Ф.Инголл. "Последний из Бенгальских улан". Глава 5. "От Пешавара до Ланди Котала".
Окончание 5й главы.
Помимо военного лагеря, в Ланди Котале был форт, караван-сарай, или гостиница для купцов проходящих верблюжьих караванов, и, конечно, железнодорожная станция.
Британские солдаты на Северо-Западной Границе Индии, 1930е гг. Полковые нашивки на тюрбаны пробковых шлемов. Эссекская "пурпурно-помпадурного" цвета сверху в центре.
Лагерь был домом для двух пехотных батальонов - британского и индийского, горной батареи, штаба бригады (Ландикотальская бригада была сформирована в 1920г. м.К.) и вспомогательных частей, вроде объединенного (британо-индийского) госпиталя. Третий батальон, обычно гуркхи, стоял в 5 милях от Ланди Котала, непосредственно на границе с Афганистаном.
В мое время лагерь был не слишком эстетичен, но компактен: ряды за рядами ровно стоящих глинобитных бараков с гофрированными металлическими крышами. Так как мы стояли на высокогорном плато, где бывало ужасно холодно, эти крыши представляли малую защиту от непогоды. Зимой проникал мороз, а летом они превращались в раскаленные сковородки.
"Трафальгарская площадь" лагеря в Ланди Котале зимой.
Лагерь был окружен тройным рядом колючей проволоки, оборонительными позициями на «тактических интервалах», и воротами, обычно закрытыми. Рядом стоял форт, а к востоку от периметра находилось поле для аварийных посадок авиации. Ворота были под охраной днем, и местным, чтобы войти требовался специальный пропуск. Ночью охрана заступала на все посты и прожектора высвечивали окрестности. Любой приблизившийся был бы замечен, окрикнут, и в случае отсутствия ответа - обстрелян. Форт был маленький и старый, и уже не играл никакой роли в обороне лагеря.
Ланди Котал
Ланди Котал
Ланди Котал
К вопросу о природе. Смена караула. Назначенные в ночную смену- в шинелях, штанах и пилотках. Дневной караул- в шортах, пробковых шлемах и кардиганах.
А вот караван-сарай был восхитительный. Бесконечная сцена движения и красок. Купцы и путешественники со всей Центральной Азии прибывали сюда и привозили огромное количество различных товаров на верблюдах, пони и ослах. В любой день там можно было услышать десятки разных языков и диалектов. Я провел в сарае немало интересных часов, разумеется под охраной 2 или более хассадаров, чтобы быть уверенным в безопасности «туриста». Немногие купцы удосуживались распаковывать свои тюки в Ланди Котале, предпочитая везти свои вещи на большие рынки Пешавара или Дели. Но я сумел сделать одну ценную покупку там - исфаханский ковер с изображением Древа Жизни, яркий и красочный, с животными, выглядящими как живые. Он до сих пор хранится у меня, и эксперты мне объяснили, что обычно ковры с Древом Жизни делают парами. Так что я думаю, мой был украден, и скорее всего, тем самым продавцом, так торопившемся мне его продать.
Караван из Афганистана в караван-сарае Ланди Котала.
Что же касается самого Эссекского полка, я нашел его довольно умелым, но типичным, серым. Как и в большинстве полков того времени, офицеры попали в бессмысленный тупик (не-)производства в следующие чины. Многие субалтерны имели по двадцать лет службы за плечами, но продолжали стоять во главе взводов из 30 человек и ждали производства в командиры роты годами. Полковник, напыщенный, лишенный даже тени чувства юмора, человек, также не имел дальнейших перспектив выше полка. Мой ротный командир, капитан Гримвуд, сделал прекрасную карьеру в годы Первой мировой, заслужил орден «За выдающиеся заслуги» и дослужился до полного полковника. Позже он сопровождал на британском крейсере знаменитого польского пианиста Падеревского в Данциг, на его первый концерт в независимой Польше. А сейчас он был лишь в списке капитанов регулярной Армии, но хотя бы имел свою роту.
Люди (нижние чины) были достаточно хороши, в основном из Лондона и восточных графств, но вели довольно унылую жизнь. Большинство подписывали контракт на 7 лет активной службы («под знаменами») и 5 лет в резерве. Это означало, что если он записался в Англии незадолго до отправки батальона на заморскую службу, то мог всю свою 7-летнюю службу провести в какой-нибудь дыре типа Ланди Котала, сомнительная перспектива.
(Конкретно 2й батальон Эссекского полка был в Индии с 1922 по 1935г. - 5 лет в Амбале, по 2 года в Ланди Котале, Наушере, Насирабаде и, наконец, в Бомбее. При этом накануне «тура» батальон успел побывать в Турции, а в 1935-36гг. в Судане, прежде чем вернулся в метрополию. Одним словом, «Прошел я в шинели из Лидса в Лахор, И было там много дыр на -ар и на -ор». м.К.)
