(no subject)
Всех ведьм нашего Аббацтва c Рождеством!
Gaudete, gaudete Christos est natus
Ex Maria virginae, gaudete.
Жила-была ведьма. Была она невелика ростом, скуласта и сероглаза, ходила на работу, портила себе зрение, просиживая над отчетами и бумажками, а вечерами возвращалась домой. Дома тоже было не диво - заваривала себе ведьма травки в чае, жарила пельмени и готовилась к ночной жизни. Читала надобные книги, делала выписки, вручную, как полагается, нашивала на жилетку волшебные узоры, чепец вязала костяным крюком, из особой шерсти, невидимый. Все для того, чтобы однажды развернуться, плеснуть по ветру пунцовой юбкой и всем показать. А было кому показывать, конечно было, еще бы не было. Вот Ирина Григорьевна, бухгалтерша, по всем статьям должна бы в ведьмах состоять, и лицом она страшная, с бородавкой, и нравом обидчивая, а все же нет, не ведьма. И тетка-продавщица в стекляшке у дома - как назло, никогда она тебе сдачи не найдет, "идите, разменивайте", и воды у нее из холодильника не допросишься "мы только пиво ставим", и в спину тебе так смотрит, что мурашки по коже. А Любовь Аркадьевна, соседка по площадке, - мелкая такая, сухонькая, очень похожая на рыбу-тараньку, у нее собачонка с утра до ночи так и заливается под дверью, и непременно норовит в подъезде нагадить. Но как встретится соседка на лестнице, так губки подожмет и норовит на полчаса мораль прочитать, что табаком из вашей квартиры несет, что ходят к вам постоянно всякие, что пробки из-за вас вылетают. И ведь нестарая еще, жить бы да радоваться, а куда там.
Да что там, сама Варвара вполне бы могла быть такой же, как они, жуткой, злющей и несчастной, кабы не ее ковен. Слово "ковен" ей нравилось,и слово "ведьма" тоже. А хорошо быть настоящей ведьмой, Варвара даже волосы покрасила в рыжий, чтобы вились тугими кольцами и полыхали, как пожар. Год назад это случилось, сперва случайно, в курилке на работе, нечаянный собеседник, Агнечка Стадлина из соседнего офиса, потом слово за слово, и вот уже несколько раз они встречались, большая компания, человек семь, в которую так неожиданно приняли и ее, Варвару. Сперва было интересно, потом страшно, потом страшно интересно. Один раз все собрались у метро и пошли пешком куда-то вдоль набережной, было весело, смеялись, болтали ни о чем, потом допоздна сидели у кого-то в гостях, за длинным столом, стены и двери были разукрашены яркими красками, оно и понятно, жили там художники. Звали остаться ночевать, да Варвара постеснялась, отправилась домой. Потом еще собирались, иногда перезванивались, осенью одна из их ковена отправилась в Шотландию, привезла целый чемодан той самой некрашеной шерсти, на чепцы всем сестрам. Понимать, что дело не игрушки, Варвара стала, когда при ней Агнечка взяла спицу, всадила ее в стенку и зарядила севший мобильник. А еще Варвара сама видела, как Агнессина стерва-начальница после особо крупного скандала с криком и бранью на следующий день не пришла на работу, а потом и вовсе взяла три отгула подряд. Вернулась - краше в гроб кладут, губы синие и руки трясутся. Вот тогда-то и решилась скромная офисная девочка Варечка отставить в покое школьный материализм и здравый смысл, поверить собственным глазам и насладиться властью на всю катушку. Тем более, что в глубине души всегда она знала: есть в ней такая бесовщинка, конечно, есть. Да и насчет пробок не так уж неправа была сушеная рыба Любовь Аркадьевна. Не сразу, но все же научилась Варвара заправлять мобильник от спицы, а что, доили же ведьмы прошлых лет соседских коров через топор в стене! Надо, надо этой заразе соли на порог насыпать, да Агнесса не велела пока, говорит, всему свое время.
