Это вам что-то нужно
Дефицит бюджета Ирана в 1952-53 году - 120 млн. долларов, или 6 млрд. риалов [бюджетный год в Иране начинается не по-православному, не с 1 января, а с 21 марта, поэтому приходится указывать как в США, FY 1952-53]. Официальный курс - 32 (риал был привязан к доллару США). До нефтяной блокады импортеры делали закупки по курсу 45. После начала британской блокады в 1951 курс был установлен на уровне 50. Был еще т.н. «свободный рыночный курс» в 90 риалов, но им мало кто пользовался, потому что этот курс считался искусственным. Дипломаты не пишут, что существовал черный рынок валюты в Иране, иначе бы курс в 90 нашел своего покупателя.
США не присоединились к британской блокаде, но и не помогали экстренно персам перетерпеть тяжелые времена. США не запрещали своим компаниям торговать иранской нефтью, но и не поощряли их в этом. Американские компании все сигналы считали правильно, уйдя с рынка. Заняв нейтральную позицию, США всё же продолжали слать кое-какую помощь в Иран. Военные инструкторы США продолжали работать в Иране. Также действовала Программа технической помощи (TCA), которая тратила около 3 млн. долларов в месяц на аграрные и жилищные проекты.
Траты иранского правительства на силовиков составляли $67 млн. долларов в год, или 3.2 млрд. риалов: МО - 2.5 млрд.р., жандармерия - 475 млн.р., полиция - 546 млн.р. Если им не выплатить или урезать выплаты, то могут возникнуть проблемы. Напечатать бумагу - не выход.
В 1952 считалось, что правительство Ирана сможет занять у своего ЦБ один млрд.р и что ему потребуется найти где-нибудь всего 45 млн. долларов, чтобы пересидеть сложный год. Это в лучшем случае. В худшем сценарии правительству придется субсидировать простаивающую нефтяную промышленность, что обойдется $25 млн. в год. Итого $70 млн. Девальвация риала с 50 до 60 поможет уменьшить эту потребность в валюте до $58 млн. Мосаддык прибегал к печатному станку, хоть и не признавался в этом. Считалось, что в стране начали ходить неучтенными 3 млрд. риалов. Но все свои потребности в деньгах таким манером премьер покрыть не мог, потому что Иран много что импортировал.
Импорт Ирана в период 1950-1952 (в млн.д. США): 203, 177, 145. Ниже 145 млн.д. уже снижать нельзя. Это был т.н. «чрезвычайный минимум». Продажа нефти приносила 32, 62, 70. Помощь США: 0,0,23. Итого: 145 минус 93 дает $52 млн. валютного дефицита в 1952-53.
В первый тяжелый год (1951-52) Иран продал часть своих ЗВР в размере $62 млн. Также Ирану удалось получить заем в МВФ: $8.75 млн. Благодаря этому импорт сильно не ужимался. Но к середине 1952 острая финансовая проблема вернулась. Оставшиеся ЗВР ($180 млн. в виде валюты и золота) трогать было нельзя, потому что это запрещал закон (обеспечение национальной валюты минимумом резервов). Мосаддыку пришлось напечатать некоторое количество необеспеченных банкнот и урезать импорт на 40%. В стране уменьшилось количество товаров, и начала ощущаться инфляция. Это даст вам возможность ощутить, каково было жить в Иране с лета 1952 до лета 1953, когда произошел переворот. Только срочный транш в 45-70 млн. долларов мог спасти отца иранской демократии (на 7-12 месяцев). Ощутили?
И вот в апреле 1952 премьер встречается с послом США Лоем Хендерсоном [253]. Моссадык имел возможность попросить экономической помощи. Начался новый фискальный год. Пустые карманы зияли дырами. Мрачные перспективы были уже явными. Ситуация была худее некудей. Настоятельно требовалось просить о помощи. Но премьер этого не сделал. Темпераментный Мосаддык видел, что он не смог испугать Хендерсона Сталиным, поэтому хорохорился: «Мы не будем просить вас о помощи. Соединенные Штаты упустили свой шанс помочь нам. …Ваша экономика пострадает в первую очередь, потому что мы не сможем импортировать ваши товары …Вы не исполнили своих прежних обещаний…. Экономические трудности приведут к гражданской войне, и вы, как гарант мира во всем мире, ничего с этим поделать не сможете, ибо будет уже поздно. … Иранцы - гордый и чувствительный народ, который не будет умолять о благотворительности» [249].
Мосаддык ругался на британцев, обвиняя их в попытке настроить Меджлис против него. «Я буду бороться с ними до конца» - говорил перс - «Хоть я и смертельно устал. Я готов с радостью уйти в отставку на покой прямо сейчас, но не сделаю этого, потому что время сейчас такое тяжелое». «У моего правительства имеются обязательства. Рабочие в Абадане простаивают и ощущают невзгоды. Я с трудом наскреб вчера 5 миллионов томанов [томан равен 10 риалам], чтобы заткнуть эту срочную дыру, но через несколько дней мне нужно найти еще 10 млн.т. [т.е. $2 млн.д]». «Я как-то принял за правило не просить у американцев деньги. У меня есть своя гордость. Но я знаю, что в вашем бюджете уже выделены средства на Иран [речь про «Четвертый пункт» и TCA]. Я прошу вас связаться с Вашингтоном и ускорить выплату этих уже выделенных средств в наше казначейство». «Вы в Китае уже совершили ошибку. Урезали помощь, и в результате коммунисты захватили страну. Британцы и Советы планируют сделать то же самое с Ираном. Разорвать мою страну пополам». «У меня есть доказательства [трясет пачкой документов перед послом], что СССР концентрирует свои войска и припасы рядом с северной границей Ирана» [254].
