Т. Ибрагим, "Критика А.В. Смирнова" (Часть 2 из 3)
Часть 2.
- К Части 1 - http://hojja-nusreddin.livejournal.com/3630118.html
- К Части 3 - http://hojja-nusreddin.livejournal.com/3630795.html
__________________________________________________________
7. «Пятеричное указание - нормативно»; «состояние, которое именуется “состоянием вещей”»
Фрагмент из сочинения аль-Джахиза «аль-Байан ва-т-табйин»21, который в книге «Логико-смысловые основания…» выделяется как один из пяти репрезентативных текстов по арабо-мусульманской семиотике, привлекается А.В. Смирновым и в более ранней работе - «Подражания восточным стихотворцам». В этом фрагменте перечислены 5 разновидностей «указаний на смысл» (далялят): посредством [устного] слова (лафз, в переводе А.В. Смирнова - «выговоренность»!), жеста (ишара), пальцев (‘акд, речь идет о системе счета на пальцах), письмен (хатт) «и наконец, такого состояния (хал), которое именуется “состояние вещей” (насба). Состояние вещей - это такое указующее состояние, которое [может] замещать прочие виды указания, не умаляя и не устраняя их» [6а, с. 286-
287; 19, с. 11-12]. В первой работе это пятеричное указание на смысл характеризуется как «устойчивое, если не сказать стандартный элемент» арабо-мусульманской филологии, а во второй объявляется «нормативным» для арабской семиотики.
На чем же основано утверждение о нормативности указанной пятичленной схемы? - да просто на том, что она встречается еще в одном сочинении, у вышеупомянутого Ибн-Йаиша! И исходя именно из этой схемы как нормативной, А.В. Смирнов рассуждает о
«логико-смысловых основаниях» арабо-мусульманской культуры в целом.
На самом деле, данная схема - лишь одна из частных и сугубо маргинальных классификаций. И невооруженным глазом видно, что она не может претендовать на всеобщность, коли в ней отсутствует такой хрестоматийный для семиотики пример, как указание дыма на огонь.
Доминирующая же в мусульманской культуре - совершенно иная схема, притом шестичленная. В таковой знак/указатель делится, с одной стороны, на словесный (ляфзи) и несловесный, а с другой - на условный (вад‘и), естественный (таби‘и) и интеллектный/логический (‘акли/мантыкы). Таким образом, всего имеется 6 разновидностей знаков: словесный-условный (например, слово Иван указывает на конкретного человека), словесный-естественный (стон - на болезнь), словесный-интеллектный (звук из-за стены - на жизнь издающего его), несловесный-условный (столб - на дорогу), несловесный-естественный (краснота - на стыд), несловесный-интеллектный (следствие - на причину, дым - на огонь).
В свою очередь, означенные деления имеют соответствующие ответвления. Так, словесный-условный знак подразделяется на 3 подвида, соответствующие указанию как:
1) «совпадению» (мутабака) - когда слово тождественным образом указывает на обозначаемое, например, «дом» в отношении совокупности стен и крыши, или «человек» в отношении разумного животного;
2) «включению» (тадаммун) - когда слово выражает лишь часть обозначаемого, например, «дом» в отношении стены, «человек - в отношении только животного или только разумного;
3) «сопутствию» (ильтизам) - когда слово указывает на нечто, которое выходит за собственное значение, но которое обычно сопровождает это значение - например, «крыша» в отношении стены, «разумное» в отношении животного, «человек» в отношении грамотного.
Специалисты по мусульманскому праву/фикху также знают, что в теории права (усул аль-фикх) выдвигаются еще другие, не менее важные классификационные схемы, отражающие различные способы указания слова/текста на соответствующий смысл (на юридическую норму). Более того, здесь имеются два различных подхода, первый из которых характерен для ханафитов, второй - для остальных школ22.
И все эти и другие принципиальные положения арабской семиотики остались вне поля зрения автора «Логико-смысловых оснований арабо-мусульманской культуры»!
А знакомый с более ранней работой исследователя - «Подражания восточным стихотворцам» не может не высказать недоумение по следующему поводу: в этой работе, посвященной поэтике, достаточно подробно говорится о некоторых из выше названных элементах арабо-мусульманской семиотики23, которые к рассматриваемой там теме имеют лишь косвенное отношение, тогда как эти же элементы оказались совершенно невостребованными в «Логико-смысловых основаниях…», где речь идет собственно о семиотике!
