В России больше не действует презумпция невиновности (замечания о новгородском деле)
У меня как психолога-профессионала больше оснований верить результатам исследования на полиграфе (подтверждающего невиновность Антонины), нежели показаниям 11-летнего подростка.
Молодая мать обвиняется в покушении на убийство своей дочери. Единственным свидетелем, на показаниях которого строится обвинение, является 11-летний мальчик. Он рассказывает, что видел, как одна девочка просунула другую через прутья перил и отпустила.
Однако есть веские основания для сомнения в объективности его показаний.
Ребенок не рождается с готовой способностью по-взрослому воспринимать мир. Все психические функции ребенка (восприятие, мышление, воображение, память, речь) проходят долгий и сложный путь развития. И к 11 годам это развитие отнюдь не заканчивается. Иначе 11-летние подростки выбирали бы президента страны.
В возрасте 11-12 лет только зарождается рефлексивное мышление, только начинается переход к «формальным операциям», как говорил знаменитый швейцарский психолог Жан Пиаже. Задачу «Катя светлее Маши, но темнее Лены, кто самый темный?» 10-11-летние дети в подавляющем большинстве случаев решают неправильно. У них иначе, чем у взрослых, функционируют не только восприятие и мышление, но также память и речь. Они с легкостью «вспомнят» то, что на самом деле вообразили, особенно при поддержке со стороны взрослого (точно так же, как и на уроке в школе). Именно в этом возрасте дети наиболее склонны обманывать взрослых. Не потому, что у них нет совести, а потому, что им трудно отличить обман от реальности. Самым частым психиатрическим диагнозом у представителей этой возрастной группы является «патологическое фантазирование». У них иначе, чем у взрослых, устроено языковое сознание; в нем выявляются иные семантические связи и семантические поля.
Ребенок не только увидел ситуацию по-своему (сколько раз на его глазах одна девочка толкала другую!). Он и вспоминал ее, скорее всего, не так, как видел (специфика детской памяти). И, естественно, его воспоминания конфигурировались ожидаемой реакцией со стороны взрослых, которые его расспрашивали. Это НОРМАЛЬНО для 11-летнего ребенка.
Как человек, имеющий не последнее отношение к психолингвистике детской речи, я могу констатировать и несомненное присутствие в рассказе мальчика чужеродных (т.е. навязанных взрослыми) элементов. Чужеродные элементы в речи, кстати, являются одним из свидетельств ее лживости.
«Я стоял и ждал Артема. В это время увидел, как на лестничную клетку 3-го этажа вышла, как мне показалось, девочка - с совсем маленькой девочкой. Потом я увидел, как старшая через железные прутья просунула ребенка, подержала и... отпустила. Девочка упала вниз, затем, через пару секунд, старшая закричала и побежала вниз к девочке. <…> Милиционерам я сразу стал рассказывать так, как видел. Когда я сказал, что видел, как отпустила ребёнка, мать сказала: «Что ты такое говоришь, я такого не делала!» - и упала в обморок».
И последний важный момент. У мальчика, как он сам признался на допросе, в день случившегося была высокая температура (!!). Любой врач знает, как повышение температуры тела влияет на восприятие...
Итак, вероятность искаженной передачи происшедшего в словах мальчика катастрофически высока.
Выносить обвинительный вердикт на основании расплывчатых и противоречивых показаний единственного свидетеля, который к тому же является 11-летним подростком, - недопустимо. Ни эти показания, ни проведенные следственные процедуры не исключили возможности того, что Антонина в действительности невиновна. Исходя из презумпции невиновности, ее следовало оправдать.