другой рассказ о хаммельбурге
А вот воспоминания человека, попавшего в Хаммельбург очевидно с той же партией, что и Сверчков, и написанные примерно в то же время.
Сам автор - подписавшийся в данном случае псевдонимом "Влад. Кержак" (в сети можно найти перепечатку другого его мемуара - о Якове Джугашвили) - заслуживает отдельного обстоятельного разговора.
ШТАЛАГ 13Д
Лагерь Хаммельбург показался сначала даже приветливым. Чудесный северо-баварский ландшафт, игрушечно-чистенькие бараки (а значит, наконец-то первая за полтора месяца крыша над головой!) и главное - вода! Вода! Вода льется из кранов в любом количестве и пить ее можно сколько угодно! После недель жизни в Белой Подляске (Приваршавье) на одном ведре в день на 50 человек - водопровод казался чудом техники.
Всего прибыло в Хаммельбург в начале августа 1941 года около двух тысяч советских офицеров. Их рассортировали по национальностям, обыскали, отобрали все, включая семейные фотографии и обувь и переобмундировали в деревянные колодки и зеленые мундиры с ярко намалеванными "SU" на груди и спине. Головы пленных украсили несуразными сербскими пилотками.
За малейшее нарушение дисциплины били. Перед строем. Кулаками. Ремнями. Палками. Раза два или три - целую комнату сразу. Немцам помогала эстонская полиция, а позже и "свои". Среди немцев особенно отличался один молодой худощавый солдат - баварец. Его прозвали "Ванькой". Он бил походя, ежедневно, ни за что, без всякой причины. Остановит на лагерной улице пленного, даст ему два-три раза по физиономии и отпустит. Однажды он "сунул леща" и одному из генералов. На протест последнего немецкая комендатура ответила "Принято к сведению". Генералов больше не били.
К началу сентября в Хаммельбург дошли вести о схватке не на жизнь, а на смерть где-то на какой-то "сталинской линии сопротивления". Так значит, вот оно что! Началось! Мы - действительно только жертвы - измены! К 17 сентября - пусть даже неделей-другой позже - но Западная Белоруссия опять будет Советской!
Прошел и сентябрь. Новые, прибывшие из-под самой Москвы, пленные, рассказывали о не меньшем, чем на границе, хаосе в советском тылу. Так и там, значит, то же самое?
Только в октябре-ноябре 1941 года пришла реакция и началась массовая "измена Родине". К зондерфюреру Зиверсу, начальнику лагерной контрразведки, шли сперва одиночки, а потом толпы. Военный инженер К. чертил по памяти расположение цехов своего завода, лейтенант Б. описывал устройство "Катюши", летчик-орденоносец Е. рассказывал о деталях конструкции новых советских бомбардировщиков.
Все это было не простым спасением шкуры! Это было реакцией на доказанную неспособность режима хоть как-нибудь защитить родину. Коль так, так уж добивать нужно! Один конец!
В сентябре в лагере появилось Гестапо. Два зондерфюрера Кох и Визе (не ручаюсь, что точно передаю вторую фамилию) посещали лагерь ежедневно, подбирали себе "актив" и искали евреев, политруков и "партийных функционеров". Кох матерился, кричал, раздавал пощечины. Визе изысканнов вежливо обращался к каждому пленному и в разговорах предпочитал литературно-исторические темы. На гестаповца он был как-то не похож и вскоре вообще исчез. На утренней поверке выкликались ежедневно 10-15 фамилий. Люди строились, уводились и частью исчезали навсегда, частью возвращались с синяками на лице и на теле, молчали.
Иногда лагерь выстраивался в особом порядке, протягивающейся на многие сотни метров шеренгой. Вдоль ее ковылял какой-нибудь доведенный на допросах до потери всего человеческого политрук, показывая время от времени идущему сзади гестаповскому конвою того или иного пленного: "Этот". "Этот".
"Эти" исчезали тоже.
Гестаповский "актив" вошел в силу. Отдельная комната в одном из бараков, неограниченное количество супу и полная власть! Любому пленному не возбранялось заглянуть вечером к этим страшным людям и сказать: "А знаете что? Старший лейтенант Б., кажется, еврей". Цена человеческой жизни не превышала котелка брюквенного супу.
Что-что - скажет читатель - клевета на русский народ? Нет! Это фотография плена 1941 года. В Хаммельбурге сидели советские люди. И страшно было видеть, что процент людей с советской душой был среди них отчаянно высок! Диалектический материализм в его сталинском толковании отравил много русских сердец. "Рассматривать материю в движении! А кроме материи нет вообще ничего в мире!" Подлинный, идейный, выстраданный антибольшевизм проявил себя в командирской массе много позже, на коренную ломку мировоззрения требовались сотни бессонных ночей.
* * * - 3052 - выкрикивает лагерный писарь.
- Я!
- К воротам!
В Гестапо! Пришел, значит, и мой черед!