Причина же такого манипулирования состоит в том, что означенные элементы четко указывают на связь с фальсафской/аристотелевской традицией, а ко времени написания «Логико-смысловых оснований…» подобные положения уже перестали вписываться в ЛСТ, отныне ориентирующуюся на более радикальное противопоставление «арабо-мусульманской» и «античной» логик - поэтому А.В. Смирнов решил их игнорировать!
«Логико-смысловое» освещение фрагмента из книги аль-Джахиза примечательно еще в 2-х отношениях. Во-первых, в плане характерного для А.В. Смирнова приема, когда разъяснение того или иного непонятного24 положения/термина подменяется просто
указанием арабского оригинала или некорректным сравнением с соответствующей реалией западной традиции. В данном случае речь идет о пятом разряде знака/указателя: когда указание имеет место посредством «такого состояния (хал), которое именуется
“состояние вещей” (насба). Состояние вещей - это такое указующее состояние, которое [может] замещать прочие виды указания, не умаляя и не устраняя их». Трудно поверить, но в «Подражаниях восточным стихотворцам» такой совершенно непонятный текст25
оставлен без какого-либо комментария/разъяснения, и исследователь далее оперирует обозначением «состояние вещей» словно чем-то уже известным, раз указан его арабский оригинал насба! А те скудные комментарии, впоследствии данные в «Логико-смысловых
основаниях…», лишь усугубляют убеждение в том, что А.В. Смирнов абсолютно не понял, о каком разряде знака говорится у аль-Джахиза26. Зато какие «логико-смысловые», культурологические и компаративистские интерпретации получает это обозначение!
Во-вторых, данный фрагмент показателен в плане «логико-смысловой» манеры цитирования классических источников. Ибо в указанном здесь арабском издании в качестве обозначения, переведенного выражением «состояние вещей», выступает не насба (первая «а» - огласовка, вторая - та марбута), а нисба («и» - огласовка), притом указывается, что это прочтение (с огласовкой «и») фигурирует в одной из рукописей оригинала и оно здесь объясняется27. Отсюда очевидно следует, что цитата взята А.В. Смирновым не из самого первоисточника! В пользу такого предположения говорит и тот факт, что в «Подражаниях восточным стихотворцам» цитируемый фрагмент обозначен как относящийся к стр. 75-76, а в более поздней работе, в «Логико-смысловых основаниях», он, притом некорректно, соотносится лишь со стр. 75.
8. «Начиная с Сибавайхи, филологи определяют слово как…»; «глагол - это подобия, взятые от выговоренностей событий имен»…
Обращение А.В. Смирнова к сочинению Сибавайхи аль-Китаб («Книга») призвано, среди прочего, подтвердить тезис о независимости арабской/мусульманской логики от аристотелевской/античной. В этом духе анализу фрагмента из этой «первой грамматики
арабского языка» исследователь предваряет заявление о том, что «влияние греческих и
индийских источников на формирование арабской грамматики документально не
зафиксировано» [19, с. 9].
Внимание же читателя данной здесь справки об авторе аль-Китаб сразу привлечет
предание о том, что слабое знание арабского языка заставило Сибавайхи обратиться к
грамматике - факт, который очевидно свидетельствует о неарабском происхождении и
который почему-то А..В. Смирнов оставляет без комментария. А если сличить эту справку
с той, какую дает сам исследователь в более ранней работе [см. 10, с. 467], то
обнаруживается, что в модифицированной справке оказалась опущенной именно деталь о
персидском происхождении филолога - деталь, не оставляющая камня на камне от
культурологических построений А.В. Смирнова, по которому логическая интуиция
исключительно определяется материнским языком!
Вспомним также, что выражаясь на арабском языке, персы-арийцы, как об этом
утверждает А.В. Смирнов, даже сохраняют свойственный им «субстанциальный» стиль (§
1.8). И если такое утверждение верно, то оно скорее свидетельствует в пользу тезиса тех
исследователей, которые обвиняют Сибавайхи в том, что он конструировал арабскую грамматику на персидский/индоевропейский лад, выдвигая масдар (имя действия) в
качестве исходной формы словообразования, тогда как для арабского языка (как и
семитских языков вообще) характерна первичность глагола!28
Что же касается самого фрагмента29 из сочинения Сибавайхи, в котором говорится
о трех составных частях речи - имени, глаголе и частице, то допущенные уже на стадии
передачи серьезные ошибки делают излишним и бессмысленным разбор последующих
культурологических или компаративистских интерпретаций и выводов. Представление о
таковых дают следующие примеры.
