род Выхульских герба Прус III приобрёл на Галичине поместье Яблонов и принял прозвание Яблоновских. Начало его могуществу положил полководец Станислав Ян Яблоновский(1634-1702), возведённый за 4 года до смерти в личное княжеское достоинство Священной Римской империи. После смерти короля Яна Собеского он рассматривался как один из кандидатов на польский престол. Антоний Яблоновский, член Патриотического общества, привлекавшийся по делу декабристов (см.примечание 2 к главе 8) - его праправнук. Упоминаемые Олизаром Максимилиан Яблоновский (1785-1846) из Кжевина (Krzewin или Кривин - ныне деревня в Хмельницкой области в Украине) - дядя Антония Яблоновского, сенатор, воевода Царства Польского; Кароль Яблоновский (1768-1841) - владелец имения Острог (Ostróg) на Волыни (ныне город в Ровенской области в Украине).
2) Костюшко Тадеуш (1746-1817), герой национально-освободительной борьбы в Польше, Литве и Белоруссии, а также в США, руководитель восстания 1794 года. При разгроме восстания был взят в плен российской армией, однако после смерти Екатерины II помилован Павлом I, жил в эмиграции в США, а затем в Швейцарии, где и умер, и был первоначально похоронен в швейцарском городе Золотурне. В 1818 году набальзамированное тело Костюшко с разрешения императора Александра I было перевезено в Краков и торжественно перезахоронено в крипте Св.Леонарда в Вавельском замке, пантеоне польских королей и национальных героев.
3) Кжыжановский Северин (1787-1839) (польск. Krzyżanowski Seweryn, в русской транскрипции в разл.вар. Кржижановский, Крыжановский, Кшижановский и др.), подполковник польской армии, один из основателей Патриотического общества, с 1822 года (после ареста Валериана Лукасинского) - фактический его руководитель. Первым в 1824 году встретился на Украине с представителями Южного общества Сергеем Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым и вел с ними переговоры от имени Патриотического общества, в результате чего были достигнуты негласные договоренности о сотрудничестве. Арестован в Варшаве 20.02.1826 года, после длительного следствия в Петербурге и Варшаве предан Сеймовому суду Царства Польского. Суд оправдал его по обвинению в «государственной измене», но приговорил к 3 годам заключения за принадлежность к тайной организации с зачетом времени предварительного заключения. Однако Николай I не утвердил приговор и тайно вывез Кжыжановского из Варшавы в Петербург, откуда он был по личному распоряжению императора отправлен в ссылку в Березов в 1830 году. В связи с болезнью переведен впоследствии в Ишим, а потом в Тобольск, где умер в 1839 году, парализованный и потерявший рассудок.
4) К этому времени следователи располагали рядом показаний о принадлежности Олизара к тайным обществам. По-видимому, имя Олизара впервые прозвучало на заседаниях Следственного комитета 1 января 1826 года: «слушали… показания князя Трубецкого и подпоручика Рылеева о сношениях Южного общества с Варшавским, из коих… упадает подозрение к принадлежности графа Олизара к Варшавскому обществу (Журналы Следственного комитета, ВД, том XVI, стр.44) (однако непосредственно в следственных делах Трубецкого и Рылеева имя Олизара не упоминается - вероятно, оно прозвучало только на устном допросе). После этих показаний было сделано распоряжение об аресте Олизара. 3 января 1826 года Пестель на первом дворцовом допросе в Петербурге показал: «… с польским обществом… в сношении были мы чрез Бестужева-Рюмина… Бестужев же был в сношении с Г.Олизаром…» (ВД, том IV, стр.80). 17 января Матвей Муравьев-Апостол назвал Олизара членом Польского общества, но с чужих слов: «…называли мне…» (ВД, том IX, стр. 191). Сергей Муравьев-Апостол, допрошенный на сутки раньше Олизара, 20 января 1826 года, назвал его членом Патриотического общества предположительно: «члены, о коих я слышел, но с коими личного сношения не имел» (ВД, том IV, стр. 257). Собственное следственное дело Г.Олизара (ГАРФ, ф.48, оп.1, д.71) не опубликовано.
5) Сукин Александр Яковлевич (1764-1837), генерал-адъютант, комендант Петропавловской крепости с 1814 по 1837 год. Лишился ноги в бою под Фридландом (14 июня 1807 года) во время Наполеоновских войн.
