Из феодализма в совок, из совка в олигархию. Часть 2.

[mayakruha]

Следующая часть из статьи From Soviets to Oligarchs: Inequality and Property in Russia 1905-2016. Filip Novokmet, Thomas Piketty, Gabriel Zucman

Часть 1

1.4. Сравнение с западными и другими экс-коммунистическими странами

Теперь мы сравним наши результаты относительно эволюции совокупного имущества в России с эволюцией наблюдаемой в других странах. Рассмотрим сначала эволюцию отношения частного имущества к национальному доходу. Сейчас хорошо известно, что наблюдается общий рост частного капитала относительно национального дохода во всех развитых странах с 1970-х-1980-х годов (Пикетти и Zucman 2014; Пикетти 2014). Такая эволюция может быть связанна со рядом факторов, включая сочетание замедления роста и относительно высокого показателя сбережений (что приводит к высокому соотношению имущество-доход, отчасти в связи со старением населения), а также общий рост относительной цены жилья и финансовых активов относительно индекса потребительских цен, отражающего комплексный набор институциональных и возможно технологических изменений (включая финансовое дерегулирование, окончание контроля величины ренты, эффекты растущих агломераций, и относительно медленный технический прогресс внутри строительства и транспорта по сравнению с другими секторами).

Случай России - вместе с Китаем и другими экс-коммунистическими странами - можно рассматривать как экстремальный случай общей эволюции, отражающий еще один важный объясняющий многое фактор, а именно приватизацию государственных активов. В России, как и в Китае, частное имущество было очень ограничено еще в 1980 году: чуть более 100% от национального дохода в обеих странах по нашим оценкам. К 2015 году частное имущество достигло 500% от национального дохода в Китае, т. е. примерно такого же уровня, как в США, и быстро приближается к уровням, наблюдаемым в таких странах, как Франция и Великобритания (550-600%). В России частные имущество также значительно возросло относительно национального дохода, но соотношение «только» порядка 350-400% в 2015 году, т.е. на заметно более низком уровне, чем в Китае и западных странах (см. рисунок 7а). Следует подчеркнуть, что разрыв был бы еще больше, если бы мы не включили наши оценки оффшорного имущества в частное имущество России.

Рисунок 7а - Отношение частного имущества к национальному доходу: Россия по сравнению с другими странами


Более того, рост российского частного имущества был практически исключительно за счет государственной собственности, в том смысле, что национальное имущество - сумма частного и государственного - почти не увеличилось по отношению к национальному доходу (с 400% в 1990 году до 450% к 2015 году). Для сравнения, национальное имущество Китая достигло 700% от национального дохода к 2015 году (см. рисунок 7b).

Рисунок 7b - Отношение национального накопленного имущества к национальному доходу: Россия по сравнению с другими странами


Сильное различие между характером накопления национального имущества, наблюдаемое между Россией и Китаем, может быть вызвано целым рядом факторов. Во-первых, уровень сбережений был заметно выше в Китае - как правило, до 30-35% против 15-20% на максимуме в России (за вычетом обесценивания). Если страна сберегает больше, то она обязательно накапливает больше имущества.

Далее, китайские сбережения в основном использовались для финансирования внутренних инвестиций, а значит для накопления внутреннего капитала в Китае. И наоборот, очень большая часть - как правило, около половины - российских национальных сбережений были фактически использованы для финансирования иностранных инвестиций (через очень большое положительное сальдо торгового баланса и счета текущих операций), а не на внутренние инвестиции. Это само по себе не обязательно плохо, разве что, как было видно ранее, эти большие потоки иностранных сбережений не привели к значительному накоплению имущества, в связи с общим ошибками в контроле этого положительного сальдо (плохие портфельные инвестиции, бегство капитала и оффшорные утечки). Опять же, разрыв между Россией и Китаем был бы еще больше, если бы мы не включили оффшорное имущество в российское национальное имущество (как мы делаем на протяжении всей этой статьи и на рисунке 7b, что очевидно спорно, учитывая, что оффшорное имущество в значительной степени недоступны для российского правительства.) Напротив, если бы мы включили полную величину накопленного торгового профицита в национальное имущество России, тогда отношение национальное имущество-доход в России было бы на том же уровне, как у Китая к 2015 году (около 700% от национального дохода). Это иллюстрирует макроэкономическую серьезность этого вопроса.

Наконец, еще одна причиной, почему отношение национальное имущество-доход в Китае выше, чем в России, является то, что относительные цены на активы увеличились больше. В частности, коэффициент Тобина намного ближе к коэффициенту в Китае (см. Пикетти, Ян и Цукман 2017, детализированное объемно-ценовое разложение накопленного имущества в Китае). Эта интерпретация этих результатов может отражать различные факторы (в том числе более организованными основными игроками в России, и/или менее хорошо защищенные права собственности, и/или больше юридического аутсорсинга).

