Ч. 1. «Украины не должно существовать», или «Денацификация» как русификация и этническая чистка
Новая статья на The Moscow Times o смысловом развитии понятия "денацификации" и о том, как "кабинетные интеллектуалы" превратили его в синоним этнических чисток.
__________________________
Задумка «специальной военной операции», как теперь стало понятно, была проста и, мягко говоря, вольно развивала концепцию Буша-младшего о «смене режимов»: свергнуть правительство Зеленского, аннексировать Донбасс, посадить в Киеве марионеток и превратить Украину в подобие Беларуси, а скорее всего, в полноценный протекторат.
Реальность же пошла не по плану - и Москва избрала путь полномасштабной конвенциональной войны, намереваясь взять Украину измором и заявив претензии, как минимум, на ряд территорий. Естественно, в воображении Z-публики планы были куда шире. «Даешь Львов!» - не меньше.
Российская агрессия вызвала консолидацию украинского общества. Уже в первые месяцы стало понятно, что украинцы этой войны не простят, а осенью 2022-го я впервые услышал от знакомого, неожиданно приблизившегося к высшему кругу политических элит, шокирующую фразу: «Украины не должно существовать». Объяснение оказалось банальным: дескать, нельзя допускать на наших границах государства с озлобленным населением. Напоминало это, прямо говоря, логику насильника, который, боясь, что жертва обратится в полицию, решает ее добить.
Спустя несколько месяцев другой знакомый, работающий в системе РАН, поразил следующей линией рассуждения: лучше-де оккупировать всю Украину и сделать ее внутренней проблемой, нежели оставить внешней. На мои возражения он заметил, что знает специалистов-этнологов, готовых русифицировать Львов за 10 лет.
Безусловно, ни один из этих примеров не говорит об умонастроениях элит - скорее о ходе мысли отдельных экспертов и специфическом способе ставить проблемы и искать пути решения. «СВО» здесь воображается не как конвенциональная война по лекалам XIX века (после серии столкновений на театре военных действий стороны подписывают договор с какими-то условиями), а как война в высшей степени политическая, требующая радикального преобразования противника.
Прямолинейное развитие такого рода представлений в публичном пространстве чревато подбрасыванием материала для сравнений с «ребятами», которые правили в Германии в 1933-1945 годы. Да и перед внутренней публикой было бы сложно раскручивать темы «русских как жертв» и «мы только защищаемся против Запада и сатанизма» - разве что полагаться на общую смысловую шизофрению Z-медиа.
Однако «сложно» не значит «невозможно». Рассуждения об «империи», русских в Украине и «денацификации» как раз и определяют в публичном поле пространство возможного «политического творчества» в отношении Украины. «Империя» осмысляется как сильное государство, где каждому, кто ее признает, находится место. Защита «русских» оказалась по сути единственной более-менее риторически развитой идеей, указывающей на некую «благородную цель».
А вот на «денацификации» мы остановимся подробнее.
Умеренная «денацификация»
В федеральной медиаповестке России тема героизации нацизма в Украине появилась в середине 2000-х годов под влиянием «войн памяти». Тогда под удар попало увековечение украинских националистов эпохи Второй мировой. Тем самым по советским трафаретам рисовался знак равенства нацизмом как политико-идеологической системой и теми, кто по разным причинам с ним сотрудничал.
После аннексии Крыма в 2014 году эта риторика заметно усилилась - в том числе благодаря концентрации на национальных батальонах («Кракен», «Айдар» и пр.), малочисленном политическом движении «Правый сектор» и искаженном развитии образа горящего Дома профсоюзов в Одессе. Некоторые представители российской науки пытались придать риторике «украинского неонацизма» академический блеск.
Из наиболее высокопоставленных мы обращаем внимание на декана факультета истории, политологии и права Московского государственного областного университета Вардана Багдасаряна и его статью 2022 года.
