Я бедных люблю более, нежели богатых / К 125-летию
Ещё литература Гражданской войны, а также о Чапаеве
Пламенные настроения
Дмитрию Фурманову - 125 лет! / «Отечественные записки»
Дмитрию Фурманову посчастливилось родиться 7 ноября 125 лет назад. ©Ещё в «Отечественных записках»
Портрет Д.А. Фурманова. 1922 / Худ. Малютин Сергей Васильевич (1859 - 1937)
А в 26 лет он встречал Октябрьскую революцию во главе одного из ивановских советов. Вот как он очерчивает свою жизнь в конце своей недолгой, но пламенной жизни.
- Я свое раннее детство помню в жалких обрывках: годов до восьми. А тут пристрастился читать. И с тех пор читал много, горячим запоем, особо усердно Конана Дойля, Жюля Верна, Майна Рида, Вальтера Скотта и в этом роде.
Ученье: городское шестиклассное в Иваново-Вознесенске, там же Торговая школа, потом на Волге, в Кинешме, за три года окончил пятый, шестой, седьмой классы реального.
Засим Московский университет. Закончил по филологическому факультету в 1915 году, но не успел сдать государственные экзамены - братом милосердия с поездами и летучками Земсоюза гонял на Турецкий фронт, по Кавказу, к Персии, в Сибирь, на Западный фронт под Двинск, на Юго-Западный, на Сарны-Чарторийск.
В половине 1916 года приехал в Иваново-Вознесенск и вместе с близким другом по студенчеству, Михаилом Черновым, работал преподавателем на рабочих курсах.
Ударила революция 1917 года.
Пламенные настроения, при малой политической школе, толкнули быть сначала максималистом, дальше анархистом, и казалось, новый желанный мир можно было построить при помощи бомб, безвластья, добровольчества всех и во всем...
А жизнь толкнула работать в Совете рабочих депутатов (товарищем председателя), дальше - в партию к большевикам, в июле 1918 года - в этом моем повороте огромную роль сыграл Фрунзе: беседы с ним расколотили последние остатки анархических иллюзий.
Вскоре работал секретарем губкома партии, членом губисполкома.
Потом с отрядом Фрунзе на фронт. И там: комиссаром 25-й Чапаевской дивизии, начальником Политуправления Туркестанского фронта, начальником политотдела Кубанской армии, ходил в тыл к белым на Кубани комиссаром красного десанта, которым командовал Епифан Ковтюх. Тут контужен в ногу. Вместе с другими шестью за этот поход награжден орденом Красного Знамени. Потом в Грузию, из Грузии на Дон, с Дона в Москву. И здесь с мая 1921 года.
1917-1918 годы: писал в «Рабочем городе» и «Рабочем крае» (Иваново-Вознесенск); годы 1919-1921: много писал публицистических и руководящих статей в военно-политических журналах; в то же время сотрудничал нерегулярно в газетах («Известия ВЦИК», «Рабочий край», «Красное знамя», «Коммуна» и др.). С 1921 года, приехав в Москву с фронта, написал «Красный десант» («Красная новь»), «Чапаев» (Госиздат), «В восемнадцатом году» («Буревестник»), начал сотрудничать в московских журналах.
В начале 1925 года вышла новая моя книга - «Мятеж» (Госиздат), посвященная гражданской войне в Семиречье летом 1920 года. После «Мятежа» вышло еще несколько книжек. Теперь вот года четыре литературную работу считаю главной, основной. Писал я и раньше, писать начал давно, но тогда это было словно между делом. Теперь - иное. Даже совсем иное.
/ 7 января 1926 г.
* * *
Ниже - очерк о Дмитрии Фурманове Эдуарда Шевелёва в выпуске «Отечественных записок».
Пламенные настроения
До чего не добрались либеральные переименователи, так это до российских речных судов. Не потому, что не хотят, а из родовой жадности, наверное. То ли перерегистрация слишком накладна, то ли для этого требуется дорогостоящий ремонт, но решили, видимо, ничего пока не менять. А там, поглядишь, думское медвежье большинство закончик какой провернет относительно прежних названий. Вдруг обяжут имена на корабельных бортах, данные при строительстве, лишь задрапировать, а поверх пустить краской другое имя-фамилию. ©
Так что пока по «просторам речной волны» свободно движутся теплоходы с гордыми именами «Ленин», «Феликс Дзержинский», «Валериан Куйбышев», «Василий Чапаев», «Михаил Фрунзе», «Михаил Шолохов», «Леонид Соболев», «Дмитрий Фурманов». А когда появляется «Владимир Маяковский», в памяти всплывает и его метафора о «человеке и пароходе», и незабываемые со школьных лет строки: «Мы идем сквозь револьверный лай, чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, в строчки и в другие долгие дела»...
Оба теплохода - «Владимир Маяковский» и «Дмитрий Фурманов» - построены в Германской Демократической Республике и, несмотря на солидный возраст, с комфортом и надежно перевозят туристов, а творческое наследие прозаика Дмитрия Андреевича Фурманова и поэта Владимира Владимировича Маяковского востребовано и почитается читателями новых поколений. Они были почти сверстниками и, конечно, соратниками по борьбе революционной и литературной, расходясь в воззрениях самую малость. Литературоведы и доныне гадают насчет выступления Маяковского на вечере «Чистка современной поэзии» 19 января 1922 года, когда его записывал Фурманов: где здесь мысли одного, а где другого. И неудивительно, в главном-то они были едины: «Сломлены устои буржуазного мира. Новое, рабочее государство выводит на широкий и светлый путь не только Россию, но человечество. Решаются мировые, исторические вопросы». Вот и боятся воспоминаний о советской эпохе теперешние властители, раз тогда действовало государство социальной справедливости, свобода же существовала для всех честных тружеников, а не для одних «избранных», объявивших себя «элитой».
Отмечая юбилей Дмитрия Андреевича Фурманова (1891-1926), писателя-революционера, автора романов «Чапаев» и «Мятеж», повестей и рассказов, горячей публицистики, не станем обращать внимания на попытки сфальсифицировать даже его биографию. Ну и что, если некий лжеисторик через издательство с белогвардейскими корнями «Посев» договорился до того, будто чуть ли не вовсе не было ни Чапаева, ни Петьки, ни Анки, а был только «придуманный фильм», анекдоты «про Василия Ивановича» и автор... «из торговой школы». Иные же наоборот - разыскивают в архивах личные письма писателя, копаясь в мелочах, для якобы «правдивости», а на самом деле пытаются принизить образ незаурядного человека до уровня обывателя. Да, в ряды большевиков Фурманов встал не сразу, увлекаясь «прокрестьянскими» лозунгами эсеров, анархистскими и максималистскими рассуждениями. Но юношеские заблуждения вполне объяснимы обстановкой, в которой он рос. У него было шесть братьев и сестер, семья жила в постоянных заботах о хлебе насущном, поэтому отец и пытался сделать из него «коммерсанта», отдав учиться этой доходной профессии. Однако сам юноша социальную среду воспринимал по-другому, записывая в дневнике: «Я говорю чистую правду, ничуть не рисуясь и не хвалясь своими чувствами, - я бедных люблю более, нежели богатых».
Родился Дмитрий Фурманов 7 ноября (26 октября по старому стилю) 1891 года в селе Середа Костромской губернии (Ивановская область), в семье выходца из ярославских крестьян Андрея Семеновича и дочери владимирского сапожника Евдокии Васильевны. Ему едва исполнилось пять лет, когда они переехали в Иваново-Вознесенск, где разворотистый отец открыл трактир. Любознательному, смышленому мальчишке это пришлось не по нраву. «У нас был кабак. Ух, как противно это слово, - напишет он позже. - Отвратительный запах прокопченности, пропитанности всего водкою, кажется, до сих пор еще живет, - да, живет - в моей памяти и заставляет содрогаться при одной мысли о возможности того обстоятельства, что я мог бы попасть «по счастливой случайности» в компанию этих вечных сотоварищей, собутыльников моего отца, что и я мог бы пропасть, как пропадают многие - «за компанию».
