Улица Заменгофа (часть 4)
Продолжаю публиковать свой перевод книги «Улица Заменгофа» («La Zamenhof-strato»; книга была написана на эсперанто польским журналистом Романом Добжиньским на основе бесед с внуком Лазаря Заменгофа Луи-Кристофом Залески-Заменгофом).
Предыдущий фрагмент перевода • Самый первый фрагмент и содержание • Записи по тегу « z-strato»
Вы говорили о девочке, которую, безусловно, никакая фея не превратила бы в собаку. Какова был судьба детей в гетто?
Дети в гетто были главными жертвами и одновременно настоящими героями. Эти маленькие существа играли важную роль в пропитании гетто. Дети были единственными поставщиками провизии в семьях сапожника или портного, не имевших более своих мастерских, служащего, потерявшего работу, торговца, чей магазинчик остался за стенами гетто. Свою роль дети могли играть благодаря «гуманному» постановлению оккупантов о том, что дети могут не носить повязку с шестиконечной звездой. Это давало им возможность выскальзывать за стены и делать покупки. Часто наблюдалась следующая сцена: подъезжает трамвай из так называемой арийской зоны, из него выскакивают дети с сумками на плечах и быстро разбегаются. Не все успевают улизнуть, многие попадают в руки полицейских и теряют добытый с таким трудом кусок хлеба, кулёк муки или поношенный свитер. Немецкие жандармы не гонятся за детьми, они просто стреляют по ним, играя в охоту. Очень часто они попадали в цель и добывали таким образом трофей, например, несколько картофелин. Другим источником снабжения были торговцы, циркулирующие за стенами. Дети просачивались через выходы из гетто, пользуясь секундной невнимательностью охранников. Потом они пытались таким же путём пробраться обратно, что каждый раз напоминало игру в русскую рулетку, так как охранники часто лишь притворялись невнимательными. В этой игре шансы детей колебались на уровне чуть выше нуля. От профессора Гиршфельда я узнал о девочке, пойманной жандармом, которая плачем пыталась разжалобить его. Немец уступил просьбе, он не убил девочку, а «лишь» прострелил ей колени, чтобы она не могла «шмуглять».
Что значит «шмуглять»?
Это слово немецкого происхождения означало заниматься контрабандой. На наречии гетто это слово принадлежало к числу самых важных терминов, его смысл приближался к смыслу «выжить». Способов доставки контрабанды было немало. Самые сильные ребята просто карабкались на стену и прыгали на другую сторону. Они были излюбленным объектом тренировок у мотоциклетных патрулей, курсировавших по обе стороны от стен. Часто ребёнка, пойманного с добычей, вынуждали лезть обратно на стену и лишь тогда застреливали. Тело падало рядом со стеной. Никто не мог заподозрить, что он погиб «безвинно». Труп служил предупреждением другим «нарушителям законов». Разумеется, все законы выражались одним словом: «Verboten!» («Запрещено!»). Слово «запрет» обрело своё настоящее значение, в том смысле, что несоблюдение запретов безжалостно каралось.
Существовали ли слова без «настоящего» значения?
Их было много, особенно тех, которые касались «обещаний». Настоящие запреты и ненастоящие обещания были важным элементом всей системы, которая навязывала людям подчинение. Каждый тоталитарный режим использовал дезинформацию и вульгарную ложь для того, чтобы с меньшим трудом управлять подчинёнными. Но нацисты пользовались ложью действительно мастерски, профессионально, с совершенным знанием человеческой психики. Когда жизнь в гетто превратилась в невыносимый кошмар, были развешены объявления о «переселении». Нет ничего удивительного в том, что многие жители гетто восприняли эту ложь с радостью и даже заявляли себя добровольцами. И это при том, что объявления о переселении означали, по сути, ликвидацию гетто, то есть попросту очередную фазу Холокоста.
Ваш сосед по приходскому дому, профессор Гиршфельд, заметил в своём дневнике, что варшавское гетто было своеобразным местом проведения бесплатных медицинских экспериментов. Там исследовалась стойкость человеческого организма в экстремальных условиях, и вскоре было выведено заключение о вымирании в среднем 50 тысяч человек ежегодно. Таким образом «окончательное решение» проблемы было достижимо в течение менее чем восьми лет. Однако «операция по переселению» началась раньше. Почему?
