О том, как становятся двоечниками, или Как я докатился до такой жизни (часть 12 и последняя)

[mz_alopex]

Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Часть 4.
Часть 5.
Часть 6.
Часть 7.
Часть 8.
Часть 9.
Часть 10.
Часть 11.

Опять я затянул окончание своей, как тут кто-то иронично-добродушно определил, саги, за что прошу у читателей прощения, намереваясь сегодня же завершить основной текст. От попытки объяснить, как получаются из, вроде бы, (много)обещающих отличников двоечники, мой рассказ плавно перетёк в подробную историю моей учёбы на мехмате, однако, как кажется, всё-таки от основной темы удалился не так уж сильно. При этом новая тема не была бы полностью завершена, если бы я не рассказал немного о своих однокурсниках, о таких предметах, как, скажем, физкультура или иностранный язык, о военных сборах и прочих околоучебных вещах, сопровождавших мои восемь университетских лет. Впрочем, если об этом и будет написано, то в специальных отдельных приложениях и лишь в случае, если это интересно читателям. Сейчас же я постараюсь, насколько смогу полно, рассказать о своих попытках научной работы вместе с последним семестром, защитой, выпуском, аспирантурой и расставанием с факультетом, при этом всюду имея в виду в первую очередь основную тему, заявленную в названии всего цикла.

Итак...
... шёл уже последний семестр учебы. Он был очень короток и заканчивался то ли в конце марта, то ли в начале апреля, за две или чуть больше недели до сразу следовавших за ними защит дипломов. За эти две с небольшим недели нужно было сдать два экзамена и сколько-то зачётов. Зачёты все были у научного руководителя, и их я просто не помню, так как получил их автоматом (что вовсе не означает, как читатель увидит далее, что хоть в какой-нибудь мере заслуженно). А вот экзамены мне запомнились очень хорошо, да и было бы удивительно, если бы было иначе. Их было два, и оба были по спецкурсам, которые следовало выбрать из довольно большого списка читавшихся (и, как потом выяснилось, не читавшихся -- во всяком случае, официально, по расписанию, -- тоже). Впрочем, я не помню ни одного из них, кроме тех двух, что в итоге оказались в зачётке. Разве что был какой-то курс то ли по математической экономике, то ли по финансовой математике, то ли ещё по какому-то такому экзотическому для меня тогдашнего предмету, который меня ребята зазывали сдавать, говоря, что там ставят на халяву и всем, не спрашивая толком ничего и не выясняя, посещал ты лекции или нет. Но я не решился на такую наглость и остановился на курсах Е.В.Троицкого "Современные проблемы геометрии", вращавшегося вокруг понятия степени отображения, чем я относительно неплохо владел, и В.А.Кондратьева "Современные проблемы математической физики", основную тему которого мне очертить сложно даже сейчас, когда я вроде бы его относительно неплохо знаю. Занимаясь всю весну дипломом и закрытием предыдущей сессии, на лекциях у Евгения Вадимовича я, кажется, не появлялся ни разу, а к Владимиру Александровичу раз-другой всё-таки заглянул, успев убедиться, что его лекции так же точны и понятны, как и двумя годами ранее в основном курсе математической физики, так что сомнений не было: нечего думать и нужно сдавать именно эти два предмета!

Читатель помнит, что сразу что-то выучить я не умел никогда, но 10-й семестр принёс (ожидавшийся, впрочем) сюрприз: на "выучку" и пересдачи просто не было времени. Как сейчас помню: четверг, у меня почти уже полностью готов неплохой диплом, в ближайший понедельник защита, а в зачётке стоят только лишь зачёты научного руководителя. Да, перед этим был экзамен у Троицкого, с которого я был выгнан за попытку воспользоваться книжкой, что было довольно досадно, ибо какие-то (первые) вопросы я худо-бедно знал и на троечку мог бы рассчитывать. На экзамен же Кондратьева я не явился, по своему обыкновению, да и если бы и отступил от него, едва ли мог бы там на что-нибудь рассчитывать. Ребята, гораздо более сильные и аккуратные, чем я, понаполучали там двоек у отчего-то "зверствовавшего" на нём Радкевича, требовавшего, помимо спецкурса, знания и давно всеми подзабытого основного курса уравнений с частными производными.