Мы - восемь или десять обреченных - маршируем по улицам военного городка. Навстречу идет дама с двумя ребятишками. Мальчик остановился, заинтересовался четко марширующим конвоем, моей бородой (я шел в первом ряду) и... улыбнулся. Дама засуетилась:
- Кляус, Кляус! Ком хер! Дас зинд больщевистен!
Около двух часов ожидаем в "приемной". Стоя, конечно. Двоих избитых на допросе до потери сознания, выволокли сюда же и бросили отдышаться на пол, еще двое вышли с разбитыми носами и стали в сторонке, ожидая отвода обратно в лагерь.
- 3052!
- Я!
На чем-то вроде кафедры, пощелкивая хлыстиком, восседает толстый гестаповский офицер. Перед ним за столиком - Кох и Визе. В стороне, в напряженной готовности "помочь, если что", стоит русский "актив".
- Коммунист?
- Да! До 5 июля был коммунистом!
- Ведете агитацию в лагере?
- Нет. Душой я - давно уже вне партии.
- Я вас знаю, - обращается ко мне Визе, - Вы, говорят, являетесь в вашем блоке непререкаемым авторитетом по литературным вопросам. Вы рассказываете своим товарищам по комнате о Есенине и Маяковском.
Донесли и это!
- Оба они кончили самоубийством, господин зондерфюрер! Мои рассказы о них не были политической агитацией.
- Да, да, я знаю. Впрочем, дело совсем не в этом. Вы - еврей?
- ?!?
- Да! Мы можем это доказать. Вызвать Х!
Забыл я твою фамилию, мальчик! Двадцатидвухлетний адъютант начальника 6-ой противотанковой бригады в Ружаностоке. Ты знал меня хорошо!
- Подтвердите ваше показание!
Лейтенант глядит на меня в глаза и лепечет:
- Слушай, Кержак! Мы должны быть честными людьми. Скажи правду. Ведь ты жид!
- Ди Хозе рунтер! - командует офицер.
На моем теле никаких еврейских признаков не обнаруживается.
Вперед выступает седенький доктор соседнего блока - как оказалось, эксперт по расовым вопросам.
- Скажите наизусть Молитву Господню.
- Молитву Господню? Ах, да это же Отче Наш!
В середине молитвы я безнадежно запутываюсь.
- Что называется "Часами"?
- Вот это я не знаю. Знаю, что их читают перед началом церковной службы... и... кажется... постом.
- Скажите наизусть "Спаси Господи люди Твоя".
- ... и благослови достояние Твое... ни сопротивные даруя... сохраняя... жительство?
Без запинки! В какому уголку мозга эта молитва могла отсидеться 24 года?!
- Православный! - заключает доктор.
Лицо Визе меняется. Он переходит на немецкий.
- Хабен зи дас гехерт? - спрашивает он лейтенантика.
Как мерзко он потерялся.
- Я... я...
Визе встает и торопливо информирует о ходе событий гестаповского офицера. Тот кивает головой, подходит вплотную, отвешивает мне две крепчайшие пощечины и дополняющим его решение ударом сапогом по моему бедру показывает "активу", что меня можно увести. Так, очевидно, у них принято: одних бить за вину, других - чтобы добиться сознания, третьих - для острастки. Лейтенантика гестаповец обрабатывает хлыстом. Через минуту он, окровавленный, сопливый, всхлипывающий, стоит рядом со мной и что-то шепчет.
- Ах, отстань!
Из комнаты допроса появляется еще один маленький дрожащий человечек. Его ставят в угол - это значит: в тюрьму.
- За что? - интересуется "активист", старательно сортирующий на ладони собранные где-то немецкие окурки.
- Я был корпусным прокурором.
"Активист" чего-то думает, потом подходит к человеку, критически осматривает его со всех сторон.
- А ну-ка, снимай штаны! Тебе они больше не потребуются, а мне рабочие брюки нужны.
Прокурор остается в подштанниках. Караульные немцы смеются.
Гестапо выудило крупную рыбу - корпусного следователя, юриста 2-го ранга Виктора Александровича Мальцева. Быть бы и ему переработанным на мыло в одной из Геккелевских фабрик (так рассказывали у нас о конечной судьбе пропадающих), но он нашелся м предложил Гестапо создать в лагере антисоветскую политическую группировку, которая помогла бы немцам окончательно очистить ряды пленных от всякой скверны. Гестапо на предложение Мальцева пошло, Русская Трудовая Народная Партия была создана.
Дело выглядело солидно. Партия имела ЦК, президиум, целую уйму всяких отделов и подотделов, черную книгу и даже официальный рукописный орган "Пути Родины", появлявшийся 2-3 раза в месяц тиражом в 16-20 экземпляров. Имелись члены почетные (Адольф Гитлер, зондерфюрер Зиверс, гестаповец Кох), члены действительные, кандидаты с шестимесячным стажем и сочувствующие. К последним принадлежали большей частью бывшие коммунисты. В президиуме ЦК сидели Мальцев, артист МХАТ Сверчков и двое-трое советских генералов. Прообразом программы служила декларация Харбинской "Партии русских фашистов" Родзаевского.