Создавая систему моральных оправданий агрессии, российские власти незадолго до начала «СВО» заговорили о «геноциде русских», а 24 февраля Путин провозгласил одной из ключевых целей - «денацификацию», что вызывало недоумение и у российских, и у зарубежных экспертов. В целом было понятно, что этот идеологический конструкт - способ публично отказаться объяснять реальные цели вторжения и тем более рассказывать о вариантах, обсуждаемых в Кремле.
Это открыло двери для различных интерпретаций. Изначально они не шли дальше перестройки под новые обстоятельства знакомых тезисов, например, требования уничтожить памятники нацистским коллаборационистам или распустить нацбатальоны. Некоторые забегали, конечно, дальше, но все же с оглядкой на историю. Так, профессор Военного университета и член научного совета Российского военно-исторического общества Олег Бельков пытался примерить денацификацию Германии к современным реалиям. Схожим путем шел и созданный в 2023 году Институт Царьграда.
В декабре 2022 года научную конференцию «Денацификация: история и современность» организовал Научно-исследовательский институт проблем безопасности СНГ - небольшое НКО, близкое к Совету безопасности РФ и Россотрудничеству. Судя по опубликованному сборнику конференции, участники расшифровывали «денацификацию» тоже «умеренно», предполагая демилитаризацию, изъятие собственности у тех, кто финансировал националистические батальоны, гарантии свободы для русского языка, а также активную историческую политику.
Спустя почти два года профессор философии из Крыма Олег Шевченко подготовил коллективную книгу-агитку «Полевая тетрадь СВО», где авторы в соответствующих главах про «денацификацию» заигрывали с известным, восходящим к началу XX века, но теоретически ложным различением между «патриотизмом» и «национализмом», правда, уравнивая последний с «нацизмом» (с. 127). В воображении пропагандистов ни украинская культура, ни даже ее государственность не должны пострадать в ходе проведения «СВО», но будущее «новой Украины» обрисовывалось явно непривлекательно:
«Самая бедная страна европейского субконтинента. Рынок сбыта подержанных автомобилей, одежды и масс-ширпотреба, источник дешевой рабочей силы и продукции сельского хозяйства» (с. 197).
Связь «денацификации» с насильственной русификацией пока выставлялась как исключительно защита русского языка. Например, один из авторов консервативного агентства новостей Regnum в августе 2022 года рассуждал, что на «освобожденных» территориях украинский язык сам отомрет. Переучивать детей и переквалифицировать преподавателей не составит проблемы - они на самом деле русские, а потому предрасположены знать русский язык. А если у кого-то возникнут проблемы, то, значит, перед нами националисты.
Судя по всему, русификационная линия была взята на вооружение оккупационными структурами. В июне 2024 года о насильственной русификации в школах на оккупированных территориях писала Human Right Watch.
Смутный радикализм кабинетной науки
Схожий образ мысли показывали и представители российской науки, которые во второсортных научных журналах пытались развить «денацификацию» как кардинальное преобразование украинского общества. Некоторые авторы (например, доктор социологических наук, замполпреда президента в Южном федеральном округе Владимир Гурба или заслуженный юрист РФ Игорь Глебов) оставались на уровне общих рассуждений о масштабных изменениях и долгосрочной политике искоренения «нацизма» и «национализма», предполагая, что Россия должна построить «новую Украину», но на каких конкретных принципах - этого они не писали. Радикализм порыва явно разбился об отсутствие риторических инструментов, как более приличным образом обосновать оккупацию и последующие жесткие меры.
Некоторые заходили куда дальше.
Для московского доктора политических наук Алексея Федякина просто русификации недостаточно, если процесс «реинтеграции» не будет сопровождаться радикальными мерами в сфере переустройства экономики, культуры и административного деления. Он призвал читателя задуматься, что «предстоит объединить совместимое (генетически родственное), частично совместимое (при прочих равных условиях) и несовместимое (органически чуждое)».