Прежде всего, это касается обозначения «слова» и его определения. По А.В.
Смирнову, данный текст «начинается с того, что вводит понятие “слово”; собственно весь
процитированный отрывок из “Книги” Сибавайхи посвящен его разбору» [19, с.19]. В
смысле же «слова» исследователь, вслед за арабской филологической традицией, обычно
подразумевает арабское калима. Но весь парадокс в том и состоит, что само это
обозначение совершенно отсутствует в цитируемом фрагменте, если принять разъяснение,
данное А.В. Смирновым!
Да, в тексте фигурирует однокоренное обозначение калим, которое А.В. Смирнов и
передает как «слова» (во множественном числе). Но исследователь сопровождает это
обозначение комментарием, разводящим его с обозначением калима: «Термин калим
выражает собирательное понятие, которое можно передать и как “словарный состав”, в
отличие от калимат “слова” (множ. от калима “слово”)» [19, с. 9; выделено мной - И.Т.]!30
О степени же знакомства А.В. Смирнова с толкованием обозначения калима у
Сибавайхи свидетельствует такое широкомасштабное заявление исследователя, сделанное
в относительно недавно опубликованной его работе: «Классическая арабская филология,
начиная со своего первого текста (“Китаб” Сибавайхи), определяет слово (калима) как
“высказанность, указывающую на смысл” (лафз далл ‘ала ма‘нан)» [39, с. 41]. Ведь
хрестоматийным является тот факт, что именно Сибавайхи не дает определения
обозначению «калима/слово» - факт, который широко комментируется в последующей
арабской филологической традиции!
Схожую некорректную атрибуцию, также весьма показательную в плане
осведомленности о реалиях арабской филологии, А.В. Смирнов допускает и в отношении
понимания «частицы» (харф) у Сибивайхи. Исследователь не только допустил грубую
ошибку при переводе соответствующего высказывания филолога31, но впоследствии
также и подменил его: вместо фигурирующего в означенном тексте толкования
«частицы» как слово, которое имеет некий смысл, не будучи именем или глаголом, А.В.
Смирнов приписывает автору текста альтернативное, традиционно соперничающее с тем
толкование, по которому частица - это слово, которое не имеет самостоятельного
значения32!
Примечателен и перевод части текста, относящейся к глаголу: «Глагол - это
подобия, взятые от выговоренностей событий имен». Сам чувствуя невнятность так
переданного определения, А.В. Смирнов прибегает к свойственному ему приему, при
котором разъяснение текста подменяется воспроизведением соответствующего арабского
оригинала33. Да, исследователь указывает, что под «событием» (хадас) Сибавайхи имеет в
виду «имя действия», за которым в последующей филологической традиции утвердилось
наименование масдар. Но совершенно непонятным остается слово «подобия» (амсиля) и
особенно ключевое выражение «события имен» (ахдас аль-асма’)!
И это при том, что перед нами основополагающий текст, на который имеются
десятки классических комментариев и толкование которого носит не менее
хрестоматийный/нормативный характер34. Впрочем, такое толкование имеется, в частности, на той же странице сочинения аз-Замахшари/Ибн-Йаиша, на который исследователь ссылается в данном контексте [см. 19, с.10]!
9. «В процесс словообразования последним появляется масдар»; «Куфийцы признают этимологию масдар как “источник”»
В «Логике смысла» имеются два очерка по арабской филологии, связанные с выделяемыми автором двумя «логико-смысловыми конфигурациями», которые полагаются характерными для арабской/мусульманской культуры, а именно:
конфигурация «утвержденность/существование-несуществование» и конфигурация «действие/действующее-претерпевающее». В обоснование первой конфигурации А.В. Смирнов обращается к вопросу о восстановлении связки в арабском языкознании, а в
обоснование второй - к вопросу о словообразовании (иштикак). Вопрос о связке был освещен в предыдущей главе (§1.5), поэтому остается рассмотреть здесь только вопрос о словообразовании.