Лишь по окончании Второй мировой войны мир узнал, что существовало решение об уничтожении всех евреев. Вероятно, оно было сделано, самое позднее, в середине декабря 1941 года уже после объявления Германией войны Соединённым Штатам. Организационные вопросы были обсуждены на конференции, которую Гейдрих созвал в январе 1942 года. Гетто были лишь местами временного проживания, где накапливалось «сырьё» для индустрии геноцида, возводимой по точным инженерным проектам. Необходимость в последних подтвердилась первой фазой Холокоста. Как известно, нацистская Германия вторглась в Советский Союз в июне 1941 года. Сначала немецкие отряды вступили на восточную территорию Польши, которую в 1939 году захватила советская армия согласно печально известному пакту Молотова-Риббентропа. Там проживала значительная часть польских евреев. Именно они стали первой жертвой геноцида. Массовые убийства проводились «традиционными» методами: людей ставили на краю ям, ими же вырытых, и расстреливали.
Так до конца 1941 года погиб почти миллион евреев...
Этот способ уничтожения оказался непрактичным, требующим больших затрат времени, а также чрезвычайно дорогим: он потреблял слишком много боеприпасов, столь необходимых фронту. Поэтому для «окончательного решения» - тогда широко использовался эвфемизм «Endlösung» - были применены современные технологии и промышленные методы.
Почему нацистский режим основал лагеря смерти именно на территории оккупированной Польши?
Эти лагеря проектировались как «фабрики смерти», поэтому по законам экономики их возводили на территориях, изобиловавших «сырьём». Я повторюсь, в Польше до Второй мировой войны проживало три с половиной миллиона евреев. В учёт брались расходы на транспортировку, поэтому центр Треблинка был создан между Варшавой и Белостоком, где концентрировались сотни тысяч евреев. Центр был готов в июле 1942 года. Однако первый лагерь смерти был построен на полгода раньше, в Хелмно на реке Нер. Там нацисты уничтожали евреев из районов Лодзи и Познани. Эти польские территории нацистский режим называл Вартегау и превратил их, по сути, в область Германии. Планы в отношении Вартегау включали в себя германизацию «пригодного населения». Евреи направлялись в лагеря смерти, а поляки, рассматриваемые как «элементы, не поддающиеся германизации», сгонялись в так называемое Генерал-губернаторство. Его составляли южная и средняя Польша с таким городами, как Варшава и Краков, получивший ранг столицы. Холокост в Генерал-губернаторстве начался под кодовым названием «Операция Рейнхард» в области Люблина, в пригороде которого был возведён лагерь смерти Майданек. Для южных районов нацисты возвели Аушвиц, для северных - Треблинку. Вместе с несколькими другими лагерями они были частью индустриализированного геноцида. Это громадное предприятие началось с ликвидации гетто.
Как Вам запомнилась ликвидация варшавского гетто?
Я, как и все остальные, ничего о ликвидации гетто не знал. Объявления сообщали о «переселении в восточные области». Крайне измученным людям это открывало обнадёживающую перспективу. Еврейский совет, сознательно или нет, поддержал этот проект и призвал всё население гетто к переселению и покорности немцам. Вот и всё, что я тогда знал. 22 июля 1942 года штурмбаннфюрер СС Герман Гофле был представлен как главный ответственный за «Операцию Рейнхард». Он же открыл перед еврейским советом точный план, согласно которому совет должен был ежедневно предоставлять определённое количество «переселяющихся». 24 июля еврейский совет должен был предоставить семь тысяч человек, 25 - десять тысяч, в последующие дни - по пять или по шесть тысяч. Верхушка совета, вероятно, знала о тайном значении слова «переселение», так как председатель совета Адам Черняков наложил на себя руки уже 23 числа. Операция продолжалась два месяца, с 22 июля по 21 сентября 1942 года. За это время из варшавского гетто в лагерь смерти Треблинка было эвакуировано около трёхсот тысяч человек. До этого момента с конца 1942 года от голода, болезней и произвола нацистов уже погибло около ста тысяч человек.
Как ликвидация варшавского гетто началась лично для Вас?
