Сергей Боратынский - «аптекарь, доктор, дворянин» (часть 1)
Там, где толпилися татары,
Где веки замели их след,
Где буйный вихорь их побед
Едва нам слышен в звуках Мары,
Там мирной степи гражданин,
Науки сумрачный поклонник,
Аптекарь, доктор, дворянин,
Какой-то странный беззаконник,
Какой-то на Руси пришелец,
Какой-то сумасбродный Чацкий,
И не военный, и не статский,
Не фабрикант и не делец,
Кого не встретишь за обедней,
Кто в жизни новый тон сыскал,
Не стаивал ни в чьей передней,
Зато в газетах не стоял;
Кто смерти не дает потачки,
Не возит красненьких домой
Склонился чуткой головой
К одру нервической горячки.
Н.Ф. Павлов о С.А. Боратынском (1832)
Надо полагать, что умственные интересы и потребности Сергея Аврамовича Боратынского (брата поэта) были созвучны настроению круга помещиков, в котором он вращался. Характеристика Сергея Аврамовича как «странного беззаконника» и «сумасбродного Чацкого», данная в стихотворении Павлова, очевидно, во многом соответствовала действительности. Как всякого образованного человека своего времени, его отличала любовь к просвещению, а обучение в Медико-хирургической академии и профессиональное погружение в науку приучило ничто не принимать на веру, подвергая строгой критике разума. Поэтому нет ничего удивительного в том, что его, по словам Павлова, «не встретишь за обедней», и что он «в жизни новый тон сыскал», а увлеченность медициной делала его в глазах провинциальных жителей странным «пришельцем», который производил на простой народ не менее сильное впечатление, чем чернокнижник в Средние века. Само сочетание понятий «доктор» и «дворянин» казалось необычным, слишком демократичным для того времени, не совместным с образом человека, принадлежавшего по рождению к аристократии.
Автопортрет С.А. Боратынского.
1830-е годы
О том, как в провинции в ту пору относились к врачам, можно судить по событиям тамбовского холерного бунта 1830 года. Когда первые признаки страшной болезни появились в селе Никольское Тамбовского уезда, крестьяне не захотели признать наличие эпидемии, считая, что она выдумана господами и лекарями. Возмутившись насильственным удержанием людей в больнице, они выпустили всех госпитализированных, сняли оцепление, а врача приковали к трупу умершего от холеры. Для подавления бунта в Никольское приезжал губернатор И.С. Миронов с военной командой.
В ноябре того года холера появилась и в Тамбове, а смертность в больнице, вызванной распространением эпидемии и низким профессионализмом лекарей, привела в ужас все население. В городе появились слухи, что врачи и начальство специально морят простых людей. Начался ропот. Большая толпа народа собралась перед городской думой и потребовала от властей признания, что никакой холеры нет. При этом, как и в Никольском, были сняты караулы и уничтожена больница, из которой выпустили всех «пленных». Бунт кончился спустя несколько дней с приходом конного эскадрона из Липецка. К суду было привлечено около 200 человек.
Именно в тот беспокойный год Сергей Боратынский, окончивший Медико-хирургическую академию, вернулся в Тамбовский край.
Река Вяжля близ Ильиновки Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Фото 1905 года
Яркостью натуры Сергей Аврамович не уступал друзьям. Когда он бывал в хорошем настроении, то становился душой общества. «У него не было ничего одностороннего, придуманного, изысканного, - вспоминал Б.Н. Чичерин, - не было ни собрания анекдотов, ни повторений. Когда он был в духе, остроумие било у него ключом, во все стороны, с яркими брызгами. Это были… самые необыкновенные выходки, самые неожиданные сопоставления... И свое остроумие, так же как и свое сочувствие, он дарил и старым и молодым. Он одинаково сходился со всеми поколениями, лишь бы лицо подходило под его строй. За то все его любили, и все к нему льнули. Когда, бывало, приедет Сергей Абрамович, это был всеобщий праздник; хохот не умолкал в доме по целым дням. И когда он, наконец, соберется уехать, запрягают лошадей, он садится за завтрак, подают непременную бутылку шампанского, и тут-то начинаются разговоры! Непременным потоком льются шутки, остроты, самые уморительные выходки, и так продолжается до обеда. О лошадях забывают, наконец приказывают их отпрячь: Сергей Абрамович, к общей радости, остается до следующего дня. А на следующий день опять начинается та же история: опять запрягают лошадей, Сергей Абрамович садится за завтрак, является бутылка расхоложенного шампанского, льются потоки остроумия, и дело снова кончается тем, что лошадей ставят в конюшню до следующего дня. Так иногда продолжалось по три, по четыре дня сряду. Зато, как нередко бывает у артистических натур, эти порывы неудержимой веселости сменялись мрачным настроением. В молодости эти припадки хандры бывали даже так сильны, что они озабочивали родных».