Обсуждение второй конфигурации начинается с рассмотрения «языкового
оформления» входящих в нее понятий - действие, действующее и претерпевающее. Такое
рассмотрение открывается следующим заявлением: «Как должно быть известно всем, кто
изучал арабский язык, классическая парадигма словообразования для глагола состоит из
пяти элементов: двух личных форм настоящего-будущего и прошедшего времени, “имени
действователя” (’исм фа‘ил), “имени претерпевающего” (’исм маф‘ул) и “масдара”
(масдар), например, “[по]знаю”, “[по]знал”, “[по]знающий”, “[по]зна[ва]емое”,
“[по]знание”. В качестве собственно “глагола” (фи‘л) в этом ряду выступают только
первые два члена, тогда как оставшиеся три относятся, согласно определению частей речи
в классической арабской филологии, к “именам”» [10, c. 365; масдар - имя действия,
отглагольное существительное; имя действователя - активное причастие; «имя
претерпевающего», которым А.В. Смирнов некорректно передает арабское исм аль-
маф‘уль, - страдательное причастие].
По мысли А.В. Смирнова, парадигмальность конфигурации «действие-
действующее-претерпевающее» уже следует из парадигмальности указанной тройки имен
(т.е. масдар, имя действователя и имя претерпевающего), ее обозначающей: эти три имени
«входят… в словообразовательную парадигму любого глагола», к тому же упоминание
любой из этих форм «как бы активизирует в сознании и все прочие в силу их
непосредственной, а главное, алгоритмической связанности» [10, с. 365-366].
Не знаю, какие учебники по арабскому языку А.В. Смирнов подразумевает, говоря
о парадигмальности означенной схемы, но вряд ли такая пятичленная схема, если бы она и
существовала, имела бы какое-либо значительное распространение в арабской филологии.
Ведь даже если ограничиться той разновидностью словообразования, которая
обозначается термином иштикак, то соответствующие модельные формы насчитываются
десятками. При этом иштикак в строгом смысле слова применяется только в отношении
имен, и в качестве основных форм их образования обычно выделяются семь35. Порой
иштикак распространяют и на глаголы, выделяя для них три основные формы (формы
глагола в прошедшем времени, настоящем времени и в повелительном наклонении). В
итоге выстраивается десятичленная схема основных форм словообразования.
В приписываемой арабским филологам словообразовательной парадигме
недоумение вызывает также утверждение о форме глагола настоящего времени как о
первичной по отношению к форме глагола прошедшего времени. Ибо в любом учебнике
по арабской грамматике указывается прямо противоположный порядок этих двух форм!
Особое недоумение вызывает и то обстоятельство, что масдар здесь фигурирует в
самом конце, выступая в качестве производного от глагола. И эта вторичность масдара
фактически только подчеркивается в примечании, которое А.В. Смирнов как бы приводит в оговорку: «Этот порядок не является общепризнанным; иногда на первое место ставят масдар» [10, с. 365]. На самом же деле, как это известно любому арабисту, полагание масдара исходной основой словообразовательной процедуры (в том числе для глагольных
форм) - это мнение басрийской школы, и именно таковая преобладает в арабской филологии!36
Любопытно, что автор «Логики смысла», упоминая мнение о первичности масдара,
то старается умалить степень его распространенности, как в указанном примечании
(«иногда на первое место ставят масдар»), то невнятным образом комментирует его,
словно не осознавая принципиальную несовместимость этого мнения как с выстроенной
исследователем пятичленной схемой, так и с данным примечанием!37
В связи с упоминанием о первоначальном смысле слова масдар, как «источник», А.В. Смирнов делает следующее замечание, очень показательное в плане его осведомленности об арабской филологии: «… далеко не все арабские грамматики
признавали масдар истоком всех глагольных форм, считая, что этимология термина не
должна приниматься в расчет» [10, с. 366]. Как следует из приведенной здесь же цитаты
из сочинения Ибн-Йаиша, речь идет о филологах куфийской школы, которые началом
словообразования полагают не масдар, а глагол прошедшего времени. Получается, что
эти филологи интерпретируют термин масдар на манер, идущий вразрез с признанным у
них самих филологическим его значением. «Поистине иная логика!» - вправе воскликнуть
читатель38.
И чего стоит одно толкование наименования аль-иштикак аль-кабир как «этимология» (в смысле раздела арабской филологии), а с ним и объявление филолога Ибн-Джинни (ум. 1002) «родоначальником» этой науки!39
___________________________________________________________
http://orientalstudies.ru/rus/images/pdf/b_ibrahim_2013_02.pdf
Часть 2.