Интересно также сравнить эволюцию общей доли государственной собственности в России и других странах (см. рисунок 7с). В развитых странах доля чистого государственного имущества в чистом национальном имуществе было сильно положительной десятки лет после Второй мировой войны вплоть до 1980 года, около 15-25% от национального имущества, что отражает низкий уровень государственного долга и значительные государственные активы (включая корпоративные активы в обрабатывающей промышленности и финансах в нескольких западных странах). Чистое государственное имущество значительно сократилось с 1980-х годов, в связи с ростом государственного долга и приватизации государственных активов. К 2015 году чистое государственное имущество превратилось в негативное в Британии, Японии и США (и в слабо положительное в Германии и Франции). По сути это означает, что держатели частного имущества владеют эквивалентом общих государственных активов (через финансовое посредничество и владение государственным долгом), а также долей будущих налоговых платежей (в странах с отрицательным чистым государственным имуществом).

Рисунок 7с - Доля чистого государственного имущества в общем чистом национальном имуществе: Россия и другие страны


Экс-коммунистические страны вроде России, Китая и Чехии (см. на рис. 7с) следовали той же общей траектории, как развитые страны в последние десятилетия, - а именно снижению доли государственного имущества - но начинали с гораздо более высокого уровня государственного имущества. У этих троих экс-коммунистических государств доля чистого государственного имущества была порядка 70-80% в 1980 году, и упала до 20% (Россия) и 30-35% (Китай и Чехия) к 2015, т. е. уровню, который выше, но несравним с тем, который наблюдался в «капиталистических» странах в период «смешанной экономики» (1950-1980). Другими словами, эти страны перестали быть коммунистами, в том смысле, что государственная собственность перестала быть доминирующей формой собственности, но они все еще имеют гораздо большее государственное имущество, чем другие капиталистические страны. Это связано как с низким уровнем государственного долга, так и значительными государственными активами (в том числе в России в энергетическом секторе). Существует также сильная разница между этими странами. В частности, процесс приватизации был гораздо более постепенным в Китае, чем в России: он начался раньше, и до сих пор продолжается (хотя китайские власти могут также выбрать стабилизацию соотношения государственное-частное на текущем уровне). Постепенная приватизация, наблюдаемая в Чешской Республике, является промежуточной между двумя, и в некотором роде ближе к Китаю (см. Рисунок 7с). С этой точки зрения «большой взрыв», «шоковая терапия», сопровождаемые приватизацией в России, как представляется, заметно отличаются от подходов в других экс-коммунистических странах (то, что мы позже будем относить к разнице в траектории неравенства). Было бы очень интересно сравнить эти модели с другими восточными европейскими странами, но, к сожалению, всеобъемлющие данные еще не были собранны для большинства из этих стран.

Наконец, интересно сравнить экс-коммунистические страны по отношению к важности иностранных активов (см. рис. 7д, e). Особенно бросается в глаза контраст между ситуацией в России и Китае, которые имеют положительные чистые иностранные активы (т. е. эти два страны владеют больше активами в остальном мире, чем иностранцы владеют в России и Китае), и восточноевропейскими странам, которые все имеют сильно отрицательные чистые иностранные активы (т. е. в основном они принадлежат иностранным государствам). Подобные различия отчасти обусловлены различиями в экономических и природных ресурсах. В частности, имеет смысл для стран с большими (но не постоянными) природными ресурсами, такими как Россия, накапливать торговый профицит и внешние резервы на будущее. Это то, что наблюдается в большинстве богатых нефтью странах Ближнего Востока и в других уголках мира.

Рисунок 7d - Отношение чистых иностранных активов к национальному доходу: Россия и другие экс-коммунистические страны (1)


Рисунок 7e - Отношение чистых иностранных активов к национальному доходу: Россия и другие экс-коммунистические страны (2)


Но различия в политических институтах и идеологиях, похоже, играют еще большую роль, чем чисто экономические факторы. Как уже неоднократно подчеркивалось, Россия не смогла накопить крупные иностранные активы, несмотря на эквивалент в более чем 200% национального дохода в совокупном торговом профиците в течение 1990-2015 периода. Напротив, такая богатая нефтью страна, как Норвегия, с сопоставимыми профицитом торговли (около 10% своего национального дохода в год за этот период) накопила очень крупный суверенный фонд (см. рис. 7f).