Усадебный дом в Маре Кирсановского уезда Тамбовской губернии.
Фото М.А. Боратынского. Начало ХХ в.
Весной 1836 года приступы «нервической горячки» у Боратынского настолько участились, что стали всерьез беспокоить близких людей. Кривцов оказался единственным человеком, кто смог вывести друга из кризиса. Очевидно, он считал малообъяснимую хандру Сергея ближайшей родственницей английского сплина - скуки, заставляющей терять вкус к наслаждениям, методы лечения которой были в Англии хорошо известны: перемена рода занятий, путешествие, коллекционирование, чудачества и т.п.
Самыми действенными лекарствами от скуки Кривцов считал перемену образа жизни и путешествие, поэтому осенью того года Сергей Боратынский отправился с женой в Москву в гости к брату Евгению. В 1838 году Боратынский, очевидно, опять не без рекомендации Кривцова, совершил поездку за границу, поставив специальной целью посещение Англии. Путешествие длилось год и включало в свой маршрут Лондон, Париж и другие центры западноевропейского просвещения.
Отъезд за границу Сергея Аврамовича был спланирован по времени таким образом, чтобы ехать в Петербург вместе с Чичериными, владевшими винокуренным заводом, для участия в винных откупах. Он писал 11 июня 1838 года к Софье Михайловне из столицы: «Откупа начались - страшно смотреть, что происходит в Сенате! Откупщики как сумасшедшие беснуются и разоряют друг друга. - Я.В. Сабуров наддал вчера на Пензу и Ломов миллион на 4 года. - Все прочие города идут по нашему размеру. - До Чичерина еще не дошло дело... Все города пошли так высоко, что вероятно большая часть откупщиков разорится... На Петербург напр. наддали 2 1/2 миллиона в год! - Я забыл тебе сказать, что у меня будет, может быть, товарищ - Ф. Хвощинский [двоюродный брат Е.Б. Чичериной], приехавший сюда для откупов, но так как это ему, к счастью, не удалось, он собирается со мною, чему я очень рад»[Рукописный отдел Пушкинского Дома].
Во время поездки по Европе Сергей Боратынский, увлекавшийся историей архитектуры, с критичностью относился ко всему увиденному. «Люблю нечто иное, как заморский Кирсанов, - писал он домой. - В Гамбурге нигде нет тротуаров, и если едет коляска и не успеешь спрятаться под ворота или прижаться к стене, то непременно раздавят. Дома все снаружи прегадки, все на один глупый манер. - В архитектурном отношении нет ничего, кроме двух церквей (изрядных)».
Возможно, уже до путешествия по Европе Сергей Боратынский стал вести в Маре строительную деятельность. Она началась с капитального ремонта Грота, стоявшего в парке. Это было единственное место, где семья Боратынского, пока у нее не было собственного дома, могла уединиться хотя бы в летнее время. Сергей укрепил и реставрировал обветшавшее здание, осуществил надстройку второго этажа и пристроил вторую часть здания в своем любимом «готическом стиле» - с высокими стрельчатыми сводами, большой гостиной и наружными лестницами, ведущими в разные помещения. Б.Н. Чичерин вспоминал, что «над гротом в овраге, где он любил проводить целые дни, укрываясь от летнего зноя, Сергей Абрамович построил прелестное летнее жилище, куда он переселялся со всем семейством на несколько недель или даже месяцев».
В семейные праздники парк около Грота украшался разноцветными фонариками и бенгальскими огнями, которые придавали местности фантастический вид. Сюда съезжались друзья и знакомые, проводя время в разговорах до глубокой ночи.
В овраге у родника Боратынским была возведена «готическая» купальня, а на противоположной стороне оврага - ворота-руины, тоже в «готическом духе», которые виднелись из окон Грота, украшая собой открывавшийся вид в просвете между дубов и берез. Гостям, наиболее зараженным идеями утилитаризма, не всегда можно было объяснить, что последнее архитектурное сооружение воздвигнуто исключительно для красоты. Когда вопросы о назначении ворот становились особенно навязчивыми, Боратынский, чтобы прекратить надоевший разговор, отвечал, что они принадлежат не ему, а соседу Рафаилу Ивановичу Фельцыну, который поместил их в этой части парка для неизвестных целей.
Ворота в парке усадьбы Мара. Фото начала ХХ века
Э.А. Дмитриев-Мамонов. У грота в парке Мара, усадьбы Боратынских. Около 1861 года
Для творческой энергии Сергея Боратынского было тесно в вяжлинском имении. По просьбе родственников и друзей он создавал проекты усадебных построек и интерьеров помещений, подбирал декоративные элементы, проводил консультации и давал практические советы.