- К Части 1 - http://hojja-nusreddin.livejournal.com/3630118.html
- К Части 3 - http://hojja-nusreddin.livejournal.com/3630795.html
- К Части 1 - http://hojja-nusreddin.livejournal.com/3630118.html
- К Части 3 - http://hojja-nusreddin.livejournal.com/3630795.html
__________________________________________________________
7. «Пятеричное указание - нормативно»; «состояние, которое именуется “состоянием вещей”»
Фрагмент из сочинения аль-Джахиза «аль-Байан ва-т-табйин»21, который в книге «Логико-смысловые основания…» выделяется как один из пяти репрезентативных текстов по арабо-мусульманской семиотике, привлекается А.В. Смирновым и в более ранней работе - «Подражания восточным стихотворцам». В этом фрагменте перечислены 5 разновидностей «указаний на смысл» (далялят): посредством [устного] слова (лафз, в переводе А.В. Смирнова - «выговоренность»!), жеста (ишара), пальцев (‘акд, речь идет о системе счета на пальцах), письмен (хатт) «и наконец, такого состояния (хал), которое именуется “состояние вещей” (насба). Состояние вещей - это такое указующее состояние, которое [может] замещать прочие виды указания, не умаляя и не устраняя их» [6а, с. 286-
287; 19, с. 11-12]. В первой работе это пятеричное указание на смысл характеризуется как «устойчивое, если не сказать стандартный элемент» арабо-мусульманской филологии, а во второй объявляется «нормативным» для арабской семиотики.
На чем же основано утверждение о нормативности указанной пятичленной схемы? - да просто на том, что она встречается еще в одном сочинении, у вышеупомянутого Ибн-Йаиша! И исходя именно из этой схемы как нормативной, А.В. Смирнов рассуждает о
«логико-смысловых основаниях» арабо-мусульманской культуры в целом.
На самом деле, данная схема - лишь одна из частных и сугубо маргинальных классификаций. И невооруженным глазом видно, что она не может претендовать на всеобщность, коли в ней отсутствует такой хрестоматийный для семиотики пример, как указание дыма на огонь.
Доминирующая же в мусульманской культуре - совершенно иная схема, притом шестичленная. В таковой знак/указатель делится, с одной стороны, на словесный (ляфзи) и несловесный, а с другой - на условный (вад‘и), естественный (таби‘и) и интеллектный/логический (‘акли/мантыкы). Таким образом, всего имеется 6 разновидностей знаков: словесный-условный (например, слово Иван указывает на конкретного человека), словесный-естественный (стон - на болезнь), словесный-интеллектный (звук из-за стены - на жизнь издающего его), несловесный-условный (столб - на дорогу), несловесный-естественный (краснота - на стыд), несловесный-интеллектный (следствие - на причину, дым - на огонь).
В свою очередь, означенные деления имеют соответствующие ответвления. Так, словесный-условный знак подразделяется на 3 подвида, соответствующие указанию как:
1) «совпадению» (мутабака) - когда слово тождественным образом указывает на обозначаемое, например, «дом» в отношении совокупности стен и крыши, или «человек» в отношении разумного животного;
2) «включению» (тадаммун) - когда слово выражает лишь часть обозначаемого, например, «дом» в отношении стены, «человек - в отношении только животного или только разумного;
3) «сопутствию» (ильтизам) - когда слово указывает на нечто, которое выходит за собственное значение, но которое обычно сопровождает это значение - например, «крыша» в отношении стены, «разумное» в отношении животного, «человек» в отношении грамотного.
Специалисты по мусульманскому праву/фикху также знают, что в теории права (усул аль-фикх) выдвигаются еще другие, не менее важные классификационные схемы, отражающие различные способы указания слова/текста на соответствующий смысл (на юридическую норму). Более того, здесь имеются два различных подхода, первый из которых характерен для ханафитов, второй - для остальных школ22.
И все эти и другие принципиальные положения арабской семиотики остались вне поля зрения автора «Логико-смысловых оснований арабо-мусульманской культуры»!
А знакомый с более ранней работой исследователя - «Подражания восточным стихотворцам» не может не высказать недоумение по следующему поводу: в этой работе, посвященной поэтике, достаточно подробно говорится о некоторых из выше названных элементах арабо-мусульманской семиотики23, которые к рассматриваемой там теме имеют лишь косвенное отношение, тогда как эти же элементы оказались совершенно невостребованными в «Логико-смысловых основаниях…», где речь идет собственно о семиотике!