- "Слава России!" - приветствовал теперь военнопленных входящий в их обиталище член РТНП.
- "Слава сотруднику!" - хором отвечали несчастные.
"Выдача книг от... до... Обслуживание членов РТНП - вне очереди. Агитаторы Золотого Фонда РТНП получают вне всякой очереди любую книгу".
Акции Мальцева поднимались. Он, единственный в лагере, получил право свободного перехода из блока в блок, чем он весьма активно и пользовался. Под его непосредственным руководством заработал штат "партийных следователей", подготовлявших для Гестапо очередные жертвы. Между подобранным Кохом "активом" и следовательской группой Мальцева возникли было трения, которые, однако, быстро угасли, ибо дело было прежде всего в дополнительном супе, которого было в избытке у тех и у других. Активно работала и приемная комиссия ЦК. Она заседала часами прочти ежедневно и к началу 1942 года к партии принадлежало около тысячи человек, что составляло почти треть общего состава лагеря.
Немцы теперь во внутренние дела лагеря почти не вмешивались. Порядок внутри проволоки осуществлялся под железным руководством Мальцева самими пленными, в итоге чего к началу 1942 года Хаммельбург превратился в точнейшую копию Советского Союза с распределением всех внутренних благ по принципу полезности того или иного индивидуума для дела партии и под лозунгом "Никаких поблажек большевиствующим!"
За зимние месяцы вымело 13 процентов военнопленных. За одним-двумя случайными исключениями эта была "рядовая масса", которую косил и голод, и подлинно непереносимый холод в бараках. Для партийных и хозяйственных функционеров лагеря жизнь была уже приемлемой, а генералы и вожди дили относительно вполне прилично.
Выдача обеда! Сперва удовлетворяются "пользу приносящие". 2-3 ведра лучшего супу для гестаповского "актива", ведро для президиума ЦК, вереница ведер для лагерной полиции. 2 ведра руководству лагеря. Затем идут кувшины генералов, хозяйственных функционеров (в том числе и автора), библиотекаря, переводчиков, редакции, агитаторов-золотофондников, партийных следователей и прочих активистов, многочисленные имена и категории которых Ты, Господи, веси. В каждый кувшин суп наливается - как при коммунизме - по потребности. Эта "предварительная" раздача благ (за счет общей массы военнопленных, ибо ни одного грамма продуктов сверх полагающейся нормы в лагеря не поступало) продолжается 15-20 минут. В десятке шагов дальше стоит с ведрами истощенная, несчастная - дунь - повалится - масса. Она ждет и молчит. Молчит! До нее очередь еще не дошла. Теперь идут с ведрами штаб-офицеры. Им "полагается" примерно по полторы порции на нос. И только тогда, когда в котлах остается, подлинно, "рожки да ножки", подходит очередь и многих сотен простых смертных. И так шло систематически, день за днем, неделя за неделей! Так распределялся не только суп, но и уголь. Немцы пожимали плечами, очевидно, удивлялись, но пожалуй. думая, что так у ж у русских принято, не вмешивались. Впрочем. в особенно холодные недели зимы 1941 года, когда кривая лагерной смертности полезла особенно угрожающе кверху, немецкий комендант (в первую войну он был офицером русской армии) приказал собрать наиболее истощенных пленных в отдельные комнаты, где им полагалось немного больше угля и выдавалось по поллитра мучной болтушки: ну и затхлый же запах шел от этого варева! Раздавали это "благо" немцы сами и, нужно отдать им честь, ни одной тарелки болтушки не уходило на сторону! В условиях борьбы за голую жизнь люди "с советскими душами" оказывались порой много хуже любого гитлеровца.
Однажды, в холодный зимний день, в лагере появился Берлинский архимандрит Иоанн (Шаховской). В экспериментальном ли порядке или из каких других соображений, но один раз немцы разрешили ему посетить на несколько часов Хаммельбург. В одном из пустых бараков на импровизированном из пустых ящиков престоле, он отслужил литургию. Большую душевную реакцию вызвала она у многих. Из-под сантиметровой коры на зачерствелых советских сердцах выплывало русское, родное, свое. В памяти вставало детство, семья, ушедшая в небытие Россия - Родина!
- Горе имеем сердца!
Да, сердца многих были в тем минуты горе, вне лагеря, вне бараков, вне страшного Сегодня и неизвестного Завтра.