Мосаддык не попросил финансовую помощь напрямую, хотя сильно нуждался в ней. Признавая тяжелое положение Ирана, он завуалировано тянулся к американским долларам. Чтоб сохранить свою особую персидскую гордость, он пугал Хендерсона коммунистической иллюзией. Позиции премьера были шаткими. Враждебный Сенат он не контролировал. Меджлис был пока с ним, но демонстрировал трещины фракционной борьбы, ведь «Национальный фронт» изначально был зонтичной организацией. Газеты ругали Мосаддыка. Пять его собственных министров хотели отставки премьера. Улица закипала. На ней сталкивались левые радикалы и правые исламские фанатики. Полицейские уже не были в состоянии контролировать общественный порядок, растворяясь в толпах протестующих. Множились акции политического терроризма. Аятолла Кашани словно ужас ночи летал на крыльях своей черной сутаны над беспокойным городом. В такой взрывоопасной ситуации Мосаддык не мог открытым текстом попросить помощи у американцев. Радикальная улица, науськанная самим же премьером-националистом пару лет назад, такого предательства Родины не приняла бы. Не только в этой стране власти и не в первый раз превращают самих себя в заложников собственных пресс-релизов, в заложников своего собственного населения, которого сами же сперва раскачали и раззудили.
Такое нежелание говорить напрямую о своих потребностях напоминает работу отечественных дипломатов. Что-то похожее было у Сталина-Молотова-Путина-Лаврова. Ну не любят они огласки. Хотят огненные каштаны под одеялом ночью щелкать. Я списывал это на особенности культуры «осажденной крепости». Но ведь окольный Мосаддык вел себя ровно также. Похоже на какую-то азиатскую закавказскую психологическую мутацию. Так, в 1945-1946 Советский Союз целый год пытался убедить Турцию договориться кулуарно о судьбе Конвенции Монтрё, по советским правилам, когда СССР делал усталый вид, что ему ничего не нужно, что это не его инициатива и что он вынужденно удовлетворяет чужую просьбу. Его должны были попросить помочь переписать Конвенцию, а не он должен был выступить инициатором. Советский Союз тогда исчерпал свой арсенал средств гибридного воздействия на Турцию и встал перед развилкой - начинать специальную военную операцию в августе 1946 или утереться красными линиями.
Современные российские СНВ-переговорщики также грешили таким приемом. Об этом говорил советский (российский) дипломат Савельев А.Г. в 2021 году [недословная цитата]: «Американцы внесли свое предложение, а мы им говорим, что услышали их и теперь будем думать. … А что конкретное мы предлагаем? Что мы сами-то хотим? Это неизвестно».
Савельев довольно честно ковырнул один изъян отечественной переговорной позиции, отображение которой вы сможете, если хотите посмеяться, найти в юмористическом скетче MADTV «Let’s be honest» на Ютубе. Послевоенные советские переговорщики мне порой напоминают продавщицу из этой комедийной сценки.
Такая переговорная стратегия есть устоявшийся советский подход: «Нас всё устраивает. Нам самим ничего не нужно. Это вам чего-то нужно. Вы сами сформулируйте предложение, а мы его рассмотрим. Нет, мы свои предложения вносить не будем». Как бы подразумевалось, что вносящий предложение высказывает просьбу. А тот, кто просит, изначально показывает свою слабость. Он ведь пресмыкается в позиции просящего. А вот тот, кто просьбу рассматривает, он - благосклонный барин, щедрость которого надо ценить и соответственно компенсировать. «Вы упустили свой шанс».
Логичным апогеем такой кулуарной стеснительности является недавняя беседа нашего президента с американским журналистом. В якобы спонтанном овертайме Такер напрямую спросил: «Насколько сильно вы беспокоитесь [что ситуация зашла слишком далеко] и готовы связаться с Западом и предложить договориться миром?» Путин не ответил напрямую на этот вопрос. Типа не беспокоится и такой перезревшей необходимости не ощущает: «Они [Байден и Джонсон] совершили [ошибку], пусть исправляют». [Мы суетиться не будем].[2h0m] В другом месте этого же интервью Путин подчеркнул, что хочет использовать теневые каналы с Западом, а не публичные: «Чем больше мы придаём огласке вещи подобного рода, тем сложнее их решить» [1h53m]. П - прозрачность и предсказуемость.
Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований.
Сталин, 10 марта, 1939
FRUS, 1952-1953, Iran 1951-1952, Second Edition, 2018 (976 pages).
H.W.Brands, Loy Henderson and Cold War, 1991;
Савельев А.Г. атакует в конце:
https://youtu.be/OokMdyypSF4