Причина же такого манипулирования состоит в том, что означенные элементы четко указывают на связь с фальсафской/аристотелевской традицией, а ко времени написания «Логико-смысловых оснований…» подобные положения уже перестали вписываться в ЛСТ, отныне ориентирующуюся на более радикальное противопоставление «арабо-мусульманской» и «античной» логик - поэтому А.В. Смирнов решил их игнорировать!
«Логико-смысловое» освещение фрагмента из книги аль-Джахиза примечательно еще в 2-х отношениях. Во-первых, в плане характерного для А.В. Смирнова приема, когда разъяснение того или иного непонятного24 положения/термина подменяется просто
указанием арабского оригинала или некорректным сравнением с соответствующей реалией западной традиции. В данном случае речь идет о пятом разряде знака/указателя: когда указание имеет место посредством «такого состояния (хал), которое именуется
“состояние вещей” (насба). Состояние вещей - это такое указующее состояние, которое [может] замещать прочие виды указания, не умаляя и не устраняя их». Трудно поверить, но в «Подражаниях восточным стихотворцам» такой совершенно непонятный текст25
оставлен без какого-либо комментария/разъяснения, и исследователь далее оперирует обозначением «состояние вещей» словно чем-то уже известным, раз указан его арабский оригинал насба! А те скудные комментарии, впоследствии данные в «Логико-смысловых
основаниях…», лишь усугубляют убеждение в том, что А.В. Смирнов абсолютно не понял, о каком разряде знака говорится у аль-Джахиза26. Зато какие «логико-смысловые», культурологические и компаративистские интерпретации получает это обозначение!
Во-вторых, данный фрагмент показателен в плане «логико-смысловой» манеры цитирования классических источников. Ибо в указанном здесь арабском издании в качестве обозначения, переведенного выражением «состояние вещей», выступает не насба (первая «а» - огласовка, вторая - та марбута), а нисба («и» - огласовка), притом указывается, что это прочтение (с огласовкой «и») фигурирует в одной из рукописей оригинала и оно здесь объясняется27. Отсюда очевидно следует, что цитата взята А.В. Смирновым не из самого первоисточника! В пользу такого предположения говорит и тот факт, что в «Подражаниях восточным стихотворцам» цитируемый фрагмент обозначен как относящийся к стр. 75-76, а в более поздней работе, в «Логико-смысловых основаниях», он, притом некорректно, соотносится лишь со стр. 75.
8. «Начиная с Сибавайхи, филологи определяют слово как…»; «глагол - это подобия, взятые от выговоренностей событий имен»…
Обращение А.В. Смирнова к сочинению Сибавайхи аль-Китаб («Книга») призвано, среди прочего, подтвердить тезис о независимости арабской/мусульманской логики от аристотелевской/античной. В этом духе анализу фрагмента из этой «первой грамматики
арабского языка» исследователь предваряет заявление о том, что «влияние греческих и
индийских источников на формирование арабской грамматики документально не
зафиксировано» [19, с. 9].
Внимание же читателя данной здесь справки об авторе аль-Китаб сразу привлечет
предание о том, что слабое знание арабского языка заставило Сибавайхи обратиться к
грамматике - факт, который очевидно свидетельствует о неарабском происхождении и
который почему-то А..В. Смирнов оставляет без комментария. А если сличить эту справку
с той, какую дает сам исследователь в более ранней работе [см. 10, с. 467], то
обнаруживается, что в модифицированной справке оказалась опущенной именно деталь о
персидском происхождении филолога - деталь, не оставляющая камня на камне от
культурологических построений А.В. Смирнова, по которому логическая интуиция
исключительно определяется материнским языком!
Вспомним также, что выражаясь на арабском языке, персы-арийцы, как об этом
утверждает А.В. Смирнов, даже сохраняют свойственный им «субстанциальный» стиль (§
1.8). И если такое утверждение верно, то оно скорее свидетельствует в пользу тезиса тех
исследователей, которые обвиняют Сибавайхи в том, что он конструировал арабскую грамматику на персидский/индоевропейский лад, выдвигая масдар (имя действия) в
качестве исходной формы словообразования, тогда как для арабского языка (как и
семитских языков вообще) характерна первичность глагола!28
Что же касается самого фрагмента29 из сочинения Сибавайхи, в котором говорится
о трех составных частях речи - имени, глаголе и частице, то допущенные уже на стадии
передачи серьезные ошибки делают излишним и бессмысленным разбор последующих
культурологических или компаративистских интерпретаций и выводов. Представление о
таковых дают следующие примеры.