Кандидат исторических наук из МГИМО Георгий Мачитидзе под денацификацией видел утверждение на оккупированных территориях российских «цивилизационных ценностей», описанных в Стратегии национальной безопасности. Завкафедрой уголовного процесса МГУ Леонид Головко на страницах ведомственного журнала российского МИД уравнял денацификацию с защитой честного образа России:
«Речь должна идти об уголовно-правовом запрете создания, распространения и поддержания любой идеологии, отрицающей историческую роль России, легитимность ее государственных образований и принадлежащих ей в те или иные исторические периоды территорий, ее культуру, язык, право на политическое и государственное самоопределение, а равно право всех лиц разделять ее политические, религиозные, культурные ценности».
Доктор философских наук Евгения Алехина и музейный сотрудник Юлия Заложных, следуя этой же логике борьбы с «русофобией» и глобализмом, предложили медико-биологические метафоры для осуществляемого насилия в отношении Украины:
«На Украине победила западническая либерально-националистическая идеология, превратившая её в „раковую опухоль“ русского мира, которая угрожает его существованию и поэтому подлежит, образно говоря, кардинальному „лечению“ в виде оперативного вмешательства (демилитаризации), химической и лучевой терапии (денацификации)».
При всей смутности предлагаемых мер их радикальность и насильственный характер вполне себе очевидны.
Владислав Седнев и Алексей Войтов из Донецкого государственного университета юстиции также оказались обеспокоены юридическими и институциональными механизмами «денацификации» и уничтожения «украинского национализма», а их коллега доктор психологических наук из Донецкого государственного университета Елена Максименко напомнила - пусть и иносказательно - о значимости насилия:
«Процесс денацификации может начаться только тогда, когда объект данного процесса столкнется с деструктивными последствиями выбранного пути для собственной жизни, ощутит экзистенциальный кризис потери смысла жизни и ему потребуется помощь. Выбор помогающего определяется доступностью, эмоциональной устойчивостью, стабильностью, готовностью принять и помочь, профессионализмом, справедливостью, зрелостью, культурностью и образованностью».
Перед нами яркий пример переплетения психологического дискурса и риторики оправдания насилия через обращение к последующей авторитарной и всеподчиняющей «заботе».
Продолжение тут
__________________________
Задумка «специальной военной операции», как теперь стало понятно, была проста и, мягко говоря, вольно развивала концепцию Буша-младшего о «смене режимов»: свергнуть правительство Зеленского, аннексировать Донбасс, посадить в Киеве марионеток и превратить Украину в подобие Беларуси, а скорее всего, в полноценный протекторат.
Реальность же пошла не по плану - и Москва избрала путь полномасштабной конвенциональной войны, намереваясь взять Украину измором и заявив претензии, как минимум, на ряд территорий. Естественно, в воображении Z-публики планы были куда шире. «Даешь Львов!» - не меньше.
Российская агрессия вызвала консолидацию украинского общества. Уже в первые месяцы стало понятно, что украинцы этой войны не простят, а осенью 2022-го я впервые услышал от знакомого, неожиданно приблизившегося к высшему кругу политических элит, шокирующую фразу: «Украины не должно существовать». Объяснение оказалось банальным: дескать, нельзя допускать на наших границах государства с озлобленным населением. Напоминало это, прямо говоря, логику насильника, который, боясь, что жертва обратится в полицию, решает ее добить.
Спустя несколько месяцев другой знакомый, работающий в системе РАН, поразил следующей линией рассуждения: лучше-де оккупировать всю Украину и сделать ее внутренней проблемой, нежели оставить внешней. На мои возражения он заметил, что знает специалистов-этнологов, готовых русифицировать Львов за 10 лет.
Безусловно, ни один из этих примеров не говорит об умонастроениях элит - скорее о ходе мысли отдельных экспертов и специфическом способе ставить проблемы и искать пути решения. «СВО» здесь воображается не как конвенциональная война по лекалам XIX века (после серии столкновений на театре военных действий стороны подписывают договор с какими-то условиями), а как война в высшей степени политическая, требующая радикального преобразования противника.