Посетить пленных еще раз отцу Иоанну не удалось. На все его просьбы немцы отвечали категорическим отказом. Но он не забыл Хаммельбуржцев. Приходили его посылки с чесноком, с луком, с печеньем, с сухарями, с куличами и пасхой. Немцы принимали все присланное и аккуратно передавали посылки... в ЦК партии. Ни крошки большевиствующим! Другими словами - все своим! О трагичной судьбе его скромных даров отец Иоанн узнал лишь в конце 1943 года, когда лагерь 13Д был уже ликвидирован.
"Спасайся, кто как может!" - к февралю-марту 1943 [по смыслу - 1942 - ИП] года тот или иной "блат" имела примерно треть пленных. Создались мастерские - сапожная, портновская. резчиков по дереву, большая группа пленных работала в лесу, человек 20-25 уходили ежедневно в лежащий за 2-3 километра, под горой, Хаммельбург, перебирать картошку, по 20-30 пленных забирала товарная железнодорожная станция - все это приносило окурки, хлебные корки, гнилые яблоки, а иногда и ведро-другое густого солдатского супа. Остальные промышляли внутри лагеря - около партии, около кухни, около ведер с отбросами у генеральско-майорского корпуса, где иногда можно было наскрести несколько кусочков выброшенной за ненадобностью брюквы. Двое-трое художников - один из них даже академик - рисовали портреты конвоиров, а лейтенант-топограф Л. специализировался на издании порнографических книжечек, которые он оформлял тушью и красками так изящно, что они производили полное впечатление изданных в типографии. Иллюстрации к коротким текстам были действительно безукоризнены, хотя от их содержания покраснела бы любая лошадь. Немцы ржали и заказывали книжечки и переводы текстов наперебой. Получаемыми от них "благами" - сигареты, сало - лейтенант делился с русским комендантом лагеря, получая этим самым право не особенно аккуратно относится к основному своему заданию, для выполнения которого были им получены от заботливого о.Иоанна и краска, и бумага. Что это? Кощунство? Нет, голод!
Прекрасно жила и кладбищенская команда, платившая коменданту за свою монополию особенно солидную табачную дань. Немцы только головами крутили от удивления, наблюдая как удальски сбрасывали носильщики кладбищенской команды очередного, легкого как перышко покойника в яму - если он при падении становился на голову, то это вызывало только смех трупоносцев. Могильщики торопились - у ворот кладбища их ждали с табаком и салом окрестные крестьяне. За хорошие карманные часы - на ручные советские командиры не богаты, да немцы их сразу же отбирали - можно было получить полуфунтовый кусок сала и 6-8 пачек дешевого табаку. Конвой вознаграждался покупателями парой сигарет, до собственника часов доходило 2-3 пачки табаку, остальное исчезало в карманах могильщиков.
Автор уже сказал: вымирала рядовая масса. А кто из массы? Во-первых, молодежь! Голод и холод косят не переваливших за 25 как траву! Потом - "кулинары"! Это те, которые вместо того, чтобы съедать содержимое своего котелка сразу, делят суп на две части, одну из них доливают водой, кладут в нее какие-нибудь брюквенные очистки, кипятят все вместе, перемешивают получившуюся бурду снова, делят полученное на три-четыре части и приступают к еде только тогда, когда окончательно испортят все полученное.
Начиная с весны 1942 года Хаммельбург начал таять. Сначала отправилась на организацию "Русского княжества" большая группа особенно заботливо отобранных "партийцев", во главе с погибшим при возникшей в этом комичном государственном образовании междоусобице подполковником Орловым. "Княжество" с собственным парламентом - вечем; "армией", пограничной охраной и "посланниками" в окрестных немецких штабах, просуществовало в одном из глухих уголков Белоруссии месяца четыре. Затем загорелась борьба за портфели. Один из кандидатов в "князья" был объявлен "врагом народа" и публично расстрелян. В конце концов передравшиеся между собой руководителя княжества снова попали за колючую проволоку: а один из своевременно исчезнувших персонажей комедии - некий Риль [Гиль - ИП] - выплыл через несколько месяцев на первой странице "Правды" как награжденный орденом за "выполнение особых заданий".
За "специально отобранными" потянулись и простые смертные. Почти ежедневно формировались большие и маленькие группы пленных, рассыпавшиеся немцами на работы в сельском хозяйстве и промышленности. Началась открытая вербовка легионеров в немецкую армию. Уехали в школу переводчиков фольксдойчи. Освободили балтийцев. Оставшихся пленных перевели в Нюрнберг. К осени 1943 года лагерь Хаммельбург уже прекратил свое существование. Советский следователь Мальцев был немцам больше не нужен и, как рассказывают, его в 1944 году казнили.
Влад. Кержак. Опубликовано в газете "Новое русское слово" (Нью-Йорк) 28.08.1949 г. (дата установлена по изданию "Россия и российская эмиграция в воспоминаниях и дневниках: аннотированный указатель книг, журнальных и газетных публикаций, изданных за рубежом в 1917-1991 гг", согл. тому же источнику мемуар о Якове Джугашвили опубликован в НРС 24.04.1949)
Цит. по копии в BA-MA Msg 2/17825 (коллекция В.В.Позднякова).
