Беглецы от советской власти и серебро.
Жили-были богатые оленеводы братья Болдухины, кочевали возле Гижиги. Пришла советская власть, стала создавать колхозы и совхозы. Братья приехали в Гижигу, услышали новость, что их оленей заберут в колхоз.
- Не отдадим оленей.
- Посадим в тюрьму.
Ясное дело, в Гижиге не было тюрьмы, братьев заперли на три дня в избе. Но и это кочевникам, которые привыкли к простору, показалось ужасным необоснованным насилием. Как только появилась возможность, братья ушли из Гижиги и откочевали со всеми стадами за сотни верст на реку Рассоху. Так образовалась общность рассохинских эвенов. Несколько десятилетий они жили по своим законам «без советов и большевиков». Власти о них не знали, пока уже при Хрущеве на рассохинцев случайно не наткнулись геологи. В 30-е годы и другие эвены уходили от принудительного перевода на оседлость, от произвола начальства, когда оленеводческие хозяйства были переданы Дальстрою. Уходили на верхнее течение реки Вархалам, в глухие места Юкагирского нагорья, в горы Уш-Урэкчен. Не то, чтобы они имели что-то против советской власти - просто хотели жить, как привыкли, без вмешательства бестолковых начальников.
Расссохинцы оказались настоящим кладезем для ученых. Без связи с большой землей, они лучше других сохранили традиционную культуру, народную одежду, ремесла, в том числе искусство художественной ковки и литья, продолжали разводить оленей горно-таежной породы. У меня был старый журнал «Вокруг Света», где описывалось, как рассохинские эвены льют и чеканят серебро. Больше всего меня тогда удивило, что и очки от снежной слепоты эвены делали из серебряных пластин. Потом, при очередном переезде, журнал потерялся, и вот недавно я обнаружил эту статью Степана Козловского на сайте «Вокруг света». Спешу поделиться. Напечатано в 1985 году. Вряд ли люди, знающие это мастерство, сейчас живы.
Долго мне пришлось искать встречи с эвенскими мастерами. Я забрался в самое сердце Юкагирского нагорья, чтобы увидеть рождение серебряных узоров. И вот сейчас передо мной лежит лезвие только что законченного ножа - «хиркана». Сверкают красная медь и желтая латунь, отчетливо видны серебряные насечки...
Лет пятнадцать назад в Магаданском краеведческом музее, в эвенской экспозиции, среди яркого бисерного шитья я увидел глиняный тигель с заскорузлыми потеками металла и шлака. Что эвены-ламуты издревле знали железо и другие металлы, известно: этнографы находят подтверждение этому в архивах; сохранились и старинные предания. Но, похоже, никто из путешественников прошлого не рассказывал, как эвены делали снеговые очки - «чимыт» из серебряных пластинок, или кованые оленьи рога для шаманской шапки, или женские посохи-«нёри» с орнаментом, инкрустированным цветными металлами. Хотя многие из путешественников отмечали необычное для северян пристрастие эвенов к украшениям, особенно серебряным. Например, В. Тан-Богораз пишет: «...У котла хлопотала девушка с длинным железным крюком в руках, в красивом наряде, испещренном всевозможными вышивками, и, кроме того, обвешанная с головы до ног бусами, серебряными и медными бляхами, бубенчиками, железными побрякушками на тонких цепочках...»
Так неужели сегодня потеряны секреты своеобразного эвенского ремесла? Неужели остались лишь легенды да отдаленные реликвии? Мне захотелось найти мастеров по металлу в таежных стойбищах. И вот первые результаты поисков: у подножия гор Молькаты, в палатке оленевода Хонькана из гижигинского совхоза «Рассвет Севера», мне показали несколько интересных старинных изделий. «Наверное, у русских или якутов отцы ваши покупали?» - спросил я, еще не веря, что нашел то, что искал.
У одной из женщин лукаво блеснули глаза. Она ушла в свою палатку и вскоре вернулась со свертком, в котором оказалась старая камусная сумка, а в ней множество инструментов и украшений.
- Так, говорите, у якутов покупали? - сказала она.- А Губичан - какое имя?