Шестого августа 1942 года в наш «Оазис Всех Святых» пришли немецкие жандармы и выгнали всех на улицу, запретив что-либо брать. Я не заметил профессора Гиршфельда. Из его дневника* я узнал, что ему удалось покинуть гетто днём раньше. Жандармы приказали нам присоединиться к большой толпе и сопроводили нас на Umschlagplatz. По пути я видел знаменитого педагога Януша Корчака с его детьми.
* Примечание: Записки профессора Гиршфельда были изданы отдельной книгой «История одной жизни» в 1946 году.
Что такое Umschlagplatz?
Это немецкое слово означает «место перегрузки», «перевалочный пункт», речь шла о погрузочном терминале станции Варшава-Гданьская. Оттуда отходили поезда в лагерь смерти Треблинка.
Уже находясь на площади, догадывались ли Вы о её действительном назначении?
Повторяю, я ничего не знал. Жестокость конвоиров была обычным делом и не предвещала чего-либо особенно плохого. Как и другие, я полагал, что принимаю участие в переселении, что в худшем случае мне придётся работать в поле. Тогда многие предпочли бы переехать куда угодно, лишь бы не сносить ужасы гетто. Люди просто хотели верить, что начинаются перемены к лучшему. Объявление о том, что каждого добровольца на Umschlagplatz ждут три буханки хлеба и килограмм свекольного мармелада, вызвало настоящее воодушевление. Можно было наблюдать даже настоящую борьбу за места в вагонах. Значительную часть добровольцев составляли те, кто стремился найти своих родственников или друзей, уже ранее согнанных на перегрузочную площадь.
Каким путём Вы шли к Umschlagplatz?
Я шёл от площади Гжибовского по разным улицам, но последней была улица Заменгофа. Она заканчивалась у стены Umschlagplatz. Тут же, напротив улицы Ставки, находился вход в это ужасное место. Оно занимало значительную площадь. Вплотную ко входу примыкали железнодорожные пути. Рядом находилось несколько строений, среди них - довольно большая школа медицинских сестёр. Площадь была окружена неприступной стеной. В южной своей части последняя шла вдоль по улице Дикой. Как известно, на улице Дикой в доме под номером 9 долгое время жил мой Дед. Бóльшая часть этой улицы в 1931 году получила имя Людвига Заменгофа. Остальная часть по-прежнему называлась Дикой. Стена перегрузочной площади разграничила обе улицы именно там, где раньше заканчивалась одна, а начиналась другая. Площадь по всему периметру тщательно охранялась патрулями. Охранники были большей частью украинскими, латвийскими и литовскими добровольцами вооружённых отрядов СС, прославившихся своей жестокостью.
Вход на Umschlagplatz вошёл в историю как ворота ада, пройти через которые можно было лишь в одном направлении...
Назад выходил только тот, кому посчастливилось умереть на перегрузочной площади. То же произошло и со мной.
То есть?!
Через площадь ежедневно проходили тысячи людей, крайне измождённых, голодных и больных. Не хватало даже обычной воды. В этих условиях люди умирали десятками. Трупы тут же вывозились на ближайшее еврейское кладбище на улице Окоповой. Для этого использовались специальные повозки. На такой же повозке я вернулся из ада… Вот как это произошло. После долгого ожидания погрузки я был крайне измотан, и идея о переселении мне совершенно разонравилась. Неожиданно ко мне подошёл доктор Ян Френдлер, друг нашей семьи. Тоном, не допускавшим возражений, молодой врач приказал мне следовать за ним. Внезапно он толкнул меня на проезжавшую мимо повозку, заполненную трупами. Я не понял намерений врача, но подчинился его воле. В то время нужно было понимать, не понимая.
Что делали врачи на Umschlagplatz?
Санитарная служба на перегрузочной площади была частью мистификации. У врачей было полно работы. Я уже говорил о сотнях больных. Кроме того, в большой давке, особенно при погрузке в вагоны, часто случались травмы. Забота о пострадавших ещё более усиливала веру в переселение. Разве мог человек, на чью сломанную ногу хирург только что наложил гипсовую повязку, предположить, что вместе со свежим гипсом он попадёт в крематорий? Врачей было недостаточно, поэтому их не отсылали с транспортом - они работали не покладая рук. Точно так же трудилась и моя мать, а также тётя Софья, которая в один из дней решила по собственной воле уехать вместе со всеми, чтобы сопровождать своих страждущих пациентов.
