К вопросу о словообразовательной системе эсперанто
Пока я готовлю пост об этимологии словообразовательных суффиксов эсперанто (работа продвигается медленно, но вы уже сейчас можете освежить свои знания об этимологии префиксов эсперанто :)), вот небольшое, но интересное и поучительное чтение о словообразовательной системе эсперанто. Данная запись является моим вольным переводом/переложением (с моими личными вмешательствами) материала, представленного в подразделе 443 Полной аналитической грамматики эсперанто (Kalocsay, K., Waringhien, G. Plena analiza gramatiko de Esperanto. - Rotterdam: UEA, 1985. - ISBN 92-9017-032-8. pp. 520-521).
§ 433. La valoro de la vortsistemo
Словообразовательная система эсперанто неоднократно подвергалась критике. Первая острая критика пришла от Луи Кутюра, одного из авторов языка идо. Он (будучи математиком) разработал словообразовательную систему идо исходя из соображений логики, введя обязательным постулатом принцип обращаемости (renversebleco, returnebleco), которому эсперанто, якобы, не соответствовал. Хоть всё это сейчас и является вопросом лишь историческим, вероятно, не будет безынтересным вспомнить кое-что об этом принципе.
Пресловутый идистский принцип «обращаемости» требует, чтобы при смене окончания не менялась грамматическая категория предшествующего корня. Сложно для понимания? Давайте разберёмся на примерах.
В эсперанто мы имеем, например, следующее: глагол martel/i (бить, работать молотом) производится «напрямую» из субстантивного/существительного корня martel- (молот) простой сменой окончания; аналогично kron/i (короновать, венчать короной) производится «напрямую» из субстантивного/существительного корня kron- (корона, венец). То есть, при смене окончания с -o на -i вроде бы как меняется сама «категория корня»: из «корня сущности» он меняется на «корень действия». Создатели идо постарались «исправить» этот «недостаток» введением ряда суффиксов, призванных явно «обозначить» перемену смысловой сущности исходного корня. Пока что особой проблемы не видно, не так ли? Но копнём глубже.
Чуть ли не основная проблема эсперантского словообразования (по мнению создателей языка идо) заключалась в том, что при смене глагольного окончания на окончание существительного мы не всегда получаем название действия по этому глаголу: в эсперанто из marteli («работать молотом») посредством простой смены окончания выходит martelo («молот», а не «работа молотом», как хотелось бы создателям идо); аналогично из kroni («венчать, снабжать короной») посредством смены окончания -i → -o выходит krono («корона», а не «венчание», «одарение короной», как хотелось бы создателям идо). В идо данная «проблема» решалась рядом дополнительных суффиксов: эсп. martelo → marteli, krono → kroni в идо соответствуют martelo → martelagar, krono → kronizar (-ar - это идистское окончание инфинитива настоящего времени). При «обращении» этих слов (сменой глагольного окончания на окончание существительного) в идо мы получаем martelago («действие, работа молотом»), kronizo («венчание», «одарение короной»). Слава обращаемости?!
Однако данный принцип не особо соблюдается в национальных языках. Ср. фр. couronne - couronner - couronnement; англ. crown - to crown - coronation; нем. Krone - krönen - Krönung; рус. корона - короновать - коронование/коронация. Как видим, в естественных языках глагол из исходного существительного часто производится непосредственно, а лишь затем (для образования существительного, означающего название действия) подвергается модификации при помощи суффикса, точно так же, как и в эсперанто: krono - kroni - kronado. Таким образом, пресловутая «обращаемость» в том виде, в котором она реализована в идо, является лишь произвольным принципом. Следует заметить, что, несмотря на критику от создателей идо, в эсперанто всё же имеется своего рода «обращаемость»; на её наличие впервые обратил внимание Рене де Соссюр (стоявший у истоков теории эсперантского словообразования): смысл вновь становится тем же самым, когда внешняя форма слова возвращается к исходной форме (La senco refariĝas la sama ĉiufoje, kiam la ekstera formo de la vorto fariĝas denove la sama).
Чересчур «логичная» словообразовательная система идо дорого обошлась самому языку, лишив его гибкости и сделав его сложным для непосредственного использования: нужно было постоянно заботиться о том, чтобы не пропустить какой-нибудь суффикс, произвольно требуемый правилами словообразования. Если бы идо заметно распространился и получил широкое использование, он непременно подвергся бы определённого рода упрощениям, возвращающим его к исходной словообразовательной системе эсперанто.