6) Олизар, по-видимому, ошибается: его место заключения было не в Никольской куртине, а в Кронверкской куртине, что подтверждается и исследованием-реконструкцией М.Вершевской (М.В.Вершевская. Места заключения декабристов в бастионах и куртинах Петропавловской крепости // В сб. Краеведческие записки, вып.4. Спб., 1996). Номер камеры был, действительно, 12 (в публикации Копылова в «Русском вестнике» 1893 года ошибочно указан номер 13)
7) Булатов Александр Михайлович (1793-1826), полковник, принимал участие в подготовке восстания 14 декабря в Петербурге, накануне восстания на совещании у Рылеева был выбран одним из военных руководителей, который должен был командовать Лейб-гренадерским полком и захватить с ним Петропавловскую крепость, однако в последний момент отказался от данного ему поручения и к восставшим войскам не явился, в тот же вечер добровольно сдался властям. Находясь в тяжелом душевном состоянии, в крепости покончил с собой, разбив голову о стены камеры, и умер в тюремном госпитале от воспаления мозга. Олизар, скорее всего, путает Булатова с кем-то, так как Булатов был увезен в госпиталь уже 10 января, а умер в ночь с 18 на 19 января - Олизар же находился в крепости лишь с 21 января 1826 года; кроме того, по данным М.В.Вершевской (указ.соч.), Булатов никогда не находился в Кронверкской куртине. По ее же данным, соседями Олизара по бокам были соответственно с одной стороны А.Е.Розен (в номере 13), с другой - упоминавшийся ранее И.В.Поджио (в номере 11). Возможно, Олизар слышал чьи-то крики, а позднее узнал о судьбе Булатова и соединил это в своей памяти - но чьи крики он мог слышать? Это не обязательно был ближайший сосед, в Кронверкской куртины было 35 камер, а слышимость - в соответствии с многими воспоминаниями - была отличная.
8) Андреев 2-й Андрей Николаевич (1803 или 1804-1831), подпоручик Измайловского полка, член Северного общества, арестован 15 декабря 1825 года в Петербурге, с 5.01.1826 помещен в отдельный арестантский покой Кронверкской куртины (по данным «Алфавита декабристов»; по данным Вершевской - в номере 18 Кронверкской куртины, который находился не сбоку от номера 12, а ровно напротив него). Осужден Верховным уголовным судом по 8 разряду, находился в ссылке в Якутии, в 1831 году погиб по трагической случайности вместе с декабристом Репиным во время пожара.
9) В «Алфавите декабристов» указано, что Бестужев-Рюмин находился в N 17 Невской куртины, однако М.Вершевская (указ.соч.) указывает, что он находился в номере 17 Кронверкской куртины, что совпадает с воспоминаниями Олизара (номера 12 и 17 действительно находятся напротив друг друга). После освобождения Олизара на его место в номер 12 Кронверкской куртины был переведен член Южного общества Н.В.Басаргин, который также оказался соседом Бестужева-Рюмина и оставил об этом рассказ в своих мемуарах.
10) Подушкин Егор Михайлович, полковник, плац-майор Петропавловской крепости. Один из декабристов, Н.Р.Цебриков, вспоминал о нем так: "Подушкин, всегда поддержанный порядочною дозою водки, имел всегда красное лицо, всегда звериное. Он всегда готов был воспользоваться чужою собственностью, считая арестантов, как отпетых, и злоупотреблениям его не было конца…" ("Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820 годов". М., 1931, т.1) Через несколько лет Подушкин за крупную взятку был уволен от должности.
11) Дети Олизара от первого брака с Каролиной де Моло: Кароль (ок.1818-1877) и Людвика (1823 ? - 1882). Каролина Олизар сразу после развода в 1823 году вышла замуж за генерала Федора Григорьевича Гогеля (1775-1827), у которого было трое своих взрослых детей от первого брака, и еще один сын, Константин, родился у Каролины во втором браке. Сбежав от первого мужа, Каролина забрала с собой обоих детей. Позже, однако, Олизар поддерживал отношения с первой женой и принимал активное участие в воспитании детей, особенно когда после смерти генерала Гогеля в 1827 году Каролина фактически перестала заниматься детьми и вернула их бывшему мужу. Людвика Олизар в дальнейшем в 1838 году вышла замуж за Мечислава Ходкевича (сына гр.Александра Ходкевича, сыгравшего активную роль в установлении контактов между Южным и Патриотическом обществом). Прямые потомки этой семьи до сих пор живут во Вроцлаве. Сын Густава, Кароль Олизар был полной противоположностью отца. Молодые годы он провел на Кавказе, где имел множество дуэлей, из которых всегда выходил победителем. Впоследствии Кароль начал пить, вел разгульный образ жизни и любил повторять, что «Коростышев уже 400 лет принадлежит Олизарам». Кончил Кароль плохо: от него сбежала жена (Ядвига урожд.Дзеконская), и последние дни он доживал у сестры в Варшаве.
PS Еще раз напомню, что буду благодарна за любые комментарии. Что поправить, отредактировать? Что непонятно в примечаниях? Что нужно добавить, убрать, пояснить?