Странно, но я почему-то совсем не паниковал и был спокоен если не как лев или удав, то не столь далеко от того. Скорее всего, дело было во вдруг пришедшем научном успехе, о котором чуть позже, и этот подъём просто не давал думать ни о чём плохом. У меня составлялась неплохая дипломная работа, и я в те дни жил исключительно ею -- остальное всё было где-то далеко и, даже если бы не было сдано, как не столько казалось, сколько чувствовалось в те памятные дни, совсем не повлияло бы на настроение. Но это была, конечно, иллюзия: не сдай (вернее, не получи) я всего вовремя, к защите меня бы не допустили, и я так и остался бы на второй год с отличным дипломом и несданной сессией. А там грозила серьёзная армия (чеченская война была в самом разгаре) и вообще, что бы было со мной, представить сложно...

... И вот я прихожу на кафедру высшей геометрии и топологии и пытаюсь договориться о сдаче первого экзамена. Троицкого почему-то нет, но на кафедре людно и знающие меня преподаватели выспрашивают, как так получилось, что мне нужно сдавать прямо сейчас и почему я не сдал вовремя. Честно рассказываю про книжку и попытку подглядеть, на что получаю вопрос от Фёдора Фёдоровича Воронова: "А вы готовы сейчас сдавать?" Отвечаю, что, конечно, не готов, но, может, хоть что-то знаю на тройку... и добавляю, что мне осталось три дня до защиты, так что деваться некуда и приходится идти на экзамен таким, каков есть. Фёдор Фёдорович (или Федя, как мы его звали за глаза и как я, кажется, уже говорил), что-то жуя, говорит, обращаясь к кому-то ещё (и как будто ко всем): "Ну, вот что сейчас ерундой заниматься? -- Ясно, что он не готов. Давайте ему поставим, а после диплома пусть выучит за неделю и приходит сдавать". -- Все как будто соглашаются с резонностью довода, а я чувствую, что меня хватает лёгкий удар как будто от внезапно открытого в душной комнате окна, но притом не теряю ощущения реальности и даже слегка "наглею", говоря, что через три недели после защиты госэкзамен, и что можно ли мне сдать сразу после него? Федя слегка улыбается и тут же серьёзнеет: "А что, и то дело. Чем водку пить после госа, пусть учит степень отображения". -- "Причём, одного и того же отображения," -- со смехом уточняет кто-то, а хорошо знающий меня Дмитрий Владимирович Миллионщиков добавляет, улыбаясь, что "ну, вряд ли водку... но и правда, пусть будет дело после экзамена". Заходящему почти в эту же минуту Е.В.Троицкому, Федя излагает свой план, и тот ставит мне в зачётку пятёрку, чему, кажется, я удивлён ещё больше, чем всей этой непостижимой и неожиданной истории...

... Но мне же нужно закрыть ещё один долг (о чём ни Федя, ни Е.В., конечно, даже не догадывались), и я, вдруг осмелев, иду на кафедру дифференциальных уравнений в поисках единственного знакомого мне там преподавателя -- Григория Александровича Чечкина (он, если помнит читатель, вёл у нас на третьем курсе упражнения по уравнениям, и мог меня немного помнить). К моему счастью, он в Университете, и я прошу его принять у меня экзамен, при этом, не тратя времени, честно объясняю ему, что не знаю абсолютно ничего и прошу его (быстро же научился!!) поставить мне сейчас, с тем чтобы сдал я сразу после государственного экзамена. Он мне говорит с совершенным спокойствием, что тройку может поставить и так, без всяких обещаний с моей стороны. Кстати говоря, это была его идея тогда -- не знаю, осталась ли она у него сейчас, но думаю, что нет: "тройку я вам поставлю всегда" (его слова нам-третьекурсникам), а вот более высокую оценку у него получали обычно после очень долгого и всестороннего разговора по всему курсу. Но я -- как же я себя корил потом за это!! --  отказываюсь от грозившей быть единственной в моём дипломе тройки и буквально вымаливаю четвёрку. Он отвечает: "Хорошо, жду вас через неделю после госа," -- после чего я, переполненный счастьем, прямо-таки лечу к шефу (научному руководителю) и делюсь с ним радостью, что "всё сдал"...