Прямолинейное развитие такого рода представлений в публичном пространстве чревато подбрасыванием материала для сравнений с «ребятами», которые правили в Германии в 1933-1945 годы. Да и перед внутренней публикой было бы сложно раскручивать темы «русских как жертв» и «мы только защищаемся против Запада и сатанизма» - разве что полагаться на общую смысловую шизофрению Z-медиа.
Однако «сложно» не значит «невозможно». Рассуждения об «империи», русских в Украине и «денацификации» как раз и определяют в публичном поле пространство возможного «политического творчества» в отношении Украины. «Империя» осмысляется как сильное государство, где каждому, кто ее признает, находится место. Защита «русских» оказалась по сути единственной более-менее риторически развитой идеей, указывающей на некую «благородную цель».
А вот на «денацификации» мы остановимся подробнее.
Умеренная «денацификация»
В федеральной медиаповестке России тема героизации нацизма в Украине появилась в середине 2000-х годов под влиянием «войн памяти». Тогда под удар попало увековечение украинских националистов эпохи Второй мировой. Тем самым по советским трафаретам рисовался знак равенства нацизмом как политико-идеологической системой и теми, кто по разным причинам с ним сотрудничал.
После аннексии Крыма в 2014 году эта риторика заметно усилилась - в том числе благодаря концентрации на национальных батальонах («Кракен», «Айдар» и пр.), малочисленном политическом движении «Правый сектор» и искаженном развитии образа горящего Дома профсоюзов в Одессе. Некоторые представители российской науки пытались придать риторике «украинского неонацизма» академический блеск.
Из наиболее высокопоставленных мы обращаем внимание на декана факультета истории, политологии и права Московского государственного областного университета Вардана Багдасаряна и его статью 2022 года.
Создавая систему моральных оправданий агрессии, российские власти незадолго до начала «СВО» заговорили о «геноциде русских», а 24 февраля Путин провозгласил одной из ключевых целей - «денацификацию», что вызывало недоумение и у российских, и у зарубежных экспертов. В целом было понятно, что этот идеологический конструкт - способ публично отказаться объяснять реальные цели вторжения и тем более рассказывать о вариантах, обсуждаемых в Кремле.
Это открыло двери для различных интерпретаций. Изначально они не шли дальше перестройки под новые обстоятельства знакомых тезисов, например, требования уничтожить памятники нацистским коллаборационистам или распустить нацбатальоны. Некоторые забегали, конечно, дальше, но все же с оглядкой на историю. Так, профессор Военного университета и член научного совета Российского военно-исторического общества Олег Бельков пытался примерить денацификацию Германии к современным реалиям. Схожим путем шел и созданный в 2023 году Институт Царьграда.
В декабре 2022 года научную конференцию «Денацификация: история и современность» организовал Научно-исследовательский институт проблем безопасности СНГ - небольшое НКО, близкое к Совету безопасности РФ и Россотрудничеству. Судя по опубликованному сборнику конференции, участники расшифровывали «денацификацию» тоже «умеренно», предполагая демилитаризацию, изъятие собственности у тех, кто финансировал националистические батальоны, гарантии свободы для русского языка, а также активную историческую политику.
Спустя почти два года профессор философии из Крыма Олег Шевченко подготовил коллективную книгу-агитку «Полевая тетрадь СВО», где авторы в соответствующих главах про «денацификацию» заигрывали с известным, восходящим к началу XX века, но теоретически ложным различением между «патриотизмом» и «национализмом», правда, уравнивая последний с «нацизмом» (с. 127). В воображении пропагандистов ни украинская культура, ни даже ее государственность не должны пострадать в ходе проведения «СВО», но будущее «новой Украины» обрисовывалось явно непривлекательно:
«Самая бедная страна европейского субконтинента. Рынок сбыта подержанных автомобилей, одежды и масс-ширпотреба, источник дешевой рабочей силы и продукции сельского хозяйства» (с. 197).