Рисунок 7f - Отношение чистых официальных (official) и общих (official + offshore) иностранных активов к национальному доходу: Россия и Норвегия


Также поразительно видеть, что Китай накопил чистые иностранные активы, порядка величины России (см. рис. 7d), в отсутствие каких-либо серьезных природных ресурсов, и с гораздо меньшим сальдо торгового баланса (менее 3% национального дохода в среднем за период 1990-2015). Это отражает более эффективное управление сальдо торгового баланса и золотовалютными резервами (которые рассматриваются критическими для экономики и финансового суверенитета страны со стороны КПК), а также политический выбор, направленный на ограничение прав иностранных инвесторов в Китае.

Наконец, большие негативные позиции иностранных активов восточноевропейских стран должны, очевидно, связаны с тем, что эти страны приняли стратегию развития на основе экономической и политической интеграции в рамках Европейского Союза. Страны Восточной Европы в основном принадлежат иностранцам, но владельцы, как правило, из стран ЕС (в частности, из Германии). Так что в некотором смысле это не совсем отличается от ситуации периферийных регионов, которые принадлежат более процветающим центральным регионам в большой федеральной стране.

Стоит также отметить, что эти схемы владения активами иностранцами также имеют последствия для изучения внутреннего неравенства. В частности, как показал Новокмет (2017), факт, что держателями верхних доходов с капитала, как правило, являются иностранцы вместо собственных резидентов, способствуют снижению доли населения с высоким уровнем дохода в таких странах, как Чехия или Польша или Венгрия (по сравнению с такими странами как Россия, Германия). Т. е. страны, принадлежащие иностранцам, как правило, имеют меньшее внутреннее неравенство (при прочих равных). Мы вернемся к этому, когда мы будем сравнивать тенденции неравенства по странам.

Наконец, отметим, что значительная часть восточноевропейских стран (в частности Польша, Венгрия и Болгария) уже имели большие негативные чистые позиции по иностранным активам еще в 1990 году (см. рис. 7е). Здесь в большинстве просто изменился иностранный владелец (с России на Германию, в значительной степени).

Раздел 2. Рост неравенства в доходах и имуществе в России

Теперь представим результаты эволюции неравенства в доходах и имуществе в России. Начнем с неравенства в доходах и долгосрочных тенденций, прежде чем перейти к более тщательному анализу последних десятилетий в сравнении с другими странами, и, наконец, имущественному неравенству.

2.1 Неравенство доходов на большом отрезке времени.

Наши главные результаты на длительном отрезке времени по эволюции неравенства в России с 1905 год по 2015 года кратко изложен на рис. 8а-8b. Основная картина довольно очевидна: неравенство доходов было высоким при царской России, затем упало до очень низкого уровня в советский период, и, наконец, вернулось к очень высоким уровням после падения Советского Союза. По нашим стандартным оценкам, доля верхних 10% в доходах была около 45-50% в 1905 году, упала примерно до 20-25% в советский период и выросла снова до 45-50% в 1990-х годах, стабилизируясь на очень высоком уровне с тех пор (см. Рисунок 8а). В 1905 году доля доходов верхнего 1% была несколько ниже 20%, упала до всего 4-5% в советский период и возросла эффектно до 20-25% в последние десятилетия (см. рисунок 8b).

Рисунок 8a - Доля в общих доходах у верхних 10%


Рисунок 8b - Доля в общих доходах у верхних 1%


Несколько замечаний по порядку. Во-первых, эти широкий разброс величин может считаться надежным, но небольшие изменения не следует принимать слишком буквально, учитывая сильные ограничения наших источников данных. В частности, наши типовые оценки предполагают, что уровень неравенства в царской и постсоветской России примерно сопоставимы. Доли доходов самых верхних кажется несколько больше в постсоветской России. Можно интерпретировать эти результаты, как показывающие, что современные экономические и финансовые технологии (включая международные рынки нефти и оффшорное имущество) способны генерировать более радикальное денежное неравенство, чем традиционные общества типа Императорской России. Можно также утверждать, что радикальное неравенство может быть менее драматичным (и более приемлемым), когда средний уровень жизни намного выше.