... Экзамен Евгению Вадимовичу я сдал ровно через год, готовившись перед тем около пяти недель и так всё и не приготовивши. При этом, правда, я нашёл некоторое количество промахов в его печатных лекциях и, кажется, более простое рассуждение в одной из теорем, что оказалось очень кстати, ибо он как раз в те дни выпускал второе издание своей книжки. На экзамен я получил какой-то простой вопрос из (к счастью) той именно части курса, которую успел разобрать, но, сдавая, понял, что Е.В. уже всё для себя решил в положительном для меня духе, чему способствовал принесённый список опечаток. Один из камней спал с моей шеи, да ещё через месяц-другой я получил в подарок новую книжку, на третьей странице которой (и это единственный случай в моей жизни) мне была выражена благодарность, дорогая мне до сих пор.

... Со вторым экзаменом всё вышло, без преувеличения, стократ сложнее. Никакой книжки по этому курсу не было, и я запасся -- аж тремя!! -- его конспектами, сделанными моими однокурсниками. Один конспект, впрочем, был неполон и представлял собой, скорее, ответы на некоторые из вопросов программы, приготовленные в том же почти духе, в каком я в своё время готовил функциональный анализ или численные методы. Что меня останавливало всякий раз, когда я брался (казалось, решительно) за эти конспекты, не знаю, но дальше середины первого вопроса я продвинуться как будто никак не мог. Бросая его, я неизменно попадал впросак на втором или третьем вопросах, не понимая ни один из трёх моих источников. Встречая в коридорах мехмата Г.А., я, здороваясь, всякий раз краснел и однажды прямо спросил его (года через три после всего), помнит ли он меня, пытаясь извиниться. "Конечно, помню!" -- "Простите, Григорий Александрович, я не знаю, что со мной происходит, но, чем дальше, тем сложнее мне взяться..." (У меня и правда было такое ощущение, причём я был убеждён, вспоминая экзамен моих друзей у Радкевича, что всё дело в том именно, что я начисто позабыл необходимый для этого курса курс уравнений с частными производными). -- "Я вас очень хорошо понимаю," -- завершил разговор Г.А. -- "Что ж, когда созреете, жду вас," -- добавил он. Но я не "зрел". Прошло лет шесть-семь, я получил на своей работе две семестровые группы для упражнений по УРЧП и с упоением с ними занимался, надеясь вспомнить этот курс (что частию успешно и произошло -- к сожалению только, ограничившись всего одной темой, выделенной на этот семестр, ибо занятий было до чрезвычайнойсти мало: раз в две недели, да ещё весной, когда всякие праздники бесстыдно воруют пары на радость студентам и уставшим ото всего преподавателям). Однако для сброса второго камня эта работа не помогла, и долг продожал напоминать моей совести о себе с завидной регулярностью...

... Читатель, должно быть, помнит одну из "загадочных" записей моего журнала. Собственно, она и есть конец всей этой истории, и если и добавлять что к ней, так то лишь, что выучил я злосчастный курс проблем матфизики спустя 19 лет после обещания сделать это. Выучил, к своему огромнейшему удивлению, всего за три летних дня на даче. Преодолев несколько запинавших меня мест в конспектах, я очень легко записал по ним все 16 вопросов курса и до сих пор спрашиваю себя: почему, почему, я не сделал этого раньше?!! Да, скорее всего, я бы потратил на это не три дня, а несколько недель и даже месяцев, но... это было бы вовремя, и это было бы гораздо более полезно! Сейчас, свободный от долга и благодарный за то Григорию Александровичу, я... не то, чтобы ощущаю полную свободу (у меня есть ещё долги, несколько другого рода, конечно), но уж точно чувствую себя гораздо более свободным, чем все эти почти 20 лет...