Сам автор - подписавшийся в данном случае псевдонимом "Влад. Кержак" (в сети можно найти перепечатку другого его мемуара - о Якове Джугашвили) - заслуживает отдельного обстоятельного разговора.
ШТАЛАГ 13Д
Лагерь Хаммельбург показался сначала даже приветливым. Чудесный северо-баварский ландшафт, игрушечно-чистенькие бараки (а значит, наконец-то первая за полтора месяца крыша над головой!) и главное - вода! Вода! Вода льется из кранов в любом количестве и пить ее можно сколько угодно! После недель жизни в Белой Подляске (Приваршавье) на одном ведре в день на 50 человек - водопровод казался чудом техники.
Всего прибыло в Хаммельбург в начале августа 1941 года около двух тысяч советских офицеров. Их рассортировали по национальностям, обыскали, отобрали все, включая семейные фотографии и обувь и переобмундировали в деревянные колодки и зеленые мундиры с ярко намалеванными "SU" на груди и спине. Головы пленных украсили несуразными сербскими пилотками.
За малейшее нарушение дисциплины били. Перед строем. Кулаками. Ремнями. Палками. Раза два или три - целую комнату сразу. Немцам помогала эстонская полиция, а позже и "свои". Среди немцев особенно отличался один молодой худощавый солдат - баварец. Его прозвали "Ванькой". Он бил походя, ежедневно, ни за что, без всякой причины. Остановит на лагерной улице пленного, даст ему два-три раза по физиономии и отпустит. Однажды он "сунул леща" и одному из генералов. На протест последнего немецкая комендатура ответила "Принято к сведению". Генералов больше не били.
К началу сентября в Хаммельбург дошли вести о схватке не на жизнь, а на смерть где-то на какой-то "сталинской линии сопротивления". Так значит, вот оно что! Началось! Мы - действительно только жертвы - измены! К 17 сентября - пусть даже неделей-другой позже - но Западная Белоруссия опять будет Советской!
Прошел и сентябрь. Новые, прибывшие из-под самой Москвы, пленные, рассказывали о не меньшем, чем на границе, хаосе в советском тылу. Так и там, значит, то же самое?
Только в октябре-ноябре 1941 года пришла реакция и началась массовая "измена Родине". К зондерфюреру Зиверсу, начальнику лагерной контрразведки, шли сперва одиночки, а потом толпы. Военный инженер К. чертил по памяти расположение цехов своего завода, лейтенант Б. описывал устройство "Катюши", летчик-орденоносец Е. рассказывал о деталях конструкции новых советских бомбардировщиков.
Все это было не простым спасением шкуры! Это было реакцией на доказанную неспособность режима хоть как-нибудь защитить родину. Коль так, так уж добивать нужно! Один конец!
В сентябре в лагере появилось Гестапо. Два зондерфюрера Кох и Визе (не ручаюсь, что точно передаю вторую фамилию) посещали лагерь ежедневно, подбирали себе "актив" и искали евреев, политруков и "партийных функционеров". Кох матерился, кричал, раздавал пощечины. Визе изысканнов вежливо обращался к каждому пленному и в разговорах предпочитал литературно-исторические темы. На гестаповца он был как-то не похож и вскоре вообще исчез. На утренней поверке выкликались ежедневно 10-15 фамилий. Люди строились, уводились и частью исчезали навсегда, частью возвращались с синяками на лице и на теле, молчали.
Иногда лагерь выстраивался в особом порядке, протягивающейся на многие сотни метров шеренгой. Вдоль ее ковылял какой-нибудь доведенный на допросах до потери всего человеческого политрук, показывая время от времени идущему сзади гестаповскому конвою того или иного пленного: "Этот". "Этот".
"Эти" исчезали тоже.
Гестаповский "актив" вошел в силу. Отдельная комната в одном из бараков, неограниченное количество супу и полная власть! Любому пленному не возбранялось заглянуть вечером к этим страшным людям и сказать: "А знаете что? Старший лейтенант Б., кажется, еврей". Цена человеческой жизни не превышала котелка брюквенного супу.
Что-что - скажет читатель - клевета на русский народ? Нет! Это фотография плена 1941 года. В Хаммельбурге сидели советские люди. И страшно было видеть, что процент людей с советской душой был среди них отчаянно высок! Диалектический материализм в его сталинском толковании отравил много русских сердец. "Рассматривать материю в движении! А кроме материи нет вообще ничего в мире!" Подлинный, идейный, выстраданный антибольшевизм проявил себя в командирской массе много позже, на коренную ломку мировоззрения требовались сотни бессонных ночей.
* * * - 3052 - выкрикивает лагерный писарь.
- Я!
- К воротам!
В Гестапо! Пришел, значит, и мой черед!