Среди других нападок на словообразовательную систему эсперанто можно упомянуть также нарекание о том, что окончание прилагательного -a является в эсперанто двусмысленным: оно выражает как качество (kvalita a-finaĵo), так и отношение (rilata a-finaĵo). Классический пример: в обороте nutra manĝaĵo (питательная пища) прилагательное nutra (произведённое из глагола nutri «питать, кормить») является качественным, тогда как в обороте nutra problemo (проблема (про)питания, пищевая проблема) оно уже выражает отношение к понятию «питание». Теоретически данную проблему можно разрешить использованием суффикса -ec- для выражения «качественного смысла» (nutreca manĝaĵo) и использованием префикса pri- для выражения «(со)относительного смысла» (prinutra problemo). Предлагалось также использование суффикса -al- для выражения смысла отношения: если reĝa ĝardeno («королевский сад») может означать как «принадлежащий королю» (отношение), так и «настолько великолепный, что был бы достоин самого короля» (качество), то форма *reĝala ĝardeno (= ĝardeno ala al reĝo) обозначала бы исключительно принадлежность, отношение. Однако в реальности суффикс -al- не нашёл применения, тогда как вышеупомянутые аффиксы -ec- и pri- используются в данном значении лишь спорадически, что показывает, что на практике подобное тонкое различение смыслов является почти совсем ненужным и избыточным.
Создатели других языковых систем (таких как Окциденталь, Новиаль, Интерлингва) укоряли эсперанто в том, что он посредством своего словообразования создаёт слова, совершенно незнакомые «естественным языкам». Авторы подобных лингвопроектов видели чуть ли не самой важной задачей так подогнать словообразование своих языков под уже существующие модели, чтобы все производные слова в них соответствовали уже существующим примерам из национальных языков. Спрашивается - зачем? Да, это может быть красиво, но создателям подобных натуралистических языков пришлось дорого заплатить за эту «красоту». Во-первых, нередко приходилось менять форму исходного корня, чтобы «подстроить» его под словообразовательные модели европейских языков. Во-вторых, пришлось ввести целый ряд суффиксов, обладающих одним и тем же значением (увы, национальные языки редко когда используют принцип «один смысл - один суффикс»). Например, аналогом эсп. -eco в окцидентале выступают шесть (!) суффиксов: -erie, -ess, -itá, -ta, -ore, -ie. Среди этих суффиксов говорящий на окцидентале вынужден постоянно выбирать именно тот, который национальные языки-модели используют с соответствующим корнем. Понятно, что для тех, кто не владеет исходно каким-либо из романских языков, всё это будет совершенно неестественной и ненужной нагрузкой. Однако и просвещённых европейцев тут ждут подвохи, так как романские языки не всегда солидарны в выборе того или иного суффикса. Так, например, окц. longore («длина», ср. эсп. longeco) использует суффикс -ore по модели французского языка (фр. longueur), тогда как использование суффикса -ess (*longess) в данном случае (например, по модели итальянского языка, в котором «длина» будет lunghezza) будет ошибочным; то есть, требуется ещё и отдельно запомнить, что «в данном конкретном случае окциденталь следует французской модели» :). Право слово, подобная натуралистическая мания делает окциденталь (и иже с ним) лишь рабами «языков-моделей», тогда как у эсперанто имеется своя собственная автономная база, свой собственный хребет, если хотите...
В отношении словообразования эсперанто занимает промежуточное положение между «чересчур уж выдуманными» априорными системами вроде Волапюка (чьи авторы конструировали слова своего языка согласно совершенно произвольным принципам, сделав эти языки навсегда зависимыми от решений автора или руководящей организации) и «чересчур подражательными» натуралистическими проектами, которым просто не дано встать на ноги без оглядки на языки-источники.
Уникальное сочетание «естественности» (эсперанто является апостериорным языком: все его элементы основаны на материале языков национальных) и «регулярности» (эсперанто является автономным языком: все единожды заимствованные элементы он использует лишь согласно своей «внутренней логике» без оглядки на языки-предшественники) в случае с эсперанто делает возможным его реальное развитие самими его носителями, «массами», способными подогнать язык ко всем постоянно меняющимся обстоятельствам.
С полным перечнем моих эсперантологических заметок можно ознакомиться тут.