- Эвенское, конечно!
- Деда моего так звали. Это его вещи. Сам мастерил инструмент, сам и работал им. Вот этим топориком - «тибак» - делал блюда - «укэн», лопаты - «эрун», стамеской узоры рисовал на них.
- А как делал-то, как?
- Не знаю, маленькой была...
Потом мне удалось выяснить, что знатоки-умельцы могут быть среди эвенов, ушедших десятилетия назад в горы и живущих ныне на реке Рассохе в Магаданской области и на реке Березовке в Якутии. Сознаюсь, встреча с ними мне казалась тогда не более реальной, чем с таинственными «пикэлянами» - «снежными людьми» колымских преданий. Но не зря, видно, говорится, что, если чего сильно пожелаешь, обязательно сбудется. И вот я лечу с агитбригадой на Рассоху.
От базы на Рассохе до бригады на Гуситэ около ста тридцати километров. Добираемся на тракторе целую неделю через болота в пойме реки Намындыкан. Река вздулась от непрерывных дождей - о переправе нечего и думать. Болота сменяют невысокие увалы, поросшие лиственничной тайгой, потом снова тянутся болота. Нескончаемая туманная морось висит над землей...
Прибыв в бригаду, лишь переночевали - и снова дорога. Поражаюсь выносливости и мастерству таежных механизаторов: наш тракторист немного отдохнул после трудного пути и опять кочует с бригадой на новую стоянку, поближе к стаду.
Кочуем... Под унылым дождем приумолкли даже ребятишки, только трактор натужно ревет, вытаскивая гусеницы из раскисшей земли. Наконец след повел в гору, но все по-прежнему закрыто туманом, и не верится, что сбудутся слова патриарха бригады Ивана Кириковича:
- На Бурлякичь солнце встречать будем!
Место для новой стоянки выбрано в седловине между двумя вершинами горы Бурлякичь. Пока мы с ветврачом ставили клубную палатку, затаскивали груз, женщины успели соорудить юрту, установить пологи и сготовить ужин (или завтрак?). Уже часа три утра, а просвета в тумане не видно, так и засыпаем в отсыревших кукулях, под стук капель по замшевой крыше древнего кочевого жилища... А утром пробудило нас... солнце. Заголубели таежные дали, засинел на севере горный хребет. Да и в юрте многое изменилось: над костром на крючке висит старинный медный чайник, рядом - не менее старый котел со свежей олениной.
- Чай урулли! - приглашает хозяйка, доставая мясо из котла кованым крючком, на лирообразной ручке которого поблескивают светлые узоры. Видно, очень уж выразительны были наши лица, если Улита Николаевна сказала улыбаясь:
- Моей бабушки вещи, всегда ими пользуемся, когда на новой стоянке первое солнце встречаем.
Хозяев тоже не узнать: на Улите Николаевне вместо домашнего халата - новый темный кафтан из летнего оленьего меха, на шее сверкают старинные бусы с ажурным литым кулоном - «один», покачиваются тяжелые серьги из серебряной проволоки с голубыми камнями, на пальцах мерцают двойные кольца - «унькэпэн». Хозяин Прокопий Семенович в замшевом кафтане с черно-красной оторочкой, светлыми пуговицами и с поясом, украшенным литыми бронзовыми бляхами. Заглянувшая в юрту бабушка Октя тоже разодета празднично - расшитая бисером шапочка, серебряные цепочки с ажурным крестом... Казалось, мы перенеслись во времена Тан-Богораза. Но бабушка мгновенно разрушила это впечатление: она пришла пригласить Прокопия Семеновича к рации - побеседовать с директором совхоза.
Расспрашиваю Ивана Кириковича о мастерах. Он показывает мне старинное копье, пожалуй, последнее и на Рассохе, и говорит, что совсем недавно почти все ковали себе вещи, украшая их орнаментом:
- Я тоже когда-то мог.
Бабушка Октя, сидя рядом, набивает свою трубку из расшитого кисета со множеством цепочек, на которых висят щипчики, шильца, уховертки. Все это покрыто ювелирной работы насечкой и гравировкой...