Так закончились мои экзамены (если не считать государственного, вступительных и кандидатских в аспирантуре) и сейчас самое время вернуться на несколько лет назад, чтобы начать рассказ о попытках заниматься наукой.

Заниматься математикой серьёзно меня попытался научить тот самый старший одношкольник (не помню, писал ли я о нём), от которого я и узнал впервые о 57-й школе. Но, ввиду моей совершенной неактивности в школьное время в этом направлении, всё его влияние на меня ограничилось рекомендацией мне нескольких очень не плохих книжек. Которые, впрочем, я не прочитал... и, кажется, в школьно-университетские годы даже не открыл. Но уже на первом курсе я стал понимать, что просто учёба большого смысла не имеет и что надо пытаться, что называется, заниматься математикой. Что это и как это, я тогда, однако, совсем не понимал. Мне говорили, впрочем, что нужно найти подходящий для себя семинар и начать заниматься там, "а потом будет ясно". И я начал поиски такого семинара чуть ли не с самого начала первого курса. Правда, на самом первом курсе они были довольно вялыми. Один однокурсник чуть не силком затащил меня на спецкурс (разницу между спецкурсом и семинаром я тогда ещё не понимал) А.С.Мищенко по алгебраической топологии, и я на него почти честно проходил почти весь первый семестр, понимая немного, но всё-таки что-то ухватывая. Спустя года три мне попались на глаза мои записки по этому курсу, и я сильно удивился тому, как хорошо записано и что всё в написанном понятно. Но это, конечно, было не то. Нужен был именно семинар, а, куда бы я ни подался, мне нигде не было понятно. Это удивительно при том обилии всякого рода семинаров на мехмате, но то, что было в явном виде заявлено для первокурсников, мне почему-то показывалось совсем не интересным и отталкивало, а всё другое, повторюсь, оказывалось слишком сложным. [Тут, в скобках, следует добавить, что ещё в школе один мой одноклассник как-то сказал, что может каким-то образом добыть разрешение ходить на действовавший ещё тогда (с моим поступлением или даже годом раньше он прекратился) знаменитый семинар Гельфанда, но я даже рад, что это закончилось ничем, ибо, судя по всему тому, что я впоследствии слышал о распекании И.М. ничего не понимающих посетителей, для меня всё могло закончиться очень плохо.] К моему счастью (как мне тогда казалось), на меня на научных семинарах никто не обращал никакого внимания, и я спокойно наблюдал обстановку, нигде, впрочем, больше, чем на 1-2 раза не оставаясь. Так постепенно прошло три семестра и наступил момент, когда нужно было осуществлять выбор направления, кафедры и руководителя. На втором курсе было даже специальное время, выделенное на знакомство с кафедрами, но после одного-двух посещений этих встреч я отказался от них, тем более, что все приходившие на них ведущие, как сговорившись, повторяли, что "нужно походить на семинары, а так ничего не поймёшь и мы вам ничего не расскажем толком". Короче говоря, дело рекламы было в те годы поставлено из рук вон плохо, и приходилось надеяться только на свои ощущения, настроения и симпатии. Части моих однокурсников, однако, было очень легко: они очень быстро находили "своего человека" (руководителя) и тем автоматически выбирали и направление, и кафедру. Такими очень популярными руководителями были, например, Э.Б.Винберг или А.Т.Фоменко (и я -- добавляю на всякий случай! -- вовсе не хочу сказать, что все студенты моего курса, пошедшие к ним, выбирали именно их самих, а не сначала интересующую область, а потом их в качестве руководителей в этой области; но были и те, кто шёл именно к ним, чем бы они ни занимались). И, кстати, я вовсе не считаю такой выбор неправильным... но для меня он не годился. Потому, хотя бы, что у меня "своего" человека на мехмате не было. И я пошёл путём отсечения не интересных мне областей. По незнанию (если не сказать малолетству), я сразу отсёк логику и оптимизацию, и если последняя сейчас мне просто любопытна, то первой я бы хотел серьёзно заниматься и не оставляю пока этого желания, но до сих пор хожу "в учениках". По активному неприятию почти сразу отсёк теорию вероятностей (и всё, что за ней следует) и вычислительную математику (пусть читатель не удивляется: выучить то и другое с удовольствием, что -- в численных методах гораздо более, чем в теории вероятностей, -- я, как должен помнить читатель, и сделал -- вовсе не значит иметь хотя бы минимальное желание заниматься этими науками всерьёз). Дискретная математика и теория чисел тогда тоже мало меня интересовали, так что оставались дифференциальные уравнения, анализ, алгебра и топология.