Платили им мало, чуть больше шиллинга в день, а потратить деньги можно было только в полковой лавке на пиво, яйца и картошку, ну и еще дешевые безделушки на местных бедных рынках. Досуг сводился к спорту и немым фильмам, иногда показываемым в «синеме», под аккомпанемент старомодного пианино. Местность была слишком каменистой для футбола, так что люди изощрялись в хоккее на траве. Другим развлечением были концерты, устраивавшиеся 2 раза в год, где проявлялись таланты и показывались сценки на животрепещущие темы.
Со всем этим я хорошо познакомился, когда командовал 11м взводом. Они были обычными солдатами, никто не был выдающимся, но все надежные ребята, «пехтура», которые будут упорно сражаться, когда прикажут. Я многому от них научился, особенно, как вести себя с негодяями. Секрет, как я понял, быть справедливым, но твердым. На каждого была ведомость нарушений, «рулон» как они ее называли, которая сопровождала их всю службу. Но большинство «преступлений» были настолько тривиальны и мелки, что я старался не вносить их в личное дело. Мощного «разноса» вполне хватало в большинстве случаев. Я четко дал им понять, что не позволю себя дурачить, и это заслужило уважение с их стороны.
Типичные "Томми" в Ланди Котале, 1937г.
Был в 11м взводе один парень, у которого была полная книга мелких правонарушений,- рядовой Конноли. Когда он поступал в Армию и его спросили «Ваша прошлая профессия и род занятий?», он ответил: «Кражи». Так на верху листа и записали в его деле - «Вор». А далее следовал громадный список проступков уже времен службы. Но когда он предстал передо мной в первый раз, я сказал, что его бумаги переполнены записями и этому надо положить конец. Что я не собираюсь добавлять еще, но надо прийти к новым и лучшим отношениям между собой. И мы смогли.
Рядовой Уортс был большей проблемой. Он постоянно цапался с сослуживцами, и все из-за имени. Несмотря на свой невзрачный вид, он мог прийти в ярость, если его звали «Уартс» (созвучно с «бородавкой», хотя он по идее «Суслов»)). Он утверждал, что его фамилия должна произноситься как Венс. А остальные просто получали удовольствие, дразня его, пока он не прибегал к кулакам, и все потом заканчивалось выговором от меня.
Еще одним проблемным персонажем в моем взводе был рядовой Картер, у которого были трудности с семьей в Англии. Еще задолго до того как я прибыл, он писал жалостливые просьбы перевести его, но все его запросы отклонялись. Примерно в это же время из соседней роты комиссовали и отправили домой одного сошедшего с ума солдата, он был по-настоящему и тяжело болен. Это, видимо, навело Картера на некоторые мысли, и он стал косить под «психического». Он перестал со всеми общаться, и начал вытворять всякие странные штуки, типа лунатического хождения по плацу рано утром. Наконец, он набрал достаточно записей странного поведения в свое досье, чтобы сказаться больным. Настало время «парада больных» в батальоне, в том-то и дело, что это именно «парад»: больные маршируют в госпиталь, где стоят смирно, пока доктор опрашивает их. Никто из командования не любит длинных списков больных. Это отражается на дисциплине в части, и кроме того они освобождаются от ротной службы. Но ничто не могло удержать Картера. Он просто сказал дежурному сержанту, что болен и пошел в госпиталь.
Госпиталем заведовал обаятельный, но крутой ирландец, майор Пауэр. Он спросил, в чем дело, и со все возрастающим интересом стал слушать трогательную историю о болях в желудке, недомогании по утрам и раздувающемся животе.
-Я беременный, вот чё это такое, сэр, я беременный! - триумфально закончил Картер, - И я могу доказать енто, сэр! Вот здеся список предполагаемых отцов - полковник Боуэн, капитан Проуз, и адъютант, и….
Не стоит и говорить, что Картер был арестован, а его личное дело пополнилось лишней записью о нарушении дисциплины. Но я поговорил с капитаном Гримвудом, и мы добились перевода Картера в другой батальон, возвращающийся в Англию в ближайшем будущем. Я надеюсь, что по возвращении Картер сумел уладить свои семейные проблемы.
Блокгауз в окрестностях Ланди Котала. Похожий (если не тот же) виден на фото караван-сарая. Обратите внимание на дверь на втором этаже, с легко убирающейся приставной лестницей.
Весьма атмосферная, типично афганская фотография. Менялись лишь формы в таких вот колоннах- панцири македонцев, щиты моголов, красные мундиры 1й англо-афганской, первые хаки 2й англо-афганской, вот эти ребята, потом мабуты и афганки ОКСВА, потом ДКУ, мультикамы.... и так видимо будет вечно.
А здесь "укрепление" попроще. Ночной пикет в Вазиристане, 1937г.
Еще один блокгауз.