- Поезжай на Нитчан,- сказал дед Иван.- Там еще есть мастера.
Нитчан - высокое безлесное плоскогорье в верховьях речки Авлыякан. Обычно в августе в этих местах стоит тихая солнечная погода, но в этом году густые туманы окутывали все плоскогорье, было сумрачно, холодно, даже дым от костра, будто боясь непогоды, стелился по юрте. Зато оленям благодать: ни комара, ни мошки нет. Оленеводам тоже гораздо спокойней, в плохую погоду можно и отдохнуть.
Мой хозяин, Василий Сергеевич Хабаровский, сразу после чаепития вытащил сумку с инструментом, достал черенок от большой серебряной ложки, на доске укрепил тисочки, зажал в них серебро и начал пилить обычной ножовкой.
- Буду кольцо делать,- сказал он.
Отпилив кусочек металла величиной чуть больше пятака, мастер взял сверло-коловорот, просверлил по центру отверстие; потом приготовил другой верстак - бревно с вбитым в него круглым железным стержнем. На этом стержне начал расклепывать, развальцовывать заготовку маленьким молоточком. Сидел мастер на оленьем коврике, придерживая ногой верстак.
- Как раньше делали такие кольца: ведь инструмента не было? Или недавно научились? - спросил я Василия Сергеевича.
- Почему не было? Почти все делали сами: и зубила, и бруски из камня, и сверла лучковые. Молоток чаще покупали. А теперь, когда есть готовый хороший инструмент,- зачем буду самодельным работать? - ответил мастер и снова углубился в работу.
Развальцовка продолжалась до обеда - под ровными, точными ударами заготовка превратилась в кольцо, пока еще грубое.
- А как делается двойное кольцо?
- Можно и это сделать двойным,- ответил Василий Сергеевич.
Он еще полчаса поработал молоточком, осторожно выравнивая изделие, затем взял напильник и пропилил посреди кольца бороздку. Прикладывая железный стерженек по бороздке, сильно ударял по нему, расширяя и выравнивая углубление. Через несколько минут кольцо приняло характерную «эвенскую» форму двух спаянных колец. Мастер обработал его мелким напильником, шкуркой, отполировал сланцевой пылью и куском ровдуги - и вот оно засияло на руках хозяйки, не отличаясь от других перстней, украшавших ее пальцы.
Потом я попал к молодому мастеру Ивану Гавриловичу Болдухину - руководителю бригады, кочующей у подножия хребтов Карчан и Карынджя. Изделия Болдухина оригинальны, он даже идет на нарушение традиционных приемов. Вот и сейчас на ручке нового ножа - «хиркана» вырезаны силуэты лося и медведя, обычно не изображаемых эвенами.
- Это еще не готовая ручка, сейчас оловом заливать буду - красивее и крепче будет.
Иван Гаврилович вбил нож в бревно, ручку плотно обернул пергаментной бумагой и крепко обвязал нитками ниже узора, оставив вверху отверстие для заливки металла. В старину изделие обертывали берестой.
Болдухин знает, что я интересуюсь, как эвены работают с металлом, поэтому все разъясняет, не ожидая расспросов:
- Это литье называется «уррын», но это название для настоящего литья, когда в каменной форме отливали из бронзы и олова бляшки для нашивки на женскую одежду, большие кольца, кулоны, бляхи для мужских поясов. Для плавки металла были у некоторых банки глиняные - не знаю, где брали...
У самого Ивана тигель был из обычной консервной банки с согнутой в виде клювика стенкой. В тигле уже стояло на печке расплавленное олово. Через бумажную воронку мастер залил металл в полость узора. Когда олово остыло, на фоне темного дерева возникли четкие серебристые силуэты почитаемых в старину зверей - хозяев тайги, кормильцев эвенов. Потеки металла мастер убрал напильником.
- Как видите, все просто. Только узор надо вырезать крупный, и его части, соединяясь между собой, должны охватить всю рукоятку - тогда крепко будет. Вы спрашивали, как делать насечку? Она «тутдандар» называется. Вот время свободное будет - покажу...