Перейдя из торговой школы в городское училище, он увлекается литературой, читает романы Майн Рида, Вальтера Скотта, Конан Дойла, пылко восхищаясь находчивостью и отвагой их героев. Придет время, и его самого, Дмитрия Фурманова, видный советский исследователь Валентин Архипович Ковалев назовет среди «всемирно известных романистов», а тогда, двенадцати лет от роду, он уже начинает писать стихи, собираясь стать, по собственным словам, «писателем и обязательно поэтом». Но становится он все-таки прозаиком, да столь многообещающим, что такой утонченный критик, как А.В. Луначарский, о нем напишет: «Он будет расти и расти, пока не вырастет в мощный дуб, вершина которого подымется над многими прославленными вершинами литературы». А.С. Серафимович, автор «Железного потока», классического романа о Гражданской войне, после кончины Фурманова скажет: «У него был схватывающий, меткий наблюдательный глаз - ничто не ускользало: ни смертельный бой в целом, ни тонкие душевные движения окружающих бойцов, ни свои собственные переживания».
А выросло писательство Фурманова из его военной и политической деятельности. Ведя дневник, делая отрывочные записи между боями, выработал он и необычный стиль свой, основанный на реальных фактах, но не документальный в прямом смысле, а поднятый до больших художественных обобщений, хотя не чуждый и хроникальных подробностей, благодаря чему на его произведения, как подлинные, часто ссылаются историки, географы, военные. Посмотрите, как описывает он схватку с врангелевскими войсками в рассказе «На Черном Ереке» с датой 7 сентября 1920 года: «Из штаба армии пришел приказ о том, чтобы наш отряд взял поселок Черноерковский и в дальнейшем способствовал 26-й бригаде, идущей справа от него, во взятии Ачуева, куда неприятель стягивает остатки расколоченного своего десанта, срочно погружая их на суда и переправляя в Крым. Десант Врангеля действительно можно считать разбитым. После нашего удара по тылу в станице Ново-Нижестеблиевской он, теснимый нашими лобовыми частями со стороны Ново-Николаевки, увел оттуда свои главные силы и, проходя через Стеблиевку (она же Гривенная), дал нам последний бой. Мы покачнулись, но удержались - Гривенная осталась за нами...» Зато строки заключительные написаны в лирическом плане: «Усталые, измученные красноармейцы должны были оставаться в окопах под открытым небом, под ужасным дождем. Мы ушли в халупу, измокнув до последней нитки. Я долго буду помнить эту ужасную ночную атаку: такого грозного эффекта я не видал никогда».
Образование Фурманов получил в Московском университете в 1912-1915 годах, учась на юридическом факультете и потом на историко-филологическом. С началом Первой мировой войны он уходит на фронт, а по возвращении в Иваново-Вознесенск участвует в организации рабочих курсов, старается яснее определить свою позицию в революционной борьбе, о чем самокритично расскажет в книге «Путь к большевизму» (1927). Поспособствует этому его встреча и дружба с Михаилом Васильевичем Фрунзе, который в 1906 году был делегатом на IV съезде РСДРП в Стокгольме от Иваново-Вознесенской парторганизации, познакомился с В.И. Лениным. Именно Фрунзе помогал молодому литератору, вступившему в июле 1918 года в партию, вырабатывать марксистско-ленинские взгляды, привлек к разносторонней партийной работе. С отрядом М.В. Фрунзе уезжает Дмитрий Андреевич и в действующую армию, занимая видные посты - первого комиссара 25-й Чапаевской дивизии, начальника политуправления Туркестанского фронта, уполномоченного Реввоенсовета в Семиречье, комиссара красного десанта, где в бою получит тяжелую контузию в ногу, будет награжден орденом Красного Знамени.
Накопив обширный военный опыт, Фурманов публикует в 1922 году первую повесть «Красный десант», обдумывает «Чапаева». И тут что важно: с первых шагов своих в работе над темой революции и Гражданской войны он проводит четкую грань между войнами народными, справедливыми и войнами, которые ведутся в интересах правящей антинародной верхушки. Любопытно вспомнить его дневниковую запись времен империалистической войны от 15 сентября 1915 года, когда он, побывав в Киеве, на Крещатике, пишет про Столыпина, ныне непомерно восхваляемого, так: «Видел памятник П.А. Столыпину. А сбоку надписи. Одну я запомнил: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия», - красивая, но бессмысленная фраза, потому что великую Россию могут создать лишь великие перевороты». В декабре 1917 года, когда против ленинского правительства начали объединенным фронтом выступать даже те, кто еще недавно называл себя «революционерами», Фурманов печатает в газете «Рабочий город» стихотворение «Клич»: «Смыкайте ряды, поднимайте знамена, Решительный час настает. Под грозною песню мучений и стона Смыкайся страдалец-народ»...
Сидят первые двое слева - комиссар Дмитрий Фурманов и комдив Василий Чапаев, стоит в центре - Петр Исаев (порученец Чапаева)
Роман «Чапаев» выйдет в свет в 1923 году и, вызвав большой интерес читателей, будет неоднократно переиздан, достигая тиража в несколько миллионов экземпляров. И то были не просто переиздания, а тщательно исправляемые, стилистически оттачиваемые тексты, учитывающие критику в печати и в письмах.
Например, А.М. Горького. Одобрив роман, Алексей Максимович сразу уловил его жанровое своеобразие - «по форме «Чапаев» не повесть, не биография, даже не очерк, а нечто нарушающее все и всякие формы» - и советовал вдумчивее писать не только как очевидец, но и как художник. Откликаясь на совет, Дмитрий Андреевич стремился полнее и тщательнее воплотить в художественном материале свою цель, о которой писал Горькому: «показать, как мы боролись во дни гражданской войны, показать без вычурности, без выдумки, дать действительность, чтобы ее видела и чувствовала широчайшая рабоче-крестьянская масса (на нее моя ставка)». Фурмановский Чапаев по праву откроет в советской литературе галерею высокодуховных героев, ярко продолженную в «Железном потоке» А. Серафимовича, «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей» Н. Островского, «Тихом Доне» и «Поднятой целине» М. Шолохова, «Разгроме» и «Молодой гвардии» А. Фадеева, «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого.
С сердечной, мужественной любовью рисует писатель портрет Василия Ивановича Чапаева, георгиевского кавалера и с 1917 года члена большевистской партии, воистину легендарного героя. Слово «легендарный» употребляется сейчас к месту и не к месту, а у Фурманова оно звучит в подлинно народном смысле, восходя ассоциативно и к таким русским заступникам, как Разин, Пугачев, Болотников. Как и они, он показан реалистически, без котурнов, во всей широте и недюжинных природных достоинств и нет-нет, но дающих о себе знать слабостей, недостатков. Излишняя горячность, нехватка образования восполняется у него под чутким фурмановским пером редкостной смекалкой, умением принять решение, прислушиваясь к мнению других, комиссара Клычкова, в частности, пусть и вопреки недавно высказанному. Прочитайте выступление Чапаева перед красноармейцами:
«- Я, товарищи, не старый генерал. Этот генерал, бывало, за триста верст дает приказ взять во что бы то ни стало такую-то сопку. Я с вами сам и навсегда впереди, а если грозит опасность, так первому она попадает мне самому. Первая-то пуля мне летит. А душа ведь жизни просит, умирать-то кому же охота? Я поэтому и выберу место, штобы все были целы да самому не погибнуть напрасно. Вот мы как воюем, товарищи...» А дальше следует сцена, портрет красочно дополняющая: «Едва умолкли последние слова оратора, - еще, казалось, стояли они в воздухе и все ждали следующих, других слов, - как грянула гармошка. Откуда он, гармонист, когда взгромоздился на эстраду - никто не заметил, но действовал он, бесспорно, по чьей-то невидимой-неслышимой команде. И что же грянул? «Камаринского»... Да такого разудалого, что ноги затряслись от плясового зуда. Чапаев выскочил молодчиком на самую середину эстрады и пошел, и пошел... А когда в неистовом порыве загикала, закричала и захлопала сочувственно тысячеголовая толпа, левой рукой подхватил свою чудесную серебряную шашку и отхватывал вприсядку - только шпоры звенели да шапка сорвалась набекрень. Уж как счастлив был гармонист: подумайте, сам Чапаев отплясывает под его охрипшую, заигранную до смерти гармонь!»