Как и всем остальным, жизнь в Ланди Котале стала мне приедаться. Служба не была слишком обременительной, и я ждал с юношеским нетерпением, когда годичное прикомандирование закончится, и я наконец-то присоединюсь к Бенгальским уланам и, возможно, увижу настоящее дело. К счастью, в конце лета батальон был переведен в более цивилизованное место - Наушеру, всего в нескольких милях от Пешавара.
Наушеру трудно было назвать центром социальной активности, но, по крайней мере, мы теперь не были в окружении колючей проволоки день и ночь. Здесь был крикетный клуб, гольф, конечно же, и даже английские леди, что повышало нам настроение. Я вновь стал наслаждаться жизнью. Но до того как я покинул батальон, чтобы наконец-то вступить в свой Полк, у меня произошла проблема с командиром.
Долгое время я не делал ничего плохого с точки зрения полковника. Он заметил, что я хорошо читаю карту и назначил меня Офицером разведки батальона, предоставил мне пони для несения этой службы. Он также одобрял мою удаль в крикете, тем более наша батальонная команда много выигрывала, и мы дошли до финала Северного чемпионата по крикету. Оставалось 3 недели до моего перевода из полка, и я знал, что характеристика моему будущему командиру на меня уже отослана. Я также знал, что она хорошая.
И что случилось. Сержанты устраивали Бал в своей столовой в субботу, накануне финала Чемпионата. Вместе с несколькими молодыми офицерами, я был приглашён на Сержантский бал британского кавалерийского полка, что стоял примерно в 14 милях от нас. Я тогда еще не знал, что существует традиция напаивать молодых офицеров из других полков на таких мероприятиях. Любимый метод называется «осадки» (или подонки - от слова дно) - когда в бокал жертвы исподтишка подливаются раз за разом все виды имеющегося алкоголя, ерш. Мне было всего 20 лет, и у меня было мало опыта по части крепких напитков - да и вообще по жизни, если уж на то пошло. Отец научил меня наслаждаться хорошим вином, а также я умеренно выпивал виски, но фактически много пить я не умел.
Картина 1898г, но на эту тему.
Не стоит и говорить, что я стал одной из жертв этого вечера. После полуночи я был «разлит» в чей-то автомобиль и «выцежен» (декантирован, перелит из бутылки в графин- он специально использует винные термины для создания каламбура, да и вообще пишет с едким юмором, как вы уже наверно заметили) в свою квартиру. Я не чувствовал боли. Но уже в 5 часов утра следующего дня я выблевал свое сердце. У меня никогда такого не было ни до, ни после. Я был реально болен. Мой денщик, зная, что мне надо быть в 9 часов на церковном параде, позвал моих друзей, и они делали все что могли - лед, аспирин, холодный чай, черный кофе. Но меня продолжало рвать. Мир, казалось, перевернулся вверх тормашками.
Как я был на параде, ума не приложу. Сабля в моей правой руке шаталась как перышко. Потом был 6-мильный марш до церкви. Потом обратно после богослужения. Я был еще основательно пьян, когда вернулся домой и снова упал в кровать. Верный денщик вновь призвал на помощь «спасательный взвод», они напомнили мне, что финал по крикету начинается в 13.30 и стали вливать мне в глотку чай, аспирин и кофе. В конце концов, я встал. Перед глазами все плыло, я чувствовал себя ужасно, но по крайне мере выглядел сompos mentis (лат. «в здравом уме»).
Было примерно полпятого, когда я, шатаясь, приехал на поле на велосипеде. Моя команда отбивала. 8 было в поле и 2 на калитках. Только меня не хватало. Я оделся и взял биту, заменив бэтсмена. Нашей команде нужно было 5 ранов (пробегов) чтобы выиграть, сущая ерунда. Я сделал пробежку и готовился отбить первый мяч.
Перед первой подачей, однако, уикет-кипер, неспешно пройдя мимо, перекинулся парой слов с боулером. Позже я понял, что он видел мои трясущиеся руки и чувствовал запах изо рта. В тот момент я думал о том, что боулер, стоящий передо мной имеет репутацию быстрейшего подавателя. Я переживал по поводу своей готовности.
Боулер ухмыльнулся, медленно сделал подачу и пустил мяч очень аккуратно, прямо на меня - самый простой бросок, который дети зовут «леденец». Я неистово взмахнул битой - и промахнулся. Мяч разрушил калитку. Я был выведен из игры. Наша команда проиграла.
Никогда мне не было так стыдно. Я заслужил «имперский взрыв» (сильнейший нагоняй) и получил его. Полковник назвал меня всеми презренными словами, какие смог придумать, прямо перед лицом обеих команд. Он сказал, что если бы было возможно, то отозвал бы свой рапорт обо мне и разорвал его. К счастью, он этого не мог сделать. Тремя неделями позже я был на пути в свой Полк, с незапятнанной репутацией, но усвоивший очень важный урок. С тех пор я пил только виски с содовой.
Плиты с эмблемами служивших в Хайберском Проходе полков. Помпадуры-эссекцы справа.
Это же место сегодня.