Прежде всего, это касается обозначения «слова» и его определения. По А.В.
Смирнову, данный текст «начинается с того, что вводит понятие “слово”; собственно весь
процитированный отрывок из “Книги” Сибавайхи посвящен его разбору» [19, с.19]. В
смысле же «слова» исследователь, вслед за арабской филологической традицией, обычно
подразумевает арабское калима. Но весь парадокс в том и состоит, что само это
обозначение совершенно отсутствует в цитируемом фрагменте, если принять разъяснение,
данное А.В. Смирновым!
Да, в тексте фигурирует однокоренное обозначение калим, которое А.В. Смирнов и
передает как «слова» (во множественном числе). Но исследователь сопровождает это
обозначение комментарием, разводящим его с обозначением калима: «Термин калим
выражает собирательное понятие, которое можно передать и как “словарный состав”, в
отличие от калимат “слова” (множ. от калима “слово”)» [19, с. 9; выделено мной - И.Т.]!30
О степени же знакомства А.В. Смирнова с толкованием обозначения калима у
Сибавайхи свидетельствует такое широкомасштабное заявление исследователя, сделанное
в относительно недавно опубликованной его работе: «Классическая арабская филология,
начиная со своего первого текста (“Китаб” Сибавайхи), определяет слово (калима) как
“высказанность, указывающую на смысл” (лафз далл ‘ала ма‘нан)» [39, с. 41]. Ведь
хрестоматийным является тот факт, что именно Сибавайхи не дает определения
обозначению «калима/слово» - факт, который широко комментируется в последующей
арабской филологической традиции!
Схожую некорректную атрибуцию, также весьма показательную в плане
осведомленности о реалиях арабской филологии, А.В. Смирнов допускает и в отношении
понимания «частицы» (харф) у Сибивайхи. Исследователь не только допустил грубую
ошибку при переводе соответствующего высказывания филолога31, но впоследствии
также и подменил его: вместо фигурирующего в означенном тексте толкования
«частицы» как слово, которое имеет некий смысл, не будучи именем или глаголом, А.В.
Смирнов приписывает автору текста альтернативное, традиционно соперничающее с тем
толкование, по которому частица - это слово, которое не имеет самостоятельного
значения32!
Примечателен и перевод части текста, относящейся к глаголу: «Глагол - это
подобия, взятые от выговоренностей событий имен». Сам чувствуя невнятность так
переданного определения, А.В. Смирнов прибегает к свойственному ему приему, при
котором разъяснение текста подменяется воспроизведением соответствующего арабского
оригинала33. Да, исследователь указывает, что под «событием» (хадас) Сибавайхи имеет в
виду «имя действия», за которым в последующей филологической традиции утвердилось
наименование масдар. Но совершенно непонятным остается слово «подобия» (амсиля) и
особенно ключевое выражение «события имен» (ахдас аль-асма’)!
И это при том, что перед нами основополагающий текст, на который имеются
десятки классических комментариев и толкование которого носит не менее
хрестоматийный/нормативный характер34. Впрочем, такое толкование имеется, в частности, на той же странице сочинения аз-Замахшари/Ибн-Йаиша, на который исследователь ссылается в данном контексте [см. 19, с.10]!
9. «В процесс словообразования последним появляется масдар»; «Куфийцы признают этимологию масдар как “источник”»
В «Логике смысла» имеются два очерка по арабской филологии, связанные с выделяемыми автором двумя «логико-смысловыми конфигурациями», которые полагаются характерными для арабской/мусульманской культуры, а именно:
конфигурация «утвержденность/существование-несуществование» и конфигурация «действие/действующее-претерпевающее». В обоснование первой конфигурации А.В. Смирнов обращается к вопросу о восстановлении связки в арабском языкознании, а в
обоснование второй - к вопросу о словообразовании (иштикак). Вопрос о связке был освещен в предыдущей главе (§1.5), поэтому остается рассмотреть здесь только вопрос о словообразовании.