Работая над образом Чапаева, писатель помечал: «Да здравствует пролетарская романтика!», но и, судя по дневнику, одновременно думал о необходимости совместить в нем все свойства его реального человеческого характера. «Чапаев держал в руках коллективную душу огромной массы и заставлял ее мыслить и чувствовать так, как мыслил и чувствовал сам», - записывает он, а в повествовании показывает, насколько зорко умел тот «в одном порыве, заставить поверить в свою непобедимость, приучиться относиться терпеливо и даже пренебрежительно к лишениям и трудностям походной жизни, дать командиров, подобрать их, закалить, пронизать и насытить своей стремительной волей, собрать их вокруг себя и сосредоточить всецело на одной мысли, на одном стремлении - к победе, к победе, к победе...» Показывает Фурманов важнейшие для руководителя черты и в монологах, обнаруживая высокое изобразительное мастерство в передаче важнейших политических постулатов средствами простыми, всем понятными: «Верить надо, ребята, што дело хорошо пройдет, это главней всего... - говорит его Чапаев красноармейцам. - А не веришь когда, што победишь, так и не ходи лучше...» Перечитывая эти строки, невольно думаешь и чувствуешь, что разве не в таком же порыве защищали советскую власть в Доме Советов отважные потомки тех красноармейцев в октябре 1993 года? Разве не так же верили они в правоту своего справедливого восстания? И разве мы, вспоминая благородных жертв, павших от снарядов доморощенных предателей и пуль сионистских снайперов, не верим свято, что рано или поздно победим?
Если в «Чапаеве» показан и реальный герой Гражданской войны, и комиссар Клычков, наделенный биографическими чертами самого писателя, то в «Мятеже», опубликованном через два года, отображен дальнейший этап революционной борьбы - установление советской власти в Средней Азии. Рассказ здесь ведется от имени автора-повествователя, темой же и сюжетом стало восстание воинского гарнизона в городе Верный, где солдаты пошли против советских органов, подпав под влияние кулацких агитаторов, а на первом плане удачно дано изображение возбужденной людской массы: «... гудят кругом толпы вооруженных мятежников. И шинели, и гимнастерки, и пиджаки, и рубахи рваные, и зипуны, и армяки крестьянские - шныряют кругом... В каждом лице, в каждом выкрике - угроза, набухшая жажда расправ и бесчинств...» Ликвидируется мятеж не прямолинейным подавлением, а действенным противостоянием революционной правды контрреволюционной неправде, сплоченными и четкими действиями коммунистов, разъясняющих людям справедливую суть власти Советов, их - по ленинскому определению - собственной власти.
Поэтому-то образ повествователя-коммуниста поучителен и важен нам теперь, в нынешних грозовых - и на международной арене, и внутри страны - условиях, когда от выбора каждым человеком собственного места в жизни тоже зависит очень и очень многое. Предельный, но от сердца, искренний, дает пример в «Мятеже» Фурманов: «Когда не помогают никакие меры и средства, все испытано, все отведано и все - безуспешно, - сойди с трибуны, с бочки, с ящика, все равно с чего, сойди так же смело, как вошел сюда. Если быть концу - значит, надо его взять таким, как лучше нельзя. Погибая под кулаками и прикладами, помирай агитационно! Так умри, чтобы и от смерти твоей была польза». А ведь такие примеры знает и сегодняшняя жизнь, знаем и помним мы. Отсюда и наш лозунг - «Не забудем, не простим!» - лозунг из незабытых девяностых годов - и никаких не «лихих», а боевых, тоже революционных и тоже трагических...
«Чапаев» и «Мятеж» широко известны, хоть и помалкивают о них или пользуют в неблаговидных видах, как в сочинении гламурного В. Пелевина - «Чапаев и пустота» про психов, а может, и для них самих. А вот сатирическая повесть Фурманова «Записки обывателя», написанная в 1921 году и изданная в 1927-м, массовому читателю почти незнакома, а жаль. Известный специалист в области этого жанра Леонид Федорович Ершов называл повесть «образцом сатиры», раскрывая ее весьма современное звучание, ведь она «своим острием направлена против холодно-наглых и самоуверенных духовных мещан, гнилое нутро которых бессильны скрыть ширмы мандатов и высоких постов». Достигший немалых чиновных высот Вениамин Барский выведен как демагог, себялюбец, стяжатель, чувствующий, что в душе у него поселилась «непролазная слякоть», и признается внутренне: «Я даже не знаю - отчего; от лжи, которою я начинаю проникаться, которая начинает пронизывать все мои действия, все помыслы, все поступки. Во мне совершается какой-то страшный психологический сдвиг. Я не узнаю себя, я разлагаюсь и не протестую против своего разложения, не борюсь с ним... Я заразился неизлечимой смертельной болезнью - честолюбием...»
Наряду с психологической сатирой Дмитрий Андреевич Фурманов успешно работает в жанрах аналитических - в публицистике, в критике. Его выступления в иваново-вознесенской газете «Рабочий край», в самарской «Коммуне», семиреченской «Правде», кубанском «Красном воине» отмечены страстной партийностью и своеобычной стилистикой. Внимательно следя за общероссийским литературным процессом, особенно с 1921 года, когда переезжает в Москву и становится секретарем Московской ассоциации пролетарских писателей (МАПП), он едва ли не первым громко заявил об огромном таланте и значении Маяковского, дал высокую политическую и творческую оценку творчества Сергея Есенина: «Годы молодые», «Русь Советская», «На родине», «Персидские мотивы», «Анна Снегина» - идеологически и художественно крепко». Многие высказывания Фурманова о молодых в ту пору советских писателях поражают и теперь точностью, если не сказать - провидением.
Это он, Фурманов, «Железный поток» А. Серафимовича назвал героической эпопеей и предрек, что ею «будет гордиться пролетарская литература». Алексей Толстой для него вовсе не «попутчик», как определяли чересчур бойкие рапповцы, но «наследник наших классиков». В начинающем Леониде Леонове увидит он «отличного, большого в будущем писателя», в «Цементе» Федора Гладкова - «явление в наши дни примечательное», в «Городах и годах» Константина Федина - «созвучие современности» и «свежесть языка», в «Виринее» Лидии Сейфуллиной - открытие типа «женщины-бунтарки», посвятив этому статью. Столь верное и заботливое отношение Фурманова к коллегам по литературному цеху, о чем нелишне вспомнить сегодня, шло от того, что он, по словам Серафимовича, был «одним и тем же и в партийной работе, и в гражданском бою, и с пером в руке за писательским столом. Один и тот же: революционный боец, революционный строитель». Собирался Дмитрий Андреевич даже писать роман «Писатели», но планы прервет смерть 15 марта 1926 года от менингита. Было ему всего 34 года и планы были большие - книга о Фрунзе, книга «Эпопея гражданской войны», книга о восстановлении народного хозяйства...
Когда советские эскадренные миноносцы «Петропавловский» и «Невозможный» посетили в 1925 году Италию, моряки побывали 30 сентября и в гостях у Алексея Максимовича Горького, жившего тогда там. Заговорив о литературе, он сказал о Фурманове: «Это огромный писатель, который не сочиняет, а у него сама жизнь рвется через рот, уши, - отовсюду, удержаться нельзя. О, это будет великий писатель, увидите!» Полностью этим словам, этому предвидению, увы, не суждено было осуществиться. Как и Горький, он был в творчестве реалистом и тоже не терпел модернистских ухищрений, говоря: «Искусства для искусства» нет, есть только искусство для жизни». Подтверждение тому и созданная по его роману на «Ленфильме» в 1934 году картина «Чапаев», ставшая в режиссуре братьев С.Д. и Г.Н. Васильевых мировым киношедевром, а исполнители главных ролей - Борис Бабочкин (Чапаев), Борис Блинов (Фурманов), Варвара Мясникова (Анна, пулеметчица), Леонид Кмит (Петька) помнятся и в наши дни. В 1942 году в Московском музыкальном театре имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко была поставлена опера Бориса Мокроусова «Чапай», основанная на произведении писателя и на русских народных мотивах. Прослушав ее, бойцы уходили на фронты Великой Отечественной, словно на свою Гражданскую, чувствуя себя гражданами и защитниками Советской Родины.