Кузница у Ивана устроена за палаткой: железная печка вместо горна, на снегу постелен брезент, на нем - наковальня: бревно с вколоченным топором, на обухе которого и работают, придерживая бревно ногой. На куске ровдуги лежит медная и латунная проволока, кусочки серебра, зубила.
- Держи и много не говори. Что неясно, потом объясню.
Иван Гаврилович вытащил из печки раскаленную заготовку ножа. Передал мне клещи, сам взял широкое зубило и начал прорубать бороздку вдоль обушка заготовки. Работал без предварительной разметки, но бороздка получилась прямой. Вторая бороздка прошла параллельно первой, затем он пробил дужки орнамента специальными полукруглыми зубильцами. На этом черновая работа была закончена. Затем мастер нарезал кусочками медь и серебро, латунь изогнул по форме полукруглого зубильца. Велел мне крепко держать заготовку ножа на наковальне и, взяв кусочек меди маленькими щипчиками, приложил к бороздке. Точными, несильными ударами вбил медь в бороздку, еще несколькими ударами закрепил и разровнял ее. Так, поочередно вгоняя медные и серебряные полоски, прошел первый ряд орнамента.
- Лучше, конечно, вгонять цветной металл в раскаленную заготовку - крепче держаться будет,- пояснил Иван Гаврилович, начиная очередной ряд орнамента. Теперь он раскалял заготовку, но она остывала, едва он вгонял в нее две-три полоски меди. Так мы и работали до вечера, пока солнце не окрасило снег вечерним светом, а тени гор протянулись почти до палатки.
Иван Гаврилович собрал инструмент, унес в палатку и уже здесь прошелся несколько раз молотком по готовому узорчатому лезвию, окончательно выравнивал инкрустацию, потом зачистил все напильником, отшлифовал мелким наждачным порошком, замшей и протянул мне лезвие, сверкающее медью, серебром и латунью.
- Теперь любому докажешь, что мы сами делали и делаем ножи с насечкой,- сказал Иван Гаврилович.
А я подумал о том, как важно, чтобы мастера, подобные Ивану Гавриловичу Болдухину, сумели и сыновьям передать наследие своего народа - самобытное искусство - эвенский серебряный узор.
Источник
- Не отдадим оленей.
- Посадим в тюрьму.
Ясное дело, в Гижиге не было тюрьмы, братьев заперли на три дня в избе. Но и это кочевникам, которые привыкли к простору, показалось ужасным необоснованным насилием. Как только появилась возможность, братья ушли из Гижиги и откочевали со всеми стадами за сотни верст на реку Рассоху. Так образовалась общность рассохинских эвенов. Несколько десятилетий они жили по своим законам «без советов и большевиков». Власти о них не знали, пока уже при Хрущеве на рассохинцев случайно не наткнулись геологи. В 30-е годы и другие эвены уходили от принудительного перевода на оседлость, от произвола начальства, когда оленеводческие хозяйства были переданы Дальстрою. Уходили на верхнее течение реки Вархалам, в глухие места Юкагирского нагорья, в горы Уш-Урэкчен. Не то, чтобы они имели что-то против советской власти - просто хотели жить, как привыкли, без вмешательства бестолковых начальников.
Расссохинцы оказались настоящим кладезем для ученых. Без связи с большой землей, они лучше других сохранили традиционную культуру, народную одежду, ремесла, в том числе искусство художественной ковки и литья, продолжали разводить оленей горно-таежной породы. У меня был старый журнал «Вокруг Света», где описывалось, как рассохинские эвены льют и чеканят серебро. Больше всего меня тогда удивило, что и очки от снежной слепоты эвены делали из серебряных пластин. Потом, при очередном переезде, журнал потерялся, и вот недавно я обнаружил эту статью Степана Козловского на сайте «Вокруг света». Спешу поделиться. Напечатано в 1985 году. Вряд ли люди, знающие это мастерство, сейчас живы.
Долго мне пришлось искать встречи с эвенскими мастерами. Я забрался в самое сердце Юкагирского нагорья, чтобы увидеть рождение серебряных узоров. И вот сейчас передо мной лежит лезвие только что законченного ножа - «хиркана». Сверкают красная медь и желтая латунь, отчетливо видны серебряные насечки...
