"Ростовская область, Тацинский район..." часть 4.
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Да. Я была неласковым ребёнком. Мне постоянно ставили это в упрёк. Я не любила обниматься и целоваться. Но, прошу принять во внимание, у меня на это были причины. Две. Первая - бабушка, это уже понятно. А вторая… Дед.
Нежность. Небольшое отступление.
Дед был полной противоположностью бабушки. В смысле внешности. Вот, казалось, и рост у него вполне себе ничего, да и худобой он тогда не особо страдал, но по сравнению с Матриархицей он заметно проигрывал. Как только она возникала рядом с ним, он словно уменьшался в размерах. Скукоживался, ссыхался. Ни дать ни взять, старичок из «Сказки о золотой рыбке». Однако ж впечатление сие иногда было обманчивым, потому что Дед был своеволен, самодурен и тоже начальник. Правда, мне его самодурство было так же, как и бабушкино…
- Ты зачем шкаф открыла? - спрашивал он меня, выныривая из-за газеты. Глаза его зорко следили за каждым моим движением.
- Хочу взять ткань.
- Зачем?
- Шить буду.
- Ты же не умеешь.
- Не попробую - не научусь, - я с трудом вытягивала из битком набитого шкафа, ассортимент тканей в котором был на порядок больше, чем в магазине (учитывая, что в этом доме никто никогда не шил), маленький хлопковый отрез.
- А если испортишь? - из Деда прямо сочилось ехидство.
Я с грохотом захлопывала скрипучие дверцы, крепко сжимая добытый весёленький ситчик:
- Дед, а вот ты на машине ездишь?
- Ну, езжу.
- Всегда умел?
- Нет, конечно.
- А когда учился, испортить не боялся?
Дед прищуривал глаза, сжимал зубы и, молча, снова закрывался газетой.
Но иногда у него случались приступы нежности. И этот ужас можно было сравнить только с бабушкиной любовью. Но, опять же, с противоположным знаком. Если Матриархица старалась применить силу, то Дед лез целоваться. Как он, видимо, полагал - нежно. Ничего более отвратительного и мерзкого я припомнить из детства не могу (а ведь я люблю дождевых червей!). Дед обладал колоссально большими и толстыми губами. Мне так казалось. Он брал меня за руку, притягивал к себе, облизывал губы… (чёрт, вспоминаю, и меня передёргивает) и прикладывался ими к мой щеке. Ффу! Для меня это был реальный шок.
Полагаю, задатки моей неласковости появились благодаря именно этим двум людям. И началось всё это в глубоком моём детстве.
Мне было 14 месяцев. То бишь, год и два. Матриархица и Дед, будучи полны решимости, прибыли к нам в гости, дабы повидать внучку свою. Меня, стало быть.
Надо упомянуть, что ребёнком я была развитым. Зело. Пошла и заговорила я одновременно, и случилось это в 9 месяцев. Схватывала всё на лету. Жила с родителями в доме бабушки и дедушки (других, любимых), и много чего от последнего слышала. Понимаете, что я представляла из себя в год и два? У меня же было пять месяцев на выработку и тренировку новых навыков!
Ну и вот, Дед хватает меня на руки. Облизывает губы. Смачно, с причмокиванием целует. Моя щека мокрая, мне противно, я кривлюсь. Дальше вступает Матриархица. Вырывает меня из Дедовых рук, вжимает в свою грудь и восторженно чего-то там кричит. Мне пофигу что, мне уже не просто противно, мне дышать не чем. Я группируюсь, выставляю вперёд руки, упираюсь в бабушкино вымя. Чувствуя сопротивление, бабушка жмёт меня ещё сильнее. Я не выдерживаю и твёрдым голосом говорю:
- Ди!
Бабушка хохочет и не обращает на меня внимание.
- Баба ди! - повторяю я, надеясь на её благоразумие.
Бабушка заходится в восторге.
- Баба ди на хуй! - выдаю я, зависаю в вытянутых бабушкиных руках, и понимаю, что, наконец, достигла своей цели.
Про молчаливую ревизоровскую сцену, что последовала вслед за этой фразой, до сих пор с каким-то придыханием и восторгом мне рассказывает моя мама. Наверное потому, что в отличие от неё я уже в том "нежном" возрасте сказала Матриархице то, о чём сама мама только мечтала когда-нибудь сказать. И хоть это был редчайший случай, когда в нашей семье звучал мат, по-моему, она гордится мной.
А вы говорите, нежность…
Продолжение следует…
Часть 2.