И вот сидела Варвара, ждала своего часа, а Агнесса уехала, и все тоже как-то разъехались, и зима впереди была долгая, только что отгремел Новый год, весь в салютах и огоньках, и аж до 9 числа никуда не надо выходить, даже скучно. Раньше Варвара офис свой терпеть не могла, а теперь хоть мельком, а все же знаешь: этажом ниже порхает по коридорам ее подружка, цокает острыми невысокими каблучками, папочки ворошит, курит, метит яркими следами губной помады тонкие папироски и казенные икеевские чашки по 15 рубликов. Такая же офисная девочка, приложение к ПК, только наособицу. Перед Стадлиной весь отдел на цыпочках ходит. Никто ничего толком про нее не знает, но брюхом чувствуют: такую обидишь - мало не покажется. И на нее, Варвару, скоро так же будут смотреть. А еще перед Новым годом на всю премию Варвара сделала себе подарок. Уж такой подарок, что ни в сказке сказать, ни как иначе. Длиннющая, широченная, полыхающая огнем пунцовая юбка, ну да, та самая, словно созданная для того, чтоб над городом. Кто придумал, что лететь надо голой? Известно кто, художники-оформители дешевых книжек и всякие озабоченные маньяки. А вот полетай-ка зимой над Европой нагишом - мало-то не покажется, сопливые ведьмы никому не нужны, ну разве только инквизиции. Тогда еще, когда сидели в том доме, у художников, и потом, во время общего собрания ковена в преддверии дня святого Фомы, ей многое рассказали, о чем она и не думала даже! Многое Варваре даже понравилось, особенно, что необязательно всюду и всегда на шабаши летать на метле, потому что, если совсем честно, высоты она немного побаивалась. Но теперь, купив эту дивную, длинную, гремящую дикими шелками юбку, она была согласна даже на метлу - потому что волны пунцового искрящегося шелка, шлейф, пролетающий над городом, и рыжие кудри по ветру, и хриплый хохот!.. Эдак-то, неровен час, сама в себя влюбишься! И так-то Варвару раззадорила собственная удаль и красота, а может, юбка, струящаяся с дивана, отливающая малиновым золотом, а может, два фужера золотистого шампанского, подаренного на работе, что внезапно она вскочила и закружилась по комнате. Ну-ка, что она за ведьма, в конце концов? Кончилось, кончилось время послушания! Теперь новый год, новое время настало, никому она не даст отчета, никому не позволит себя тюкать и шпынять, ей вон сколько всего уже известно, а будет еще больше! И тогда, откуда что взялось, Варвара впрыгнула в свою новую юбку, та взметнулась и опала вокруг нее широкими складками-лепестками, а дальше минутное дело - открыть окно и выпрыгнуть из него, пока сумасшествие не прошло, навстречу грохочущим фейерверкам, сияющим окнам домов, ожерелью желтых фонарей, в объятья ночного шумного города.
Очнулась она, когда увидела, что глубоко под ней, как в толще воды, извивается серое и блестящее магистральное шоссе, целая река автомобилей течет, различимая, словно камешки и песчинки на дне глубокого ручья. Сыро и прохладно - почти весна, не скажешь, что на улице январь - в ушах свистит, хлопает по ветру, струясь и развеваясь, пунцовый подол, мечутся по груди красные бусы, подарок Агнессы, и трижды три золотые цепочки, и волосы, волосы летят за ней, и как же удобно оказалось расположиться на сильном, упругом потоке городского воздуха, болтать ногами, даже, осмелев, откинуть руку и окунать ее во встречный мокрый ветер. И совсем не страшно. Отчего же она раньше боялась? Люди идут по улицам, выходят из домов, торопятся куда-то, ни один не взглянул вверх, ни один не увидел триумфа Варвары, ну ничего, еще увидят. Вон идет, ковыляет по обледеневшему тротуару, ну что тебе стоит, посмотри вверх! Ох ты! Посмотрел, помахал рукой, даже не удивился. Показалось?. А даже и приятно, делай что хочешь! И от радости, от удовольствия жить Варвара запела, первое, что в голову пришло, без слов и смысла, какой-то полузабытый старый блюз, дурацкий, как все старые блюзы. Так она летела, куда глаза глядят, и орала, задыхаясь и кашляя, и готова была просто разорваться от восторга - ну надо же, смогла, сумела, ай да она! И пускай потом Агнесса не поверит, а ведь поверит, поверит, и теперь, наверное, верит. И хотя до посвящения еще далеко, а может, ее за непослушание и выгонят вообще, но ведь - ой, мама, ооооу, бэби-бэби! - не выгонят! У нее все удалось! Она и вправду ведьма, оууу, вправду, бэби, вправду! Потому когда ее окликнули, она даже не сомневалась, что перед ней именно Агнесса, ну или кто-то еще из их ковена, или даже из высших. Но противу всех чаяний, рядом сидел на метле какой-то чужой. Почти бомж, в драном засаленном свитере поверх другого, такого же, сидел, курил, как на лавочке или на бортике лодки, и смотрел на девицу Варвару крайне неодобрительно. Он как-то сразу не понравился Варваре, та даже решила улететь от него подальше, а то не ровен час пристанет, денег начнет клянчить. "Не начну, - брюзгливо отозвался бомж и потушил окурок о ручку метлы. - Твоих денег мне не надо, своих хватает". Ничего себе, ахнула Варвара и от неожиданности чуть не потеряла высоту.