Вопрос выбора был сложен именно для меня ещё и потому, что с самого начала мне более всего нравилась именно та область, которой занимался мой папа (профессиональный математик), но я хотел во что бы то ни стало никак от него не зависеть и потому думал очень долго, хотя, конечно, остановился в итоге именно на ней. Далее следовало выбрать руководителя, и необходимым для него условием было отсутствие знакомства с моим папой. Здесь проблема усложнилась, но единственный ответ определился почти сразу, и я, подумав и всё взвесив ещё месяц-другой (параллельно перебирая ещё несколько потенциальных руководителей в менее интересовавших меня областях), собрался и подошёл к очень симпатичному мне преподавателю, ведшему у нас в группе занятия по соответствующей науке в двух из четырёх первых семестров. Я совершенно не думал, чем конкретно он занимается (хотя и спросил его о том на первой же встрече) -- я был уже достаточно умён, чтобы понимать сложность выбранной мною области и невозможность для меня-второкурсника сразу оценить те или иные её разделы. Мне не пришло даже в голову проверить его учёную степень и должность (он защитился на моём четвёртом курсе, причём вполне возможно, что именно наличие меня, первого студента, ускорило этот процесс). Я отчётливо понимал только две вещи: он заведомо занимается тем, что мне интересно, и с ним совершенно точно будет, что называется, можно заниматься. Ни в первом, ни во втором я не ошибся. Более того, мне кажется, что любой другой руководитель меня просто прогнал бы от себя рано или поздно, так что просто сказать, что мне повезло с выбором, -- это не сказать ничего. К сожалению, всё то, что мешало мне нормально учиться, мешало и занятиям наукой. Возможно даже, что здесь помеха удваивалась, ибо науке мешали как то, что мешало просто учёбе, так и сама с трудом шедшая учёба. Все остальные обстоятельства носят исключительно внешний характер: отсутствие (так уж вышло в тот год) нормального, "по росту", семинара для меня, отсутствие в тот же год регулярного спецкурса по "моей" науке, отсутствие подходящих (опять же, "по росту") книг... все рекомендованные мне книги были для меня сложны, иногда -- чрезвычайно. Внешность этих обстоятельств выявилась хотя бы тем, что со временем (пусть и с большим опозданием) я их все так или иначе преодолел. Но что вновь горевать об упущенном? -- расскажу лучше о том единственном успехе, который мне оставляет надежду -- даже сейчас, спустя 20 лет, -- стать всё-таки математиком (хотя, конечно, не будет никакой трагедии, если этого не произойдёт).

Оба "средних" курса прошли, с точки зрения науки, как-то ни шатко ни валко. Мой шеф то пытался со мной регулярно заниматься (особенно вначале), то, подавленный, быть может не меньше моего, моими пересдачами, ждал, когда я освобожусь от долгов. Обе курсовые работы, а также зачёты по спецсеминарам он ставил мне "автоматом", отчасти засчитывая мне всё-таки какую-то бывшую работу (надо сказать, что иногда я делал максимум того, что мог, и мне кажется, что он это всё-таки замечал, хотя я не только не пытался это выказать -- я, скорее, стыдился того, что при столь много прилагаемых усилиях не могу толком сделать ничего, даже разобрать параграф книжки или статьи), отчасти же понимая, что большего требовать с меня было бы наивно... Когда же в начале пятого курса среди однокурсников зашли разговоры об аспирантуре, он поразил меня тем, что сказал своё, столь часто у него слышанное мной по разным другим поводам "А почему бы и нет?" на мой довольно уверенный тезис о том, что "мне-то точно тут нечего искать". Тут же он сказал и том, чего ждёт от меня как от кандидата в аспирантуру (и чего не было почти весь пятый курс), и это послужило ещё одной поднимающей мой упавший дух поддержкой...

