Последние вольные кочевники
Малоизвестный исторический факт - в годы правления Иосифа Джугашвили на территории Дальстроя НКВД СССР, между лагерей и приисков жила община из 120 человек, которая никому не подчинялась и не соблюдала советских законов. Этих людей миновали исторические бедствия сталинской эпохи - коллективизация, политические репрессии, Великая Отечественная война. Они ничего не знали о КПСС, социализме, не призывались на военную службу, не видели партийного начальства, а жили так, как считали правильным и привычным - по заветам своих предков. Им удалось скрываться от властей не менее 26-ти лет.
Верхом на оленях - от советов и большевиков
С 1932 по 1958 год на севере Среднеканского района Магаданской области и смежных землях Среднеколымского района Якутии жили две общины кочевников - рассохинские и березовские эвены, которые сбежали от советской власти и коллективизации. Как они образовались точно сказать сложно, никаких документов о неизвестных властям людях не осталось, а сами они, естественно, архивов не держали. Есть только устные рассказы, которые с большей или меньшей степенью достоверности описывают события той поры.
Рассказывают, что в 20-е годы кочевали недалеко от берега Охотского моря между реками Вилига и Гижига два богатых эвена: братья Болдухины. Пришла советская власть, стала объединять оленеводов-единоличников, создавать колхозы и совхозы. Братья приехали в село Гижигу, услышали новость, что их оленей хотят забрать в совхоз. Оленей они отдавать не согласились, тогда их назвали кулаками и «посадили в тюрьму». Никакой тюрьмы, понятное дело, в захолустной Гижиге не было, братьев заперли на несколько дней в избе. Но и это кочевникам, которые привыкли к простору и жизни под открытым небом, показалось ужасным необоснованным насилием. Как только появилась возможность, братья ушли из Гижиги и откочевали со всеми стадами и своими родичами за сотни верст на реку Рассоху. Похожие истории происходили и с другими семьями зажиточных оленеводов, поэтому в 30-е годы и другие эвены уходили от принудительного перевода на оседлость, от произвола начальства, когда оленеводческие хозяйства были переданы Дальстрою. Уходили в глухие места Юкагирского нагорья, на реки Коркодон и Березовку. Не то, чтобы они имели что-то против советской власти - просто хотели жить, как привыкли, без вмешательства присланного начальства.
От чего они бежали?
Коллективизация - объединение частных крестьянских и скотоводческих хозяйств в совхозы и колхозы в СССР была принудительной. Тех, кто ей сопротивлялся, ничего хорошего не ждало, - в ходе раскулачивания богатых селян лишали имущества и выселяли в Сибирь. Скотоводы-кочевники, в отличие от крестьян-земледельцев, имели возможность убежать. Так, сотни тысяч казахов откочевали вместе со своими стадами из Советского Союза в Китай.
У коренных народов Севера коллективизация также имела свои особенности. Как рассказывает магаданский ученый-этнограф Людмила Хаховская, одни из них охотно вступали в совхозы, другие, наоборот, до последнего избегали коллективизации. Так, прибрежные жители Охотоморья - коряки, камчадалы и безоленные эвены в подавляющем большинстве добровольно принимали новые коллективные порядки. Богатств, которыми можно было дорожить, у них не было, их образ жизни принципиально не менялся, зато через совхозы их обеспечивали продуктами: солью, чаем, сахаром, мукой, капканами, патронами и промышленными товарами. Охотники получали возможность сдавать государству пушнину по фиксированной цене. А вот оленеводы, особенно зажиточные, наотрез отказывались расставаться со своими стадами и положением свободных людей. Поэтому коллективизации они сопротивлялись - большей частью пассивно, а когда сопротивляться уже не получалось - бежали.
Карта местности, где кочевали рассохинцы. Север Среднеканского района.
Как они выжили?
Основным занятием рассохинцев было оленеводство, и оно же определяло их образ жизни. Они жили небольшими стойбищами, по две-три семьи, которые пасли стадо и кочевали вслед за ним по определенному участку, границы которого строго соблюдались. За год стадо могло пройти путь в 100 км, на самом деле это не очень много - до революции эвены кочевали по гораздо более протяженным маршрутам. В конце лета или зимы эвены и «магаданские» рассохинцы, и «якутские» березовцы собирались на «дялбу» - съезд родовых общин. (Сейчас в Магадане проходит эвенский праздник с таким же названием).
