volk
in
music_action
Леон Хиеко "Я спросил у Бога"
Леон Хиеко написал эту песню в 1978 году, в поселке его детства на севере провинции Санта-Фе, в доме своих родителей. Он писал ее в присутствии отца, который сказал ему, что это будет песня, с которой он получит мировое признание. Так и случилось. Причем раскрутке песни посодействовали ее женские исполнения - Шакиры (Колумбия), Анны Белен (Испания), Хавьеры Парра (Чили), Мерседес Соса (Аргентина). А тогда при написании его вдохновляли военная диктатура в своей стране и военный конфликт между Чили и Аргентиной, который в то время происходил.
Сам автор посчитал песню довольно занудной (дословно «скучной и монотонной»). Однако это не так, если смотреть только музыкальную сторону. Она даже поживее и поинтереснее, чем «Я спросил у ясеня, где моя любимая?». А вот текст беспомощен и убог, как у последнего графомана. Песня переведена на португальский и английский, а меня не побуждает к переводу. Еще в 2002 году я заявил, что по-русски так пафосно уже не пишут. Лишь для того, чтобы читатель имел некоторое представление о стиле, я наспех набросал пару первых куплетов.
Боже лишь к тебе вопрос:
что ж ты к боли был индифферентным,
пока высохшая Смерть ждала момента,
как обычно собирая свою «ренту»?
Боже, лишь к тебе вопрос:
есть несправедливость, есть упреки,
и пощечины в другую щеку -
от ударов у меня кровоподтеки.
Ну и куплет за куплетом - дальнейшие вопросы к Богу про его якобы безразличие - к существованию войн, к проявлениям предательства...
Песня была использована в Европе как часть движений против политики гонки вооружений. Об этом уже отчасти рассказывалось в сообществе.
Вместо того чтобы считать песню благоглупостью, поставим перед собой эту проблему и посмотрим, действительно ли Бог устранился или вина на нас, и мы не видим Его, мы не замечаем Его участие: оно совершенно особенного свойства, но оно полное, всецелое.
Тут я воспользуюсь миссионерским опытом Антония Сурожского, который при таких вопросах тонко перенаправлял внимание беседующих к двум евангельским рассказам о буре на Генисаpетском озере. Они построены в основном одинаково: ученики покинули один берег озера и направляются к другому. Ночью озеро охвачено бурей. Они борются со смертью, которая грозит им со всех сторон, которая силится сломить хрупкую безопасность их лодки. И, наконец, они оказываются лицом к лицу со своим отчаянием и с Божественным присутствием, которое они не умеют распознать. Таков общий план. Теперь что касается деталей.
В первом рассказе мы видим их в лодке посреди бури; и в какой-то момент, когда силы их почти истощились, мужество покидает их, надежда колеблется, вдруг поверх бушующих волн, среди неукротимого ветра они видят, как Христос идет к ним - и не могут поверить, что это Христос. Им думается, что это призрак, и они вскрикивают от ужаса.
Почему они думают, что это призрак? Да просто потому, что они не могут представить, что Бог, Который есть Бог жизни, присутствует в сердцевине этой смертоносной стихии, окружающей их со всех сторон, что Бог, Который есть гармония и красота и покой, находится в самом центре разбушевавшейся природы. Они не могут поверить, что Бог - там, где они видят лишь смерть, смятение, опасность.
Не так ли мы поступаем каждый миг? Когда мы видим человеческие трагедии - личные, непосредственно нас касающиеся, или трагедии большего масштаба, охватывающие некую группу, которой мы принадлежим: нацию, народ - разве мы не поступаем именно так? Разве мы не ставим под вопрос самую возможность того, чтобы Бог присутствовал в сердцевине трагедии? Разве мы не говорим: «Господи, невозможно Тебе здесь быть, это призрак, это карикатура, это оскорбление Твоей святости и истинному Твоему присутствию; Тебя здесь нет; если бы Ты был здесь, то водворился бы мир, покой сошел бы, не было бы больше трагедии, не было бы больше проблемы... Не может быть, что Ты здесь!».
Второй рассказ рисует нам происходящее несколько иначе - вероятно, это другая буря. На этот раз ученики отплывают от берега не одни, Христос с ними. Бушует буря, и Христос, утомившись, засыпает на корме лодки. Он спит, положив голову на подушку. Ученики в борьбе, они бьются с наступающей на них смертью, со смертью, окутывающей их отовсюду. Они борются за спасение своей жизни, отстаивают безопасность, укрытие, пусть хрупкое, обманчивое, какое представляет их лодка. И обессилев, теряя надежду, когда буря охватила их сердце, их душу, когда буря уже не вне их, но поколебала до глубин их самих, они обращаются ко Христу. И с чем же?