Знала ли Софья Заменгоф, куда последует поезд?
Я полагаю, что нет.
И Януш Корчак не знал, куда он едет со своими сиротами?
В этом я не уверен. Весьма вероятно, что он знал или догадывался о большем, нежели остальные. Однако факт остаётся фактом: он отправился вместе со своими детьми в Треблинку и погиб в газовой камере. До этого его польские друзья неоднократно пытались вырвать его из гетто, но он не желал ни на секунду оставить своих воспитанников.
Но уж доктор Ян Френдлер наверняка понимал, зачем он толкает вас на повозку с трупами?
Я не могу ответить. Я никогда более не видел его. Возможно, ему что-то подсказала интуиция? А может быть, он и принадлежал к тем, кто знал секрет, но не раскрывал его, чтобы не вызвать панику среди людей, которым всё равно ничем нельзя было помочь.
Как Вы пошли на такой риск - сбежать с перегрузочной площади?
Как? И сегодня я не могу ответить на этот вопрос. Не было никакого времени для размышлений, решение было принято спонтанно, за считанные секунды. Возможно, спустя мгновение шанс был бы безвозвратно упущен. Возможно, мной руководило подсознание. Мне было 17 лет, я был утомлён долгим ожиданием, нетерпелив. Зачем переезжать неизвестно куда? Ради килограмма мармелада? Моё положение и так было далеко не худшим. Я жил в сносных условиях, вблизи от своего дома, который, хоть и лежал в руинах, всё же оставался моим собственным уголком на Земле.
Чем закончилось Ваше мрачное путешествие? Сколько оно длилось?
Недолго. Повозка достигла еврейского кладбища, и весь груз был сброшен на землю, в том числе и я.
И долго вы притворялись мёртвым?
Нет, кладбища не интересовали нацистов. Для них мёртвый еврей был хорошим евреем. Кладбище на улице Окоповой находилось за стенами гетто. Рабочие особого управления привозили трупы из гетто или с перегрузочной площади, бросали их у входа на кладбище, а потом хоронили в братских могилах. У них была уйма работы. Никто и не заметил, как я встал и ушёл.
Таким образом, Вы сбежали не только с перегрузочной площади, но даже из гетто. Куда же Вы направились?
Не поверите: обратно в гетто… На улице я заскочил в вагон конки и вернулся к приходскому дому.
Но почему?!
Чтобы вернуться к матери.
Какая ирония судьбы! Покинуть Umschlagplatz с живыми означало смерть, а с мёртвыми - жизнь. Вернувшись в гетто, Вы вернулись к исходной точке.
Сбежав с перегрузочной площади, я ещё не осознавал своего спасения, скорее наоборот - я понимал, что подвергнул свою жизнь большому риску, так как совершил преступление, караемое смертью. За моё противозаконное действие и моя мать могла лишиться жизни. Я был обязан предупредить её.
Разве Ваша мать не была отведена на Umschlagplatz вместе с Вами и другими обитателями приходского дома?
Это так, но она должна была выполнять свои врачебные обязанности. О моём бегстве мать узнала от доктора Френдлера. Она уже и не надеялась увидеть меня дома. Когда мы всё же встретились, мы много не рассуждали, следующее наше действие было самоочевидным: необходимо было покинуть гетто.
Но как? Разве покинуть гетто было вообще возможным?
В этом-то и заключается очередной парадокс, демонстрирующий, насколько жители гетто не считались со своим положением. Они не выходили за стены, так как это грозило смертью, и послушно оставались в гетто, чтобы потом погибнуть без всякой вины. Побег из гетто требовал лишь небольшого желания и небольшого количества денег. Мы с матерью действовали согласно часто практикуемой методике. Дело в том, что значительная часть жителей гетто работала на фабриках, находившихся за его пределами. Первая фаза «переселения» их не затрагивала. Они продолжали ходить на работу под эскортом полицейских. Можно было легко примкнуть к группе рабочих, подкупив сначала еврейского полицая, а потом и польского. Именно таким образом восьмого сентября 1942 года мы и покинули гетто.