Произведения Фурманова изданы в Китае и на Кубе, в Англии и Франции, Италии и Германии, Польше и Чехословакии, Испании и США. У нас же нынче достижения советской культуры признаются властями сквозь зубы, с разными экивоками и ужимками, точнее сказать, замалчиваются, и причем не по одним лишь идеологическим причинам, а из зависти к недосягаемым высотам ее и советской власти в целом. Ленинградская улица, идущая от студии «Ленфильм», где создавался «Чапаев», уже не носит имя режиссеров. Исчезли в период собчаковских переименований и улица Фурманова, и проспект Максима Горького - потому, наверное, что в обществе чистогана герои фурмановского революционного закала не рождаются. К новым же «героям», кто вырастает в обстановке погони за деньгами и «героизируется» в наскоро выпекаемых сериалах, вполне подходят строки из Горького: «А вы на земле проживете, Как черви слепые живут: Ни сказок о вас не расскажут, Ни песен про вас ни споют!» А вот память о Дмитрии Андреевиче Фурманове жива, несмотря ни на что. Благодаря усилиям общественности стал государственным его Дом-музей, что на Большой Фурмановской улице в городе Фурманове, как назван в марте 1941 года город Середа Ивановской области, а в нем воссоздана комната, где родился будущий писатель, где провел детские годы. Есть памятники ему и здесь, и в других городах страны. Имя его сохраняется в названиях библиотек и улиц.
Вступив двадцатилетним в Коммунистическую партию, Фурманов написал: «Теперь прибило к мраморному, могучему берегу-скале. На нем построю я свою твердыню-убеждение. Только теперь начинается моя сознательная работа, определенно классовая, твердая, уверенная, нещадная борьба с классовым врагом. До сих пор это было плодом настроений и темперамента, отселе это будет еще - и главным образом - плодом научно обоснованной смелой теории».
Веские и знаменательные слова. Слова, так нужные и сегодня.
Писатель-комиссар
Революционный герой поколения / Дмитрий Фурманов - 125!
В рядах Красной Армии, в партизанских отрядах проходили свои «университеты» фронтовой жизни и те, кто были уже писателями до революции, и те, кто вернулись с Гражданской войны, полные дерзновенных замыслов о прожитом и пережитом, какими хотелось поделиться с современниками. ©
Комиссаром 25-й Чапаевской дивизии был Дмитрий Фурманов, в партизанском отряде на Дальнем Востоке был комиссаром Александр Фадеев, в рядах Первой Конной были Всеволод Вишневский и Исаак Бабель, в Красной Армии проходили науку побеждать Николай Тихонов, Леонид Леонов, Константин Федин, Николай Островский, в продотряде был Михаил Шолохов, краснофлотцем встретил Октябрь Леонид Соболев. «Они, - писал А.Н. Толстой об этой генерации советских писателей, - принесли с собой, как простреленные шинели на плечах, романтику Гражданской войны, героику народа, с отчаянной отвагой разметавшего белые армии». Это обстоятельство привносило в литературу пафос подлинности, который позволил ответить на запрос времени: «нужен герой». И такой герой появился в романе Дмитрия Фурманова «Чапаев» (1923). Он, писал Константин Федин, «дал критике первую твёрдую опору в её требованиях к писателям показать героям того времени - опору искомого и должного в советской литературе». Имя автора стало известно.
Сын трактирщика из города Середа, что на Владимирщине, он окончил реальное училище и в 1912 году поступил в МГУ на историко-филологический факультет. В 1914-м ушёл на фронт, прослужив три года братом милосердия. Именно общение с фронтовой жизнью оказало решающую роль в формировании его взглядов.
Февральская революция привела Дмитрия Фурманова в Совет рабочих депутатов Иваново-Вознесенска, где писатель сошёлся со старшим товарищем Михаилом Васильевичем Фрунзе. Октябрь 1917 года Фурманов в качестве комиссара находился на фронтах Гражданской войны. За боевые заслуги был награждён орденом Красного Знамени.
После окончания Гражданской войны в 1921 году он приехал в Москву, чтобы серьёзно заняться тем, что влекло его с юношества, - литературной деятельностью. И вскоре он публикует повести «Красный десант», «В восемнадцатом году», романы «Чапаев» и «Мятеж». Прочитав его «Красный десант» о пережитом автором в походе в тыл врангелевцев, Александр Серафимович так оценил произведение: «Передо мной вдруг блеснула чёрная южная ночь, шелест камыша и таинственность смерти, которая невидимо плыла с этими потонувшими в черноте баржами, - люди плыли на заведомую гибель, в самый тыл врагов, - пощады не будет. И мне вдруг стало трудно дышать. «Да ведь это же художник!»
Затем была повесть «В Восемнадцатом году» (1923), о Краснодаре, освобождённом Красной Армией, где в центре внимания автора, по его признанию, был процесс «перерождения девушки из обывательницы в революционерку».
Так шаг за шагом осваивает писатель тему революции и Гражданской войны. И высшим достижением оказался роман «Чапаев», в котором Фурманову удалось художественно решить проблему того времени - верно показать взаимоотношения героя и массы, изобразив процесс взаимного обогащения двух героев - Чапаева и Клычкова. Каждый из них несёт в себе собственное понимание природы происходящего. В одном, Чапаеве, мы видим органичную связь с восставшим народом, с его наивно-утопическим представлением о воле, о справедливости, что выражено в его словах, обращённых к комиссару. Отняли у буржуев - пойдёт народу. «Отняли у буржуев сто коров - сотне крестьян отдадим по корове. Отняли одежду - и одежду разделим поровну…»
Кадр из фильма «Чапаев». В роли комиссара Клычкова актёр Борис Блинов (слева на фото)
Клычков с долей иронии и вместе с тем всерьёз слушает Чапаева, понимая, сколь непросто будет тому преодолеть в себе эту наивную веру в такое представление о новой жизни. В рамке общего «воспитания» массы и её выразителя Чапаева видит комиссар решающую роль отряда рабочих-ткачей Иваново-Вознесенска.
Клычков у Фурманова - не жизненная копия автора, а живой человек, которому свойственны и сомнения, и ошибки, и промахи. Но в главном он видел свою задачу, чтобы прежде всего повлиять на Чапаева, а через него на всю армейскую массу. Он отлично понимал: сила Чапаева в том, что он «держал в руках коллективную душу огромной массы и заставлял её мыслить и чувствовать так, как чувствовал он сам».
Своим творчеством и романом «Чапаев» Дмитрий Фурманов положил начало той традиции, в русле которой были созданы «Как закалялась сталь» Николая Островского, «Молодая гвардия» Александра Фадеева, «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого и другие героико-патриотические произведения.
Человек огромного политического и организационного опыта, большого личного обаяния, Фурманов пользовался авторитетом в писательской среде. Он участвовал в разработке теоретических основ эстетики нового реализма, получившего определение социалистического. Боролся за принципиальность в искусстве. Писал статьи, эссе и заметки обо многих своих товарищах, среди них Александр Серафимович, Лидия Сейфуллина, Всеволод Иванов, Алексей Толстой. Особую симпатию питал к Владимиру Маяковскому, которую тот чувствовал. Неслучайно первый номер журнала «ЛЕФ», вышедший в марте 1923 года, Маяковский подарил Фурманову с автографом, начинавшимся словами: «Доброму политакушеру»…
В начале весны 1926 года Дмитрий Фурманов простудился. Болезнь дала осложнения, которые его организм одолеть не смог. 15 марта его не стало. На смерть Дмитрия Андреевича Фурманова откликнулись Анатолий Васильевич Луначарский, Александр Серафимович, Алексей Максимович Горький, который, в частности, писал: «Для меня нет сомнения, что в лице Фурманова потерян человек, который быстро завоевал бы себе почётное место в нашей литературе. Он много видел, хорошо чувствовал, у него был живой ум».