Не стоит представлять жизнь беглецов как патриархальную идиллию на лоне природы. Рассохинцы, кончено, не голодали, олени и тайга их прекрасно кормили. Но разнообразием кухни похвастать не могли, ели в основном оленину или дичь. Ловить красную рыбу, которая составляла важную часть их рациона до ухода с Охотского побережья, они теперь не могли. Не было доступа к образованию и медицине. У рассохинских эвенов почти не бывало муки, сахара, спичек и, - что критически важно для охотников, - возможности купить ружья и патроны. Так, когда в 1959 году, рассохинцами стали интересоваться власти, к ним стали приезжать партийные работники, они отметили, что ружьями владели единицы из них. Да и те ружья были «Маузеры» и «Винчестеры» 1915-1918 гг. выпуска, к ним почти не было патронов. Стремление ограничить связи с внешним миром, не оставляло беглецам другой возможности, кроме как жить натуральным хозяйством. Хотя известно, что через посредников - эвенов, рассохинцы и березовцы иногда сбывали добытую пушнину в фактории на территории Якутии. Человек из большого мира, который впервые увидел рассохинцев в 50-х годах, описывает их таким образом: «Мужчины все суровые, замкнутые, женщины бесстрастные, молчаливые, все время занятые работой … Держались гордо, неулыбчиво. Мужчины с прическами из длинных волос, заплетенных в одну косу. У каждого на одном ухе серьга, кольца на пальцах рук». Сами земляки-эвены сообщали о своих «диких» сородичах следующее: «Бедные, они живут скудно, одеваются в шкуры, да в ровдуги, едят одно мясо. И темные они, простых вещей не понимают».
Зато в оленеводстве рассохинцы не знали себе равных на Северо-Востоке. Быков и важенок разводили целенаправленно, без нужды не забивали, и в 1950-х годах их олени были самыми крупными на Чукотке, Колыме и в Якутии. И что немаловажно, это была одна из немногих общностей людей в СССР, которые были близки к свободной жизни. По крайней мере, никакого давления государства, идеологической промывки мозгов они не знали.
Их вожди
Жизнью общины руководили уважаемые богатые оленеводы. У рассохинцев верховодил Николай Павлович Хабаровский по прозвищу Дюгыдь, для березовцев - его родственник Павел Пайтелемонович Хабаровский, также известный как Намнадян. Их авторитет был непререкаем, а влияние на жизнь людей - огромным. Так, из 6-тысячного стада рассохинских эвенов 3 тысячи принадлежали Николаю Хабаровскому. Но с другой стороны, не было ни одного члена общины, включая маленьких детей, у которых не было бы своих оленей. Николай Дюгыдь выступал одновременно и старейшиной, и управляющим оленеводческим хозяйством, и шаманом, и даже хранителем православных традиций. Эвены довольно рано усвоили христианство, имели иконы, которые перевозили толькона особых оленях, и отмечали православные праздники. Счет времени определяли по календарю «чивессэ», который представлял собой дощечку с отверстиями, каждое из которых соответствовало определенному дню. На самом старом из сохранившихся «чивессэ» год на календаре начинался с 1 сентября, как было заведено на Руси в допетровское время. Особо почитаемыми праздниками были Покров и Петров день. В православные праздники эвены торжественно приветствовали друг друга и дарили подарки. Следует учитывать, что тот же самый старейшина, который вычислял дни православных торжеств, мог приносить жертвы духам и проводить шаманские камлания. Дюгыдя советский работник Т. Березкин описывают таким образом:
«Был он невзрачен, росточка небольшого, с хитрыми бегающими глазками. Одевался грязновато, небрежно. Зато умел красиво и убедительно говорить. Мастер слова был этот шаман. До него я не слышал на родном языке такой образной яркой речи, проникающей в душу. В переводе на русский язык трудно было передать всю ее характерную силу».
Рассохинцы оказались настоящим кладезем для ученых. Без связи с большой землей, они лучше других сохранили традиционную культуру эвенов, народную одежду, ремесла, в том числе искусство художественной ковки и литья, продолжали разводить оленей горно-таежной породы. Их кузнецы обрабатывали не только железо, народные мастера умели чеканить серебро. Даже очки для защиты от весенней «снежной слепоты» они делали из серебряных пластин. Первым этнографом, которая стала изучать рассохинцев, стала Ульяна Григорьевна Попова - эвенская исследовательница, в этом году кстати 100 лет со дня ее рождения. О ремеслах рассохницев можно прочитать здесь
Почему их не раскулачили?
До руководства Дальстроя, а позже до партийных органов Магаданской области доходили сведения, что где-то на Колыме существует община «диких» оленеводов. Их встречали и геологические партии, и другие эвены. Но у властей до рассохинцев не доходили руки. У Дальстроя были другие задачи - добыча металлов, потом началась война, и стало вообще не до них. А после войны, никто не захотел брать на себя ответственность - советские руководители закрывали глаза на рассохинцев, делали вид, как будто их нет.
Эвены Рассохи и Берёзовки - не единственные общины оленеводов, которые долго скрывалась от коллективизации - подобная группа оленеводов-чукчей кочевала на границах Чукотки и Камчатки, правда, их судьба оказалась гораздо более трагичной. Дело было еще при Сталине, в 1949 году, поэтому их коллективизацию провели насильно. Тогда не обошлось без арестов, расстрелов упорных противников советской власти и даже самоубийств нескольких семей оленеводов, которые категорически отказались вступать в колхоз.
Известно, что последний на Северо-Востоке оленевод-единоличник, эвен по прозвищу Хуркэнгэ, вступил в чукотский совхоз «Омолон» в конце 60-х, уже в пору правления Леонида Брежнева. Но времена поменялись, его принудили к этому шагу не власти, а преклонный возраст. Хуркэнгэ обнаружили с вертолета в 1968 году, а потом еще год с лишним уговаривали оставить свою одинокую вольную жизнь. Его потомки до сих пор живут в селе Омолон, на границе Колымы и Чукотки.