Они не обращаются к Нему с надеждой, которая превосходит их отчаяние, с уверенностью, что Он может в любой момент выправить любую ситуацию или придать смысл любой ситуации при всей ее трагичности; они обращаются к Нему с возмущением, с горечью: «Неужели Тебе безразлично, что мы сейчас погибнем!». Они Его будят, тормошат Его. И даже не с мольбой, они не просят Его о помощи. Их слова означают: Тебе безразлично, Ты спишь, положив голову на подушку, Тебе-то хорошо, удобно, а мы гибнем. Так уж нет! Если Ты ничего не можешь поделать, хотя бы войди в нашу тревогу, раздели наш ужас, умри с нами вместе сознательно!
И Христос отстраняет их. Он встает, не принимая оскорбление, Он его отвергает: «Маловеры, долго ли Мне быть с вами?». И обратившись к рассвирепевшему морю, к разбушевавшимся над озером ветрам, готовящим погибель, ко всей этой буре, которая остается вне Его, которая никаким образом не проникла в Него ни отчаянием, ни страхом, Он проливает на бурю Свое внутреннее спокойствие и приказывает водам улечься, ветрам утихнуть - и на озеро сходит покой.
Не это же ли самое мы переживаем по отношению к человеческим ситуациям? Сколько раз нам случалось в личной или семейной трагедии, перед лицом более обширных трагедий народов и стран, сказать: Бог-то в безопасности, Он на Своем небе, спит, почивает, смотрит, как мы сражаемся и бьемся, ждет момента, когда битва окончится, когда сокрушатся наши кости, когда будут сокрушены и наши души и наступит момент, когда Он будет нас судить - но до тех пор Он остается вне трагедии...
Возможно, если вы очень уж «благочестивы», вам не хватает мужества выразиться такими словами; возможно, что-то в вас нашептывает эти слова, и вы отбрасываете их силой воли; и, тем не менее, в христианском мире сейчас беспрерывно слышится: с Богом что-то не в порядке. Хотя бы это может служить оправданием автору - для мирового хита текст тут ниже плинтуса (и ниже других песен Леона Хиеко), но, во всяком случае, выражает настроения в западном обществе.
Однако наш Бог - не такой Бог, Который ушел на небо и ждет момента судить живых и мертвых; это Бог, Который стал солидарен с нами настолько, что это не позволяет обращаться к нему с вопросами про индифферентность.
Изначально, с первого творческого акта Бог связал Свою судьбу с нашей: творческий акт, Божественное Слово, Слово, произнесенное Богом и из Которого появляются одна за другой, в новизне, в первой свежести, все Его твари - это Слово создает отношение между Богом и человеком. И это отношение ответственное, это не просто Божественное действие, последствия которого вернутся к Богу лишь позднее.
Сам автор посчитал песню довольно занудной (дословно «скучной и монотонной»). Однако это не так, если смотреть только музыкальную сторону. Она даже поживее и поинтереснее, чем «Я спросил у ясеня, где моя любимая?». А вот текст беспомощен и убог, как у последнего графомана. Песня переведена на португальский и английский, а меня не побуждает к переводу. Еще в 2002 году я заявил, что по-русски так пафосно уже не пишут. Лишь для того, чтобы читатель имел некоторое представление о стиле, я наспех набросал пару первых куплетов.
Боже лишь к тебе вопрос:
что ж ты к боли был индифферентным,
пока высохшая Смерть ждала момента,
как обычно собирая свою «ренту»?
Боже, лишь к тебе вопрос:
есть несправедливость, есть упреки,
и пощечины в другую щеку -
от ударов у меня кровоподтеки.
Ну и куплет за куплетом - дальнейшие вопросы к Богу про его якобы безразличие - к существованию войн, к проявлениям предательства...
Click to viewПесня была использована в Европе как часть движений против политики гонки вооружений. Об этом уже отчасти рассказывалось в сообществе.
Вместо того чтобы считать песню благоглупостью, поставим перед собой эту проблему и посмотрим, действительно ли Бог устранился или вина на нас, и мы не видим Его, мы не замечаем Его участие: оно совершенно особенного свойства, но оно полное, всецелое.
Тут я воспользуюсь миссионерским опытом Антония Сурожского, который при таких вопросах тонко перенаправлял внимание беседующих к двум евангельским рассказам о буре на Генисаpетском озере. Они построены в основном одинаково: ученики покинули один берег озера и направляются к другому. Ночью озеро охвачено бурей. Они борются со смертью, которая грозит им со всех сторон, которая силится сломить хрупкую безопасность их лодки. И, наконец, они оказываются лицом к лицу со своим отчаянием и с Божественным присутствием, которое они не умеют распознать. Таков общий план. Теперь что касается деталей.