Лет пятнадцать назад в Магаданском краеведческом музее, в эвенской экспозиции, среди яркого бисерного шитья я увидел глиняный тигель с заскорузлыми потеками металла и шлака. Что эвены-ламуты издревле знали железо и другие металлы, известно: этнографы находят подтверждение этому в архивах; сохранились и старинные предания. Но, похоже, никто из путешественников прошлого не рассказывал, как эвены делали снеговые очки - «чимыт» из серебряных пластинок, или кованые оленьи рога для шаманской шапки, или женские посохи-«нёри» с орнаментом, инкрустированным цветными металлами. Хотя многие из путешественников отмечали необычное для северян пристрастие эвенов к украшениям, особенно серебряным. Например, В. Тан-Богораз пишет: «...У котла хлопотала девушка с длинным железным крюком в руках, в красивом наряде, испещренном всевозможными вышивками, и, кроме того, обвешанная с головы до ног бусами, серебряными и медными бляхами, бубенчиками, железными побрякушками на тонких цепочках...»
Так неужели сегодня потеряны секреты своеобразного эвенского ремесла? Неужели остались лишь легенды да отдаленные реликвии? Мне захотелось найти мастеров по металлу в таежных стойбищах. И вот первые результаты поисков: у подножия гор Молькаты, в палатке оленевода Хонькана из гижигинского совхоза «Рассвет Севера», мне показали несколько интересных старинных изделий. «Наверное, у русских или якутов отцы ваши покупали?» - спросил я, еще не веря, что нашел то, что искал.
У одной из женщин лукаво блеснули глаза. Она ушла в свою палатку и вскоре вернулась со свертком, в котором оказалась старая камусная сумка, а в ней множество инструментов и украшений.
- Так, говорите, у якутов покупали? - сказала она.- А Губичан - какое имя?
- Эвенское, конечно!
- Деда моего так звали. Это его вещи. Сам мастерил инструмент, сам и работал им. Вот этим топориком - «тибак» - делал блюда - «укэн», лопаты - «эрун», стамеской узоры рисовал на них.
- А как делал-то, как?
- Не знаю, маленькой была...
Потом мне удалось выяснить, что знатоки-умельцы могут быть среди эвенов, ушедших десятилетия назад в горы и живущих ныне на реке Рассохе в Магаданской области и на реке Березовке в Якутии. Сознаюсь, встреча с ними мне казалась тогда не более реальной, чем с таинственными «пикэлянами» - «снежными людьми» колымских преданий. Но не зря, видно, говорится, что, если чего сильно пожелаешь, обязательно сбудется. И вот я лечу с агитбригадой на Рассоху.
От базы на Рассохе до бригады на Гуситэ около ста тридцати километров. Добираемся на тракторе целую неделю через болота в пойме реки Намындыкан. Река вздулась от непрерывных дождей - о переправе нечего и думать. Болота сменяют невысокие увалы, поросшие лиственничной тайгой, потом снова тянутся болота. Нескончаемая туманная морось висит над землей...
Прибыв в бригаду, лишь переночевали - и снова дорога. Поражаюсь выносливости и мастерству таежных механизаторов: наш тракторист немного отдохнул после трудного пути и опять кочует с бригадой на новую стоянку, поближе к стаду.
Кочуем... Под унылым дождем приумолкли даже ребятишки, только трактор натужно ревет, вытаскивая гусеницы из раскисшей земли. Наконец след повел в гору, но все по-прежнему закрыто туманом, и не верится, что сбудутся слова патриарха бригады Ивана Кириковича:
- На Бурлякичь солнце встречать будем!
Место для новой стоянки выбрано в седловине между двумя вершинами горы Бурлякичь. Пока мы с ветврачом ставили клубную палатку, затаскивали груз, женщины успели соорудить юрту, установить пологи и сготовить ужин (или завтрак?). Уже часа три утра, а просвета в тумане не видно, так и засыпаем в отсыревших кукулях, под стук капель по замшевой крыше древнего кочевого жилища... А утром пробудило нас... солнце. Заголубели таежные дали, засинел на севере горный хребет. Да и в юрте многое изменилось: над костром на крючке висит старинный медный чайник, рядом - не менее старый котел со свежей олениной.