Обсуждение второй конфигурации начинается с рассмотрения «языкового
оформления» входящих в нее понятий - действие, действующее и претерпевающее. Такое
рассмотрение открывается следующим заявлением: «Как должно быть известно всем, кто
изучал арабский язык, классическая парадигма словообразования для глагола состоит из
пяти элементов: двух личных форм настоящего-будущего и прошедшего времени, “имени
действователя” (’исм фа‘ил), “имени претерпевающего” (’исм маф‘ул) и “масдара”
(масдар), например, “[по]знаю”, “[по]знал”, “[по]знающий”, “[по]зна[ва]емое”,
“[по]знание”. В качестве собственно “глагола” (фи‘л) в этом ряду выступают только
первые два члена, тогда как оставшиеся три относятся, согласно определению частей речи
в классической арабской филологии, к “именам”» [10, c. 365; масдар - имя действия,
отглагольное существительное; имя действователя - активное причастие; «имя
претерпевающего», которым А.В. Смирнов некорректно передает арабское исм аль-
маф‘уль, - страдательное причастие].
По мысли А.В. Смирнова, парадигмальность конфигурации «действие-
действующее-претерпевающее» уже следует из парадигмальности указанной тройки имен
(т.е. масдар, имя действователя и имя претерпевающего), ее обозначающей: эти три имени
«входят… в словообразовательную парадигму любого глагола», к тому же упоминание
любой из этих форм «как бы активизирует в сознании и все прочие в силу их
непосредственной, а главное, алгоритмической связанности» [10, с. 365-366].
Не знаю, какие учебники по арабскому языку А.В. Смирнов подразумевает, говоря
о парадигмальности означенной схемы, но вряд ли такая пятичленная схема, если бы она и
существовала, имела бы какое-либо значительное распространение в арабской филологии.
Ведь даже если ограничиться той разновидностью словообразования, которая
обозначается термином иштикак, то соответствующие модельные формы насчитываются
десятками. При этом иштикак в строгом смысле слова применяется только в отношении
имен, и в качестве основных форм их образования обычно выделяются семь35. Порой
иштикак распространяют и на глаголы, выделяя для них три основные формы (формы
глагола в прошедшем времени, настоящем времени и в повелительном наклонении). В
итоге выстраивается десятичленная схема основных форм словообразования.
В приписываемой арабским филологам словообразовательной парадигме
недоумение вызывает также утверждение о форме глагола настоящего времени как о
первичной по отношению к форме глагола прошедшего времени. Ибо в любом учебнике
по арабской грамматике указывается прямо противоположный порядок этих двух форм!
Особое недоумение вызывает и то обстоятельство, что масдар здесь фигурирует в
самом конце, выступая в качестве производного от глагола. И эта вторичность масдара
фактически только подчеркивается в примечании, которое А.В. Смирнов как бы приводит в оговорку: «Этот порядок не является общепризнанным; иногда на первое место ставят масдар» [10, с. 365]. На самом же деле, как это известно любому арабисту, полагание масдара исходной основой словообразовательной процедуры (в том числе для глагольных
форм) - это мнение басрийской школы, и именно таковая преобладает в арабской филологии!36
Любопытно, что автор «Логики смысла», упоминая мнение о первичности масдара,
то старается умалить степень его распространенности, как в указанном примечании
(«иногда на первое место ставят масдар»), то невнятным образом комментирует его,
словно не осознавая принципиальную несовместимость этого мнения как с выстроенной
исследователем пятичленной схемой, так и с данным примечанием!37
В связи с упоминанием о первоначальном смысле слова масдар, как «источник», А.В. Смирнов делает следующее замечание, очень показательное в плане его осведомленности об арабской филологии: «… далеко не все арабские грамматики
признавали масдар истоком всех глагольных форм, считая, что этимология термина не
должна приниматься в расчет» [10, с. 366]. Как следует из приведенной здесь же цитаты
из сочинения Ибн-Йаиша, речь идет о филологах куфийской школы, которые началом
словообразования полагают не масдар, а глагол прошедшего времени. Получается, что
эти филологи интерпретируют термин масдар на манер, идущий вразрез с признанным у
них самих филологическим его значением. «Поистине иная логика!» - вправе воскликнуть
читатель38.
И чего стоит одно толкование наименования аль-иштикак аль-кабир как «этимология» (в смысле раздела арабской филологии), а с ним и объявление филолога Ибн-Джинни (ум. 1002) «родоначальником» этой науки!39
___________________________________________________________
http://orientalstudies.ru/rus/images/pdf/b_ibrahim_2013_02.pdf
Часть 2.
- К Части 1 - http://hojja-nusreddin.livejournal.com/3630118.html
- К Части 3 - http://hojja-nusreddin.livejournal.com/3630795.html