Когда Чичерины приобрели усадьбу Караул и отмечали новоселье, Сергей Боратынский «приехал туда за месяц до торжества для подготовки иллюминации и фейерверка». Он поселился с Н.Ф. Стриневским (зятем Н.В. Чичерина и приятелем Е.А. Боратынского) в садовой беседке. Занимаясь составлением смесей и мастеря праздничные гирлянды, он позволял детям участвовать в приготовлении снарядов, делать бумажные фонари, склеивать обертки для ракет. Когда работы подошли к концу, в усадьбу стали съезжаться гости и начались обеды, ужины, вечерние катания на лодках по Вороне при фантастическом освещении горящих смоляных бочек, расставленных по берегам. К 13 августа, дню рождения Е.Б. Чичериной, наступил пик торжеств. Трудами Боратынского березовая аллея украсилась веселыми гирляндами из шкаликов, липовая - разноцветными фонарями; с наступлением темноты перед домом был запущен фейерверк с вензелями, свечами и причудливым букетом ракет, который произвел на всех незабываемое впечатление.
Позднее по проекту Боратынского в Карауле был возведен каменный конный двор «в виде зубчатой крепости, с большими готическими воротами, двухэтажными флигелями для прислуги. Из Мары был также заимствован рисунок купальни, поставленной на углу сада».
Таким образом, тема европейской средневековой архитектуры, воплотившаяся в Маре в начале XIX века, к середине столетия нашла отражение в архитектуре других дворянских поместий Кирсановского уезда.
Фото начала ХХ века
Из формулярного списка Сергея Боратынского узнаем, что в марте 1840 года он служил врачом в имении Григория Федоровича Петрово-Соловово - отставного кавалергарда и самого крупного землевладельца Кирсановского уезда, женатого на петербургской красавице княжне Наталье Андреевне Гагариной. Петрово-Соловово (или просто Соловой, как его звали соседи), человек общительный и доверчивый, подружился с Чичериными и Боратынскими, частенько бывал в Карауле и Маре.
В начале 1843 года Боратынский получил чин титулярного советника «со старшинством». В том же году его семья была внесена в родословную книгу дворян Тамбовской губернии. В 1846 году Сергей Боратынский поступил старшим чиновником особых поручений (без жалованья) к тамбовскому гражданскому губернатору П.А. Булгакову, быстро подружившемуся с видными дворянскими домами, в том числе - с семьей Чичериных.
В круг служебных обязанностей Сергея Аврамовича входило собирание недоимок по Кирсановскому уезду, ревизия Кирсановской градской больницы и «тюремного замка». Ему приходилось раскрывать причины «непомерной смертности» арестантов, проводить следствие по жалобе майора Петра Грекова о скоропостижной смерти его брата ротмистра Николая Грекова и принимать меры «против любострастной болезни», заниматься делом о беспорядках, происшедших во время ярмарки в Кирсанове. За усердие в работе Боратынский был пожалован золотыми часами с цепочкой.
Однако работа чиновника при губернской администрации мало привлекала Сергея Аврамовича, и он быстро вышел в отставку в чине коллежского асессора. Очевидно, он разделял мнение Б.Н. Чичерина, который считал, что «в то время в России не было никакой общественной жизни, никаких практических интересов, способных привлечь внимание мыслящих людей... Государственная служба представляла только рутинное восхождение по чиновной лестнице, где протекция оказывала всемогущее действие. Молодые люди, которые сначала с жаром за нее принимались, скоро остывали, потому что видели бесплодность своих усилий... Точно так же и общественная служба, лишенная всякого серьезного содержания, была поприщем личного честолюбия и мелких интриг. В нее стремились люди, которых тщеславие удовлетворялось тем, что они на маленьком поприще играли маленькую роль. При таких условиях все, что в России имело более возвышенные стремления, все, что мыслило и чувствовало не заодно с толпою, все это обращалось к теоретическим интересам, которые, за отсутствием всякой практической деятельности, открывали широкое поле любознательности и труда».
По материалам моей книги «Край отеческий…» История усадьбы Боратынских» (СПб., 2006)
В бывшем парке усадьбы Мара. Фото 2006 года
Софья Михайловна Салтыкова: Роман с Каховским
Софья Михайловна Салтыкова: Первое замужество
Софья Михайловна и Антон Антонович Дельвиги
Софья Михайловна Салтыкова: Второе замужество
Лизонька Дельвиг
Усадьба Мара: Сергей и Софья Боратынские
Письма Елагиной к Софье Боратынской