- Чай урулли! - приглашает хозяйка, доставая мясо из котла кованым крючком, на лирообразной ручке которого поблескивают светлые узоры. Видно, очень уж выразительны были наши лица, если Улита Николаевна сказала улыбаясь:
- Моей бабушки вещи, всегда ими пользуемся, когда на новой стоянке первое солнце встречаем.
Хозяев тоже не узнать: на Улите Николаевне вместо домашнего халата - новый темный кафтан из летнего оленьего меха, на шее сверкают старинные бусы с ажурным литым кулоном - «один», покачиваются тяжелые серьги из серебряной проволоки с голубыми камнями, на пальцах мерцают двойные кольца - «унькэпэн». Хозяин Прокопий Семенович в замшевом кафтане с черно-красной оторочкой, светлыми пуговицами и с поясом, украшенным литыми бронзовыми бляхами. Заглянувшая в юрту бабушка Октя тоже разодета празднично - расшитая бисером шапочка, серебряные цепочки с ажурным крестом... Казалось, мы перенеслись во времена Тан-Богораза. Но бабушка мгновенно разрушила это впечатление: она пришла пригласить Прокопия Семеновича к рации - побеседовать с директором совхоза.
Расспрашиваю Ивана Кириковича о мастерах. Он показывает мне старинное копье, пожалуй, последнее и на Рассохе, и говорит, что совсем недавно почти все ковали себе вещи, украшая их орнаментом:
- Я тоже когда-то мог.
Бабушка Октя, сидя рядом, набивает свою трубку из расшитого кисета со множеством цепочек, на которых висят щипчики, шильца, уховертки. Все это покрыто ювелирной работы насечкой и гравировкой...
- Поезжай на Нитчан,- сказал дед Иван.- Там еще есть мастера.
Нитчан - высокое безлесное плоскогорье в верховьях речки Авлыякан. Обычно в августе в этих местах стоит тихая солнечная погода, но в этом году густые туманы окутывали все плоскогорье, было сумрачно, холодно, даже дым от костра, будто боясь непогоды, стелился по юрте. Зато оленям благодать: ни комара, ни мошки нет. Оленеводам тоже гораздо спокойней, в плохую погоду можно и отдохнуть.
Мой хозяин, Василий Сергеевич Хабаровский, сразу после чаепития вытащил сумку с инструментом, достал черенок от большой серебряной ложки, на доске укрепил тисочки, зажал в них серебро и начал пилить обычной ножовкой.
- Буду кольцо делать,- сказал он.
Отпилив кусочек металла величиной чуть больше пятака, мастер взял сверло-коловорот, просверлил по центру отверстие; потом приготовил другой верстак - бревно с вбитым в него круглым железным стержнем. На этом стержне начал расклепывать, развальцовывать заготовку маленьким молоточком. Сидел мастер на оленьем коврике, придерживая ногой верстак.
- Как раньше делали такие кольца: ведь инструмента не было? Или недавно научились? - спросил я Василия Сергеевича.
- Почему не было? Почти все делали сами: и зубила, и бруски из камня, и сверла лучковые. Молоток чаще покупали. А теперь, когда есть готовый хороший инструмент,- зачем буду самодельным работать? - ответил мастер и снова углубился в работу.
Развальцовка продолжалась до обеда - под ровными, точными ударами заготовка превратилась в кольцо, пока еще грубое.
- А как делается двойное кольцо?
- Можно и это сделать двойным,- ответил Василий Сергеевич.
Он еще полчаса поработал молоточком, осторожно выравнивая изделие, затем взял напильник и пропилил посреди кольца бороздку. Прикладывая железный стерженек по бороздке, сильно ударял по нему, расширяя и выравнивая углубление. Через несколько минут кольцо приняло характерную «эвенскую» форму двух спаянных колец. Мастер обработал его мелким напильником, шкуркой, отполировал сланцевой пылью и куском ровдуги - и вот оно засияло на руках хозяйки, не отличаясь от других перстней, украшавших ее пальцы.