Эдуард Шевелёв и Борис Леонов
«Советская Россия» и «Литературная газета», №44(6574), 7-10 ноября 2016
Пламенные настроения
Дмитрию Фурманову - 125 лет! / «Отечественные записки»
Дмитрию Фурманову посчастливилось родиться 7 ноября 125 лет назад. ©Ещё в «Отечественных записках»
Портрет Д.А. Фурманова. 1922 / Худ. Малютин Сергей Васильевич (1859 - 1937)
А в 26 лет он встречал Октябрьскую революцию во главе одного из ивановских советов. Вот как он очерчивает свою жизнь в конце своей недолгой, но пламенной жизни.
- Я свое раннее детство помню в жалких обрывках: годов до восьми. А тут пристрастился читать. И с тех пор читал много, горячим запоем, особо усердно Конана Дойля, Жюля Верна, Майна Рида, Вальтера Скотта и в этом роде.
Ученье: городское шестиклассное в Иваново-Вознесенске, там же Торговая школа, потом на Волге, в Кинешме, за три года окончил пятый, шестой, седьмой классы реального.
Засим Московский университет. Закончил по филологическому факультету в 1915 году, но не успел сдать государственные экзамены - братом милосердия с поездами и летучками Земсоюза гонял на Турецкий фронт, по Кавказу, к Персии, в Сибирь, на Западный фронт под Двинск, на Юго-Западный, на Сарны-Чарторийск.
В половине 1916 года приехал в Иваново-Вознесенск и вместе с близким другом по студенчеству, Михаилом Черновым, работал преподавателем на рабочих курсах.
Ударила революция 1917 года.
Пламенные настроения, при малой политической школе, толкнули быть сначала максималистом, дальше анархистом, и казалось, новый желанный мир можно было построить при помощи бомб, безвластья, добровольчества всех и во всем...
А жизнь толкнула работать в Совете рабочих депутатов (товарищем председателя), дальше - в партию к большевикам, в июле 1918 года - в этом моем повороте огромную роль сыграл Фрунзе: беседы с ним расколотили последние остатки анархических иллюзий.
Вскоре работал секретарем губкома партии, членом губисполкома.
Потом с отрядом Фрунзе на фронт. И там: комиссаром 25-й Чапаевской дивизии, начальником Политуправления Туркестанского фронта, начальником политотдела Кубанской армии, ходил в тыл к белым на Кубани комиссаром красного десанта, которым командовал Епифан Ковтюх. Тут контужен в ногу. Вместе с другими шестью за этот поход награжден орденом Красного Знамени. Потом в Грузию, из Грузии на Дон, с Дона в Москву. И здесь с мая 1921 года.
1917-1918 годы: писал в «Рабочем городе» и «Рабочем крае» (Иваново-Вознесенск); годы 1919-1921: много писал публицистических и руководящих статей в военно-политических журналах; в то же время сотрудничал нерегулярно в газетах («Известия ВЦИК», «Рабочий край», «Красное знамя», «Коммуна» и др.). С 1921 года, приехав в Москву с фронта, написал «Красный десант» («Красная новь»), «Чапаев» (Госиздат), «В восемнадцатом году» («Буревестник»), начал сотрудничать в московских журналах.
В начале 1925 года вышла новая моя книга - «Мятеж» (Госиздат), посвященная гражданской войне в Семиречье летом 1920 года. После «Мятежа» вышло еще несколько книжек. Теперь вот года четыре литературную работу считаю главной, основной. Писал я и раньше, писать начал давно, но тогда это было словно между делом. Теперь - иное. Даже совсем иное.
/ 7 января 1926 г.
* * *
Ниже - очерк о Дмитрии Фурманове Эдуарда Шевелёва в выпуске «Отечественных записок».
Пламенные настроения
До чего не добрались либеральные переименователи, так это до российских речных судов. Не потому, что не хотят, а из родовой жадности, наверное. То ли перерегистрация слишком накладна, то ли для этого требуется дорогостоящий ремонт, но решили, видимо, ничего пока не менять. А там, поглядишь, думское медвежье большинство закончик какой провернет относительно прежних названий. Вдруг обяжут имена на корабельных бортах, данные при строительстве, лишь задрапировать, а поверх пустить краской другое имя-фамилию. ©
Так что пока по «просторам речной волны» свободно движутся теплоходы с гордыми именами «Ленин», «Феликс Дзержинский», «Валериан Куйбышев», «Василий Чапаев», «Михаил Фрунзе», «Михаил Шолохов», «Леонид Соболев», «Дмитрий Фурманов». А когда появляется «Владимир Маяковский», в памяти всплывает и его метафора о «человеке и пароходе», и незабываемые со школьных лет строки: «Мы идем сквозь револьверный лай, чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, в строчки и в другие долгие дела»...
Оба теплохода - «Владимир Маяковский» и «Дмитрий Фурманов» - построены в Германской Демократической Республике и, несмотря на солидный возраст, с комфортом и надежно перевозят туристов, а творческое наследие прозаика Дмитрия Андреевича Фурманова и поэта Владимира Владимировича Маяковского востребовано и почитается читателями новых поколений. Они были почти сверстниками и, конечно, соратниками по борьбе революционной и литературной, расходясь в воззрениях самую малость. Литературоведы и доныне гадают насчет выступления Маяковского на вечере «Чистка современной поэзии» 19 января 1922 года, когда его записывал Фурманов: где здесь мысли одного, а где другого. И неудивительно, в главном-то они были едины: «Сломлены устои буржуазного мира. Новое, рабочее государство выводит на широкий и светлый путь не только Россию, но человечество. Решаются мировые, исторические вопросы». Вот и боятся воспоминаний о советской эпохе теперешние властители, раз тогда действовало государство социальной справедливости, свобода же существовала для всех честных тружеников, а не для одних «избранных», объявивших себя «элитой».
Отмечая юбилей Дмитрия Андреевича Фурманова (1891-1926), писателя-революционера, автора романов «Чапаев» и «Мятеж», повестей и рассказов, горячей публицистики, не станем обращать внимания на попытки сфальсифицировать даже его биографию. Ну и что, если некий лжеисторик через издательство с белогвардейскими корнями «Посев» договорился до того, будто чуть ли не вовсе не было ни Чапаева, ни Петьки, ни Анки, а был только «придуманный фильм», анекдоты «про Василия Ивановича» и автор... «из торговой школы». Иные же наоборот - разыскивают в архивах личные письма писателя, копаясь в мелочах, для якобы «правдивости», а на самом деле пытаются принизить образ незаурядного человека до уровня обывателя. Да, в ряды большевиков Фурманов встал не сразу, увлекаясь «прокрестьянскими» лозунгами эсеров, анархистскими и максималистскими рассуждениями. Но юношеские заблуждения вполне объяснимы обстановкой, в которой он рос. У него было шесть братьев и сестер, семья жила в постоянных заботах о хлебе насущном, поэтому отец и пытался сделать из него «коммерсанта», отдав учиться этой доходной профессии. Однако сам юноша социальную среду воспринимал по-другому, записывая в дневнике: «Я говорю чистую правду, ничуть не рисуясь и не хвалясь своими чувствами, - я бедных люблю более, нежели богатых».
Родился Дмитрий Фурманов 7 ноября (26 октября по старому стилю) 1891 года в селе Середа Костромской губернии (Ивановская область), в семье выходца из ярославских крестьян Андрея Семеновича и дочери владимирского сапожника Евдокии Васильевны. Ему едва исполнилось пять лет, когда они переехали в Иваново-Вознесенск, где разворотистый отец открыл трактир. Любознательному, смышленому мальчишке это пришлось не по нраву. «У нас был кабак. Ух, как противно это слово, - напишет он позже. - Отвратительный запах прокопченности, пропитанности всего водкою, кажется, до сих пор еще живет, - да, живет - в моей памяти и заставляет содрогаться при одной мысли о возможности того обстоятельства, что я мог бы попасть «по счастливой случайности» в компанию этих вечных сотоварищей, собутыльников моего отца, что и я мог бы пропасть, как пропадают многие - «за компанию».