Однако следует также четко указать, что различия между двумя периодами могут быть не в полной мере существенными, во-первых, потому что отсутствие подробных данных по подоходному налогу - и отсутствие финансовой прозрачности - делают наши оценки за последнее время относительно неточными (мы позже вернемся к этому), и следующее, и самое главное, потому что оценка за 1905 год, по крайней мере, являются неточными. Она полагается не на реальные данные по налогам на доходы, которые никогда не применялись в царской России, а на прогнозы по налогу на прибыль, которые были сделаны Императорской налоговой администрацией в то время, когда режим рассматривал возможность введения такого налога. Подобные оценки были сделаны в аналогичных условиях в других странах в конце 19 и начале 20 веков (например, во Франции), и сравнение между этими прогнозами и фактическими данными по подоходным налогу, полученными после применения новой фискальной системы, выявило, что налоговые органы значительно недооценивали уровень доходов наверху (см. Пикетти, 2001). Конечно, мы никогда не узнаем, что было бы, если бы подоходный налог был бы реализован в царской России, но есть вероятность того, что был бы такой же результат. Представляется более надежным заключить, что уровни неравенства при царизме и в постсоветской России являются очень высокими - и примерно сопоставимы, возможно, с несколько более высоким уровнем в более поздний период.

Наконец, следует подчеркнуть, что замеры денежного неравенства, изображенные на рисунках 8а-8b, очевидно пренебрегают неденежными измерениями неравенства, к которому могут быть склонны сравнения неравенства по времени и по обществам. Например, неравенство в персональном статусе и основных правах (включая права на передвижение) были распространены в царской России, и еще долго после официальной отмены крепостного права в 1861. Подводя итоги, такое неравенство на основе простого денежного показателя, является очевидно упрощением сложного набора взаимоотношений с властью и доминирования в социуме, и должно держаться в уме, когда делаются исторические и международные сравнения

То же самое общее замечание относится и к советскому периоду. Денежное неравенство было сокращено до очень низкого уровня при советском коммунизме (а также и в других коммунистических опытах, как мы увидим). Например, доля в доходах верхнего 1% в около 4-5% означает, что верхние 1% в распределении доходов зарабатывают только в 4-5 раз больше среднего дохода того времени, по сравнению с 20 кратной разницей, когда доля верхних 1% равна 20%. Это нежелание полагаться на развернутую денежную иерархию является чертой, которая подтверждается всеми советскими опросами домашних хозяйств и административными документами по шкале окладов. Кроме того, советская власть отменила частную собственность (за исключением некоторых случаев небольшого капитала) и потому подавила верхние доходы с капитала (которые в других обществах всегда представляют большую долю доходов у самых богатых). Она также сжала очень существенно структуру зарплат и трудовых доходов.

Однако очевидно это не означает, что советская элита не имела доступа к более качественным товарам, услугам и возможностям. Это могло принимать различные формы - доступ в специальные магазины, места отдыха и т. д. - которые по сути могли позволить советской верхушке в 1% наслаждаться уровнем жизни, который в некоторых случаях мог бы быть значительно выше, чем доходы в 4-5 раз выше средних (хотя наверное совсем чуть ниже, чем при царизме или в постсоветской России). К сожалению, у нас нет возможности оценить это.

Наконец, стоит отметить, что хотя денежное неравенство было очень низким на протяжении всего советского периода, существуют интересные изменения на меньших периодах времени. А именно, наблюдается очень сильное сжатие распределения доходов в течение первого этапа революции (что привело к значительному снижению неравенства между 1905 и 1925 годами), затем относительное расширение иерархии доходов между 1925 и 1956 в сталинский период, постепенное снижение между 1956 и 1980, и рост в течение 1980-х и в начале экономических реформ. Эти этапы уже были отмечены другими исследователями, использующими советские источники по распределению доходов и зарплат (см. Аткинсон и Майклврайт 1992).

2.2. Кто выиграл от постсоветского перехода?

Теперь рассмотрим более детально последнее время. Во-первых, поразительно видеть, что рост неравенства доходов произошел очень быстро после падения СССР. По нашим стандартным оценкам, доля доходов верхних 10% выросла с менее чем 25% в 1990-1991 годах до более чем 45% в 1996 году (см. рис. 8а).

Стоит также отметить, что этот огромный подъем произошел вместе с массовым обвалом доли нижних 50%, которая сократилась с около 30% от общего дохода в 1990-1991 годы до менее чем 10% в 1996 году перед постепенным возвращением к 15% к 1998 году и около 18% к 2015 году (см. рисунок 8b). Нет сомнений, что гипер-инфляция сыграла ключевую роль в развале нижних доходов. Между 1990 и 1996 цены увеличились почти в 5000. Инфляция была особенно высокой в 1992-1993 годах после официальной либерализации цен в 1 января 1992 года. Большая часть классов нижних 50% в распределении доходов состояли из пенсионеров и низкооплачиваемых работников, номинальные доходы которых не были полностью индексированы на ценовую инфляцию, приведя к массовому перераспределению и обнищанию десятков миллионов российских домохозяйств (особенно среди пенсионеров). Наиболее низкие пенсии и зарплаты затем выиграли от постепенного процесса восстановления между 1996 и 2015 году, но они так и не вернулись в полной мере к своей относительной доле в доходах в 1990-1991 годах.