Мы - восемь или десять обреченных - маршируем по улицам военного городка. Навстречу идет дама с двумя ребятишками. Мальчик остановился, заинтересовался четко марширующим конвоем, моей бородой (я шел в первом ряду) и... улыбнулся. Дама засуетилась:
- Кляус, Кляус! Ком хер! Дас зинд больщевистен!
Около двух часов ожидаем в "приемной". Стоя, конечно. Двоих избитых на допросе до потери сознания, выволокли сюда же и бросили отдышаться на пол, еще двое вышли с разбитыми носами и стали в сторонке, ожидая отвода обратно в лагерь.
- 3052!
- Я!
На чем-то вроде кафедры, пощелкивая хлыстиком, восседает толстый гестаповский офицер. Перед ним за столиком - Кох и Визе. В стороне, в напряженной готовности "помочь, если что", стоит русский "актив".
- Коммунист?
- Да! До 5 июля был коммунистом!
- Ведете агитацию в лагере?
- Нет. Душой я - давно уже вне партии.
- Я вас знаю, - обращается ко мне Визе, - Вы, говорят, являетесь в вашем блоке непререкаемым авторитетом по литературным вопросам. Вы рассказываете своим товарищам по комнате о Есенине и Маяковском.
Донесли и это!
- Оба они кончили самоубийством, господин зондерфюрер! Мои рассказы о них не были политической агитацией.
- Да, да, я знаю. Впрочем, дело совсем не в этом. Вы - еврей?
- ?!?
- Да! Мы можем это доказать. Вызвать Х!
Забыл я твою фамилию, мальчик! Двадцатидвухлетний адъютант начальника 6-ой противотанковой бригады в Ружаностоке. Ты знал меня хорошо!
- Подтвердите ваше показание!
Лейтенант глядит на меня в глаза и лепечет:
- Слушай, Кержак! Мы должны быть честными людьми. Скажи правду. Ведь ты жид!
- Ди Хозе рунтер! - командует офицер.
На моем теле никаких еврейских признаков не обнаруживается.
Вперед выступает седенький доктор соседнего блока - как оказалось, эксперт по расовым вопросам.
- Скажите наизусть Молитву Господню.
- Молитву Господню? Ах, да это же Отче Наш!
В середине молитвы я безнадежно запутываюсь.
- Что называется "Часами"?
- Вот это я не знаю. Знаю, что их читают перед началом церковной службы... и... кажется... постом.
- Скажите наизусть "Спаси Господи люди Твоя".
- ... и благослови достояние Твое... ни сопротивные даруя... сохраняя... жительство?
Без запинки! В какому уголку мозга эта молитва могла отсидеться 24 года?!
- Православный! - заключает доктор.
Лицо Визе меняется. Он переходит на немецкий.
- Хабен зи дас гехерт? - спрашивает он лейтенантика.
Как мерзко он потерялся.
- Я... я...
Визе встает и торопливо информирует о ходе событий гестаповского офицера. Тот кивает головой, подходит вплотную, отвешивает мне две крепчайшие пощечины и дополняющим его решение ударом сапогом по моему бедру показывает "активу", что меня можно увести. Так, очевидно, у них принято: одних бить за вину, других - чтобы добиться сознания, третьих - для острастки. Лейтенантика гестаповец обрабатывает хлыстом. Через минуту он, окровавленный, сопливый, всхлипывающий, стоит рядом со мной и что-то шепчет.
- Ах, отстань!
Из комнаты допроса появляется еще один маленький дрожащий человечек. Его ставят в угол - это значит: в тюрьму.
- За что? - интересуется "активист", старательно сортирующий на ладони собранные где-то немецкие окурки.
- Я был корпусным прокурором.
"Активист" чего-то думает, потом подходит к человеку, критически осматривает его со всех сторон.
- А ну-ка, снимай штаны! Тебе они больше не потребуются, а мне рабочие брюки нужны.
Прокурор остается в подштанниках. Караульные немцы смеются.
Гестапо выудило крупную рыбу - корпусного следователя, юриста 2-го ранга Виктора Александровича Мальцева. Быть бы и ему переработанным на мыло в одной из Геккелевских фабрик (так рассказывали у нас о конечной судьбе пропадающих), но он нашелся м предложил Гестапо создать в лагере антисоветскую политическую группировку, которая помогла бы немцам окончательно очистить ряды пленных от всякой скверны. Гестапо на предложение Мальцева пошло, Русская Трудовая Народная Партия была создана.
Дело выглядело солидно. Партия имела ЦК, президиум, целую уйму всяких отделов и подотделов, черную книгу и даже официальный рукописный орган "Пути Родины", появлявшийся 2-3 раза в месяц тиражом в 16-20 экземпляров. Имелись члены почетные (Адольф Гитлер, зондерфюрер Зиверс, гестаповец Кох), члены действительные, кандидаты с шестимесячным стажем и сочувствующие. К последним принадлежали большей частью бывшие коммунисты. В президиуме ЦК сидели Мальцев, артист МХАТ Сверчков и двое-трое советских генералов. Прообразом программы служила декларация Харбинской "Партии русских фашистов" Родзаевского.