Перейдя из торговой школы в городское училище, он увлекается литературой, читает романы Майн Рида, Вальтера Скотта, Конан Дойла, пылко восхищаясь находчивостью и отвагой их героев. Придет время, и его самого, Дмитрия Фурманова, видный советский исследователь Валентин Архипович Ковалев назовет среди «всемирно известных романистов», а тогда, двенадцати лет от роду, он уже начинает писать стихи, собираясь стать, по собственным словам, «писателем и обязательно поэтом». Но становится он все-таки прозаиком, да столь многообещающим, что такой утонченный критик, как А.В. Луначарский, о нем напишет: «Он будет расти и расти, пока не вырастет в мощный дуб, вершина которого подымется над многими прославленными вершинами литературы». А.С. Серафимович, автор «Железного потока», классического романа о Гражданской войне, после кончины Фурманова скажет: «У него был схватывающий, меткий наблюдательный глаз - ничто не ускользало: ни смертельный бой в целом, ни тонкие душевные движения окружающих бойцов, ни свои собственные переживания».
А выросло писательство Фурманова из его военной и политической деятельности. Ведя дневник, делая отрывочные записи между боями, выработал он и необычный стиль свой, основанный на реальных фактах, но не документальный в прямом смысле, а поднятый до больших художественных обобщений, хотя не чуждый и хроникальных подробностей, благодаря чему на его произведения, как подлинные, часто ссылаются историки, географы, военные. Посмотрите, как описывает он схватку с врангелевскими войсками в рассказе «На Черном Ереке» с датой 7 сентября 1920 года: «Из штаба армии пришел приказ о том, чтобы наш отряд взял поселок Черноерковский и в дальнейшем способствовал 26-й бригаде, идущей справа от него, во взятии Ачуева, куда неприятель стягивает остатки расколоченного своего десанта, срочно погружая их на суда и переправляя в Крым. Десант Врангеля действительно можно считать разбитым. После нашего удара по тылу в станице Ново-Нижестеблиевской он, теснимый нашими лобовыми частями со стороны Ново-Николаевки, увел оттуда свои главные силы и, проходя через Стеблиевку (она же Гривенная), дал нам последний бой. Мы покачнулись, но удержались - Гривенная осталась за нами...» Зато строки заключительные написаны в лирическом плане: «Усталые, измученные красноармейцы должны были оставаться в окопах под открытым небом, под ужасным дождем. Мы ушли в халупу, измокнув до последней нитки. Я долго буду помнить эту ужасную ночную атаку: такого грозного эффекта я не видал никогда».
Образование Фурманов получил в Московском университете в 1912-1915 годах, учась на юридическом факультете и потом на историко-филологическом. С началом Первой мировой войны он уходит на фронт, а по возвращении в Иваново-Вознесенск участвует в организации рабочих курсов, старается яснее определить свою позицию в революционной борьбе, о чем самокритично расскажет в книге «Путь к большевизму» (1927). Поспособствует этому его встреча и дружба с Михаилом Васильевичем Фрунзе, который в 1906 году был делегатом на IV съезде РСДРП в Стокгольме от Иваново-Вознесенской парторганизации, познакомился с В.И. Лениным. Именно Фрунзе помогал молодому литератору, вступившему в июле 1918 года в партию, вырабатывать марксистско-ленинские взгляды, привлек к разносторонней партийной работе. С отрядом М.В. Фрунзе уезжает Дмитрий Андреевич и в действующую армию, занимая видные посты - первого комиссара 25-й Чапаевской дивизии, начальника политуправления Туркестанского фронта, уполномоченного Реввоенсовета в Семиречье, комиссара красного десанта, где в бою получит тяжелую контузию в ногу, будет награжден орденом Красного Знамени.
Накопив обширный военный опыт, Фурманов публикует в 1922 году первую повесть «Красный десант», обдумывает «Чапаева». И тут что важно: с первых шагов своих в работе над темой революции и Гражданской войны он проводит четкую грань между войнами народными, справедливыми и войнами, которые ведутся в интересах правящей антинародной верхушки. Любопытно вспомнить его дневниковую запись времен империалистической войны от 15 сентября 1915 года, когда он, побывав в Киеве, на Крещатике, пишет про Столыпина, ныне непомерно восхваляемого, так: «Видел памятник П.А. Столыпину. А сбоку надписи. Одну я запомнил: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия», - красивая, но бессмысленная фраза, потому что великую Россию могут создать лишь великие перевороты». В декабре 1917 года, когда против ленинского правительства начали объединенным фронтом выступать даже те, кто еще недавно называл себя «революционерами», Фурманов печатает в газете «Рабочий город» стихотворение «Клич»: «Смыкайте ряды, поднимайте знамена, Решительный час настает. Под грозною песню мучений и стона Смыкайся страдалец-народ»...
Сидят первые двое слева - комиссар Дмитрий Фурманов и комдив Василий Чапаев, стоит в центре - Петр Исаев (порученец Чапаева)
Роман «Чапаев» выйдет в свет в 1923 году и, вызвав большой интерес читателей, будет неоднократно переиздан, достигая тиража в несколько миллионов экземпляров. И то были не просто переиздания, а тщательно исправляемые, стилистически оттачиваемые тексты, учитывающие критику в печати и в письмах.
Например, А.М. Горького. Одобрив роман, Алексей Максимович сразу уловил его жанровое своеобразие - «по форме «Чапаев» не повесть, не биография, даже не очерк, а нечто нарушающее все и всякие формы» - и советовал вдумчивее писать не только как очевидец, но и как художник. Откликаясь на совет, Дмитрий Андреевич стремился полнее и тщательнее воплотить в художественном материале свою цель, о которой писал Горькому: «показать, как мы боролись во дни гражданской войны, показать без вычурности, без выдумки, дать действительность, чтобы ее видела и чувствовала широчайшая рабоче-крестьянская масса (на нее моя ставка)». Фурмановский Чапаев по праву откроет в советской литературе галерею высокодуховных героев, ярко продолженную в «Железном потоке» А. Серафимовича, «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей» Н. Островского, «Тихом Доне» и «Поднятой целине» М. Шолохова, «Разгроме» и «Молодой гвардии» А. Фадеева, «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого.
С сердечной, мужественной любовью рисует писатель портрет Василия Ивановича Чапаева, георгиевского кавалера и с 1917 года члена большевистской партии, воистину легендарного героя. Слово «легендарный» употребляется сейчас к месту и не к месту, а у Фурманова оно звучит в подлинно народном смысле, восходя ассоциативно и к таким русским заступникам, как Разин, Пугачев, Болотников. Как и они, он показан реалистически, без котурнов, во всей широте и недюжинных природных достоинств и нет-нет, но дающих о себе знать слабостей, недостатков. Излишняя горячность, нехватка образования восполняется у него под чутким фурмановским пером редкостной смекалкой, умением принять решение, прислушиваясь к мнению других, комиссара Клычкова, в частности, пусть и вопреки недавно высказанному. Прочитайте выступление Чапаева перед красноармейцами:
«- Я, товарищи, не старый генерал. Этот генерал, бывало, за триста верст дает приказ взять во что бы то ни стало такую-то сопку. Я с вами сам и навсегда впереди, а если грозит опасность, так первому она попадает мне самому. Первая-то пуля мне летит. А душа ведь жизни просит, умирать-то кому же охота? Я поэтому и выберу место, штобы все были целы да самому не погибнуть напрасно. Вот мы как воюем, товарищи...» А дальше следует сцена, портрет красочно дополняющая: «Едва умолкли последние слова оратора, - еще, казалось, стояли они в воздухе и все ждали следующих, других слов, - как грянула гармошка. Откуда он, гармонист, когда взгромоздился на эстраду - никто не заметил, но действовал он, бесспорно, по чьей-то невидимой-неслышимой команде. И что же грянул? «Камаринского»... Да такого разудалого, что ноги затряслись от плясового зуда. Чапаев выскочил молодчиком на самую середину эстрады и пошел, и пошел... А когда в неистовом порыве загикала, закричала и захлопала сочувственно тысячеголовая толпа, левой рукой подхватил свою чудесную серебряную шашку и отхватывал вприсядку - только шпоры звенели да шапка сорвалась набекрень. Уж как счастлив был гармонист: подумайте, сам Чапаев отплясывает под его охрипшую, заигранную до смерти гармонь!»