Связь «денацификации» с насильственной русификацией пока выставлялась как исключительно защита русского языка. Например, один из авторов консервативного агентства новостей Regnum в августе 2022 года рассуждал, что на «освобожденных» территориях украинский язык сам отомрет. Переучивать детей и переквалифицировать преподавателей не составит проблемы - они на самом деле русские, а потому предрасположены знать русский язык. А если у кого-то возникнут проблемы, то, значит, перед нами националисты.
Судя по всему, русификационная линия была взята на вооружение оккупационными структурами. В июне 2024 года о насильственной русификации в школах на оккупированных территориях писала Human Right Watch.
Смутный радикализм кабинетной науки
Схожий образ мысли показывали и представители российской науки, которые во второсортных научных журналах пытались развить «денацификацию» как кардинальное преобразование украинского общества. Некоторые авторы (например, доктор социологических наук, замполпреда президента в Южном федеральном округе Владимир Гурба или заслуженный юрист РФ Игорь Глебов) оставались на уровне общих рассуждений о масштабных изменениях и долгосрочной политике искоренения «нацизма» и «национализма», предполагая, что Россия должна построить «новую Украину», но на каких конкретных принципах - этого они не писали. Радикализм порыва явно разбился об отсутствие риторических инструментов, как более приличным образом обосновать оккупацию и последующие жесткие меры.
Некоторые заходили куда дальше.
Для московского доктора политических наук Алексея Федякина просто русификации недостаточно, если процесс «реинтеграции» не будет сопровождаться радикальными мерами в сфере переустройства экономики, культуры и административного деления. Он призвал читателя задуматься, что «предстоит объединить совместимое (генетически родственное), частично совместимое (при прочих равных условиях) и несовместимое (органически чуждое)».
Кандидат исторических наук из МГИМО Георгий Мачитидзе под денацификацией видел утверждение на оккупированных территориях российских «цивилизационных ценностей», описанных в Стратегии национальной безопасности. Завкафедрой уголовного процесса МГУ Леонид Головко на страницах ведомственного журнала российского МИД уравнял денацификацию с защитой честного образа России:
«Речь должна идти об уголовно-правовом запрете создания, распространения и поддержания любой идеологии, отрицающей историческую роль России, легитимность ее государственных образований и принадлежащих ей в те или иные исторические периоды территорий, ее культуру, язык, право на политическое и государственное самоопределение, а равно право всех лиц разделять ее политические, религиозные, культурные ценности».
Доктор философских наук Евгения Алехина и музейный сотрудник Юлия Заложных, следуя этой же логике борьбы с «русофобией» и глобализмом, предложили медико-биологические метафоры для осуществляемого насилия в отношении Украины:
«На Украине победила западническая либерально-националистическая идеология, превратившая её в „раковую опухоль“ русского мира, которая угрожает его существованию и поэтому подлежит, образно говоря, кардинальному „лечению“ в виде оперативного вмешательства (демилитаризации), химической и лучевой терапии (денацификации)».
При всей смутности предлагаемых мер их радикальность и насильственный характер вполне себе очевидны.
Владислав Седнев и Алексей Войтов из Донецкого государственного университета юстиции также оказались обеспокоены юридическими и институциональными механизмами «денацификации» и уничтожения «украинского национализма», а их коллега доктор психологических наук из Донецкого государственного университета Елена Максименко напомнила - пусть и иносказательно - о значимости насилия:
«Процесс денацификации может начаться только тогда, когда объект данного процесса столкнется с деструктивными последствиями выбранного пути для собственной жизни, ощутит экзистенциальный кризис потери смысла жизни и ему потребуется помощь. Выбор помогающего определяется доступностью, эмоциональной устойчивостью, стабильностью, готовностью принять и помочь, профессионализмом, справедливостью, зрелостью, культурностью и образованностью».
Перед нами яркий пример переплетения психологического дискурса и риторики оправдания насилия через обращение к последующей авторитарной и всеподчиняющей «заботе».
Продолжение тут