Часть 3.
Да. Я была неласковым ребёнком. Мне постоянно ставили это в упрёк. Я не любила обниматься и целоваться. Но, прошу принять во внимание, у меня на это были причины. Две. Первая - бабушка, это уже понятно. А вторая… Дед.
Нежность. Небольшое отступление.
Дед был полной противоположностью бабушки. В смысле внешности. Вот, казалось, и рост у него вполне себе ничего, да и худобой он тогда не особо страдал, но по сравнению с Матриархицей он заметно проигрывал. Как только она возникала рядом с ним, он словно уменьшался в размерах. Скукоживался, ссыхался. Ни дать ни взять, старичок из «Сказки о золотой рыбке». Однако ж впечатление сие иногда было обманчивым, потому что Дед был своеволен, самодурен и тоже начальник. Правда, мне его самодурство было так же, как и бабушкино…
- Ты зачем шкаф открыла? - спрашивал он меня, выныривая из-за газеты. Глаза его зорко следили за каждым моим движением.
- Хочу взять ткань.
- Зачем?
- Шить буду.
- Ты же не умеешь.
- Не попробую - не научусь, - я с трудом вытягивала из битком набитого шкафа, ассортимент тканей в котором был на порядок больше, чем в магазине (учитывая, что в этом доме никто никогда не шил), маленький хлопковый отрез.
- А если испортишь? - из Деда прямо сочилось ехидство.
Я с грохотом захлопывала скрипучие дверцы, крепко сжимая добытый весёленький ситчик:
- Дед, а вот ты на машине ездишь?
- Ну, езжу.
- Всегда умел?
- Нет, конечно.
- А когда учился, испортить не боялся?
Дед прищуривал глаза, сжимал зубы и, молча, снова закрывался газетой.
Но иногда у него случались приступы нежности. И этот ужас можно было сравнить только с бабушкиной любовью. Но, опять же, с противоположным знаком. Если Матриархица старалась применить силу, то Дед лез целоваться. Как он, видимо, полагал - нежно. Ничего более отвратительного и мерзкого я припомнить из детства не могу (а ведь я люблю дождевых червей!). Дед обладал колоссально большими и толстыми губами. Мне так казалось. Он брал меня за руку, притягивал к себе, облизывал губы… (чёрт, вспоминаю, и меня передёргивает) и прикладывался ими к мой щеке. Ффу! Для меня это был реальный шок.
Полагаю, задатки моей неласковости появились благодаря именно этим двум людям. И началось всё это в глубоком моём детстве.
Мне было 14 месяцев. То бишь, год и два. Матриархица и Дед, будучи полны решимости, прибыли к нам в гости, дабы повидать внучку свою. Меня, стало быть.
Надо упомянуть, что ребёнком я была развитым. Зело. Пошла и заговорила я одновременно, и случилось это в 9 месяцев. Схватывала всё на лету. Жила с родителями в доме бабушки и дедушки (других, любимых), и много чего от последнего слышала. Понимаете, что я представляла из себя в год и два? У меня же было пять месяцев на выработку и тренировку новых навыков!
Ну и вот, Дед хватает меня на руки. Облизывает губы. Смачно, с причмокиванием целует. Моя щека мокрая, мне противно, я кривлюсь. Дальше вступает Матриархица. Вырывает меня из Дедовых рук, вжимает в свою грудь и восторженно чего-то там кричит. Мне пофигу что, мне уже не просто противно, мне дышать не чем. Я группируюсь, выставляю вперёд руки, упираюсь в бабушкино вымя. Чувствуя сопротивление, бабушка жмёт меня ещё сильнее. Я не выдерживаю и твёрдым голосом говорю:
- Ди!
Бабушка хохочет и не обращает на меня внимание.
- Баба ди! - повторяю я, надеясь на её благоразумие.
Бабушка заходится в восторге.
- Баба ди на хуй! - выдаю я, зависаю в вытянутых бабушкиных руках, и понимаю, что, наконец, достигла своей цели.
Про молчаливую ревизоровскую сцену, что последовала вслед за этой фразой, до сих пор с каким-то придыханием и восторгом мне рассказывает моя мама. Наверное потому, что в отличие от неё я уже в том "нежном" возрасте сказала Матриархице то, о чём сама мама только мечтала когда-нибудь сказать. И хоть это был редчайший случай, когда в нашей семье звучал мат, по-моему, она гордится мной.
А вы говорите, нежность…
Продолжение следует…