Работая над образом Чапаева, писатель помечал: «Да здравствует пролетарская романтика!», но и, судя по дневнику, одновременно думал о необходимости совместить в нем все свойства его реального человеческого характера. «Чапаев держал в руках коллективную душу огромной массы и заставлял ее мыслить и чувствовать так, как мыслил и чувствовал сам», - записывает он, а в повествовании показывает, насколько зорко умел тот «в одном порыве, заставить поверить в свою непобедимость, приучиться относиться терпеливо и даже пренебрежительно к лишениям и трудностям походной жизни, дать командиров, подобрать их, закалить, пронизать и насытить своей стремительной волей, собрать их вокруг себя и сосредоточить всецело на одной мысли, на одном стремлении - к победе, к победе, к победе...» Показывает Фурманов важнейшие для руководителя черты и в монологах, обнаруживая высокое изобразительное мастерство в передаче важнейших политических постулатов средствами простыми, всем понятными: «Верить надо, ребята, што дело хорошо пройдет, это главней всего... - говорит его Чапаев красноармейцам. - А не веришь когда, што победишь, так и не ходи лучше...» Перечитывая эти строки, невольно думаешь и чувствуешь, что разве не в таком же порыве защищали советскую власть в Доме Советов отважные потомки тех красноармейцев в октябре 1993 года? Разве не так же верили они в правоту своего справедливого восстания? И разве мы, вспоминая благородных жертв, павших от снарядов доморощенных предателей и пуль сионистских снайперов, не верим свято, что рано или поздно победим?
Если в «Чапаеве» показан и реальный герой Гражданской войны, и комиссар Клычков, наделенный биографическими чертами самого писателя, то в «Мятеже», опубликованном через два года, отображен дальнейший этап революционной борьбы - установление советской власти в Средней Азии. Рассказ здесь ведется от имени автора-повествователя, темой же и сюжетом стало восстание воинского гарнизона в городе Верный, где солдаты пошли против советских органов, подпав под влияние кулацких агитаторов, а на первом плане удачно дано изображение возбужденной людской массы: «... гудят кругом толпы вооруженных мятежников. И шинели, и гимнастерки, и пиджаки, и рубахи рваные, и зипуны, и армяки крестьянские - шныряют кругом... В каждом лице, в каждом выкрике - угроза, набухшая жажда расправ и бесчинств...» Ликвидируется мятеж не прямолинейным подавлением, а действенным противостоянием революционной правды контрреволюционной неправде, сплоченными и четкими действиями коммунистов, разъясняющих людям справедливую суть власти Советов, их - по ленинскому определению - собственной власти.
Поэтому-то образ повествователя-коммуниста поучителен и важен нам теперь, в нынешних грозовых - и на международной арене, и внутри страны - условиях, когда от выбора каждым человеком собственного места в жизни тоже зависит очень и очень многое. Предельный, но от сердца, искренний, дает пример в «Мятеже» Фурманов: «Когда не помогают никакие меры и средства, все испытано, все отведано и все - безуспешно, - сойди с трибуны, с бочки, с ящика, все равно с чего, сойди так же смело, как вошел сюда. Если быть концу - значит, надо его взять таким, как лучше нельзя. Погибая под кулаками и прикладами, помирай агитационно! Так умри, чтобы и от смерти твоей была польза». А ведь такие примеры знает и сегодняшняя жизнь, знаем и помним мы. Отсюда и наш лозунг - «Не забудем, не простим!» - лозунг из незабытых девяностых годов - и никаких не «лихих», а боевых, тоже революционных и тоже трагических...
«Чапаев» и «Мятеж» широко известны, хоть и помалкивают о них или пользуют в неблаговидных видах, как в сочинении гламурного В. Пелевина - «Чапаев и пустота» про психов, а может, и для них самих. А вот сатирическая повесть Фурманова «Записки обывателя», написанная в 1921 году и изданная в 1927-м, массовому читателю почти незнакома, а жаль. Известный специалист в области этого жанра Леонид Федорович Ершов называл повесть «образцом сатиры», раскрывая ее весьма современное звучание, ведь она «своим острием направлена против холодно-наглых и самоуверенных духовных мещан, гнилое нутро которых бессильны скрыть ширмы мандатов и высоких постов». Достигший немалых чиновных высот Вениамин Барский выведен как демагог, себялюбец, стяжатель, чувствующий, что в душе у него поселилась «непролазная слякоть», и признается внутренне: «Я даже не знаю - отчего; от лжи, которою я начинаю проникаться, которая начинает пронизывать все мои действия, все помыслы, все поступки. Во мне совершается какой-то страшный психологический сдвиг. Я не узнаю себя, я разлагаюсь и не протестую против своего разложения, не борюсь с ним... Я заразился неизлечимой смертельной болезнью - честолюбием...»
Наряду с психологической сатирой Дмитрий Андреевич Фурманов успешно работает в жанрах аналитических - в публицистике, в критике. Его выступления в иваново-вознесенской газете «Рабочий край», в самарской «Коммуне», семиреченской «Правде», кубанском «Красном воине» отмечены страстной партийностью и своеобычной стилистикой. Внимательно следя за общероссийским литературным процессом, особенно с 1921 года, когда переезжает в Москву и становится секретарем Московской ассоциации пролетарских писателей (МАПП), он едва ли не первым громко заявил об огромном таланте и значении Маяковского, дал высокую политическую и творческую оценку творчества Сергея Есенина: «Годы молодые», «Русь Советская», «На родине», «Персидские мотивы», «Анна Снегина» - идеологически и художественно крепко». Многие высказывания Фурманова о молодых в ту пору советских писателях поражают и теперь точностью, если не сказать - провидением.
Это он, Фурманов, «Железный поток» А. Серафимовича назвал героической эпопеей и предрек, что ею «будет гордиться пролетарская литература». Алексей Толстой для него вовсе не «попутчик», как определяли чересчур бойкие рапповцы, но «наследник наших классиков». В начинающем Леониде Леонове увидит он «отличного, большого в будущем писателя», в «Цементе» Федора Гладкова - «явление в наши дни примечательное», в «Городах и годах» Константина Федина - «созвучие современности» и «свежесть языка», в «Виринее» Лидии Сейфуллиной - открытие типа «женщины-бунтарки», посвятив этому статью. Столь верное и заботливое отношение Фурманова к коллегам по литературному цеху, о чем нелишне вспомнить сегодня, шло от того, что он, по словам Серафимовича, был «одним и тем же и в партийной работе, и в гражданском бою, и с пером в руке за писательским столом. Один и тот же: революционный боец, революционный строитель». Собирался Дмитрий Андреевич даже писать роман «Писатели», но планы прервет смерть 15 марта 1926 года от менингита. Было ему всего 34 года и планы были большие - книга о Фрунзе, книга «Эпопея гражданской войны», книга о восстановлении народного хозяйства...
Когда советские эскадренные миноносцы «Петропавловский» и «Невозможный» посетили в 1925 году Италию, моряки побывали 30 сентября и в гостях у Алексея Максимовича Горького, жившего тогда там. Заговорив о литературе, он сказал о Фурманове: «Это огромный писатель, который не сочиняет, а у него сама жизнь рвется через рот, уши, - отовсюду, удержаться нельзя. О, это будет великий писатель, увидите!» Полностью этим словам, этому предвидению, увы, не суждено было осуществиться. Как и Горький, он был в творчестве реалистом и тоже не терпел модернистских ухищрений, говоря: «Искусства для искусства» нет, есть только искусство для жизни». Подтверждение тому и созданная по его роману на «Ленфильме» в 1934 году картина «Чапаев», ставшая в режиссуре братьев С.Д. и Г.Н. Васильевых мировым киношедевром, а исполнители главных ролей - Борис Бабочкин (Чапаев), Борис Блинов (Фурманов), Варвара Мясникова (Анна, пулеметчица), Леонид Кмит (Петька) помнятся и в наши дни. В 1942 году в Московском музыкальном театре имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко была поставлена опера Бориса Мокроусова «Чапай», основанная на произведении писателя и на русских народных мотивах. Прослушав ее, бойцы уходили на фронты Великой Отечественной, словно на свою Гражданскую, чувствуя себя гражданами и защитниками Советской Родины.