"Ну что, дура, выпендрилась? А теперь ноги в руки - и домой, быстро! И чтоб я тебя больше тут не видел!" Вот же! Да разве так бывает! Это как он смеет, кто он вообще такой! Варвара оттолкнулась ногой, будто и вправду в реке, да не тут-то было! Осталась стоять неподвижно, спасибо что не на вытяжку. "Делай, что говорят. Ты вообще хоть знаешь, что сейчас будет? Хоть число-то какое, знаешь?" Какое число? А при чем тут? Ну да, скоро на работу, через три дня. Совсем уже, это о чем она тут думает, с кем говорит? "Так и есть, не знает ничего, - горестно вздохнул Герасим, - откуда вы только на мою голову валитесь?" И вдруг схватил ее за руку, притянул к себе, и Варвара впервые до смерти перепугалась, взвизгнула и зацарапалась, пытаясь вырваться, оказаться за сто километров отсюда, удрать любым способом. "Прекрати, - рассердился чужак, - совсем обезумела, девка, перед Рождеством летать, чумовая! Да сейчас же колокола ударят, сомнут тебя, дуру, грохнешься - костей не соберешь!" "Да ведь было же уже, - пискнула Варвара, - нас перед Новым годом шеф поздравлял!" Герасим только рукой махнул. "То католическое было, а сегодня православное, только тебе, дуре грешной, от этого разницы никакой не будет". Он почти силой втолкнул ее обратно, в распахнутое окно на седьмом этаже, и Варвара ушиблась озябшей коленкой о подоконник, всхлипнула и пришла в себя. Саднило горло, сорванное на зимнем ветру, новая юбка была разорвана, очевидно, зацепилась об острый край карниза, руки перепачканы пылью и ржавчиной, хороша, ничего не скажешь. Потому когда через две минуты и вправду грянули колокола - надо же, у них тут и церковь рядом! - Варваре показалось, что у нее сейчас от медного гула и грохота лопнет голова. А и вправду, не встреть она этого урода, грохнулась бы на шоссе, как миленькая, прямо под тысячи колес. Что-то он еще такое ей говорил, пока они летели через полгорода к ее дому, что-то важное, про Агнессу, про наставницу. Варвара вспомнила и фыркнула. Метлой обещал отходить обеих, если еще раз увидит. Тоже мне, ангел-хранитель! А пунцовое, между прочим, ей не идет, и даже вовсе. В кармане лежала липкая карамелька, откуда? Потом вспомнила, это сунул ей по пути бомж, велел съесть, как лекарство перед сном. Машинально сунув конфетку в рот, сама себе удивляясь, Варвара прилегла на диван, укрылась старым клетчатым пледом от колокольного звона и холода выстуженной квартиры и мгновенно уснула. Во сне ей виделись высоченные верблюды с качающимися горбами и люди в пестрых одеждах; люди о чем-то спорили, показывая друг другу куда-то в небо, верблюды звенели золотыми бубенцами, кроткий ослик украдкой тыкался мордой в рассыпанное по земле сено, вдали блеяли овцы, шли пастухи. А напротив ее окна стоял на страже высокий сверкающий ангел с копьем, от копья исходил сноп лучей. Варвара даже засмеялась во сне, потому что казалось, будто в руке у ангела метла.