Вс.Вишневский. Под Ленинградом || «Правда» 11 февраля 1943 года
Старый дачный поезд отходит с Финляндского вокзала точно по расписанию. Вагон ещё хранит в себе что-то довоенное, - вот, кажется, хлопнут двери, и ввалится экскурсионная молодежь с лыжами, сумками, с шумом и смехом, задором и остротами…
Вагон действительно заполняется: едут бойцы, командиры, женщины с лесоразработок, путейские рабочие. Негромкий разговор, запах фронтовой овчины и табаку, который у нас добродушно называют «лесная пыль» или «золотая осень». Махорка потрескивает пополам с кленовым, березовым, липовым листом.
Так вы попадаете к переднему краю, откуда начался прорыв блокады Ленинграда и где сегодня «идут бои на прежних направлениях».
Вы едете час с небольшим. Пассажирский состав с красавцем-паровозом, которому бы лететь через тысячеверстные пространства, останавливается в лесу. Фронтовая вокзальная толчея: автомашины, лыжники в белых балахонах, состав с торфом, который всё засыпает коричневой пылью. Идем на передний край.
Болотное мелколесье. Путь убегает дальше и дальше, мимо старых деревенек, молочных мыз, где среди березовых аллей прошлого века стоят молчаливые пушки. Шоссе. Прошлой зимой в сугробах и стуже эта дорога была тяжкой. Встречались десятки перевёрнутых машин, потому что истощённые и переутомлённые водители засыпали на ходу и падали вместе с машинами с дороги. Сейчас по дороге бегут наши полуторатонки, трехтонки и трехосные трофейные немецкие грузовики.
Лесные просеки. Женщины Ленинграда! Хватит ли слов рассказать о вашем труде, подвиге и великотерпении! Женщины идут молча по снегу и несут срубленные стволы ели. Другие подкатывают вагонетки узкоколейки. Ленинграду нужно топливо, и женщины города идут в снега и леса и дают топливо. Они давно оставили позади старые нормы лесорубов. Вот стоят вагоны, где живут женщины-лесозаготовители… Третий вагон рыже-красный от следов пожара, ржавый и, как оспой, покрыт пулемётными пробоинами. Был очередной визит «Мессеров» и немецких «Фокке-Вульф».
Краснощекий, в шубе, но с голой грудью моряк-часовой. Улыбка у него ослепительная… Тут же в лесу, стоит подвижная батарея капитана Барбакадзе, старейшая на Балтике. Мы видим её паровоз. Это не паровоз, а восходящее солнце. Всё сверкает алыми и золотыми тонами и лучами, но машинист сокрушенно говорит: «Маскировка заедает, то ли было!».
Пушки, конечно, достойные. Поглядите: примерно крейсер на полустанке. Мы с вами пройдем вперед ещё километров пятнадцать и увидим, как и что они делают с немецкой обороной.
На батарее - балтийские моряки, доблесть которых неисчерпаема, бесконечна. За этой батареей немцы ещё в 1941 году охотились. Пленный немецкий лётчик, сбитый у Нарвы, заявил:
- У вас по железной дороге ходит какое-то морское сооружение, называемое «барбакадзе».
Моряки и сам Барбакадзе, сын учителя, покатывались со смеху. Но пришёл день, и на одном открытом перегоне, где, маскируй не маскируй, ничего не спрячешь, в состав легли две 500-килограммовые бомбы. Пулемётчики были сметены воздушной волной, а один вцепился в свой пулемёт и, опаленный и оглушенный, дал длинную очередь и сбил один немецкий самолёт.
Но радости было мало. Орудийные многотонные площадки сбросило с полотна, всей тяжестью вдавились они в сырую почву. Ремонтно-путейские специалисты усомнились в возможности спасения батареи, так как на железной дороге не было кранов нужной мощности. Тогда в дело была пущена краснофлотская смекалка. Балтийцы поплевали на ладони и стали рыть под площадками котлован. С неимоверными усилиями удалось вогнать под колеса по одной шпале. Затем в ход пустили домкраты. На шпалы накладывали рельсы. Согнувшись в три погибели, моряки забивали костыли. Работали днём и ночью, отбивая налёты. Через шесть суток из котлована к пути выросла новая железнодорожная ветка. Подошёл паровоз и осторожно вытащил спасённую батарею на линию железной дороги. «Барбакадзе» пришёл к осенним боям за Ленинград в полной исправности.
Немецкие сводки, конечно, отметили уничтожение тяжелой русской морской батареи, но это - уже дело немцев, какие они составляют сводки.
Капитан Барбакадзе - кадровый морской артиллерийский офицер. Он начал путь чернорабочим в Тбилиси. Потом комсомолец Барбакадзе поступил в московский вуз, затем попал по набору в 1932 году в Севастопольское имени ЛКСМУ училище береговой обороны, которое кончил отлично. Старик-отец благословил сына на службу в Балтике: «Иди на Север, служи. И хочу я о тебе, сын, услышать».
Мы шагаем с капитаном, он рассказывает об отце и с грустью говорит, что так и не дожил старый учитель из Зестафони до дня побед сына! Капитан недавно получил орден Отечественной войны. «Вот он, мой наблюдательный пункт…» - сказал капитан, показывая на здание на берегу Невы. Рядом с ним - старая церковь. Чтобы смести наших наблюдателей, немцы потратили много снарядов - на одну колокольню 640 тяжёлых снарядов и мин. Как им ответил Барбакадзе, сейчас увидим.