- "Слава России!" - приветствовал теперь военнопленных входящий в их обиталище член РТНП.
- "Слава сотруднику!" - хором отвечали несчастные.
"Выдача книг от... до... Обслуживание членов РТНП - вне очереди. Агитаторы Золотого Фонда РТНП получают вне всякой очереди любую книгу".
Акции Мальцева поднимались. Он, единственный в лагере, получил право свободного перехода из блока в блок, чем он весьма активно и пользовался. Под его непосредственным руководством заработал штат "партийных следователей", подготовлявших для Гестапо очередные жертвы. Между подобранным Кохом "активом" и следовательской группой Мальцева возникли было трения, которые, однако, быстро угасли, ибо дело было прежде всего в дополнительном супе, которого было в избытке у тех и у других. Активно работала и приемная комиссия ЦК. Она заседала часами прочти ежедневно и к началу 1942 года к партии принадлежало около тысячи человек, что составляло почти треть общего состава лагеря.
Немцы теперь во внутренние дела лагеря почти не вмешивались. Порядок внутри проволоки осуществлялся под железным руководством Мальцева самими пленными, в итоге чего к началу 1942 года Хаммельбург превратился в точнейшую копию Советского Союза с распределением всех внутренних благ по принципу полезности того или иного индивидуума для дела партии и под лозунгом "Никаких поблажек большевиствующим!"
За зимние месяцы вымело 13 процентов военнопленных. За одним-двумя случайными исключениями эта была "рядовая масса", которую косил и голод, и подлинно непереносимый холод в бараках. Для партийных и хозяйственных функционеров лагеря жизнь была уже приемлемой, а генералы и вожди дили относительно вполне прилично.
Выдача обеда! Сперва удовлетворяются "пользу приносящие". 2-3 ведра лучшего супу для гестаповского "актива", ведро для президиума ЦК, вереница ведер для лагерной полиции. 2 ведра руководству лагеря. Затем идут кувшины генералов, хозяйственных функционеров (в том числе и автора), библиотекаря, переводчиков, редакции, агитаторов-золотофондников, партийных следователей и прочих активистов, многочисленные имена и категории которых Ты, Господи, веси. В каждый кувшин суп наливается - как при коммунизме - по потребности. Эта "предварительная" раздача благ (за счет общей массы военнопленных, ибо ни одного грамма продуктов сверх полагающейся нормы в лагеря не поступало) продолжается 15-20 минут. В десятке шагов дальше стоит с ведрами истощенная, несчастная - дунь - повалится - масса. Она ждет и молчит. Молчит! До нее очередь еще не дошла. Теперь идут с ведрами штаб-офицеры. Им "полагается" примерно по полторы порции на нос. И только тогда, когда в котлах остается, подлинно, "рожки да ножки", подходит очередь и многих сотен простых смертных. И так шло систематически, день за днем, неделя за неделей! Так распределялся не только суп, но и уголь. Немцы пожимали плечами, очевидно, удивлялись, но пожалуй. думая, что так у ж у русских принято, не вмешивались. Впрочем. в особенно холодные недели зимы 1941 года, когда кривая лагерной смертности полезла особенно угрожающе кверху, немецкий комендант (в первую войну он был офицером русской армии) приказал собрать наиболее истощенных пленных в отдельные комнаты, где им полагалось немного больше угля и выдавалось по поллитра мучной болтушки: ну и затхлый же запах шел от этого варева! Раздавали это "благо" немцы сами и, нужно отдать им честь, ни одной тарелки болтушки не уходило на сторону! В условиях борьбы за голую жизнь люди "с советскими душами" оказывались порой много хуже любого гитлеровца.
Однажды, в холодный зимний день, в лагере появился Берлинский архимандрит Иоанн (Шаховской). В экспериментальном ли порядке или из каких других соображений, но один раз немцы разрешили ему посетить на несколько часов Хаммельбург. В одном из пустых бараков на импровизированном из пустых ящиков престоле, он отслужил литургию. Большую душевную реакцию вызвала она у многих. Из-под сантиметровой коры на зачерствелых советских сердцах выплывало русское, родное, свое. В памяти вставало детство, семья, ушедшая в небытие Россия - Родина!
- Горе имеем сердца!
Да, сердца многих были в тем минуты горе, вне лагеря, вне бараков, вне страшного Сегодня и неизвестного Завтра.
Посетить пленных еще раз отцу Иоанну не удалось. На все его просьбы немцы отвечали категорическим отказом. Но он не забыл Хаммельбуржцев. Приходили его посылки с чесноком, с луком, с печеньем, с сухарями, с куличами и пасхой. Немцы принимали все присланное и аккуратно передавали посылки... в ЦК партии. Ни крошки большевиствующим! Другими словами - все своим! О трагичной судьбе его скромных даров отец Иоанн узнал лишь в конце 1943 года, когда лагерь 13Д был уже ликвидирован.