Шеф меня иногда ругал (и это было серьёзно, так что я до сих пор помню, кажется, все случаи). Делал это он нечасто и по делу (и, кстати говоря, если бы он делал это всегда, когда было по делу, то, скорее всего, пользы от этого было бы существенно меньше, ибо ругать меня ему бы приходилось раз в 10 чаще, а при частом ругании ругаемый к тому привыкает со всеми вытекающими из этого последствиями плохой привычки). Особенно я помню последний такой случай. По-моему, уже начался финишный семестр, и шеф, вызвав меня, твёрдо сказал, что ему нет дела до моих пересдач, ибо диплом должен быть готов к сроку, а просто так, как курсовые работы (просто за "абстрактно-реальную" работу), поставлен быть не может. Времени мало, серьёзную задачу делать уже некогда, так что придется писать реферат. И он предложил мне заняться вопросом, заинтересовавшим руководителя семинара, в котором он участвовал в качестве соруководителя, а я -- довольно нерадивого и пассивного слушателя-участника. Этот вопрос был решён некоторой теоремой в статье, написанной лет за 15-17 до того, но решён как-то не очень ясно. Во всяком случае, это было как раз задание для такого студента, как я: разобрать решение и рассказать его. Диплом же должен был состоять в этом рассказе вместе со всеми уточнениями и восстановлениями пропусков деталей доказательства из статьи. Конечно, эта задача скорее годилась для курсовой работы на курс-два раньше, но для такого двоечника, как я, она была в самый раз. Теорема состояла в том, что все многообразия, удовлетворяющие некоторому свойству А, удовлетворяют вместе с тем и некоторому другому свойству В, если их размерность не превышает 6. Почему это было интересно руководителю семинара, я не знаю и так и не выяснил, но почему-то именно тогда было интересно. И вообще, тот момент был всплеском интереса к науке, которой я занимался и которая, при всей сложности для меня, мне очень нравилась. В статье, которую я начал читать, для верности переводя её на русский язык, так что почти до конца перевёл, имелась ещё одна теорема. Она говорила, что свойством В обладают и немного другие многообразия. Если свойство А рассмотреть как частный случай общего свойства A(n) (свойство А(n) превращается в А при n=1), то оказывается, что для выполнения свойства В достаточно, чтобы размерность многообразия не превышала 3n+1. Легко подметить, что при n=1 число 3n+1 превращается в 4, так что та частная теорема, которую мне предложил разобрать шеф, оказывается более сильной, чем эта общая, охватывая ещё два случая размерностей: 5 и 6.