Потом я попал к молодому мастеру Ивану Гавриловичу Болдухину - руководителю бригады, кочующей у подножия хребтов Карчан и Карынджя. Изделия Болдухина оригинальны, он даже идет на нарушение традиционных приемов. Вот и сейчас на ручке нового ножа - «хиркана» вырезаны силуэты лося и медведя, обычно не изображаемых эвенами.
- Это еще не готовая ручка, сейчас оловом заливать буду - красивее и крепче будет.
Иван Гаврилович вбил нож в бревно, ручку плотно обернул пергаментной бумагой и крепко обвязал нитками ниже узора, оставив вверху отверстие для заливки металла. В старину изделие обертывали берестой.
Болдухин знает, что я интересуюсь, как эвены работают с металлом, поэтому все разъясняет, не ожидая расспросов:
- Это литье называется «уррын», но это название для настоящего литья, когда в каменной форме отливали из бронзы и олова бляшки для нашивки на женскую одежду, большие кольца, кулоны, бляхи для мужских поясов. Для плавки металла были у некоторых банки глиняные - не знаю, где брали...
У самого Ивана тигель был из обычной консервной банки с согнутой в виде клювика стенкой. В тигле уже стояло на печке расплавленное олово. Через бумажную воронку мастер залил металл в полость узора. Когда олово остыло, на фоне темного дерева возникли четкие серебристые силуэты почитаемых в старину зверей - хозяев тайги, кормильцев эвенов. Потеки металла мастер убрал напильником.
- Как видите, все просто. Только узор надо вырезать крупный, и его части, соединяясь между собой, должны охватить всю рукоятку - тогда крепко будет. Вы спрашивали, как делать насечку? Она «тутдандар» называется. Вот время свободное будет - покажу...
Кузница у Ивана устроена за палаткой: железная печка вместо горна, на снегу постелен брезент, на нем - наковальня: бревно с вколоченным топором, на обухе которого и работают, придерживая бревно ногой. На куске ровдуги лежит медная и латунная проволока, кусочки серебра, зубила.
- Держи и много не говори. Что неясно, потом объясню.
Иван Гаврилович вытащил из печки раскаленную заготовку ножа. Передал мне клещи, сам взял широкое зубило и начал прорубать бороздку вдоль обушка заготовки. Работал без предварительной разметки, но бороздка получилась прямой. Вторая бороздка прошла параллельно первой, затем он пробил дужки орнамента специальными полукруглыми зубильцами. На этом черновая работа была закончена. Затем мастер нарезал кусочками медь и серебро, латунь изогнул по форме полукруглого зубильца. Велел мне крепко держать заготовку ножа на наковальне и, взяв кусочек меди маленькими щипчиками, приложил к бороздке. Точными, несильными ударами вбил медь в бороздку, еще несколькими ударами закрепил и разровнял ее. Так, поочередно вгоняя медные и серебряные полоски, прошел первый ряд орнамента.
- Лучше, конечно, вгонять цветной металл в раскаленную заготовку - крепче держаться будет,- пояснил Иван Гаврилович, начиная очередной ряд орнамента. Теперь он раскалял заготовку, но она остывала, едва он вгонял в нее две-три полоски меди. Так мы и работали до вечера, пока солнце не окрасило снег вечерним светом, а тени гор протянулись почти до палатки.
Иван Гаврилович собрал инструмент, унес в палатку и уже здесь прошелся несколько раз молотком по готовому узорчатому лезвию, окончательно выравнивал инкрустацию, потом зачистил все напильником, отшлифовал мелким наждачным порошком, замшей и протянул мне лезвие, сверкающее медью, серебром и латунью.
- Теперь любому докажешь, что мы сами делали и делаем ножи с насечкой,- сказал Иван Гаврилович.
А я подумал о том, как важно, чтобы мастера, подобные Ивану Гавриловичу Болдухину, сумели и сыновьям передать наследие своего народа - самобытное искусство - эвенский серебряный узор.
Источник