"Спасайся, кто как может!" - к февралю-марту 1943 [по смыслу - 1942 - ИП] года тот или иной "блат" имела примерно треть пленных. Создались мастерские - сапожная, портновская. резчиков по дереву, большая группа пленных работала в лесу, человек 20-25 уходили ежедневно в лежащий за 2-3 километра, под горой, Хаммельбург, перебирать картошку, по 20-30 пленных забирала товарная железнодорожная станция - все это приносило окурки, хлебные корки, гнилые яблоки, а иногда и ведро-другое густого солдатского супа. Остальные промышляли внутри лагеря - около партии, около кухни, около ведер с отбросами у генеральско-майорского корпуса, где иногда можно было наскрести несколько кусочков выброшенной за ненадобностью брюквы. Двое-трое художников - один из них даже академик - рисовали портреты конвоиров, а лейтенант-топограф Л. специализировался на издании порнографических книжечек, которые он оформлял тушью и красками так изящно, что они производили полное впечатление изданных в типографии. Иллюстрации к коротким текстам были действительно безукоризнены, хотя от их содержания покраснела бы любая лошадь. Немцы ржали и заказывали книжечки и переводы текстов наперебой. Получаемыми от них "благами" - сигареты, сало - лейтенант делился с русским комендантом лагеря, получая этим самым право не особенно аккуратно относится к основному своему заданию, для выполнения которого были им получены от заботливого о.Иоанна и краска, и бумага. Что это? Кощунство? Нет, голод!
Прекрасно жила и кладбищенская команда, платившая коменданту за свою монополию особенно солидную табачную дань. Немцы только головами крутили от удивления, наблюдая как удальски сбрасывали носильщики кладбищенской команды очередного, легкого как перышко покойника в яму - если он при падении становился на голову, то это вызывало только смех трупоносцев. Могильщики торопились - у ворот кладбища их ждали с табаком и салом окрестные крестьяне. За хорошие карманные часы - на ручные советские командиры не богаты, да немцы их сразу же отбирали - можно было получить полуфунтовый кусок сала и 6-8 пачек дешевого табаку. Конвой вознаграждался покупателями парой сигарет, до собственника часов доходило 2-3 пачки табаку, остальное исчезало в карманах могильщиков.
Автор уже сказал: вымирала рядовая масса. А кто из массы? Во-первых, молодежь! Голод и холод косят не переваливших за 25 как траву! Потом - "кулинары"! Это те, которые вместо того, чтобы съедать содержимое своего котелка сразу, делят суп на две части, одну из них доливают водой, кладут в нее какие-нибудь брюквенные очистки, кипятят все вместе, перемешивают получившуюся бурду снова, делят полученное на три-четыре части и приступают к еде только тогда, когда окончательно испортят все полученное.
Начиная с весны 1942 года Хаммельбург начал таять. Сначала отправилась на организацию "Русского княжества" большая группа особенно заботливо отобранных "партийцев", во главе с погибшим при возникшей в этом комичном государственном образовании междоусобице подполковником Орловым. "Княжество" с собственным парламентом - вечем; "армией", пограничной охраной и "посланниками" в окрестных немецких штабах, просуществовало в одном из глухих уголков Белоруссии месяца четыре. Затем загорелась борьба за портфели. Один из кандидатов в "князья" был объявлен "врагом народа" и публично расстрелян. В конце концов передравшиеся между собой руководителя княжества снова попали за колючую проволоку: а один из своевременно исчезнувших персонажей комедии - некий Риль [Гиль - ИП] - выплыл через несколько месяцев на первой странице "Правды" как награжденный орденом за "выполнение особых заданий".
За "специально отобранными" потянулись и простые смертные. Почти ежедневно формировались большие и маленькие группы пленных, рассыпавшиеся немцами на работы в сельском хозяйстве и промышленности. Началась открытая вербовка легионеров в немецкую армию. Уехали в школу переводчиков фольксдойчи. Освободили балтийцев. Оставшихся пленных перевели в Нюрнберг. К осени 1943 года лагерь Хаммельбург уже прекратил свое существование. Советский следователь Мальцев был немцам больше не нужен и, как рассказывают, его в 1944 году казнили.
Влад. Кержак. Опубликовано в газете "Новое русское слово" (Нью-Йорк) 28.08.1949 г. (дата установлена по изданию "Россия и российская эмиграция в воспоминаниях и дневниках: аннотированный указатель книг, журнальных и газетных публикаций, изданных за рубежом в 1917-1991 гг", согл. тому же источнику мемуар о Якове Джугашвили опубликован в НРС 24.04.1949)
Цит. по копии в BA-MA Msg 2/17825 (коллекция В.В.Позднякова).