В своём дипломе я решил изложить обе теоремы и, недели за три-четыре до защиты начал методично писать работу. Забегая вперёд, скажу, что она получилась хорошей (хорошей именно как сочинение). Пропуская те моменты, в которых я не разобрался (формулируя лишь нужные результаты), я построил изложение от некоторого очень логичного начала до полного доказательства обеих теорем. Во всяком случае, любой желающий мог и может (что мне доказали некоторые мои студенты, использовавшие впоследствии мой диплом для своих работ) разобраться в вопросе "по модулю" некоторых очень серьёзных фактов, которые тогда у меня не было и шанса разобрать, но которые я вполне понимал (схожая ситуация возникает, например, тогда, когда применяют основную теорему алгебры, не умея ещё её доказывать, оставляя разбор её доказательства на потом). И вот, уже имея полностью написанную работу, в ночь накануне того самого четверга, т.е. за полнедели до защиты, я соображаю, что оценку в 3n+1 можно повысить до 4n+2 или (я от волнения не могу сосредоточиться и всё проверить) хотя бы до 3n+3. Как быстро сообразит читатель, даже никаким боком не связанный с математикой, при n=1 оба результата дают 6, то есть повторяют заданную мне на разбор теорему. Но уже с n=2 это существенно более сильный результат. Для 3n+3 уверенность у меня полная, для 4n+2 есть крохотные сомнения, и шеф наутро с трудом убеждает меня про синицу в руках и что трёх дней едва хватит на перепроверку и переделку работы, так что в результате в диплом попало число 3n+3, в то время как 4n+2 верно и было бы сразу более сильным результатом (справедливости ради: шеф всё-таки был прав, ибо сомнения не оставляли меня чуть ли не всю аспирантуру, и я искал ошибку в доказательстве для случая 4n+2, но в итоге всё-таки выяснил, что ошибки никакой нет). Три дня (вечер четверга, пятницу, субботу и утро воскресенья) я переделывал работу, а днём в воскресенье поехал домой к руководителю, где он всё проверил и при мне написал мне чрезвычайно лестный отзыв на диплом. "Ничего, съедят," -- эту фразу, сказанную после вдруг возникшего у него сомнения в уместности некоторых оборотов, оказавшихся на единственном бывшем у меня бланке отзыва (отзыв писался от руки на особом бланке), и то, как она была сказана, мне долго не забыть :-), вместе с его ответом-шуткой, когда на моё прощальное, всё ещё восторженное: "Оценка (3n+1), выходит, всё-таки повышается (до 3n+3)" он ответил: "Да уж, повышается, с 4 до 5".

Всю ночь с воскресенья на понедельник мы с мамой не спали и печатали что-то около 25 страниц моего диплома на струйном принтере. Тут я должен сказать, что в самом начале года у нас появился первый собственный компьютер (486, если кто-то сейчас помнит, что это такое), и мама первая его освоила. Она же жертвенно настояла, что сама будет набирать мой диплом, чем невероятно мне помогла (и что я тоже никогда не забуду). О ТеХ'е мы тогда и не слышали, и мама набирала в Word'е, а всякий, кто набирал математические тексты и там и здесь, знает, какое это жуткое мучение. Кроме того, тогда чуть ли не самый мощный (пентиумов ещё не было), наш компьютер не мог хранить все 25 страниц диплома в одном файле (то есть, памяти формально хватало бы, но грузился бы такой файл несколько часов), так что он был разбит на файлы-главы, и каждый из них невероятно долго готовился к печати. Поэтому, говоря про всю ночь, я нисколько не преувеличиваю. С последней страницей мы встретили рассвет, и мама пошла спать (к счастью, она не знала, что мне предстоит в этот же день защита), а я, немного подремав сидя, так и не ложился, отправившись в нужное время в Универститет. Защищался я последним, так как сначала мне нужно было подождать рецензента, объяснить ему содержание работы и получить от него рецензию. Защита сошла очень удачно, заранее была подготовлена "шпаргалка", перенесённая на доску (никаких проекторов и даже листов ватмана мы не использовали и просто всё нужное заранее писали на доске, которых в аудитории, где проводилась защита, было три: пока один защищался, двое других готовились и писали своё, а комиссия "переезжала" по большой аудитории, так что такой хорошей и удобной, а главное -- простой, организации защит я с тех пор не встречал нигде). Содержательно меня слушало, кажется, всего четверо преподавателей (и, быть может, кто-то из однокурсников, но их я не запомнил -- скорее всего, они разбежались после своих большей частью тоже успешных защит). Мне задали два или три вопроса, на самый простой из которых я не смог ответить без подсказки шефа, но не потому, что не знал ответа, а потому, что просто не понял, о чём меня спрашивают, не ожидая, что могут спросить нечто, столь тривиальное. [Сейчас, когда сам участвую в таких комиссиях, всегда осторожничаю, задавая на дипломах простые вопросы и не спешу делать выводы, получая нелепые ответы или вовсе оных не получая.] Короче говоря, всё было в высшей степени удачно. Дома вечером был неожиданный для родителей праздник, а где-то через месяц я (не столь, впрочем, удачно) доложил результаты своего диплома на как будто к случаю подвернувшейся университетской конференции.