Вы вышли за стены, но куда же Вы пошли?
Мы пошли к нашему знакомому Янковскому, финансовому инспектору, у которого мой отец декларировал свои доходы и оформлял налоговые документы. Даже странно, что при тех обстоятельствах могла родиться взаимная симпатия. Вопреки представлениям о тогдашних служащих, Янковский оказался великодушной личностью. Он предложил мне свою помощь ещё при аресте родителей. Ещё в гетто я получал от него сигналы о готовности помочь нам. Нет ничего удивительного, что из многих вариантов спасения мы выбрали именно этот. Решение было непростым, так как мы сознавали об опасности, которой его подвергаем.
На польских территориях, оккупированных Германией, за помощь евреям применялась смертная казнь.
Я помню соответствующее объявление, представленное нам пятнадцатого октября 1941 года. Его подписал губернатор Ганс Франк, имевший резиденцию в Вавеле - замке польских королей в Кракове. Этот акт содержал детальный перечень форм помощи, караемых смертью. Под помощью нужно было понимать какой угодно приём (например, приём на ночлег или угощение), смертью каралась даже покупка еды для еврея или подвоз его любым транспортом. Во время отправки евреев в концентрационные лагеря оккупанты карали даже так называемую пассивную помощь: пассивное преступление совершал каждый, кто не доносил на лиц, помогавших евреям.
Как принял Вас инспектор Янковский?
Он сдержал обещание, хоть и не скрывал сложности своего положения. Поскольку беда никогда не приходит одна, сразу после нашего прихода в эти, как казалось, мирные стены, разразилась воздушная тревога. Жители бегом бросились в подвал, а мы остались наверху, чтобы не подвергать опасности нашего благодетеля. Мне показалось, что бомбёжку производят самолёты союзников, потому я больше радовался, чем боялся. К счастью, ни одна бомба не попала в наше убежище. Через день мы были уже другими людьми, во всяком случае согласно нашим метрикам.
Каким образом Вы обзавелись ими?
Движение сопротивления в оккупированной Польше развернуло воистину промышленное производство поддельных документов. При посредстве нашего инспектора мы получили удостоверения, подделанные самым совершенным образом. Поменялись наши имена, даты рождения, родители. Мы родились вновь как Ванда и Кшиштоф Залеские.
Почему именно Залеские?
Фамилию выбрала моя мать. Я даже протестовал, так как мне нравилась другая. С фамилией Залеский была связана и дата рождения, которая омолодила меня почти на год. Когда тебе семнадцать лет, становиться моложе вовсе не хочется. Но мать не вняла моим протестам и настояла именно на этой фамилии. Правила конспирации требовали, чтобы новая фамилия начиналась с того же слога, что и настоящая, чтобы избежать ошибок при подписании документов. Согласно моей метрике, я родился в городе Ломжа. Имя Кшиштоф было моей собственной выдумкой, оно было вписано ещё раньше в мой школьный билет, который я подделал своими руками.
Что означало приобретение фальшивых документов?
Для начала оно означало жизнь; если же конкретизировать, оно давало возможность поселиться по любому адресу за пределами гетто. Мы сняли квартиру в Пражском квартале на улице Широкой. Дочь домовладельца помогла мне наняться на ферму в квартале Брудно. Владелец фермы выращивал овощи для немецкого гарнизона Варшавы. Как раз начали созревать томаты, которые я должен был охранять от воров. Я не особо ретиво преследовал расхитителей: чаще всего я сидел в поле и читал.
Благодаря ложному тифу, Вы избежали ареста четвёртого октября 1939 года, шестого августа 1942 Вы сбежали с перегрузочной площади, ещё не осознавая, что подразумевалось под «переселением». Когда же Вы узнали, куда отъезжали поезда с Umschlagplatz?
Продолжение следует...
Перевод осуществлён по изданию Dobrzyński, Roman. La Zamenhof-strato. Verkita laŭ interparoloj kun d-ro L.C. Zaleski-Zamenhof. - Kaunas: Ryto varpas, 2003. - 288 pĝ., il. - 1000 ekz.
Предыдущий фрагмент перевода • Самый первый фрагмент и содержание • Следующий фрагмент перевода
Все записи по тегу «z-strato»