Произведения Фурманова изданы в Китае и на Кубе, в Англии и Франции, Италии и Германии, Польше и Чехословакии, Испании и США. У нас же нынче достижения советской культуры признаются властями сквозь зубы, с разными экивоками и ужимками, точнее сказать, замалчиваются, и причем не по одним лишь идеологическим причинам, а из зависти к недосягаемым высотам ее и советской власти в целом. Ленинградская улица, идущая от студии «Ленфильм», где создавался «Чапаев», уже не носит имя режиссеров. Исчезли в период собчаковских переименований и улица Фурманова, и проспект Максима Горького - потому, наверное, что в обществе чистогана герои фурмановского революционного закала не рождаются. К новым же «героям», кто вырастает в обстановке погони за деньгами и «героизируется» в наскоро выпекаемых сериалах, вполне подходят строки из Горького: «А вы на земле проживете, Как черви слепые живут: Ни сказок о вас не расскажут, Ни песен про вас ни споют!» А вот память о Дмитрии Андреевиче Фурманове жива, несмотря ни на что. Благодаря усилиям общественности стал государственным его Дом-музей, что на Большой Фурмановской улице в городе Фурманове, как назван в марте 1941 года город Середа Ивановской области, а в нем воссоздана комната, где родился будущий писатель, где провел детские годы. Есть памятники ему и здесь, и в других городах страны. Имя его сохраняется в названиях библиотек и улиц.
Вступив двадцатилетним в Коммунистическую партию, Фурманов написал: «Теперь прибило к мраморному, могучему берегу-скале. На нем построю я свою твердыню-убеждение. Только теперь начинается моя сознательная работа, определенно классовая, твердая, уверенная, нещадная борьба с классовым врагом. До сих пор это было плодом настроений и темперамента, отселе это будет еще - и главным образом - плодом научно обоснованной смелой теории».
Веские и знаменательные слова. Слова, так нужные и сегодня.
Писатель-комиссар
Революционный герой поколения / Дмитрий Фурманов - 125!
В рядах Красной Армии, в партизанских отрядах проходили свои «университеты» фронтовой жизни и те, кто были уже писателями до революции, и те, кто вернулись с Гражданской войны, полные дерзновенных замыслов о прожитом и пережитом, какими хотелось поделиться с современниками. ©
Комиссаром 25-й Чапаевской дивизии был Дмитрий Фурманов, в партизанском отряде на Дальнем Востоке был комиссаром Александр Фадеев, в рядах Первой Конной были Всеволод Вишневский и Исаак Бабель, в Красной Армии проходили науку побеждать Николай Тихонов, Леонид Леонов, Константин Федин, Николай Островский, в продотряде был Михаил Шолохов, краснофлотцем встретил Октябрь Леонид Соболев. «Они, - писал А.Н. Толстой об этой генерации советских писателей, - принесли с собой, как простреленные шинели на плечах, романтику Гражданской войны, героику народа, с отчаянной отвагой разметавшего белые армии». Это обстоятельство привносило в литературу пафос подлинности, который позволил ответить на запрос времени: «нужен герой». И такой герой появился в романе Дмитрия Фурманова «Чапаев» (1923). Он, писал Константин Федин, «дал критике первую твёрдую опору в её требованиях к писателям показать героям того времени - опору искомого и должного в советской литературе». Имя автора стало известно.
Сын трактирщика из города Середа, что на Владимирщине, он окончил реальное училище и в 1912 году поступил в МГУ на историко-филологический факультет. В 1914-м ушёл на фронт, прослужив три года братом милосердия. Именно общение с фронтовой жизнью оказало решающую роль в формировании его взглядов.
Февральская революция привела Дмитрия Фурманова в Совет рабочих депутатов Иваново-Вознесенска, где писатель сошёлся со старшим товарищем Михаилом Васильевичем Фрунзе. Октябрь 1917 года Фурманов в качестве комиссара находился на фронтах Гражданской войны. За боевые заслуги был награждён орденом Красного Знамени.
После окончания Гражданской войны в 1921 году он приехал в Москву, чтобы серьёзно заняться тем, что влекло его с юношества, - литературной деятельностью. И вскоре он публикует повести «Красный десант», «В восемнадцатом году», романы «Чапаев» и «Мятеж». Прочитав его «Красный десант» о пережитом автором в походе в тыл врангелевцев, Александр Серафимович так оценил произведение: «Передо мной вдруг блеснула чёрная южная ночь, шелест камыша и таинственность смерти, которая невидимо плыла с этими потонувшими в черноте баржами, - люди плыли на заведомую гибель, в самый тыл врагов, - пощады не будет. И мне вдруг стало трудно дышать. «Да ведь это же художник!»
Затем была повесть «В Восемнадцатом году» (1923), о Краснодаре, освобождённом Красной Армией, где в центре внимания автора, по его признанию, был процесс «перерождения девушки из обывательницы в революционерку».
Так шаг за шагом осваивает писатель тему революции и Гражданской войны. И высшим достижением оказался роман «Чапаев», в котором Фурманову удалось художественно решить проблему того времени - верно показать взаимоотношения героя и массы, изобразив процесс взаимного обогащения двух героев - Чапаева и Клычкова. Каждый из них несёт в себе собственное понимание природы происходящего. В одном, Чапаеве, мы видим органичную связь с восставшим народом, с его наивно-утопическим представлением о воле, о справедливости, что выражено в его словах, обращённых к комиссару. Отняли у буржуев - пойдёт народу. «Отняли у буржуев сто коров - сотне крестьян отдадим по корове. Отняли одежду - и одежду разделим поровну…»
Кадр из фильма «Чапаев». В роли комиссара Клычкова актёр Борис Блинов (слева на фото)
Клычков с долей иронии и вместе с тем всерьёз слушает Чапаева, понимая, сколь непросто будет тому преодолеть в себе эту наивную веру в такое представление о новой жизни. В рамке общего «воспитания» массы и её выразителя Чапаева видит комиссар решающую роль отряда рабочих-ткачей Иваново-Вознесенска.
Клычков у Фурманова - не жизненная копия автора, а живой человек, которому свойственны и сомнения, и ошибки, и промахи. Но в главном он видел свою задачу, чтобы прежде всего повлиять на Чапаева, а через него на всю армейскую массу. Он отлично понимал: сила Чапаева в том, что он «держал в руках коллективную душу огромной массы и заставлял её мыслить и чувствовать так, как чувствовал он сам».
Своим творчеством и романом «Чапаев» Дмитрий Фурманов положил начало той традиции, в русле которой были созданы «Как закалялась сталь» Николая Островского, «Молодая гвардия» Александра Фадеева, «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого и другие героико-патриотические произведения.
Человек огромного политического и организационного опыта, большого личного обаяния, Фурманов пользовался авторитетом в писательской среде. Он участвовал в разработке теоретических основ эстетики нового реализма, получившего определение социалистического. Боролся за принципиальность в искусстве. Писал статьи, эссе и заметки обо многих своих товарищах, среди них Александр Серафимович, Лидия Сейфуллина, Всеволод Иванов, Алексей Толстой. Особую симпатию питал к Владимиру Маяковскому, которую тот чувствовал. Неслучайно первый номер журнала «ЛЕФ», вышедший в марте 1923 года, Маяковский подарил Фурманову с автографом, начинавшимся словами: «Доброму политакушеру»…
В начале весны 1926 года Дмитрий Фурманов простудился. Болезнь дала осложнения, которые его организм одолеть не смог. 15 марта его не стало. На смерть Дмитрия Андреевича Фурманова откликнулись Анатолий Васильевич Луначарский, Александр Серафимович, Алексей Максимович Горький, который, в частности, писал: «Для меня нет сомнения, что в лице Фурманова потерян человек, который быстро завоевал бы себе почётное место в нашей литературе. Он много видел, хорошо чувствовал, у него был живой ум».
Эдуард Шевелёв и Борис Леонов
«Советская Россия» и «Литературная газета», №44(6574), 7-10 ноября 2016