В первом рассказе мы видим их в лодке посреди бури; и в какой-то момент, когда силы их почти истощились, мужество покидает их, надежда колеблется, вдруг поверх бушующих волн, среди неукротимого ветра они видят, как Христос идет к ним - и не могут поверить, что это Христос. Им думается, что это призрак, и они вскрикивают от ужаса.
Почему они думают, что это призрак? Да просто потому, что они не могут представить, что Бог, Который есть Бог жизни, присутствует в сердцевине этой смертоносной стихии, окружающей их со всех сторон, что Бог, Который есть гармония и красота и покой, находится в самом центре разбушевавшейся природы. Они не могут поверить, что Бог - там, где они видят лишь смерть, смятение, опасность.
Не так ли мы поступаем каждый миг? Когда мы видим человеческие трагедии - личные, непосредственно нас касающиеся, или трагедии большего масштаба, охватывающие некую группу, которой мы принадлежим: нацию, народ - разве мы не поступаем именно так? Разве мы не ставим под вопрос самую возможность того, чтобы Бог присутствовал в сердцевине трагедии? Разве мы не говорим: «Господи, невозможно Тебе здесь быть, это призрак, это карикатура, это оскорбление Твоей святости и истинному Твоему присутствию; Тебя здесь нет; если бы Ты был здесь, то водворился бы мир, покой сошел бы, не было бы больше трагедии, не было бы больше проблемы... Не может быть, что Ты здесь!».
Второй рассказ рисует нам происходящее несколько иначе - вероятно, это другая буря. На этот раз ученики отплывают от берега не одни, Христос с ними. Бушует буря, и Христос, утомившись, засыпает на корме лодки. Он спит, положив голову на подушку. Ученики в борьбе, они бьются с наступающей на них смертью, со смертью, окутывающей их отовсюду. Они борются за спасение своей жизни, отстаивают безопасность, укрытие, пусть хрупкое, обманчивое, какое представляет их лодка. И обессилев, теряя надежду, когда буря охватила их сердце, их душу, когда буря уже не вне их, но поколебала до глубин их самих, они обращаются ко Христу. И с чем же?
Они не обращаются к Нему с надеждой, которая превосходит их отчаяние, с уверенностью, что Он может в любой момент выправить любую ситуацию или придать смысл любой ситуации при всей ее трагичности; они обращаются к Нему с возмущением, с горечью: «Неужели Тебе безразлично, что мы сейчас погибнем!». Они Его будят, тормошат Его. И даже не с мольбой, они не просят Его о помощи. Их слова означают: Тебе безразлично, Ты спишь, положив голову на подушку, Тебе-то хорошо, удобно, а мы гибнем. Так уж нет! Если Ты ничего не можешь поделать, хотя бы войди в нашу тревогу, раздели наш ужас, умри с нами вместе сознательно!
И Христос отстраняет их. Он встает, не принимая оскорбление, Он его отвергает: «Маловеры, долго ли Мне быть с вами?». И обратившись к рассвирепевшему морю, к разбушевавшимся над озером ветрам, готовящим погибель, ко всей этой буре, которая остается вне Его, которая никаким образом не проникла в Него ни отчаянием, ни страхом, Он проливает на бурю Свое внутреннее спокойствие и приказывает водам улечься, ветрам утихнуть - и на озеро сходит покой.
Не это же ли самое мы переживаем по отношению к человеческим ситуациям? Сколько раз нам случалось в личной или семейной трагедии, перед лицом более обширных трагедий народов и стран, сказать: Бог-то в безопасности, Он на Своем небе, спит, почивает, смотрит, как мы сражаемся и бьемся, ждет момента, когда битва окончится, когда сокрушатся наши кости, когда будут сокрушены и наши души и наступит момент, когда Он будет нас судить - но до тех пор Он остается вне трагедии...
Возможно, если вы очень уж «благочестивы», вам не хватает мужества выразиться такими словами; возможно, что-то в вас нашептывает эти слова, и вы отбрасываете их силой воли; и, тем не менее, в христианском мире сейчас беспрерывно слышится: с Богом что-то не в порядке. Хотя бы это может служить оправданием автору - для мирового хита текст тут ниже плинтуса (и ниже других песен Леона Хиеко), но, во всяком случае, выражает настроения в западном обществе.
Однако наш Бог - не такой Бог, Который ушел на небо и ждет момента судить живых и мертвых; это Бог, Который стал солидарен с нами настолько, что это не позволяет обращаться к нему с вопросами про индифферентность.
Изначально, с первого творческого акта Бог связал Свою судьбу с нашей: творческий акт, Божественное Слово, Слово, произнесенное Богом и из Которого появляются одна за другой, в новизне, в первой свежести, все Его твари - это Слово создает отношение между Богом и человеком. И это отношение ответственное, это не просто Божественное действие, последствия которого вернутся к Богу лишь позднее.