Вместе с этим процессом стремительного обвала и частичного восстановления нижних групп по доходам, наблюдается более постепенный и непрерывный процесс роста доли верхнего 1% в доходах с менее чем 6% в 1989 году до 16% в 1996 году и до 26% в 2008 году. Доля верхнего 1% затем упала после финансового кризиса 2008-2009 гг. и стабилизировался на уровне около 20-22% с 2010 года (см. рис. 8а).

Если рассматривать период 1989-2016 в целом, то средний национальный доход на взрослого увеличился на 41% по нашим стандартным оценкам, т. е. примерно на 1,3% в год. Тем не менее, различные группы по доходам наслаждались сильно по-разному от роста доходов. Нижние 50% работников извлекли очень маленький или отрицательный рост, средние 40% положительный, но относительно умеренный, а верхние 10% имели очень большие темпы роста (Рисунок 9a). С этой точки зрения 1989-2016 гг. внешне сильно отличается от периода 1905-1956 гг., когда большая часть роста пришла на нижние 90%, а также с 1956-1989 годов, когда распределение было примерно равномерным и рост был относительно сбалансирован по всем группам (Рисунок 9b).

Рисунок 9a - Общий прирост доходов в зависимости от уровня доходов за период с 1989 по 2016 в России


Рисунок 9b - Средний годовой рост доходов в зависимости от уровня доходов на разных периодах в России


Факт, что кривая роста доходов за период 1989-1996 годов показывает сильно наклоненный вверх профиль, полностью соответствует последним выводам, представленным в 2016 году докладе EBRD о динамике неравенства в странах с переходной экономикой. Существуют два различия, однако. Во-первых, кривая роста доходов, показанная на рис. 9а, является более сильно наклоненой к высоким доходам, чем те, которые представлены в отчете EBRD. Это объясняется тем, что мы используем скорректированные данные по неравенству, объединяющий данные опросов с данными по налогам на прибыль и имущество, в то время как роста EBRD полагается исключительно на данные опроса. Следующее, в отчете EBRD используется другая концепция дохода, которую мы сделали и пришли к более высокому совокупному росту среднего дохода за 1989-2016 (т. е. около +70% вместо +41%). Мы считаем, что предпочтительнее использовать национальный доход на одного взрослого (как мы и делаем), и признаем, что очень сложно сравнить реальные доходы за советский и постсоветский периоды в приемлемым способом. Например, если бы мы должны были оценить социальные издержки дефицита и очередей в 1989-1990 гг., то возможно, что наша кривая совокупного роста могла бы прыгнут с +41% до +70% или более. В общем, мы должны четко сказать, что нет сомнений, на наш взгляд, что благосостояние подавляющего большинства населения улучшилось с конца коммунизма. Интересный вопрос - могло ли оно улучшиться еще больше и более сбалансированным и уравновешенным образом при другой политике и траектории неравенства.

Следует также отметить, что корректировка данных о доходах и налогах играет гораздо большую роль, чем корректировка данных по имуществу в наших скорректированных оценках неравенства. Это отражает тот факт, что в данные по подоходному налогу включено значительное количество деклараций с очень высокими потоками доходов с бизнеса и капитала. Это также убеждает, в том смысле, что данные, доступные для коррекции имущества (а именно данные Форбс по миллиардерам) являются относительно ограниченными и неопределенными. В приложении к этой статье мы предоставляем подробную проверку надежности и ряд альтернативных вариантов данных для корректировки данных по налогам с доходов. Во всех вариантах уровни скорректированного неравенства существенно выше, чем уровни по грубым опросам, и стоят относительно близко по величине к нашим стандартным данным (по международным и историческим стандартам).

Наконец, интересно отметить, что наш скорректированный коэффициент Джини достигает своего пика в 1996 году, из-за очень низкой доли нижних 50%, измеренной за этот год (см. рис.10). Это контрастирует с данными по доле доходов верхних 10% и 1%, который достигает их пиковых уровней в 2007-2008 годах. Это иллюстрирует необходимость идти за пределами комплексных оценок неравенства и смотреть отдельно на различные сегменты распределения.

Рисунок 10 - Коэффициент Джини в России по разным оценкам


Часть 3

Источник: From Soviets to Oligarchs: Inequality and Property in Russia 1905-2016. Filip Novokmet, Thomas Piketty, Gabriel Zucman

Добавить в друзья