А до неё был госэкзамен, где я заранее знал свой билет, и, хотя хотел выучить, вопреки этому знанию, всё, так и не начинал готовиться чуть ли не вплоть до последнего дня. Эта практика тогда была частой на мехмате, и сейчас, кажется, её нет совсем. Перешла она на выпускной экзамен по математике с советских времён, когда в качестве госа сдавалась история КПСС и где она была со всех точек зрения оправданной. На нашем курсе среди студентов раздавались робкие и редкие голоса против (ну, в самом деле -- стыдно было бы выпускнику мехмата бояться госа по программе, да и то очень выборочной, первых двух курсов). К ним ещё робче пытался присоединиться и я, на что наша староста мудро мне заметила: ты учи, как сам хочешь, но мой долг сообщить тебе, что тебе остаются только три билета, из которых такой-то будет лежать сверху. Естественно, я выучил именно его. Дополнительные вопросы мне задали, впрочем, такие, которых я не ожидал, но на которые вполне верно ответил. Может быть, странно, но сейчас, принимая госы у своих студентов, я им почти невольно задаю, в основном, именно того рода задачки, что достались в своё время мне.

А потом был замечательный по простоте выпуск, где декан вручил каждому из нас дипломы. Синие. Красные торжественно выдавал в тот же день в большом зале В.С.Черномырдин, и я иной раз думаю, что моё счастье, что я не получил красного -- тогдашний я мог бы вполне выкинуть какую-нибудь глупую штуку на вручении из рук Черномырдина. На нашем же выпуске очень тёплую речь сказал В.В.Козлов, часть которой я и тогда отнёс и сейчас отношу прямо к себе (конечно, он говорил не именно мне, но именно мне эти слова были тогда очень нужны): "Вы научились работать... и если кому-то кажется, что он не научился, то он очень скоро поймёт, что это не так". А потом О.Б.Лупанов меня, вместе с ещё несколькими десятками юношей, поступавших в аспирантуру, зачислил на 4 месяца стажёрами на мехмат (чтобы до экзаменов, бывших осенью, не забрали в армию). Экзамены сошли как-то неправдоподобно удачно: везде высшие баллы, хотя на математике это было особенно стыдно. Нигде заранее вопросов я не знал, но доброжелательность всех экзаменаторов (в том числе, по философии и языку) была удивительной. Сама аспирантура для меня, впрочем, оказалась потерей времени, но в этом моя и только моя вина. Во время её я не превращался в двоечника-бездельника, а уже был им, несмотря на отличный диплом и внешне блестящее поступление. Конечно, это не означает, что я все три года её потратил впустую и о ней есть, что рассказать, но, поскольку это уже никак не касается главной цели этих двенадцати записей, именно здесь правильнее всего поставить точку и поблагодарить читателей за терпение и отзывы.

***
Хотел написать небольшое заключение. О том, зачем всё это писал и что хотел этим всем сказать. Но, с одной стороны, если после стольких записей необходимы ещё объяснения, то или я написал совсем плохо и всё это следует нещадно выбросить на помойку, или же я не уважаю читателя, показывая дополнительными разъяснениями ему, что он не в силах всё прочитанное понять. И поскольку кажется мне, что написал я не так уж и плохо :), да и в читателях (в данном-то случае -- точно) :) сомнений у меня нет, добавлять заключение не буду. И даже если для кого-то вся эта "сага" будет лишь рассказом об учёбе одного двоечника в школе и университете -- не беда. В конце концов, не он виноват в том, что автор, может быть слишком часто, уклонялся от своей главной цели. А если написанное окажется кому-нибудь полезным, это для автора будет самым большим свидетельством, что он предпринял эту странную саморазоблачительную полуисповедь не напрасно.