сеть прельщения
"... Ровно в девять начальники различных служб собираются по звонку в большом кабинете шефа, выходящем окнами на Сену. Идешь туда, покуривая на ходу трубку или сигарету, чаще всего с папкой под мышкой. Рабочий день только-только набирает силу, и от каждого еще пахнет утренним кофе с молоком и рогаликами..."
- так описывает службу на набережной Орфевр комиссар Мегрэ в мемуарах, озаглавленных незатейливо:
«Записки Мегрэ»
и повествующих о том, как встретился он с писателем, который сделал его героем своих романов.
Повествовательные стили того писателя и его героя оказались на диво схожи.
Две непременные составляющие повествований: первая - Париж.
Париж за окнами: полноводная Сена.
Вторая - запах.
Смесь запахов: кофе (с молоком, это важно) плюс свежевыпеченные рогалики. Свежевыпеченные и свежесъеденные. Такие свежие, что, съеденные, отчётливо угадываются в дыхании.
По утрам парижане выдыхают кофе, молоко и рогалики. И даже табачный дым не может перебить их уютный утренний запах.
Чувственность - вот что отличает две французские экранизации "Maigret tend un piège" ( 1956) ( 1991)
от британской "Maigret sets a trap" ( 1992).
Отличает пристрастие к маленьким чувственным удовольствиям: французские кинематографисты их замечают и подчёркивают, а британские не удостаивают вниманием -
не оттого, что времени не хватило (французские экранизации полнометражные, британская короче), дело не в тайминге, конечно же.
Есть французское слово, которое когда-то удачно обрусело: "жовиальность".
По-русски это называется жизнелюбие, вообще-то.
С галльским оттенком: задорное, игривое. Телесное. Плотское.
На то, чтоб придать повествованию жовиальности, много не нужно. В литературе достаточно запаха рогаликов от комиссаров полиции, а в кино можно по ходу дела позволить им, например, скинуть ботинки и бравурно крутить голыми пальцами
а то и с наслаждением опрокинуть рюмашку-другую. Скажем, два высоких чина полиции: один - комиссар, а другой ещё выше - хотят обсудить важное дело с экспертом. Но чтоб никто не узнал. Где? Разумеется, в ресторане!
Комиссар - наш человек, а который ещё выше - не наш. Что закажет наш человек? Бокал белого вина! Что закажет не наш? Стакан воды. Хуже того: минеральной воды без газа! Вуаля, наглядно: один жизнелюб, другой - сухарь. Бюрократ, олицетворение бездушной гос.машины. Кабинетный стратег. А ещё в очках.
(Эксперт-психиатр, между прочим, тоже с вином. Наш человек, с таким сработаемся.)
Или, скажем, собственно сети, о которых речь. Расставленные.
Жены человеческие, сеть прельщения человекам.
Мегрэ расставил их на ночных улицах, идёт охота на маньяка и вот как выглядит живая приманка
по-английски:
и по-французски:
У французов манкость существенно выше, не так ли. Дают полюбоваться женскими прелестями и сами любуются
стройностью стана, гладкостью кожи, пышностью локонов:
И, что характерно, французская-то приманка опознала злодея - по запаху. "У него тот самый одеколон!".
Английская же обошлась без чувственных впечатлений. "Yes", да и всё.
И вот, кстати, ещё одна - потрясающе чувственная - деталь
следственного эксперимента,
которая выдала убийцу нам, зрителям, с потрохами - мы поняли мгновенно: это он! без лишних слов и доказательств.
[Как только...]
Как только его пальцы, коснувшись девичьей кожи, дрогнули и конвульсивно сжали ей рот.
Доля мгновения: её хватило французским интерпретаторам Сименона
и не хватило английским.
Сименон, к слову, был жовиальный мужчина.
В автобиографии ("Mémoires intimes" у нас изданы как "Воспоминания о сокровенном")
признался, что переспал с десятью тысячами женщин (восемь тысяч из них - проститутки).
Хороший был сочинитель.
- так описывает службу на набережной Орфевр комиссар Мегрэ в мемуарах, озаглавленных незатейливо:
«Записки Мегрэ»
и повествующих о том, как встретился он с писателем, который сделал его героем своих романов.
Повествовательные стили того писателя и его героя оказались на диво схожи.
Две непременные составляющие повествований: первая - Париж.
Париж за окнами: полноводная Сена.
Вторая - запах.
Смесь запахов: кофе (с молоком, это важно) плюс свежевыпеченные рогалики. Свежевыпеченные и свежесъеденные. Такие свежие, что, съеденные, отчётливо угадываются в дыхании.
По утрам парижане выдыхают кофе, молоко и рогалики. И даже табачный дым не может перебить их уютный утренний запах.
Чувственность - вот что отличает две французские экранизации "Maigret tend un piège" ( 1956) ( 1991)
от британской "Maigret sets a trap" ( 1992).
Отличает пристрастие к маленьким чувственным удовольствиям: французские кинематографисты их замечают и подчёркивают, а британские не удостаивают вниманием -
не оттого, что времени не хватило (французские экранизации полнометражные, британская короче), дело не в тайминге, конечно же.
Есть французское слово, которое когда-то удачно обрусело: "жовиальность".
По-русски это называется жизнелюбие, вообще-то.
С галльским оттенком: задорное, игривое. Телесное. Плотское.
На то, чтоб придать повествованию жовиальности, много не нужно. В литературе достаточно запаха рогаликов от комиссаров полиции, а в кино можно по ходу дела позволить им, например, скинуть ботинки и бравурно крутить голыми пальцами
а то и с наслаждением опрокинуть рюмашку-другую. Скажем, два высоких чина полиции: один - комиссар, а другой ещё выше - хотят обсудить важное дело с экспертом. Но чтоб никто не узнал. Где? Разумеется, в ресторане!
Комиссар - наш человек, а который ещё выше - не наш. Что закажет наш человек? Бокал белого вина! Что закажет не наш? Стакан воды. Хуже того: минеральной воды без газа! Вуаля, наглядно: один жизнелюб, другой - сухарь. Бюрократ, олицетворение бездушной гос.машины. Кабинетный стратег. А ещё в очках.
(Эксперт-психиатр, между прочим, тоже с вином. Наш человек, с таким сработаемся.)
Или, скажем, собственно сети, о которых речь. Расставленные.
Жены человеческие, сеть прельщения человекам.
Мегрэ расставил их на ночных улицах, идёт охота на маньяка и вот как выглядит живая приманка
по-английски:
и по-французски:
У французов манкость существенно выше, не так ли. Дают полюбоваться женскими прелестями и сами любуются
стройностью стана, гладкостью кожи, пышностью локонов:
И, что характерно, французская-то приманка опознала злодея - по запаху. "У него тот самый одеколон!".
Английская же обошлась без чувственных впечатлений. "Yes", да и всё.
И вот, кстати, ещё одна - потрясающе чувственная - деталь
следственного эксперимента,
которая выдала убийцу нам, зрителям, с потрохами - мы поняли мгновенно: это он! без лишних слов и доказательств.
[Как только...]
Как только его пальцы, коснувшись девичьей кожи, дрогнули и конвульсивно сжали ей рот.
Доля мгновения: её хватило французским интерпретаторам Сименона
и не хватило английским.
Сименон, к слову, был жовиальный мужчина.
В автобиографии ("Mémoires intimes" у нас изданы как "Воспоминания о сокровенном")
признался, что переспал с десятью тысячами женщин (восемь тысяч из них - проститутки).
Хороший был сочинитель.