Надо пройти к самому срезу берега. Открывается широкая панорама. В снежной дали стоит величественный Орешек, гордая русская крепость. Флаг, поднятый над ней моряками, развевался до дня победы - до дня прорыва блокады. Он теперь заменен и доставлен в Ленинград. Флаг пробит в десятках мест. Рядом лежит список балтийцев-героев, павших у флага, но не отступивших с поста ни на шаг. Поперёк Невы бегут потоки машин.
Идём по лесной дороге. Ветер прогнал облака, солнце осветило Неву и мёртвый, лишённый зелёной хвои, лес. По дороге шёл непрерывный поток людей. Девушки-регулировщицы, освоившись с фронтовым гулом, беспрестанно указывают флажками, белыми и красными, направление, приветствуют командиров. Эти девушки - образец дисциплины: об’яснят они вам всё толково, маршруты все знают наизусть. Конечно, в первые дни службы у девушек бывали и недоразумения… Одну, например, остановили за то, что не приветствовала командира. Покраснев, она заявила: «Я с незнакомыми мужчинами не могу здороваться»… Смутился и командир, но в общем недоразумение было улажено.
На повороте стоит рослый моряк-сержант. Он указывает путь по лесной тропинке. В буреломе лежат застывшие трупы немцев. Зеленоватые лица покрыты щетиной. Некоторые тела уродливо расплющены танками… Пробираются по снегу саперы, великие труженики фронта. Они тащат колючую проволоку и брёвна. На краю леса - земляночка, впереди сереют какие-то здания. Мы входим с капитаном Барбакадзе в землянку, где два молодых, очень живых командира.
Трещит где-то в тёмном углу телефон.
- Немецкие танки? С десантом? - Молодой майор поворачивается к нам, сообщает: - Восемь танков с десантом.
Шумят высокие сосны. Сереет снежная мутная даль. Рявкают противотанковые орудия.
- Товарищ майор, танки подбиты.
- Уточните.
- Все восемь…
Между рощей и шоссе догорают и дымят восемь средних танков, и по снегу уползает и ковыляет уцелевшая часть десанта. Ход к Шлиссельбургу закрыт. Привозят двух пленных. Молодые солдаты, переброшенные с юга. Они говорят, что брали «Симферополь и Алушта», но теперь сдались, так как надо кончать войну. Они знают о том, что́ под Сталинградом. Спрашиваю: «Генерал-фельдмаршал Паулюс сдался со своим штабом, - об этом вы слышали?» - «Паулюс?» - и лица пленных становятся пораженно-испуганными.
А по лесу, по тропинкам, как дома, идут сапёры, сапёры, сапёры. Тянут связь связисты, едет кухня. Здоровенная кухарка в одной гимнастерке с засученными рукавами лихо орудует языком, ложками и поварёшкой. Свистит «Мессершмитт», рычат на весь лес «катюши», шарахаются кони санитарных повозок. В захваченных немецких окопах ведут работу трофейные команды, аккуратно на снегу раскладывающие и сортирующие шинели, плащи, каски, противогазы, патроны, ручные гранаты, сигнальные ракеты, сумки и подсумки, ранцы, резиновые сапоги. Отдельно лежат серые воющие мины.
Бьёт батарея. С перелётом ложится немецкий ответ. Низко проходят два «ИЛ'а». Деревянным молотком сапёр вколачивает указатель-вывеску. Как всё слитно, едино, какая во всём этом прочность! Именно прочность!
Это ощущение удваивается и утраивается, когда вы подходите к самому Шлиссельбургу. Буквально всё вокруг заполнено военным трудом. Иного слова не подберёте. Немецкие следы сметены ветром. Здесь Русью пахнет… Тяжёлые грузовые машины непрерывно подвозят лес, материалы…
У Преображенской церкви, где был главный узел сопротивления 170-й немецкой дивизии, капитан Барбакадзе тихо замечает: «А это моя работа». Вековые сосны стоят облупившиеся, чёрные, а из свежих их ран ещё сочится смола…
Два с половиной часа стрельбы. 170-я немецкая дивизия была буквально раздавлена. Барбакадзе показывает немецкие орудия, они заряжены: немцы не успели выстрелить…
Стук, грохот, визг пил, удары топоров и молотков. Все в движении на огромной новостройке. На февральском ветру поют телефонные провода. Нетерпеливо гудят машины. Свистят уже у самой Невы паровозы. Быстро, отрывисто бьют зенитки. Не суйся, немец! Бегут мальчишки: «Дяденька, прокати!». При немцах они и носа не могли высунуть. Лезьте, катайтесь, ребята. «Товарищ водитель, дайте для них хорошую скорость». - «А вы, дяденька, флотские? А у нас одна гражданка знамя советское сохранила… А вы по нашей школе нарочно не били?..»
Я смотрю на Барбакадзе.
Думаю я: хорошая жизнь будет у этих мальчишек. || Вс.Вишневский.
+ + + + + + + + +
Источник: « Правда» №42, 11 февраля 1943 года
# И.Эренбург. Путь свободен || «Красная звезда» №16, 20 января 1943 года
# Н.Тихонов. Ленинград в январе || «Красная звезда» №25, 31 января 1943 года